— Хорошая идея, действуйте по намеченному плану, — потеплевшим голосом произнесла владелица усадьбы и отсоединилась.
— Эй, водила, вези, говорю, в агентство, где квадратными метрами торгуют, — заорала Майя.
Я припарковался и повернулся к наркоманке:
— Сегодня вам не удастся пустить с молотка квартиру покойной.
— Этта почему? — взвилась Майя.
— Наследники получают право распоряжаться имуществом умершего лишь спустя полгода после его смерти, — пояснил я. — Таков закон.
— Вот депутаты хреновы! — завозмущалась баба. — О народе не думают, о своем кармане пекутся, ворюги. А если у бедного человека денег нет? Ой, голова болит, тошнит, в ознобе ломает, лекарство купить не на что, ща подохну…
Несмотря на брезгливость, я постарался говорить сочувственно:
— Хотите, отвезу вас в такое место, где вам сделают укол?
— Врешь, да? — поежилась пассажирка.
— Нет. Вам сразу станет легче, — пообещал я, — мой друг поможет.
— Денег нет, — печально вздохнула дочурка Надежды Васильевны.
— Услуга бесплатная, — уточнил я.
— Так не бывает, — затряслась наркоманка. — Значит, тебе чего‑то надо? Хочешь меня…
— Упаси господь! — испугался я. — Такая мысль мне и в голову прийти не могла!
Не знаю, сколько надо выпить, чтобы прельститься теткой, сидевшей сейчас на заднем сиденье моей машины. Ведро? Цистерну? В меня явно не влезет такое количество спиртного. Даже если «красавица» останется последней женщиной на планете, я никогда к ней не приближусь.
— Так че надо? — устало спросила Майя. — Говори, за укол все сделаю.
— Почему вы назвали Ксению убийцей Иосифа? Расскажете правду — получите лекарство, — пообещал я.
— А не врешь? — еле слышно спросила она.
Мне неожиданно стало жаль беспутную бабу:
— Нет.
— Я сказала, что Ксюха убила Йосю, потому что она его убила, — выдохнула Майя. — Мать правду знала, но она хозяевам задницу лизала, вот и молчала. И к тому же бабка Йосика не любила — он характером в меня пошел, свободолюбивый. А Ксюха Винивитинова, шалава, моего мальчика соблазнила. Вези теперь меня к своему приятелю.
Я взял телефон и набрал номер Норы.
— Здравствуйте, Георгий Венедиктович. Очень надо привезти к вам Майю Константиновну, дочь Надежды Васильевны Пироговой. Ей требуется укол. Будем у вас примерно через час, точнее сказать не могу, на дороге пробки.
Надо отдать должное Элеоноре — мышей она ловит сразу. И не поодиночке, а стаями.
— Поняла, Ваня, сейчас предупрежу, чтобы Жора был наготове.
— Лучше пусть встретит нас прямо у ворот со шприцем, — продолжал я. — Майе совсем плохо, у нее ломка.
— Хорошо, не беспокойся, все организую, — пообещала Нора.
Я вернул трубку на место. Георгий Венедиктович — врач‑нарколог, владелец реабилитационной клиники — кое‑чем обязан Элеоноре, и, думаю, он поможет моей пассажирке. Конечно, сейчас Майя, желая получить дозу, готова сделать что угодно. Я могу показать ей купюру, выслушать ее рассказ, вручить гонорар и высадить «мисс очарование» на первом же углу. Меня с ней ничего не связывает, мы абсолютно чужие люди. А вот Лидии должно быть стыдно — бросила почти невменяемую сестру с незнакомым мужчиной и удрала прочь. Но я понимаю, что Майя довела ее до исступления. Готов спорить, сейчас Лидию грызет совесть. Да, за таблетки и шприц Майя схватилась сама, она глупа и распущенна, но нездорова, и ей требуется помощь.
Я отъехал от тротуара и приказал спутнице:
— Рассказывайте все! Да не вздумайте врать, живо распознаю ложь, и тогда никакой инъекции не будет.
Майя заговорила без пауз. Сказав несколько фраз, она замирала, произносила как заклинание: «Так люблю Катю и Йосю! А мамаша их украла», — и продолжала повествование. А я понял, что дети никогда не вызывали у нее никаких чувств. Уж лучше б она их ненавидела. На мой взгляд, самое страшное — это равнодушие.
Я не стану цитировать речь наркоманки, изложу суть.
