Оружие. Сэми вспомнила пистолет, торчавший из-за пояса главаря шайки, кажется, Питера. Большая черная рукоятка. Что ж. Быть может, любить ненавидящих нас – не такая уж плохая в конечном счете идея. Если рассматривать ее как стратегию выживания.
Когда Питер ввалился в комнату, женщина сидела на кровати, закинув ногу на ногу, и улыбалась.
Сиби спала, и ей снился сон. Ей снилось, что она опять лежит в своем отнорке, свернувшись клубочком под убаюкивающую песенку Старого. Но что-то было неправильно. В отнорке было очень мокро, как будто сверху полилась вода. Но вода не лилась сверху – она была и снизу, и сбоку, и со всех сторон. Черная, с какими-то странными пульсирующими огнями, которые светили, ничего не освещая, и делали черноту только гуще. Сиби отчаянно забарахталась, замахала руками, задыхаясь, – и тут поняла кое-что еще. Песенку пел не Старый. Песенку пел Колдун, и это была тревожная, неприятная песня, и голос Колдуна очень изменился – стал низким и хриплым, и еще каким-то гулким, словно это был уже не Колдун или не совсем Колдун. И все же этот «не совсем Колдун» звал на помощь ее, Сиби, как будто снова утопал в озере и захлебывался водой. Только до него было не дотянуться сейчас – как далеко Сиби ни протягивала руку, а все не могла достать. Цвергская девчонка заметалась во сне. Надо было позвать Старого. Старый все знает, Старый поймет, как помочь Колдуну, – протянет один из своих корней и спасет его. Но, оглянувшись, Сиби увидела, что и Старый уже не тот. Огромное тело подземного дерева скрючилось и усохло. По его веткам-корням расползалась зловонная бурая гниль. Его песенка превратилась в крик боли. Старый был заражен чем-то страшным. Он был болен, он умирал, и Сиби не знала, что делать. Куда бежать, кому первому помогать – Старому или Колдуну?
Вскочив, она заметалась. Надо создать Композицию. Надо создать Композицию, чтобы понять, что происходит и как можно помочь. Сиби принялась хватать свои материалы и складывать их определенным, только ей понятным образом, и из хаоса сухих шкурок, веточек и камней начал выступать порядок…
Преодолевая омерзение, Саманта целовала сопящего мужчину – хотя легче было поцеловать дохлую, разлагающуюся крысу, и его язык, ворочающийся у нее во рту, был как что-то из фильма «Чужие». Грязный ублюдок тискал пятерней ее грудь и давил на плечи, пытаясь опрокинуть женщину на кровать. После минутной борьбы она поддалась. Мужчина навалился сверху и затеребил молнию на джинсах. Тогда рука Саманты скользнула ему за спину, пытаясь нащупать рукоятку. Пистолета не было!
Ублюдок перестал дергать джинсы и осклабился. На Саманту дохнуло вонью.
– Что, сучка, думаешь, я совсем ту…
Договорить он не успел, потому что Саманта из всей силы ударила его лбом в лицо. Мужчина взвыл и свалился с кровати. Из разбитого носа хлынула кровь.
Саманта вскочила и метнулась к двери, но ее ухватили сзади за ногу. Швырнули на матрас. Саманта закричала. Жесткая ладонь сжала горло, и крик оборвался. Затылок ударился об изголовье, в глазах потемнело. Затрещала ткань свитера, со звоном отлетела пуговица с брюк. Рука зашарила у нее между ног. Вонючая мерзкая масса придавила, не давая вздохнуть… и вдруг обмякла. Саманта дернулась, сбрасывая это тяжелое, омерзительное… Неожиданно груз куда-то подевался. Тело Питера отлетело в сторону и грохнулось на пол. На Саманту глядело серое страшное лицо. Женщина вскрикнула и вжалась в спинку кровати – и лишь через секунду сообразила, что это просто полосы краски.
