Дорожка под ногами надломилась, сделавшись ступенькой, и наша компания поехала вниз. Богачи и капсули, танкисты и торговцы, наемники, диггеры, частные стражи… Запахи пота и «веселушки», «писка» и «стук-бряка», разгоряченных женских тел и парфюмерии… Еще не давка, но уже теснота… Какой-то раскрашенный ублюдок прижался ко мне, пытаясь сунуть руку под мою хламиду. Я двинул его протезом в ребра и спросил:
– Любишь Охотников, моча крысиная? Погоди, спустимся, я тебя покрепче приласкаю!
Ублюдок икнул и исчез. Спуск закончился. Ступеньки движущейся лестницы одна за другой уходили в узкую щель, выбрасывая в пространство Тоннеля шеренгу за шеренгой. Ораву за оравой… Сорок-пятьдесят орав – громада, население ствола… Толпы людей под ярко светящимися сводами, шум и гам, выкрики и смех, шарканье ног, ровный гул воздуховодов… Тысячи глаз, тысячи лиц, тела под легкой тканью или краской, чьи-то спины, чьи-то локти… Суета, толкучка!
Однако не успели мы дойти до первого зигзага, как народ рассосался. Вроде невелик Тоннель, а емкость не меньше, чем у Колонн Развлечений, и каждому хватает места, даже капсулям. Есть и пить им не на что, но побродить по улице и выпросить подачку не возбраняется – тоже Свободные, как-никак.
Сразу за зигзагом – тупичок блюбразеров, а по другую сторону – «Подвал танкиста». В тупичке было тихо и темно, а из «Подвала» доносились топот, стук и протяжные завывания – кажется, читали стихи. Проскользнув мимо тупика, я сунулся в узкую щель и, спустившись по ступенькам, попал в извилистый и темноватый коридор, от которого слева и справа отходили проходы – к соседям-блюбразерам и к винной лавке Факаофо. Стены тут были из голого камня, шершавого, почти не обработанного, но пол гладкий, не споткнешься. Держась за стену, я миновал коридор и очутился в допинге Африки. Собственно, у него не допинг и не оттопыра, а настоящий шалман с отличной кухней и залом, разделенным стенкой: в одной половине пачкуны сидят, в другой – Охотники и прочая публика. Так сказать, черви отдельно, и фрукты отдельно… Но в остальном помещения схожи: освещены скудновато, и в каждом по восемь длинных столов, скамейки и раздаточный автомат. Рядом с ним прилавок и окошко в кухню. На кухне Африка – толстый, в белой хламиде с сальными пятнами; лохмы свисают до плеч, глаза навыкат, а между сизых щек торчит огромный хобот-нос. Жуткая рожа, но не думаю, что он ее когда-нибудь изменит – говорит, привык за сотню лет.
– Урр! Комес! – зарокотал Африка, поводя огромным носом. – Еще живой? И даже целый?
Он всегда зовет меня комесом, как в те годы, когда я у обров служил. Уважает!
Подтвердив, что цел и жив, я сел и осмотрелся. Клиентов вроде бы немного: в одном углу компания вербовщиков, в другом – трое подданных с девицами, и кто-то еще подальше, у самого входа, – в сумраке не разглядишь. А за моим столом – знакомые фигуры: Хинган, Мельбурн, Толедо и Микатарра. Хинган – Охотник в зрелом возрасте, давний мой приятель, Мельбурн и Толедо – наемники у «Зелени», а Микатарра крутится туда-сюда среди наемников и Охотников. Хорошая малышка! Я с ней раза три покувыркался.
Мы стукнулись браслетами.
– Откуда, корм крысиный? – полюбопытствовал Хинган.
– От одалисок, не видишь, что ли? С лица спал и еле на ногах стоит, – пояснила Микатарра. Голографическая обертка на ней переливалась радужными красками, в такт мерцавшему на шее ожерелью.
