– Я тебе не нравилась из-за того, что была тебе нужна?
– Никому из драконов не нравится зависимость. Даже Старшие в конце концов это поняли.
– Драконы зависели от Старших? – Тимара почувствовала, что вступает на опасную территорию, но все-таки задала свой вопрос. – Почему?
Драконица сурово уставилась на нее. Тимара быстро пожалела о своей смелости: было заметно, что Синтаре крайне неприятно слышать ее слова.
– Из-за Серебра, – проворчала она и воззрилась на Тимару, вращая глазами, словно ожидала, что девушка начнет с ней спорить. Тимара терпеливо ждала. – Раньше Серебро текло здесь, будто река, и его было легко найти. Потом произошло землетрясение и все усложнилось. Какое-то время Серебро текло слабо. Порой драконам удавалось его отыскать, ныряя в неглубокое место или откапывая источник. Иногда оно вдруг начинало бить сильнее и проявлялось, как яркая полоса в реке. Но чаще всего его не было. Тогда мы могли получить его только от Старших.
– Не понимаю. – Тимара постаралась придать своим интонациям мягкую нейтральность. – Серебро? Какое-то сокровище?
– Я тоже не понимаю! – Драконица в ярости вырвалась из песка. – Это не сокровище – по крайней мере не в человеческом смысле. Не металл, из которого делают маленькие кругляшки, чтобы обменивать их на еду, и не украшения для тела. Это Серебро – бесценное для драконов. Оно находилось здесь – сначала в реке рядом с Кельсингрой, а потом, пока были живы Старшие, в самом городе… Все остальное у нас уже есть. Мы можем наслаждаться ваннами с горячей водой, отдыхать в зимних укрытиях, беззаботно нежиться в песчаных ямах для ухода за чешуей… в общем, Серебро тоже должно здесь быть. Где-то. Но никто из нас не может его обнаружить. В городе есть особые места, где Старшие помогали нам получить Серебро. Только никто из нас четко их не помнит. Нам это кажется странным: словно воспоминание преднамеренно у нас отняли. – Синтара раздраженно хлестнула хвостом. – По нашему мнению, один из участков пропал вместе с обрушившейся улицей у берега. Второй мог находиться там, где земля треснула и куда потекла река. Но все уже потеряно. Балипер попробовал там нырнуть, но впадина слишком глубокая, а вода ледяная. Да и Серебра он не нашел. Но мы верим, что сохранились и другие места. Но повторяю: воспоминания о Серебре для нас потеряны – они исчезли после того, как мы вылупились, вместе с другими сведениями, о которых мы даже догадываться не можем. Нам не стать настоящими драконами, а вам – Старшими, пока мы не отыщем колодцев с Серебром. Но вы не желаете ничего делать! Ни один из Старших не грезит Серебряными колодцами. И как я ни стараюсь, я не могу даже заставить тебя подумать о них!
Синтара содрогнулась и еще раз дернула хвостом. Тимара отскочила назад и смотрела, как драконица выбирается из песчаной ямы, а затем шагает к дверям. Створки распахнулись перед ней, а потом закрылись, оставив Тимару взирать ей вслед.
В течение следующих дней Тимара обдумывала слова своей драконицы. Синтара сказала правду. Ей часто попадались драконы, бродившие по улицам: они принюхивались и замирали в нерешительности. Ей стало любопытно. Она спросила Элис, не известны ли ей какие-то Серебряные колодцы в Кельсингре, но Элис уставилась на нее с недоумением.
– Здесь есть фонтан Золотого Дракона. Я однажды про него читала в одной древней рукописи. Может, он и сохранился, но мне он пока не попадался. – Она улыбнулась и задумчиво добавила: – Но несколько ночей назад мне приснилось, что я ищу Серебряный колодец. Странный сон!