Мартин, в сером комбинезоне, серой куртке и с тускло-серым лицом, стоял над Самантой. Он просто смотрел, не делая попытки помочь. Саманта прижала рукой разорванный свитер, из которого выглядывала грудь. Покосившись налево, она увидела, что Питер лежит ничком, а из затылка у него торчит узкий и длинный нож. Крови вытекло совсем немного. Женщину затошнило, она прижала ладонь ко рту.
– Вы в порядке?
Самые тупые слова, которые Саманта слышала за последние шесть лет, – но сейчас она готова была расцеловать андроида. Тот стряхнул с плеч куртку и протянул ей.
– Прикройтесь.
Целоваться резко расхотелось. Женщина натянула слишком просторную куртку, откашлялась и хрипло спросила:
– Что с мальчиком? Где Сиби?
– Майк внизу. С ним все нормально. Сиби в подвале, и вам лучше ее осмотреть.
Саманта вскинулась:
– Что?
Неужели накликала, своими дурацкими мыслями накликала…
– Я не заметил физических повреждений, – сказал андроид. Голос у него был все такой же ровный. – Но, кажется, она сошла с ума.
– Вам кажется?! – яростно прошипела Саманта.
Она вскочила, едва не наступив на труп, и выбежала из комнаты.
Сиби напряженно работала, стараясь не обращать внимания на всякие странности. Например, ей отчего-то чудилось, что она только наполовину в родном отнорке, а наполовину где-то еще. Складывающаяся под руками Композиция даже ясно показала, где. Это был темный подвал темного дома на темной-темной улице, в городе, где они когда-то были с Хантером, Батти и Колдуном.
По улице несся снег. На крыльце дома стоял человек с винтовкой и курил. Сиби, та, половинная Сиби, валялась на полу в холодном погребе, и руки-ноги у нее были опутаны чем-то липким. Рядом, на перевернутом ящике, сидел другой наземник. Временами он трогал Сиби ботинком, наклонялся ниже, и тогда девочка слышала хлюпанье у него в носу и в глотке. Любопытство наземника было ей неприятно. От него плохо пахло. Рядом на полу стояла тусклая лампа, которая не освещала почти ничего, кроме грязных ботинок человека и ящика, на котором тот сидел.
Потом он вытащил из кармана рацию и спросил:
– Ну что там у вас?
Рация ответила хриплым голосом:
– Все тип-топ.
– Ральф, чертов придурок, ты меня сменишь? – зло сказал наземник. – Мне надо посрать.
– Так сри прямо там, – откликнулась рация.
– Пошел ты. Здесь и так вонь несусветная. Девка в отключке. Я выхожу.
– Ладно, давай ненадолго.
– Тебя не спросил, сколько мне срать.
Тяжело поднявшись, наземник затопал к лестнице.
Тот, что на крыльце, докурил и кинул окурок в сугроб. Развернулся, чтобы идти в дом. Сугроб чуть шевельнулся, но человек ничего не заметил. Сиби стало смешно, потому что наземник был как слепой: не замечал две сжавшиеся за сугробом тени. Одна тень была человеческая, а вторая – канивра, но очень странного канивра. Белого как снег, с черными полосами по хребту. Веки хищника были полуприкрыты, чтобы не выдать хозяина блеском глаз. Его спутник-человек потянулся к поясу и вытащил нож. Одним прыжком он метнулся на веранду и, зажав ладонью рот курильщика, полоснул его лезвием по горлу.
Дверь приоткрылась, выпуская того, кто сидел в подвале и очень хотел наружу. Зря хотел, потому что нож вонзился ему под ребро. Убитый, не вскрикнув, упал. В раскрытую дверь проскользнул странный канивр. Человек с ножом вошел следом…
Все это было очень занятно, и в другое время Сиби с удовольствием бы посмотрела, что произойдет дальше, – но сейчас ей надо было работать.
