– Поищи-ка на полке папочку с надписью «My Problem Child», – вдруг попросил Горский.
– Зачем? – спросил Антон.
– Да так, одну вещь проверить, – сказал Горский
Антон подошел к полке и стал просматривать папки одну за другой.
– Вроде нет такой, – сказал он.
– Ну, не важно, – ответил Горский, – просто никто никогда не умирал от ЛСД. Грохнули эту твою подругу, вот что.
Иногда Горский любил дешевые внешние эффекты.
– Они все одноклассники, – продолжал Антон подробно пересказывать сцену смерти Жени. – Лет им, я думаю, по тридцать, и у них совместный бизнес. У всех, кроме Леры – она последние три года провела в Англии.
– А что она там делала? – спросила Алена.
– Вроде получила грант от Британского совета на какие-то женские исследования… феминизм и все такое. А сейчас она вернулась, позвонила Поручику и…
– Поручику? – переспросил Горский.
– Это прозвище Бориса… не помню фамилии… еврейская какая-то. Не знаю, почему его так называют… наверное, в честь поручика Ржевского. Он выглядит как типичный крутой – золотая цепь, сотовый телефон, все дела.
– Бандит? – спросил Горский.
– Нннет, не похож. Крутой, но не до такой степени.
– Ага, – сказала Алена, – как мой начальник.
– Ну вот, они близкие друзья с Владимиром, хозяином дачи. Такая контрастная пара: Поручик – душа компании, а Владимир, наоборот, серьезный, жесткий и мрачный. Он, например, собрал всех перед отъездом и предложил сознаться, кто дал Жене кислоту. Они договорились, что не будут передавать дело ментам, а виновный просто уйдет – из бизнеса и из тусовки.
– То есть он знал, что это убийство? – спросил Горский.
– Не думаю… – запнулся Антон, – он, кажется, просто не любит наркотиков… ну, ты знаешь этих тридцатилетних алкоголиков.
– Да, – подключилась Алена, – вот у меня был случай…
– Подожди, – прервал ее Горский, – пусть Антон доскажет. Значит, убийца должен уйти из бизнеса? А какой у них бизнес?
– Не знаю, – сказал Антон, – что-то со строительством, кажется… или с инвестиционными фондами.
Горский кивнул:
– А кто там еще был?
– Еще был женин муж, Роман. Такой неприятный молчаливый мужик… Я с ним и двумя словами не перекинулся. И, кажется, позавчера вечером они с Женей поссорились… во всяком случае, вчера с утра они не разговаривали. Сейчас я вспоминаю, что она была весь день какая-то возбужденная…
– Амфетамины? – спросила Алена.
– Не до такой степени, – ответил Антон, – просто такая экзальтированная по жизни девушка. И вообще, мне показалось, что если кто-то в этой компании и понимает толк в наркотиках, так это Лера и Альперович. Я курил в субботу вечером, и они присоединились.
– Как ты сказал? Альперович? – переспросила Алена.
– Да, а что, ты его знаешь?
– Я просто только что рассказывала Горскому про него. Помнишь, человек, который пришел в офис, когда я на измену села?
Горский кивнул и засмеялся.
– Да, реинкарнация Будды, помню.
– Что это еще за реинкарнация Будды? – спросил Антон.
– Потом, – сказал Горский, – расскажи лучше про седьмого, а Алена пока еще забьет.
– Седьмого зовут Леня. Маленького роста, в очках… персонаж из мультика, в школе, наверное, профессором звали. Но, в общем, ничего примечательного. Пойми, они же все для меня как бы на одно лицо. Так что с меня показания снимать – еще тот труд.
– Хорошо, – кивнул Горский, – давай попробуем по-другому. Сыграем в… как оно? – китайскую рулетку. Типа в ассоциации. Кто из этих семи человек с каким наркотиком у тебя ассоциируется?
– Ну, Поручик – с водкой… водка ведь тоже наркотик, да?