Она склонила голову к плечу и нахмурила лоб с рассеянным видом человека, нащупавшего кусочки мозаики. Тимара ощутила странное волнение. Именно такое выражение часто возникало у Элис во время их экспедиции, когда она складывала вместе обрывочные сведения, чтобы понять нечто новое про Старших или драконов. Такого выражения Тимара у нее не видела уже довольно давно.
Элис принялась размышлять вслух:
– В старинных рукописях есть странные упоминания – например, некоторые вещи мне совершенно не удавалось разгадать. Намеки на то, что Кельсингра существует не случайно, что есть тайна, нечто, нуждающееся в охране… – Она замолчала и, обращаясь скорее к самой себе, чем к Тимаре, пробормотала: – Наверное, здесь что-то кроется. Я не могу разобраться в том, что на самом деле имеется в виду.
Элис погрузилась в размышления и впала в прострацию. Тимара знала, что любые попытки говорить с ней сегодня будут представлять собой вопросы, на которые Элис будет давать ответы невпопад. Она поблагодарила подругу и, решив, что передала тайну по-настоящему умному человеку, выкинула Серебряные колодцы из головы.
А вот слова Синтары относительно зависимости Тимара не забыла. Она наблюдала за тем, как другие драконы растут и меняются на глазах у своих хранителей. Некоторые становились более приветливыми, а другие – более высокомерными. А связи между хранителями и их подопечными постепенно слабли. Хранители приспосабливались к этому по-разному. Кое-кто наслаждался появлению свободного времени и возможности исследовать прекрасный город. Совершенно неожиданно для себя хранители смогли думать в первую очередь о собственном благополучии. Хотя в Кельсингре было множество пустых сооружений, Тимару позабавило, что в итоге и она, и ее товарищи поселились в трех соседних зданиях. Эти дома выходили на площадь, которую они незамедлительно окрестили площадью Драконов – поскольку в самом ее центре красовалась скульптурная композиция. Хранители могли поселиться в домах, которые Элис называла виллами и особняками, – в просторных строениях, которые были куда больше, чем Зал торговых собраний в Трехоге. Но они предпочли не слишком роскошные апартаменты над купальнями – жилищами тех давних Старших, кто занимался уходом за драконами. Тимаре казалось чудом иметь собственную комнату – помещение, которое превосходило размерами дом, в котором раньше ютилась ее семья. Как прекрасно иметь мягкую кровать, зеркало, комод и шкаф с полками! Она могла принимать горячую ванну сколь угодно часто, а потом уходить в спальню, где было так тепло, что ей вообще не требовались одеяла или домашняя одежда. Теперь она могла рассматривать себя в зеркале, заплетать и закалывать волосы, пытаться понять, кем она становится.
Однако все эти удобства не означали, что хранителям следует расслабиться. В Кельсингре не водилось дичи, было мало зеленых растений и отсутствовала растопка для печей. Поэтому они каждый день покидали освоенный центр Кельсингры и бродили на окраинах широко раскинувшегося города. Карсон подсказал, что им надо построить причал для «Смоляного». Когда живой корабль вернется, ему понадобится надежная пристань, где его смогут пришвартовать. А еще им нужно предусмотреть место для разгрузки припасов, которые, как они надеялись, доставит «Смоляной».
– А еще нам понадобятся пристани и верфи для наших собственных кораблей. Нельзя рассчитывать на то, что «Смоляной» и капитан Лефтрин будут возить припасы даром.
Эти слова вызвали удивленные взгляды собравшихся на совет хранителей. Карсон ухмыльнулся:
– Что? Вы решили, что мы устраиваемся в Кельсингре лет на пять или десять? Поговорите с Элис, друзья мои. Вы вполне можете прожить сто лет или даже больше. В общем, все, что мы сейчас начнем строить, следовало бы делать хо-рошо.
И Карсон начал обрисовывать перед ними практические задачи. Охота и собирательство для пропитания, постройка городского причала и – к немалому изумлению Тимары – проверка воспоминаний, хранящихся в камне, в попытке понять, как устроен город.