– Ты голопроектор выключи, – отозвался я. – Выключи, и поглядим, что у меня стоит и как.
– Пригласишь к себе, выключу. Но боюсь, что толку от тебя не будет.
Я перестал храбриться и подтвердил со вздохом:
– Сегодня не будет. Что пьем?
Пили грушевое винцо, а Микатарра пробавлялась «писком». Так себе оттопыровка, не «разрядник» и не «отпад». Тем более не «шамановка» – от этой сразу улетаешь.
Африка высунул в окно лохматую башку:
– Жрать будешь, комес? Свиные котлетки есть, грибы, соевый бифштекс и…
– Мясных червячков давай, с капустой, – перебил я. – Мидий, студень из улиток, крем-икру, джем из бананов и фрукты. А вместо грушевки – пунш… Медовый!
Хинган одобрительно хмыкнул, Мельбурн в восторге закатил глаза, а Микатарра облизнула губки и придвинулась ко мне поближе. Ее призрачный наряд на мгновенье растаял, явив упругую грудь и точеные плечи. Я шлепнул ее пониже талии.
– Гуляем! – завопил Толедо и грохнул кружкой по столу. Вербовщики оживились, троица подданных тоже проявила интерес, и я на всякий случай уточнил:
– Сюда подавай, Африка, на этот стол. Но приготовь с запасом – может, кто из наших подойдет.
Те, кто не наши, увяли. Хинган поглядел на них, ухмыльнулся и спросил:
– Выгодный контракт, э? Партнер не нужен?
– Не нужен. Сам справился. Вчера.
Мельбурн с Толедо переглянулись, Хинган почесал шрамы на шее, Микатарра прижалась ко мне коленкой и нюхнула «писка», но никаких расспросов не последовало. Обычай такой – не спрашивать. Вот ежели в партнеры пригласят… Это в фирмах и компаниях партнерство номинальное, чтоб подданных уважить, а у нас, Свободных, партнер роднее брата и сестры. Тем более что их не сразу и найдешь, сестер своих и братьев, а партнер – тут, рядом, искать его не нужно…
Лет двенадцать назад мы с Эри были партнерами. Я с сабирской заварушки возвратился – с той, где панцирь раздобыл, – вернулся, значит, и выправил лицензию Охотника. А у нее лицензия уже была – у Фиджи, отца своего, отучилась, и он расщедрился ей на лицензию. Редкий случай по нынешним временам! Ну, сделались мы партнерами… и не только… Потом разбежались. Бывает… Было и прошло.
Африка метнул из окна контейнер с пуншем, потом холодные закуски и начал жарить червячков. Упоительные ароматы! Под них мы умяли крем-икру, мидий и студень, и Хинган, чтоб скрасить ожидание, поведал, как охотился на крыс, но не в мобургских Старых Штреках, не в Яме Керулена, а в Мокрой Полости под Фрисом. Полость была одним из первых куполов, разрушенных землетрясением, и с Фрисом до сих пор ее соединяют ходы и тоннели. Можно было бы их завалить, однако гранды Оружейного Союза откупили Полость и ездят туда развлекаться с гостями, щелкать крысюков. Опасное занятие! Против крысы ни пуля, ни разрядник не помогут, только огнемет…
Хинган подробно описал, как эти милые зверюшки съели Ольберга, магистра из Цветных Металлов, слопали с броней, костями и четырьмя охранниками, а пятому, который жив остался, чуть не откусили голову. Тут и наши червячки сготовились. Африка выплыл из кухни с огромным подносом, шлепнул его на стол, вытер лапы о хламиду и принюхался. В самом деле, пахло соблазнительно. Мы выпили за удачу – все же Хинган и был тем пятым с чуть не откушенной головой – и приступили было к червякам, но тут мигнул экранчик на моем браслете.
– Кого еще несет… – пробормотал я недовольно, но вызов принял. Не исключалось, что меня желает видеть Лима – с приятным сообщением о сумме нового контракта.