– Так себе наркотик, – сказала Алена, выдувая табак из беломорины.
– Ну и Поручик так себе, – ответил Антон. – Кто там дальше? Лера, наверное, что-нибудь восточное… медленное и тягучее. Гашиш, скажем, или опиум… хотя нет, опиум – это Роман. Он все время как будто полусонный – и без малейшего проблеска просветления. Тогда Женя, наверное, кокаин…
– Да, – сказала Алена, – у них, выходит, был не брак, а сноубол.
– Неудивительно, что они ссорились…
– Видишь, – сказал Горский, – какая хорошая методика. Кто там остался: Владимир?
– Ой, не знаю. Что-то такое агрессивное… может быть, амфетамины, хотя для них он слишком сдержан. Думаю, какие-нибудь смеси… немножко одного, немножко другого… водка с кокаином… нет, не берусь сказать.
– А Леня?
– Думаю, этот вообще ни с какими наркотиками не ассоциируется… разве что с табаком.
– Безмазовый мужик, одним словом, – засмеялась Алена, с ладошки засыпая смесь в гильзу.
– Или нет… помнишь, Горский, ты рассказывал про smart drugs – вот оно и есть! Профессор, одно слово.
– А Альперович?
– Андрей… не знаю. Наверное, грибы. Потому что по нему видно, что он самый продвинутый.
– Тогда пусть кислота будет, – предложила Алена.
– Нет, не до такой степени все-таки… грибы – в самый раз. К тому же сегодня кислота как-то мрачно звучит. Кстати, Горский, ты уверен насчет того, что от ЛСД никто не умирал?
– Абсолютно. Я вот хотел тебе у Хофманна показать в My Problem Child.
– А чего он пишет-то?
– Насколько я помню, пишет, что был только один смертельный случай – у слона, когда ему вкатили 0,3 грамма.
– А зачем понадобилось давать слону кислоту? – спросила Алена, закручивая кончик косяка.
– Просто после того, как Альберт Хофманн в 1948 году синтезировал ЛСД и обнаружил его психоактивные свойства, в течение лет пятнадцати в лабораториях «Сандоз» его серьезно изучали… давали добровольцам, на животных тоже пробовали, дозы варьировали. Возлагали большие надежды – в психиатрии и так далее. В шестидесятые уже много народу над этим работало. Вот Джон Лилли, – Горский кивнул в сторону книжной полки, – укладывался в изотермическую ванну и закидывался. Говорил, что так убираются случайные шумы, и ЛСД действительно становится эффективным инструментом для путешествия, так сказать, вглубь себя. Ну, а потом кислота попала на улицы, ее стали принимать все подряд – и власти быстро прикрыли все эти исследования. Хотя мне как-то показывали советскую упаковку от таблеток с надписью «Диэтиламид лизергиновой кислоты 25».
– Неужто в аптеках продавали? – спросила Алена.
– Нет, разумеется. Использовали для секретных экспериментов.
– Я тут вспомнил, – вдруг сказал Антон, – где-то за полчаса до того, как все случилось, я стоял на галерее вверху и как раз менял кассету. И я услышал, как Женя с кем-то говорила… то есть я не помню, что сказала она, но ее собеседник ответил: «Ты же знаешь, что я люблю тебя». А потом я вставил Shamen и дальше не слушал.
– А с кем она говорила?
– Не знаю, я как-то не вслушивался, не опознал голос. Я же тогда не знал, чем все кончится, – пожал плечами Антон.
– Взорвешь? – спросила Алена, протягивая ему косяк.
Антон чиркнул зажигалкой и затянулся.
– Хорошая трава, – сказал он, передавая косяк Горскому. – А как ты думаешь, кто ее убил?
– Элементарно, Ватсон, – ответил Горский поворачиваясь в профиль и выдыхая дым на манер Холмса.
Все засмеялись. Так, под нервный смех, они и добили косяк до конца.
