Первым делом Долли расставила на полке над раковиной две книги: «Строптивую музу» и дневник Дороти Смитэм. Как ни хотелось ей поскорее забыть все связанное с Дженкинсами, но у нее осталось совсем мало вещей, и ей не хватило духу выбросить книгу. Она лишь развернула ее корешком к стене. Смотрелось по-прежнему неважно, и Долли рискнула добавить на полку фотоаппарат «Лейка», который Джимми подарил ей на день рождения. Долли не любила фотографировать – ей не хватало терпения, но комната выглядела такой пустой и голой, что Долли гордо выставила бы на середину ночной горшок, если бы он у нее был. Наконец она повесила на дверь унаследованную шубку, и плевать, что теперь ее было видно с любой точки. Шубка напоминала Долли о разбитых мечтах. При взгляде на нее Долли закипала, обращая гнев, который вызывала в ней Вивьен Дженкинс, на старый потертый мех.
Долли устроилась на военный завод, потому что знала: стоит задержать оплату, и миссис Уайт живо выбросит ее на улицу, а еще потому, что работа совершенно не мешала ей думать. Все мысли Долли вращались вокруг обиды, нанесенной ей Дженкинсами. После смены, впихнув в себя несколько ложек отвратительного рагу из требухи, которое готовила миссис Уайт, и оставив подружек судачить об ухажерах и бранить Лорда Гав-Гав[20], Долли ложилась на узкую кровать, курила сигарету за сигаретой и думала обо всем, что потеряла: о семье, о леди Гвендолен, о Джимми… Из головы не шли слова Вивьен: «Я не знаю этой женщины». Она вспоминала, как Генри Дженкинс показал ей на дверь, и Долли вновь захлестывали стыд и ярость.
Дни тянулись, неотличимые друг от друга, но в середине февраля кое-что изменилось. Тот день ничем не отличался от прочих: отработав две смены, Долли, больше не в силах выносить хозяйкину стряпню, зашла поужинать в закусочную. Она просидела там до самого закрытия, разглядывая сквозь сигаретный дым посетителей, особенно парочки, которые ворковали и радовались жизни, словно мир вовсе не так плох. Неужели и она когда-то была счастлива, довольна жизнью, полна надежд?
По пути домой, срезая дорогу, Долли оступилась в темноте – фонарик она забыла на Кемпден-гроув (а все Вивьен виновата) – и упала в воронку от бомбы. Боль пульсировала в лодыжке, колено кровоточило сквозь порванный чулок, но больше всего пострадала ее гордость. Хромая, она кое-как доковыляла до пансиона миссис Уайт (Долли отказывалась называть его домом – ее дом отняла Вивьен), однако дверь оказалась заперта. Миссис Уайт свято блюла комендантский час: не только для того, чтобы помешать коварным планам Гитлера (хотя и подозревала, что дом номер двадцать четыре по Риллингтон-плейс – его главная мишень), но, главным образом, чтобы проучить потерявших стыд постояльцев. Долли сжала кулаки и свернула на боковую аллею. Хотя колено ужасно саднило, Долли, опираясь на старую железяку, из последних сил перелезла через стену. Стояла кромешная тьма. На ощупь она нашла окно кладовки с задвижкой, плечом отжала ставень и тихо скользнула внутрь.
В коридоре пахло застарелой грязью и несвежей мясной требухой. Стараясь не дышать, Долли поднялась по давно немытым ступенькам. Из-под хозяйской двери пробивался тонкий луч света. Никто из постояльцев понятия не имел, что происходит внутри, но как бы поздно ни возвращались девушки, свет за дверью миссис Уайт всегда горел. Чем она там занималась: вызывала духов, передавала шифрованные сообщения немцам, – Долли было все равно. Лишь бы не болталась под ногами у загулявших жиличек. Долли прокралась по коридору, стараясь не наступить на скрипучую половицу, открыла дверь и шмыгнула внутрь.