Это оказалась Эри. Надо же! Недавно вспоминал…
Я уменьшил изображение. Ее головка размером с ладонь повисла у моего плеча.
– Крит? Ты где, Крит?
– У Африки в Тоннеле. Ем червяков.
Пауза. Затем она сказала:
– Встретиться бы надо, Крит.
– Так приезжай! Черви еще не остыли.
Она нерешительно опустила взгляд. Совсем несвойственное ей выражение!
– Лучше… лучше если ты придешь. Не позабыл еще, где я живу? Тут допинг есть, на третьем ярусе… «Сине-Зеленый»…
К себе не приглашает, отметил я. Ну, что ж, в допинг, так в допинг… Не тот ли, про который мне Парагвай толковал, щеляк-хоккеист?
– Приду, но не сегодня. Я, понимаешь ли, не один.
Микатарра, хмурясь и ревниво поджимая губы, разглядывала Эри, остальные поглощали червяков и не прислушивались к нашей беседе. Народа по соседству стало больше. Явился бизибой в шелках, с двумя охранниками, понюхал воздух и тоже соблазнился червячками. Вербовщики, кроме одного, ушли, а к этому подсели десятка два наемников, то ли отметить сделку, то ли договориться о чем. Подданные с девицами хихикали, шастали к раздаточному автомату, а после тихо оттопыривались у себя в углу. Тип, сидевший за дальним столом, сосредоточенно жевал, склонившись над тарелкой.
– Сегодня не стоит, – сказала Эри. – Поздно. Он спит.
– Кто – он?
– Дакар. Завтра приходи.
– В начале последней четверти, – предложил я, соображая, что трех часов мне хватит, чтобы разделаться с «Хика-Фруктами».
Она кивнула и отключилась.
– Красотка! – вымолвил Толедо и причмокнул. – Я бы с ней…
Хинган проглотил кусок и ухмыльнулся:
– Заткнись, крысиные мозги! Эта красотка из тебя ремней нарежет и бантиком завяжет. Если останется что завязывать…
Они с Эри знакомы. Когда-то Хинган был партнером Фиджи, ее отца. Фиджи погиб лет восемь назад, в Буэносе, во время драчки между Компаниями Стволов. Пустяковый конфликт, однако для него последний.
Мы доели червяков, выпили пунш и закусили банановым джемом с фруктами. Я несколько отяжелел. Микатарра, обхватив меня за шею и обдавая сладким запахом пунша, зашептала:
Она кивнула и отключилась.
– Красотка! – вымолвил Толедо и причмокнул. – Я бы с ней…
Хинган проглотил кусок и ухмыльнулся:
– Заткнись, крысиные мозги! Эта красотка из тебя ремней нарежет и бантиком завяжет. Если останется что завязывать…
Они с Эри знакомы. Когда-то Хинган был партнером Фиджи, ее отца. Фиджи погиб лет восемь назад, в Буэносе, во время драчки между Компаниями Стволов. Пустяковый конфликт, однако для него последний.
Мы доели червяков, выпили пунш и закусили банановым джемом с фруктами. Я несколько отяжелел. Микатарра, обхватив меня за шею и обдавая сладким запахом пунша, зашептала:
– Ну, как? К тебе поедем или ко мне?
– В другой раз, малышка.
Поднявшись, я окликнул Африку, сунул обруч ему под нос и рассчитался. Хорошо посидели, на девять монет. Теперь бы кости поразмять… Но подходящих кандидатов не было, а задираться первым я не привык.
Хотя, если выбраться в Тоннель…
Шагая по темному узкому коридору, я думал о разговоре с Эри и вспоминал, кто же такой Дакар. Имя как будто знакомое… Ее приятель, очевидно; что-то она толковала про этого Дакара год или два назад. Вроде он из Лиги Развлечений, но не какой-нибудь младший партнер, а диззи или инвертор, то есть парень состоятельный. Однако с причудами! Какие причуды, я не помнил: может, по щелям таскается, как Парагвай, может, дрыхнет под сонную музыку две четверти из четырех. С этими, из Лиги, всякое бывает… есть такие, что творят во сне, а в промежутках хлещут вино да нюхают «шамановку».