– Из тебя клевый Холмс получится, – сказала Алена.
– Уж скорее – Ниро Вульф, – ответил Горский, – хотя я для него худощав. Но такой же домосед.
– Я буду твоим Арчи Гудвиным, – засмеялся Антон, – а вместо орхидей тебе надо разводить ганджу.
– Скорее уж кактусы, – заметила Алена, – или цветы какие-нибудь… галлюциногенные.
– Если говорить о цветах, – сказал Горский, – то меня больше всего заинтересовали слова про последний лепесток.
Лепесток первый
– Как ужасно не хочется идти завтра в школу, – сказала Женя.
Они с Лерой Цветковой, поджав ноги, сидели на диване и рассматривали зарубежный журнал мод, принесенный леркиной мамой с работы и утащенный Леркой для визита к подруге. По всем программам телевизора передавали репортаж с XXV съезда КПСС.
– Смотри, – ткнула пальцем в страницу Лерка, – видишь, какую вышивку теперь делают на джинсах… и туфли, посмотри, какие туфли!
Женя мрачно кивала и гнула свое:
– Завтра контрольная по алгебре, а я ничего не знаю…
– Ну, спишешь у меня, – предложила Лера.
– Цветкова! Как я у тебя спишу, когда мы рядом сидим? У нас опять будут разные варианты.
– А я пересяду за тобой.
– Как же! Так Нордман тебя и пустит!
– Пускай он сядет к тебе, а я сяду к Белову.
– Вот уж, – скривилась Женя, – не буду я сидеть с Нордманом. Он мне на прошлой контрольной попытался волосы к стулу привязать. И с Беловым он дружит, а Белов – шпана. Мне Машка говорила, что он ей хвастался, что в первом классе первое сентября прогулял. И вообще Нордман в тебя влюблен, даже на сумке сделал надпись «ЛЕРА».
– Все ты врешь, – сказала Лерка, но без особой уверенности.
– Нет, Цветик, не вру, – Женька немного оживилась, – сама видела.
– Смотри, – ткнула пальцем в страницу Лерка, – видишь, какую вышивку теперь делают на джинсах… и туфли, посмотри, какие туфли!
Женя мрачно кивала и гнула свое:
– Завтра контрольная по алгебре, а я ничего не знаю…
– Ну, спишешь у меня, – предложила Лера.
– Цветкова! Как я у тебя спишу, когда мы рядом сидим? У нас опять будут разные варианты.
– А я пересяду за тобой.
– Как же! Так Нордман тебя и пустит!
– Пускай он сядет к тебе, а я сяду к Белову.
– Вот уж, – скривилась Женя, – не буду я сидеть с Нордманом. Он мне на прошлой контрольной попытался волосы к стулу привязать. И с Беловым он дружит, а Белов – шпана. Мне Машка говорила, что он ей хвастался, что в первом классе первое сентября прогулял. И вообще Нордман в тебя влюблен, даже на сумке сделал надпись «ЛЕРА».
– Все ты врешь, – сказала Лерка, но без особой уверенности.
– Нет, Цветик, не вру, – Женька немного оживилась, – сама видела.
– Перестань называть меня Цветиком, – огрызнулась Лерка, вставая, – меня так в детском саду дразнили.
– А чего? – сказала Женька. – Хорошее прозвище, чем тебе не нравится? Меня вот Коровой звали.
– А, ладно, – Лера щелкнула переключателем, – давай посмотрим по второй, может, хоть там чего-нибудь другое?
Но по второй тоже был Брежнев и всеобщее голосование поднятием партбилета.
– Звук хотя бы выключи, – сказала Женя, – надоело: всегда одно и то же.
Лерка повернула выключатель и задумчиво прошлась по комнате. Остановившись около «Аккорда», она выудила из стопки пластинок заезженную еще в прошлом году «По волне моей памяти» и торжественно водрузила ее на проигрыватель. Прицелившись, она опустила иголку прямо на третью песню.