Только оказавшись в своем узком чуланчике и прижавшись спиной к двери, она перестала сопротивляться отчаянию, давно нараставшему в груди, и по-детски разрыдалась от стыда, боли и злости. Перепачканная одежда, окровавленное грязное колено, убогая обстановка, дырявое одеяло, раковина с ржавым ободком вокруг сливного отверстия: Долли с обжигающей ясностью осознала, что вокруг нее нет ничего по-настоящему стоящего, ценного или красивого. И виновата во всем Вивьен Дженкинс. Потеря Джимми, нищета, нудная работа на заводе. Даже сегодняшнее падение: разбитая коленка, порванные чулки, и то, что Долли пришлось красться, словно воровке, чтобы попасть в комнату, за которую она отдает немалые деньги!.. Ничего этого не случилось бы, если бы Долли не связалась с тем несчастным медальоном, если бы не набивалась в подруги к Вивьен, этому исчадию ада!
Затуманенный слезами взгляд Долли остановился на дневнике. Она в ярости схватила книжку с полки и, усевшись на полу, принялась листать страницы в поисках фотографий Вивьен Джексон, любовно вырезанных из журналов. Она столько раз их рассматривала, изучила их почти наизусть! Куда же завело ее слепое обожание?
Долли принялась с треском выдирать страницы и рвать изображения на мелкие кусочки. Загадочный взгляд, с которым Вивьен смотрит в объектив – долой! И куда теперь делась твоя сияющая улыбка? Теперь ты понимаешь, что значит, когда с тобой обращаются как с мусором?
Долли с радостью продолжала бы так до утра, но внезапно ее взгляд упал на обрывок одной из фотографий.
На ней поверх шелковой блузы Вивьен четко виднелся медальон на цепочке. Долли дотронулась до картинки и всхлипнула, словно заново переживая тот страшный день.
Затем откинулась на матрац и закрыла глаза.
Голова кружилась, колено саднило.
Нащупав пачку, она вытащила сигарету, закурила и обреченно затянулась.
Недавние события были еще слишком свежи в памяти. Неожиданно возникший на пороге Генри Дженкинс, вопросы, которые он задавал, его подозрительность, его недоверие.
Что, если бы их разговор продлился чуть дольше? Что, если бы она успела все ему рассказать? Слова вертелись на языке: «Не знаю, что говорила вам жена, мистер Дженкинс, но Вивьен бывает в столовой не чаще раза в неделю».
Однако она промолчала. Упустила возможность открыть Генри глаза. Заставить Вивьен заплатить за свои грехи. Теперь поздно. Генри Дженкинс не захочет ее слушать. Для него Долли – вороватая прислуга, да и доказательств у нее никаких.
Долли разочарованно выпустила дым. Если только она не раздобудет фотографию Вивьен Дженкинс в объятиях другого, фотографию, которая подтвердит все подозрения Генри. Но у Долли нет времени рыскать по темным аллеям, выслеживая любовников. Знать бы, где и когда Вивьен встречается со своим доктором…
Долли встрепенулась. О чем она думает? Почему не сообразила раньше? Ведь все так просто. Долли расхохоталась. Столько времени потрачено на обиды и пустые переживания, а решение все время было под рукой!
19
Ферма «Зеленый лог», 2011 год– Она сказала, что хочет вернуться домой.
Одной рукой Лорел терла глаза, другой шарила по столику в поисках очков.
– Что-что?
На сей раз ответ Роуз прозвучал тише, медленнее и отчетливее, словно она разговаривала с иностранкой.
– Она сказала мне сегодня утром, что хочет домой. На ферму. – Роуз помолчала. – Больше не хочет оставаться в больнице.
– Понятно.
Лорел сощурилась. Господи, какой яркий свет.
– А что доктор?
– Я собираюсь поговорить с ним после обхода, но, Лол… – Роуз понизила голос, – медсестра сказала мне, что осталось недолго.