В этот момент я вдруг сообразил, что слышу тихие шаги. Очень тихие и осторожные, будто кто крадется за спиной… Секунда, и я уже катился по полу, а надо мной с шипеньем проносились молнии: одна, вторая, третья… Стреляли из разрядника, не очень мощного, но мне бы без брони хватило. Сожгли бы или поджарили – если б, конечно, попали. Но попасть в меня непросто. Даже после крем-икры, мидий, пунша и тарелки с червяками.
Стащив хламиду, я швырнул ее вверх и потянулся к ножу за голенищем. Сверкнул разряд; в призрачном голубоватом свете моя обертка походила на черную фигуру, что ринулась в атаку на противника. Снова выстрелы, хищное шипение, слепящий блеск разрядов… Запахло паленым, и я, приподнявшись, метнул клинок. Что-то булькнуло в темноте, заклокотало, закашляло, потом раздался хрип – очень знакомые звуки, когда протыкают глотку ножом. Не медля, я вскочил, сделал семь шагов, споткнулся о мягкое, рухнул на колени и, нашарив чьи-то пальцы, вырвал из них разрядник. Пальцы были еще теплыми, но вялыми. Хрипы и бульканье стихали.
Слева – проход в тупик блюбразеров, справа – к лавке Факаофо… Мгновение я размышлял, куда затащить мертвеца, потом ухватил его за ноги, направился к левому проходу, бросил на пол обмякшее тело и возвратился за своей хламидой. Она была пробита в трех местах. Неплохие результаты! Ничего не скажешь, работа профессионала…
Я выдернул нож, вытер его об одежду убитого, почувствовал гладкость дорогого шелка под ладонью и холод металлического значка. Поднял разрядник, выпалил в потолок. Сверху посыпалась пыль. Фиолетовые молнии разорвали темноту, света хватило на секунды, но больше и не надо – трупы я осматривать привык. А еще – помнить одежды и лица.
Рыжий парень в трико и куртке с разрезными рукавами – тот, сидевший у входа, тот, которого я видел на шмеле… При нем имелся обруч без эмблемы и бляха с лаконичной надписью: «Каир». Не знаю такой корпорации, фирмы или лиги и совершенно не помню, какие у меня с ней счеты! Надо полагать, что никаких. Считывателя с собою нет, личность рыжего не установишь, а обруч, надо полагать, поддельный… Браслеты без клейма мне никогда еще не попадались.
Но все же я забрал значок и обруч. Оставив труп рыжеволосого во мраке у каменной стены, я быстро выбрался из Тоннеля, разбудил шмеля, поднялся в воздух меж засыпающих стволов, мерцавших тусклыми огнями, и полетел домой. Одна-единственная мысль мучила меня: не подослал ли убийцу Борнео, гранд из «Хика-Фруктов»?
Конечно, бывают и случайности, бывают и ошибки, тут ничего не поделаешь. Но я недоверчив и не люблю ошибок, которые касаются моей персоны. Тем более когда мне обещали деньги, да еще не заплатили.
Все-таки пятьсот монет – сумма немалая, а должник всегда наполовину враг.
Глава 5 Дакар
Он лежал рядом с девушкой по имени Эри. Глаза ее были закрыты, светлые волосы рассыпались по изголовью ложа, щеки порозовели. Она спала.
За ночь – хотя считалось ли это время ночью?.. – стена у их постели стала прозрачной, сделавшись окном. Сквозь него он глядел на город. Еще слушал тихое дыхание девушки и плеск воды в фонтанах.