Тимара вызвалась добывать еду и охотилась почти еже-дневно. По мере того как ранняя весна оживляла землю, на лесистых холмах появились зелень и коренья, но основу их рациона по-прежнему составляло мясо. Тимаре оно порядком надоело. Ее не радовали долгие переходы до городской черты и обратный путь с грузом дров или кровавой дичи. Однако теперь часы, проведенные в лесу с луком и стрелами или плетеной корзиной, стали единственными моментами, когда в ее жизни все было просто.
А когда она оставалась в городе, ей приходилось сталкиваться с Татсом и Рапскалем. Соперничая друг с другом в попытке добиться ее благосклонности, парни растеряли свою прежнюю дружбу. До драки дело не доходило, но если у них не получалось избежать встречи, возникшее напряжение полностью исключало возможность нормального разговора. Пару раз Тимара оказывалась между ними и горько об этом жалела. В такие моменты Рапскаль осаждал ее нескончаемой болтовней, а Татс пытался привлечь ее внимание, демонстрируя девушке мелкие вещицы, которые он для нее изготовил, или докучал историями о новых открытиях в городе. Их напряжение не давало Тимаре никакой возможности поговорить с кем-то другим. Вдобавок ее передергивало, когда она просто представляла себе, как это должны воспринимать остальные: дескать, она намеренно провоцирует их соперничество. Если Татс подмечал в Кельсингре нечто, казавшееся ему любопытным, Рапскаль обязательно заявлял, будто знает, что это такое, и принимался за бесконечные и нудные объяснения. Татсу оставалось только возмущенно хмуриться. Поскольку хранители по-прежнему собирались вместе почти на каждую трапезу, поведение парней стало вызывать раскол внутри группы. Сильве заняла сторону Тимары, садясь рядом с ней и невзирая на то, что ухажеры Тимары могли этому воспротивиться. Харрикин не пытался скрыть того, что стоит на стороне Татса, а вот Кейз и Бокстер были явно в лагере Рапскаля. Кое-кто не выражал особых предпочтений, а некоторые – например, Нортель и Джерд – решительно игнорировали проблему или же ехидно комментировали происходящее.
Если у одного из юношей была работа, второй пользовался его отсутствием, чтобы добиваться расположения Тимары. Когда Татс трудился над возведением причала, Рапскаль настаивал на том, чтобы идти с ней на охоту, даже если ее напарником на тот день назначали Харрикина. Но самыми плохими были те часы, когда свободными оказывались и Рапскаль, и сама Тимара. Тогда он караулил ее у двери ее комнаты. Стоило ей показаться ему на глаза, как он начинал умолять ее снова прогуляться вместе с ним: побродить у виллы и у колонн памяти, чтобы узнать что-нибудь новое о предшественниках-Старших.
Тимара немного стыдилась того, что она очень часто сдавалась и принимала приглашение Рапскаля. Это было бегство в ослепительно утонченные времена. В том мире грез она изящ-но танцевала, вкушала потрясающие блюда, смотрела спектакли – и жила той жизнью, которую прежде даже представить себе не могла. Однако небрежные наблюдения, сделанные Амариндой, помогали Тимаре понять, чем являлась Кельсингра в былые времена. В оранжереях круглый год выращивали фрукты и зелень, а обычные люди из пригородов и поселений на противоположном берегу обменивали урожай или добычу на магические изделия Старших. Вместе с Карсоном и Элис она осмотрела несколько громадных теплиц. Там могли разместиться и драконы. Грядки были подняты на высоту груди, деревья росли в огромных кадках. Однако все уже давным-давно погибло, оставив лишь едва заметные следы листьев на полу и прогнившие пни в почве. Тем не менее земля в емкостях казалась пригодной для использования, а вода до сих пор вытекала из прохудившейся системы труб, которая прежде обогревала и поливала грядки.