Одна в своей девичьей спальне, глядя, как солнечные лучи скользят по выцветшим обоям, Лорел вздохнула. Осталось недолго. Все ясно без лишних слов.
– Я поняла.
– Да.
– Домой – значит, домой.
– Да.
– Мы за ней присмотрим.
Роуз помолчала, и Лорел переспросила:
– Роуз?
– Я слушаю. Лол, ты не шутишь? Ты останешься?
Держа трубку подле уха, Лорел пыталась поднести спичку к сигарете.
– Конечно, останусь.
– Как странно. Ты плачешь, Лол?
Лорел отбросила спичку.
– Нет, не плачу.
Снова пауза: Лорел казалось, что она слышит постукивание бусин.
– Роуз, – сказала она мягче, – у меня все хорошо. Мы справимся, вот увидишь.
Роуз издала тихий сдавленный звук, означавший то ли согласие, то ли сомнение, и сменила тему.
– Как прошел вечер?
– Хорошо. Пришлось немного задержаться.
Сказать по правде, на часах было около трех, когда Лорел вернулась на ферму. Полночи они с Джерри гадали, какие отношения могли связывать их мать и Генри Дженкинса. Было решено, что пока Джерри наводит справки о докторе Руфусе, Лорел займется загадочной Вивьен. Она была связующим звеном между Дороти и Генри, вероятно, именно из-за нее тот и разыскал их мать в далеком шестьдесят первом.
Ночью им казалось, что разгадку найти несложно; при свете дня Лорел одолели сомнения. Она опустила глаза на голое запястье, недоумевая, куда подевались часы.
– Который час, Рози?
– Одиннадцатый.
Одиннадцатый? Господи, опять проспала.
– Рози, я вешаю трубку, но скоро приеду в больницу. Ты еще будешь там?
– Я уеду около полудня. Мне нужно забрать младшую дочку Сэди из садика.
Ночью им казалось, что разгадку найти несложно; при свете дня Лорел одолели сомнения. Она опустила глаза на голое запястье, недоумевая, куда подевались часы.
– Который час, Рози?
– Одиннадцатый.
Одиннадцатый? Господи, опять проспала.
– Рози, я вешаю трубку, но скоро приеду в больницу. Ты еще будешь там?
– Я уеду около полудня. Мне нужно забрать младшую дочку Сэди из садика.
– Хорошо, жди меня, вместе поговорим с доктором.
Когда Лорел приехала, Роуз беседовала с доктором. Медсестра в регистратуре посоветовала заглянуть в кафетерий. Должно быть, Роуз выглядывала ее, потому что замахала рукой, не успела Лорел войти. Лорел махнула в ответ. Роуз горько плакала. На столе горкой лежали использованные бумажные салфетки, тушь под глазами размазалась. Лорел села рядом, поздоровалась с доктором.
– Я только что говорил вашей сестре, – произнес он профессионально-участливым тоном, который Лорел превосходно имитировала, играя врачей, вынужденных сообщать пациентам горькую правду, – что мы исчерпали все способы лечения. Теперь она нуждается лишь в обезболивающих и хорошем уходе.
Лорел кивнула.
– Сестра сказала мне, доктор Коттер, что мама хочет вернуться домой. Вы не против?
– Не вижу никаких препятствий. – Он улыбнулся. – Впрочем, если она решит остаться в больнице, мы тоже не станем возражать. Большинство наших пациентов лежат здесь до конца…
До конца. Роуз сжала под столом руку сестры.
– Но если вы хотите ухаживать за ней на дому…
– Хотим, – вставила Роуз. – Разумеется, хотим.
– …то сейчас самое время ее перевезти.
Лорел испытывала непреодолимое желание закурить.
– Мама долго не протянет, – произнесла она. Это прозвучало скорее утверждением, чем вопросом, однако доктор ответил:
– Загадывать не берусь, но да, долго она не протянет.