Внизу, в освещенной керосиновой лампой гостиной, стоял Майк. Он стоял, ухмыляясь, очень довольный. Саманта проследила направление его взгляда и поняла, отчего мальчишка так сияет. На полу в центре комнаты было свалено три мужских трупа. Баба скорчилась рядом с диваном, а над ней скалил зубы странный, черно-белый канивр. В неверном керосиновом свете канивр смахивал на восставшую шкуру полярного медведя.
Сзади заскрипели ступеньки. Саманта обернулась.
Мартин спустился с лестницы и, шагнув к Майку, положил руку ему на плечо. Мальчик поднял голову.
– Пусть Марта ее сожрет.
– Непременно сожрет, – невозмутимо пообещал андроид. – Но чуть позже. Сначала мы ее допросим.
Баба задрожала и что-то забормотала. Канивр тихонько зарычал, еще пуще оскалив клыки. Саманта отвернулась и побежала по ступенькам вниз, туда, где чернел спуск в подвал.
Та Сиби, что исподтишка наблюдала за Сиби-в-подвале, увидела, как по лестнице спускается андроид Мартин. Наклонившись над Сиби-в-подвале, он быстро перерезал липкие ремни. Это очень обрадовало Сиби, потому что она снова могла быть целой. Теперь и вторая половинка вскочила и принялась собирать вещи для Композиции. Мартин – и это очень хорошо, что он оказался таким высокопрофессиональным убийцей и так ловко разделался с противными наземниками, – поймал ее за плечо и что-то спросил. Сиби увернулась и продолжила комкать бумагу и укладывать ее между досок и ветоши. Убийца-Мартин еще чуть-чуть посмотрел, а затем ушел. Сиби облегченно вздохнула. Композиция была почти закончена.
– Сиби! Сиби, что ты делаешь?
Девочка не отвечала. Она ползала на четвереньках, выкладывая на полу сложный узор из мусора. Саманта присела рядом, подняла лампу и посветила девчонке в лицо. Глаза блестят, зрачки слишком расширены – похоже, ей вкололи какой-то наркотик.
– Сиби, ты меня слышишь?
Та не ответила. Саманта села на ящик и сложила руки на коленях.
В композиции, которую Сиби выкладывала на полу, чувствовалась некая система. Кое-какие клочки бумаги девочка долго мяла в руках, ощупывала, как слепая, словно не была уверена, куда точно их приткнуть. Затем быстро наклонялась и совала газетный комок между щепок, тряпок и обломков пенопласта. И когда комок оказывался на месте, Саманта отчего-то понимала, что именно там он и должен был очутиться.
Сверху послышались крики. Морган продолжала наблюдать. Крики затихли.
Потом на лестнице раздались шаги. Высокая тень упала на разбросанный по полу мусор.
– Что с ней?
Саманта обернулась к андроиду. Пальцы у него были испачканы чем-то темным, и женщина догадывалась, чем.
– Вы закончили допрос?
– Закончил.
– И заставили Майка на это смотреть?
– Никто его не заставлял. Скажите лучше, что с девочкой.
Саманта пожала плечами:
– Не знаю.
Андроид подошел ближе, присел на корточки.
– У меня есть аптечка. Может, вколоть ей успокоительное?
– Подождите…
Сиби перестала возиться со своим творением. Некоторое время она стояла на четвереньках неподвижно, оглядывая картину, затем тонкопалая рука заскользила над видимыми одной лишь девочке линиями.
Саманта нагнулась ближе, всматриваясь.
– Я где-то наблюдала похожее, – сказала она. – Во сне. Или в лесу. Или во сне о лесе. Там было одно существо, наполовину человек, наполовину паук. Она называла себя «Предсказательницей». Ее паутина…
– У вас тоже с головой не в порядке?
– Нет, постойте, – нетерпеливо проговорила женщина.