– Но без семян или саженцев здесь все бесполезно, – печально отметила Элис.
– Надо дождаться весны, – отозвался Карсон. – Можно пересадить сюда дикие растения и выращивать их.
Элис медленно кивнула:
– Если нам удастся собрать семена или взять отростки от знакомых растений, то Старшие смогут заняться фермерством. А может, Лефтрину удастся привезти нам рассаду.
Во время других прогулок по воспоминаниям Тимара видела работающих в перчатках Старших. Они создавали скульптуры из камней, придавали деревьям дополнительную гибкость, заставляли металл сиять, петь и нагревать или охлаждать воду. Их мастерские выходили на узкие улицы, и они здоровались с проходящей мимо Амариндой. Тимара ощущала странное родство с ними, почти осознавая, что они делают, но не понимая, как именно у них это получается. Амаринда же неспешно шагала мимо поразительных деяний, почти не обращая на них внимания, принимая все как часть повседневного быта. Но бывали другие места и времена, когда Амаринда сосредотачивалась, решительно и безжалостно, заставляя Тимару тонуть в ее чувствах. Влюбленность Старшей в Теллатора не закончилась: она стала глубже, превращаясь в подлинную страсть. Погрузившись в воспоминания на несколько часов, Тимара пережила несколько месяцев жизни Амаринды. Она выныривала из чужой памяти с помутневшим взглядом, стискивая руку Рапскаля, который растянулся на соседних ступенях. Повернув голову, она видела на его лице улыбку Теллатора, да и большой палец, который гладил ее ладонь, принадлежал вовсе не Рапскалю. Только постепенно его взгляд снова становился взглядом Рапскаля. Тимара гадала, о ком он думает сейчас и что именно остается у него в памяти, когда они поднимаются на ноги, одеревенев и замерзнув. Потом Рапскалю неизменно хотелось поговорить об их общих видениях, но она всегда отказывалась. В конце концов, это ведь просто грезы.
Имеет ли значение то, что она испытывает в подобные моменты? Если съеденная ею пища не приносит ей сытости, то важен ли в этой жизни секс, которым она наслаждается в той? Она не могла решить. Конечно, такие прогулки изменили ее отношение ко многому из того, что люди способны устроить в уютной постели зимним вечером или на лугу под летним небом. Может ли она утверждать, будто не близка с Рапскалем, зная, что он облачен в кожу Теллатора? Она уверяла себя, что это именно так. Иногда. Он ведь не был властен над поступками или чувствами Теллатора точно так же, как она сама – над Амариндой. Она не могла предотвратить их ссоры, не имела возможности прервать их бурные примирения. Она и Рапскаль словно смотрели пьесу или слушали старинное повествование. Вот и все.
Иногда ей удавалось убедить себя в этом. И действительно, марионеточная близость, похоже, не приносила Рапскалю удовлетворения. Часто возвращаясь обратно к дому, он начинал делать намеки или открыто умолять Тимару, чтобы она пошла с ним в какой-нибудь укромный уголок. Тогда бы они заново повторили то, что только что пережили. Тимара решительно отказывалась. Она повторяла ему, что боится забеременеть. Но она не могла отрицать того, что ей хочется испытать радостное возбуждение женщины, которая контролирует происходящее. Или женщины, которую любит мужчина.
И сегодня, когда она брела с Татсом вдоль берега, чтобы посмотреть, как продвигается постройка причала, ее занимали те же мысли. Каково было бы сделать Татса своим любовником? Она много раз бывала близка с Теллатором и разделила одну долгую ночь с Рапскалем. Будет ли Татс отличаться от них обоих, как, например, Рапскаль отличается от Теллатора? Собственное любопытство смущало Тимару, и она попыталась избавиться от назойливых образов. Она покосилась на юношу Татса. Вопрос вырвался у нее раньше, чем она задумалась о том, насколько разумно его задавать.
– Ты уже ходил по грезам камней памяти?