– В Лондон? – спросила Роуз, когда они шли по крапчатому линолеуму больничного коридора. Сестры расстались с доктором четверть часа назад, однако Роуз до сих пор сжимала в кулаке мокрую салфетку. – По работе?
– Нет, я же сказала, что взяла отпуск.
– Мне не нравится, когда ты так говоришь, Лол. Не огорчай меня, пожалуйста.
– Не огорчать?
– Видишь ли, Лол, это так на тебя не похоже! – Роуз остановилась и тряхнула пышной гривой. Сегодня она приколола к джинсовому наряду дешевую брошку в виде яичницы-глазуньи. – Ты же знаешь, я не люблю перемен.
Лорел едва не расхохоталась.
– Тебе не о чем тревожиться, Рози. Я еду в Лондон за книгой.
– Какой книгой?
– Да так, провожу одно расследование.
– А, вот оно что! – Роуз снова зашагала по коридору. – Так и знала, что это связано с работой. Ты сняла камень с моей души.
– Всегда пожалуйста, – улыбнулась Лорел.
Идея начать поиски с Британской библиотеки принадлежала Джерри. Попытки нагуглить Вивьен не увенчались успехом, неизменно выводя их на валлийский регбийный сайт. Что Интернет, вот библиотека – другое дело, утверждал Джерри.
– Три миллиона новых единиц хранения ежегодно! – восклицал он увлеченно, заполняя регистрационную форму, – шесть миль библиотечных полок!
Особенно его восхищал онлайн-сервис.
– Представь, Лол, они вышлют нужные копии прямо на твой электронный адрес!
Тем не менее Лорел решила отправиться в Лондон сама (вот упрямица, улыбнулся Джерри). Пусть она и упрямица, но Лорел доводилось играть в детективных сериалах, и она знала, что иногда хорошему сыщику только и остается, что мерить мостовую в поисках улик. Что, если ей потребуется дополнительная информация? Заполнять новую форму и ждать ответа? Действие всегда лучше ожидания.
Они дошли до палаты, и Роуз толкнула дверь. Дороти спала. Во сне она казалась еще слабее, чем вчера утром. Лорел впервые подумала, что, возможно, угасание прогрессирует. Сестры посидели у постели матери, глядя, как поднимается и опускается во сне ее грудь. Затем Роуз взяла тряпку и стала протирать фотографии в рамках.
– Нужно заранее их упаковать, – сказала она мягко.
Лорел кивнула.
– Мама всегда дорожила этими снимками.
Лорел снова кивнула. Упоминание о фотографиях заставило ее вспомнить фотографию Вивьен и Дороти военной поры. На снимке стояла дата: май сорок первого. В мае сорок первого мама начала работать в пансионе бабушки Николсон, а Вивьен Дженкинс погибла во время авианалета. Интересно, где была сделана фотография? Кто ее сделал? Генри Дженкинс? Мамин приятель Джимми? Лорел вздохнула. Сплошные вопросы.
Дверь отворилась, вошла медсестра, и в палату проникли звуки внешнего мира: смех, телефонные звонки. Лорел смотрела, как медсестра замеряет пульс и температуру, делает записи. Закончив, она улыбнулась и сказала, что принесет обед попозже, чтобы не будить больную. Дверь за ней закрылась, и в палате снова воцарилась настороженная, выжидающая тишина. Неудивительно, что Дороти запросилась домой.
– Роуз? – неожиданно промолвила Лорел.
– Что?
– В том чемодане на чердаке, где ты нашла фотографию, больше не было ничего интересного?
Того, что могло бы помочь в расследовании. Интересно, удастся ли ей выпытать что-нибудь у Роуз, не выдав свою тайну?
– По правде говоря, я не приглядывалась. Боялась, что она поднимется за мной, если меня долго не будет. К счастью, ей хватило благоразумия остаться в постели…
Роуз запнулась.
– Что такое?
Роуз вздохнула, откинула волосы со лба.