– Во, эта самая классная!
пропел певец, и Лерка, став между диваном и телевизором, начала крутить попой, подпевая:
– До чего тоскую я – не сказать словами…
– А чего тоскует? – раздраженно сказала Женька, – между прочим, в Сорбонну едет учиться. Нам, Лерка, туда вовек не попасть.
– Ну, может, когда станем старые… на какой-нибудь конгресс в защиту мира… лет через двадцать.
– Ага! Только нас там и ждут, на конгрессе! – огрызнулась Женька.
– А что, – ответила Лера, – вот Брежнев же все время ездит… даже в Штатах пару лет назад был. Помнишь, тогда еще американское кино по телеку показывали?
Она плюхнулась на диван и кивнула на экран, где Брежнев безмолвно раскрывал рот под завершающуюся тухмановскую песню.
– Тихо плещется вода в стенках унитаза, вспоминайте иногда Колю-водолаза, – пропела Женя.
Лерка прыснула:
– А я не знала…
– Зато ты алгебру знаешь, – снова вспомнила о своем Женя.
– Женька, ты чудовищная зануда, – разозлилась Лера, – ну, не хочешь писать контрольную – заболей!
– Как же! Заболеешь у моей! Это твои тебе всегда верят, а мои заставляют температуру мерить, – ответила Женька.
– Ну, набей градусник.
– С тех пор как я его попыталась нагреть на батарее, и он показал 41,3, мама всегда со мной сидит … какое уж тут набить!
– Плохо твое дело, – вздохнула Лерка. Она снова подошла к полке с пластинками и теперь перебирала конверты, – а у тебя ничего нет послушать кроме этого?
– Неа, – сказала Женька, – у родителей пленки есть… но там только всякий Высоцкий и Визбор, по-моему.
– Ага, черное надежное золото, – скривилась Лерка, – мои это тоже любят. Тоска, – Она подняла иголку и перевернула пластинку, – значит, будем дальше слушать.
– Я в прошлом году болела, – сказала Женя, – так ее только что купили – я прямо обслушалась. До сих пор все наизусть помню.
– А чем ты болела? – спросила Лерка.
– Гриппом, – ответила Женя, – и потом меня еще таблетками траванули.
– Как траванули?
– Ну, у меня аллергия на эти… на антибиотики… на пенициллин. А меня оставили с бабушкой, и она об этом забыла. И когда врач пришел и выписал рецепт, то она тут же сбегала в аптеку, купила таблеток и меня ими накормила. Я чуть не померла.
– А чего было? – заинтересовалась Лерка.
– Температура – ого-го! И вся опухла, просто как хрюшка была.
– Так это же классно!
– Это тебе классно в хрюшку превратиться, – огрызнулась Женька.
На хрюшку Лерке нечего было обижаться – она была самой худой в классе. Пропустив женькины слова мимо ушей, она продолжила:
– Смотри, что я придумала: ты сейчас принимаешь таблетку этого пенициллина, у тебя подскакивает температура, тебя укладывают в постель – и контрольную можно не писать!
– Классно! – Женька даже подпрыгнула на диване и тут же приуныла: – А где мы возьмем таблетки? Мама все выкинула.
– Наверняка у меня есть, – Лерка уже бежала в коридор, – я сейчас принесу.
– Только быстро, – прокричала ей вслед Женя, – а то мама скоро придет.
– Не переживай, – проорала Лерка из прихожей, – когда мама придет, ты уже будешь горячая, как солнце!
Они жили в одном доме, и Лерке было недалеко бежать. Женька видела в окно, как подруга выскочила из подъезда и стрелой полетела в соседний. Через пять минут она снова появилась на улице, победно помахав рукой. Женька побежала открывать дверь.
Лерка, сбросив пальто, влетела за ней в комнату.
– Принесла, принесла! – пританцовывала она.
– Ах ты мой Цветик-семицветик, – кинулась к ней Женя.