Город потрясал. В нем не было привычных зданий, крыш, деревьев, не было солнца и облаков, улиц с машинами, тротуаров, скверов и даже неба. Вдаль уходили сверкающие, будто отлитые из льда колонны – мощные, широкие, монолитные, соединенные друг с другом паутиной переходов, с повисшими над бездной площадками и яркими огнями, мерцающими там и тут. По временам эти огни вспыхивали, сливаясь в многоцветные полотнища, похожие на радугу или на северное сияние; краски скользили, менялись, складывались в какие-то неясные картины, символы, панно, пейзажи. Это происходило внизу, а выше тянулись над буйством красок и огней хрустальные столбы, подпиравшие верхнюю твердь этого странного мира. Она была блистающей и источавшей свет, однако не являлась небом. Неба не существовало, был потолок. Купол.
Он понимал, что сам находится в таком же здании-колонне, на огромной высоте, в трехстах или больше метрах от земли – точнее, от поверхности, служившей городу опорой. Но колонны уходили еще выше, много выше, до самого купола, смыкаясь с ним в почти необозримых далях. Там что-то кружило и растекалось плавными потоками, словно рой разумных мошек, летевших по делам: может, строить соты в улье, а может, собирать нектар.
«Летательные аппараты», – подумал он, со вздохом оторвавшись от этого зрелища. Потом лег на спину, стараясь не потревожить Эри, закрыл глаза и погрузился в раздумья. Шок, которым сопровождались его перемещение и первые шаги в этом мире, прошел; мысли, ясные и четкие, текли в привычном ритме, и не было в них ни страха, ни изумления, ни боли, а только уверенность, что он припомнит все и непременно со всем разберется. Разберется! Он был любопытен и упрям.
Сейчас он размышлял о языке. Видимо, это знание досталось ему в наследство от Дакара – язык был не чужд, и он владел им как родным. В какой-то мере это было объяснимо – он обнаружил массу русских слов, изменившихся, искаженных или оставшихся прежними; кроме того, имелись слова другого происхождения, наверняка немецкого, английского и, вероятно, из романских языков. В той, первой жизни он знал английский и немецкий хорошо, мог объясниться на французском, и это давало пищу его лингвистическим изысканиям.
«Новый язык, – думал он, – синтез всех известных европейских; возможно, на первых порах искусственный, но развивавшийся столетиями. Или даже тысячи лет, минувших с катастрофы…» В том, что катастрофа была, он не сомневался – какой-то жуткий катаклизм, природный или техногенный, загнавший в подземелья все население планеты, лишивший выжившее человечество если не знаний, то памяти о прошлом. Знания, несомненно, сохранились – чудо-город перед ним был ясным доказательством. Город, и все другие города, дороги-трейны, компьютерные голограммы и отсутствие болезней… Чтобы добиться такого, нужны ресурсы, знания и время. Все это, надо думать, было, и мир, поднявшись из руин, вновь обзавелся городами, транспортом, компьютерами. А также новым языком…
Язык как язык, ничего удивительного, если не считать, что многие слова пропали. Вернее, не слова – понятия… Исчезли обозначения ландшафта – степь, прерия, саванна, горы, скалы; моря, океаны, озера и реки заменило слово «водоем», а пространства, пригодные для передвижения, назывались щелью, полостью или тоннелем. Термины «луг» и «поле» тоже отсутствовали, слово «лес» имело другой смысл, связанный не с множеством деревьев, а с этим городом колонн-стволов, площадок-листьев и переходов-ветвей. Исчезли названия месяцев и дней недели, диких животных и птиц, кое-каких предметов обихода, деталей одежды; ряд будто бы знакомых слов соответствовал новым понятиям, смутным или совсем неясным, обозначавшим не то, к чему он привык. «Видимо, следствие подземной жизни и перемен в технологии и быте, – мелькнула мысль. – Иная среда, не природная, людской искусственный муравейник… Любопытно, сколько здесь народа? Миллион? Пять, десять миллионов?»