Он прищурился, словно она показалась ему странной.
– Конечно, да. Как и остальные. Бокстер и Кейз посещают бордель и задерживаются на предлагаемых там пробах. Кое-то из ребят к ним присоединяется. Не надо так на меня смотреть! А что еще, по-твоему, им делать? Ни у Кейза, ни у Бокстера нет надежды на то, что они найдут себе пару – если только в Кельсингру не переселятся еще какие-то женщины, а это определенно произойдет не слишком скоро. Алум, Харрикин и Сильве обнаружили место, где знаменитые Старшие-менестрели обессмертили свои творения. И ты сама была с нами, когда мы смотрели спектакль театра марионеток, жонглеров, а потом акробатов. Ты ведь не забыла вечер, когда Длинная улица вспоминала этот праздник? В общем, мы все ходили по камням. Такого трудно избежать, когда живешь здесь.
Тимара имела в виду другое, но обрадовалась, что он истолковал ее вопрос именно таким образом.
– Знаю. Как можно пройти по одной из широких улиц после темноты и не поймать грезы? – Она фыркнула. – Сильве мне рассказывала, что когда Джерд находит воспо-минание о празднике, то обычно следует за любой богато одетой женщиной из прошлого. Она добирается до ее дома, а затем обшаривает ее жилище, чтобы отыскать сохранившиеся драгоценности и одежду. Она уже собрала роскошный гардероб. – Тимара покачала головой, пытаясь понять, считает ли Джерд жадиной или завидует ее умелому мародерству. Чуть понизив голос, она призналась: – Но я подразумевала не это…
Татс пристально посмотрел на нее.
– Ты думаешь, я ни о чем не догадался?
Она отвела взгляд. Выждав мгновение и не услышав ответа, он произнес:
– Есть куча причин для хождения по камням, которые не связаны с сексом, едой или прослушиванием музыки. Карсон пытается понять, как устроен город. Он попросил меня попробовать узнать что-то о прежнем порте. Естественно, мы не можем построить такой же: у нас и в помине нет магии, которой обладали древние Старшие. Важно посмотреть, что они учитывали, когда его возводили, – как люди, которые долго были знакомы с этим участком реки. – Он вздохнул. – Я бывал в тех местах, где, как мне казалось, они должны были хранить записи, которые могли нам понадобиться. Я заглядывал в громадное здание с башней и еще туда, где над дверями вырезаны лица. Мы предположили, что там могли храниться полезные бумаги и карты. Но ничего. Или, вернее, слишком много всего. Я увидел совершенно удивительные вещи. А как ты считаешь, почему город в основном сохранился? Почему улицы не заросли травой, а в фонтанах даже не появились трещины? Дело в том, что здесь камень помнит. Он помнит, что он – фасад здания, или улица, или чаша фонтана. Он способен себя починить. Он не может восстановиться, если из-за землетрясения появится расселина. Но зато маленьких трещин или обрушений в Кельсингре нет. Камень держится. Он помнит.
Татс сделал паузу и добавил:
– И, похоже, они могли делать и многое другое. Ты ведь слышала, как некоторые хранители клянутся, будто видели, что статуя шевелится? Старшие умели и не такое. Они вдыхали в камень жизнь – и тот сохранил их частицу. Поэтому иногда он способен двигаться. Иногда. Когда его пробуждает… что-то. Вот это для меня загадка, и я ничего толком не понял, хотя один старик помнил все предельно ясно. А ведь Элис была права… Нам нужно проверить сведения, до которых она докопалась, а потом применить это на деле. Представляешь, в чем она призналась мне накануне? Что в тот день, когда Рапскаль схлестнулся с ней и сказал, что она не Старшая и город ей не принадлежит, то она упала духом и чуть было не сожгла свои труды! Ужас, правда? Я тогда тоже злился на нее, но я понятия не имел, что он так глубоко оскорбил Элис.