По ступенькам застучали подошвы. Майк заглянул в подвал и присвистнул:
– Чего это она?
Саманта сделала ему знак молчать. Она думала, вспоминала, анализировала.
– Плетение сети. Или этот узор… – Женщина кивнула на выложенную на полу композицию, – это лишь физическая репрезентация происходящих в мозгу процессов. Формирование новых нейронных связей, ассоциативных цепочек. Это…
Сиби оглянулась. Расширенные глаза чернели на бледном личике, как две скважины в никуда.
– Колдун, – сказала Сиби тонким безжизненным голосом. – Он захлебнулся в воде и скоро умрет. И Старый… гнилой, больной, наземники кашляют. Если мы не поможем, они все умрут.
Интерлюдия Пущино, весна 2015 года
Мальчик сидел на подоконнике, пил газировку из банки и размышлял о своем животном. Сейчас в кухне третьего этажа было тихо. Утренняя смена кухарей-стажеров вымыла посуду после завтрака и разбрелась по своим стажерским делам – которые заключались в основном в том, что ребята сидели на лестнице и распивали пиво. Еще они пели под гитару всякое старье, вроде Егора Летова, Цоя и Башлачева. Одиннадцатиклассники и первокурсники, не пожелавшие стать преподами. Короче, бездельники. Таких в выездной биологической школе набралась чуть ли не половина, но Димка был не таким. Он действительно приехал сюда, чтобы учиться.
Выездной школе выделили третий этаж общаги, предназначавшийся для приезжавших на летнюю практику студентов. В соседних комнатах гомонили ребята. Воскресенье. Желанный отдых от обязательных курсов и факультативов. Будь погода хорошей, все бы свалили на реку, разыгрывать там свои бесконечные ролевушки по «Властелину колец» и «Пиратам». Но сейчас за окном сыпалось что-то мелкое, то ли снег, то ли дождь. Полоса деревьев, скрывавшая реку, подернулась серой дымкой. Мокро блестела крыша затерявшейся в роще церквушки. Бледно-салатовый цвет первой весенней листвы начисто смыло дождем. У воды – Димка успел побывать там в первый же день после приезда – еще лежал под корягами подтаявший, раскисший снег. За берег цеплялись грязные льдины. В общем, это вам не Андуин.
За рекой темнела полоса деревьев – граница Приокско-Террасного заповедника, где, по слухам, выводили зубров и начисто вымерших туров. Обещали, что на следующей неделе ребятам устроят туда экскурсию. Димка не слишком интересовался турами, и таскаться под дождем по грязи и мокрому снегу ему не хотелось. Он был городским ребенком, маменькиным сынком, да еще и самым младшим в группе. И до этого выезжал разве что на курорты в Турции с родителями. А здесь – старые кровати со скрипучими, провисшими до полу сетками, какие-то тощие одеяла, в оконные щели дует. По полу тянет сквозняком. Самые лихие пацаны, те вообще спали не на кроватях, а в спальниках на полу. Обрадовались вольнице. И потихоньку сматывались вечерами пить со стажерами пиво и горланить их песни. Димку они с собой не приглашали и считали ботаником.
В свои неполные десять лет Димка учился в пятом классе и на олимпиаду попал, считай, по ошибке. Там участвовали школьники, начиная с шестых, но Димкина учительница, зная его интерес к биологии, все же присоединила мальчика к команде. В анкете он поставил галочку против цифры «6», и его пропустили. И он, единственный из своей школы, прошел в третий тур. А потом Димку пригласили в летнюю школу, но в летнюю не получилось – родители как раз взяли билеты в Тунис. Поехал уже в весеннюю, почти через год, и здесь ему не слишком понравилось.