– Нет-нет, ничего. Ума не приложу, куда я задевала ключ. С ней иногда бывает нелегко, сама знаешь. Когда я принесла ту книгу, она рассердилась. Я решила, она обрадуется, а она надулась и заворчала.
– А что ключ? Вспомнила, где он?
– Да-да, в ее прикроватной тумбочке. – Роуз виновато покачала головой. – Память стала совсем дырявая.
Лорел улыбнулась. Бедная, простодушная Роуз.
– Прости, Лол, ты что-то спрашивала про тот чемодан?
– Да так, не бери в голову.
Взглянув на часы, Роуз объявила, что ей пора за внучкой.
– Я заскочу вечером, Айрис заедет завтра утром. Нужно подготовиться к переезду… Знаешь, я чувствую почти воодушевление. – Роуз нахмурилась. – Наверное, я веду себя ужасно, учитывая…
– Какие тут могут быть правила поведения, Рози.
– Пожалуй, ты права. – Роуз наклонилась, поцеловала Лорел в щеку и ушла, оставив после себя запах лаванды.
Без Роуз в палате стало совсем тихо. Оставшись наедине с матерью, Лорел с новой силой ощутила, как ослабела Дороти за последние часы.
Телефон издал сигнал: входящее сообщение. Лорел обрадовалась весточке из внешнего мира. Британская библиотека сообщала, что заказанная книга будет доступна с завтрашнего утра, и напоминала о необходимости предъявить документ, удостоверяющий личность. Лорел дважды перечитала сообщение и с неохотой сунула телефон в сумку, возвращаясь мыслями в отупляющую тишину больничной палаты.
Тишина сводила с ума. Доктор сказал, что из-за лекарств Дороти может проспать до вечера, поэтому Лорел села рядом с кроватью матери, раскрыла альбом и начала говорить. Первые фотографии изображали молодую Дороти, только что приступившую к работе в приморском пансионе миссис Николсон. Лорел листала дальше, пересказывая семейную историю, слушая собственный уверенный голос, разгонявший застывшую тишину.
Наконец она добралась до снимка Джерри, сделанного на второй день его рождения. Малыша сфотографировали на кухне, до того как семейство отправилось на берег ручья. Юная Лорел – только посмотрите на эту челку! – держала братика на коленях, Роуз щекотала ему животик, Джерри заливался смехом, Айрис строго грозила пальцем фотографу, мама возилась с корзиной для пикника. Внезапно сердце Лорел ушло в пятки. На краю стола, рядом с вазой лежал нож. «Посмотри на нож, мам, положи его в корзину, и тебе не придется за ним возвращаться. И тогда не случится ничего страшного. Я слезу с дерева раньше, тот человек никого не застанет и уйдет несолоно хлебавши».
Лорел закрыла альбом. Желание ворошить семейное прошлое пропало. Она разгладила одеяло у мамы на груди и сказала:
– Вчера я виделась с Джерри.
– Джерри, – прошелестел тихий голос.
Лорел посмотрела на мать. Ее губы разжались, но глаза по-прежнему оставались закрытыми.
– Да, с Джерри. Ездила к нему в Кембридж. Он у нас умница. Составляет небесную карту. Разве могли мы подумать, что наш малыш добьется таких невероятных успехов? Он говорил, его приглашают в Штаты, такой шанс выпадает нечасто.
– Нечасто, – выдохнула Дороти пересохшими губами.
Лорел потянулась за кружкой. Мать сделала несколько неуверенных глотков, и ее глаза открылись.
– Лорел, – произнесла она мягко.
– Я здесь, мам, не волнуйся.
Тонкие веки задрожали.
– Ведь это, – Дороти тихо вздохнула, – никому не принесло вреда…
– Что, мам?
На глазах Дороти выступили слезы. Лорел осторожно, словно обращалась с испуганным младенцем, промокнула ее бледные щеки салфеткой.