– Какой я тебе цветик-семицветик? – Лера вынула из кармана пачку таблеток и положила на стол. – Те самые?
– Те самые! Давай только полтаблетки, – предложила Женя, – а то от целой мне слишком плохо было… даже неотложку вызывали.
– Ну, ладно, пусть будет семицветик. Только ты больше не дразнись, а повторяй за мной, – Лера надломила таблетку пополам и встав на цыпочки подняла полтаблетки над головой:
– Вели, чтобы я завтра не пошла в школу! – крикнула Женька и Лера опустила ей таблетку на язык.
– Теперь рассосать – и все в ажуре, – сказала она.
– Ты таблетки спрячь, – только и успела сказать Женя, чувствуя, как волна поднимающегося откуда-то изнутри жара заливает ее солнечным теплом…
«Жигули» Олега заглохли за два квартала до дома Горского. «Жители деревни умеют по цвету облаков на закате или мычанию скотины определять погоду на завтра и виды на урожай, – думал Олег, запирая машину. – По-настоящему продвинутый городской житель должен по шуму глохнущего мотора машины определять курс доллара будущей осенью».
Конечно, никакой травы он купить не успел. Слезы милиных родителей, допрос в милиции – какая уж тут трава. Теперь он собирался рассказать обо всем Горскому – и в особенности о молодом человеке, которого он встретил на лестничной площадке. Сам не зная почему, он умолчал о нем на допросе в милиции – частично потому, что терпеть не мог ментов, частично потому, что разозлился на то, что его – свидетеля – заставили пройти обычную процедуру снятия отпечатков пальцев и подробного допроса: когда вы познакомились с покойной, что вас связывало и так далее. Да ничего не связывало, да всю жизнь был знаком, у нас дачи рядом и родители вместе работали. Зато отпечатки пальцев теперь есть у ментов, тоже мне радость.
Олег позвонил в домофон, неестественно веселый голос Горского спросил «Кто?», потом взвизгнул замок, и дверь открылась. Уже в прихожей чувствовался запах травы, и Олег перестал переживать, что не заехал к дилеру. Похоже было, что и без того сегодня хватит на всех.
Горский сидел в своем кресле, а незнакомый Олегу молодой человек вдувал паровоз миниатюрной брюнетке, сидевшей к Олегу спиной. Девушка щелкнула пальцами, и парень вынул косяк изо рта.
– Присоединяйся, – сказал он Олегу.
Брюнетка повернулась, и Олег узнал Алену. Она смеялась, дымок от травы выходил у нее изо рта. На секунду Олегу стало жалко обламывать ее, но любопытство было сильнее.
– Привет, Алена, – кивнул он, – ты знаешь Милу Аксаланц?
– Да, мы учились вместе, – сказала она и улыбка сбежала с ее лица, – но мы уже год не виделись. А что?
– Она сегодня под машину бросилась… насмерть…
Алена закричала почти сразу.
Два трупа за один день было слишком много для Антона. Вероятно, это было слишком много для всех: даже Горский на этот раз просто выслушал рассказ Олега, предложил забить еще косяк, переспросил только имя – «Как ты сказал, Дингард?» – и замолчал на весь вечер. Алена курить отказалась, сославшись на то, что завтра ей рано на работу, и как-то очень быстро засобиралась домой. Когда Антон вышел за ней в прихожую, Алена спросила, не хочет ли он проводить ее до дому. Сам не зная почему, он согласился, хотя до этого хотел еще задержаться и поговорить с Горским.
Впрочем, ему показалось, что когда он вдувал ей паровоз, между ними проскочила какая-то искра… не в буквальном, разумеется, смысле. Антон всегда находил очень волнующим выдыхать дым в рот другому человеку. Получалось похоже на дистанционный поцелуй – впрочем, не очень долгий. Считалось, что охлажденный дым действует сильнее – но Антон подозревал, что главное, как и во многих травяных делах, был сам ритуал.