Во-первых, сама общага, как будто вынырнувшая из прошлого века, с воющим водопроводом, неработающими душевыми и облупившейся краской. Во-вторых, учеба. Димка интересовался клеточной биологией и генетикой, а его запихнули с малышами слушать лекции по ботанике и зоологии беспозвоночных. Смешно. Почему-то считается, что младших непременно интересует ботаника. А Димке, в общем, плевать было на все разнообразие растительного и животного мира, на их расцветки, формы и повадки. Его увлекали общие механизмы. То, что огромный слон и маленькая росянка состоят из клеток и во всех этих клетках есть ядро и цитоплазма, митохондрии и цитоскелет, во всех идет транскрипция ДНК, и все это работает четко, отлаженно, как идеально построенная машина. Это было занимательно и сложно, а изучать внутреннее строение пиявок ему совсем не хотелось.
В-третьих, преподы и ребята. Остальные уже знали друг друга с лета, успели организоваться в компании по интересам, и интересы эти были какие-то странные. Ролевики, с деревянными кольями и воплями «А Элберет Гилтониэль!» бегающие по раскисшему лугу. Поклонники сетевых игрушек, часами обсуждающие, как лучше замочить геностилеров в последнем Вархаммере. А еще какие-то вязатели морских узлов, сплетатели фенечек и прочий, совсем уже странный народ. Димка никак не мог найти с ними общий язык, потому что прелести синтеза ДНК и обратной транскрипции волновали их в последнюю очередь. Преподы были немногим лучше. Второ– и третьекурсники биофака МГУ, они тоже пели эльфийские песни, сплетали фенечки, бегали по полям с дрынами и рисовали дурацкие стенгазеты. Исключение составлял лишь один, к которому Димка приглядывался с самого первого дня и которым опасливо восхищался.
Александр Вечерский. Он был не старше большинства, но в двадцать лет уже заканчивал биофак. Еще он успел получить престижную западную премию Аберкромби и российскую поощрительную награду молодым ученым, в общем, был львом среди здешней мелкой шушеры. И вел себя тоже по-другому. Не панибратствовал со старшеклассниками, у которых читал курс нейробиологии. Требовал, чтобы те сдавали зачеты, – и ребята, плевавшие на всех остальных преподавателей, по нескольку дней зубрили материал, готовясь к его тестам. Не позволял называть себя Сашкой и Шуриком, лишь снисходил иногда до Алекса. И кажется, он даже не читал Толкиена. Вообще было непонятно, зачем этот молодой талант, которому прочили блестящее академическое будущее, покинул лабораторию и приехал весной в грязное Пущино. Вечерский был нетусовочным человеком, и в этом они с Димкой оказались похожи. Внешне ничем не примечательный – среднего роста, рыжеволосый, веснушчатый, почти по-подростковому нескладный, – Вечерский проходил по коридорам, и вслед ему оглядывались. Особенно часто оглядывался Димка, который иногда даже, проклиная себя за глупость, поворачивался и тащился следом.
В этом не совсем понятном даже ему преследовании Димка заметил кое-что еще. Независимый и даже высокомерный на вид, Алекс очень часто останавливался где-нибудь в тени, когда ребята сидели на лестнице и горланили свои песни, и слушал. Не присоединялся к ним и уж точно никогда не подпевал, но и уходить – не уходил. Димке казалось, что Вечерский хочет присесть рядом с остальными, но что-то его останавливает. Гордость? Осознание того, что все это – глупые детские забавы? Еще что-то? Сам того не замечая, Димка подражал своему герою. Он так же торчал неподалеку от поющих, Алекс в одном углу, десятилетний, восхищенно пожирающий его глазами мальчишка – в другом. Димке очень хотелось подойти к Вечерскому с каким-нибудь вопросом. Он даже часами продумывал этот вопрос. «Расскажите, пожалуйста, о перехватах Ранвье». «Я не совсем понимаю, как работают натриевые каналы». Или вообще: «Можно ли мне не ходить на дурацких беспов и слушать ваши лекции?» Он знал, что поймет материал лучше любого из старших школьников. Но не решался. Непонятно, почему.