…Переехав в собственную квартиру, Майя зажила как хотела. Надежда Васильевна воспитывала внуков, а ее младшая дочурка пила водку. То есть не навещала отпрысков, денег на их содержание не давала, матери не звонила, не спрашивала, как поживают Катя с Иосифом. Так продолжалось пару лет. Потом у Майи случился припадок белой горячки — она бегала голой по подъезду и ломилась в чужие квартиры. Соседи позвонили Надежде Васильевне, та примчалась и отвезла дочь в больницу.
Увы, это стало повторяться регулярно. Из клиники Лапина выходила нормальным человеком, устраивалась на какую‑нибудь работу, пару месяцев не смотрела в сторону спиртного. Но потом… Здесь, пожалуй, лучше все же процитировать ее: «Звали меня в гости, а там на столе бутылки, откажешься от выпивки — тебе силком в рот вольют, не станешь на грудь принимать, насмерть обидятся. Так чего, мне лучших друзей терять? Это не я виновата, другие к пьянству меня подталкивали».
Когда Катя перешла в выпускной класс, у Майи случился длительный период просветления. Она завязала с алкоголем, — на уколы она еще не подсела — и больше года вела нормальную жизнь. Надежда Васильевна безмерно радовалась и решила устроить дочери в день рождения праздник. Накрыла стол, напекла пирогов, пригласила Лиду с мужем. Вечер прошел на удивление хорошо, Майя вполне прилично выглядела, Катя и Иосиф, правда, настороженно поглядывали на матушку, но общались с «кукушкой» приветливо.
На следующий день в Капотню неожиданно приехал Иосиф и сказал, что скучает без мамы, хочет с ней поближе познакомиться. Юноша принес торт, сел пить чай и начал задавать вопросы — где она работает? Кем?
Майя отвечала честно. Сейчас она торгует на рынке, стоит за прилавком с девяти утра до девяти вечера без перерыва на обед. Работа тяжелая, народ капризный, вечно продавцу претензии предъявляют. А разве продавщица виновата, если картошка мороженая? Хозяин такую закупил! Но ничего, скоро она пойдет учиться в институт, получит хорошую профессию.
Иосиф просидел часа два, ушел и больше не появлялся.
Через неделю, в субботу, Майя увидела в ванной на рукомойнике заколку с бантиком и сломала голову, прикидывая, откуда взялся аксессуар для волос. У нее‑то таких украшений не было. Через семь дней в помойном ведре обнаружилась пустая коробка из‑под шоколадных конфет. Майя сладкое не любила, предпочитала съесть кусок колбасы. И снова она пришла в недоумение: как к ней попала коробка? Через месяц, опять в субботу, прибежав с работы и зайдя в туалет, она увидела на бачке унитаза бутылочку мирамистина.
И тут непутевая особа пришла к выводу: мать за ней следит. Знает, что дочка по субботам‑воскресеньям работает, ведь выходные на рынке самые «сенокосные» дни, и приходит проверять ее квартиру. Точно‑точно родительница не доверяет Майе, шарит на кухне, смотрит, нет ли бутылок, лазает по шкафам, изучает содержимое холодильника. Причем мамаша настолько охамела, что уселась пить чай в чужом доме. И, наверное, считает дочь умственно отсталой, раз бросила тару из‑под конфет в мусор. А заколку и дозатор с мирамистином она элементарно забыла. Кстати, насчет последнего — мать брезглива, вот и решила протереть антисептическим средством стульчак перед использованием.
Майя кинулась к телефону. Ей захотелось сказать матери: «Считаешь меня сифилитичкой? Обливаешь сортир дезинфекцией? Не смей заявляться ко мне без приглашения!» Но номер она так и не набрала, потому что сообразила: маманя наверняка ответит так: «Никогда в дом в твое отсутствие не заходила». Конечно, конечно, хитрюга от всего открестится. А чтобы прекратить это безобразие, надо застать ее на месте преступления.
Спустя неделю Майя, сославшись на острую зубную боль, отпросилась у хозяина в пять часов вечера. Рассудила так: с утра мать в Капотню не приедет, ведь Винивитиновы отпускают домработницу отдохнуть с шестнадцати часов субботы до обеда воскресенья. Вот почему она не припирается в другие дни — в будни освобождается в девять вечера.
Ровно в восемнадцать ноль‑ноль Майя крайне осторожно, на цыпочках вошла в свою прихожую и поджала губы. Ну и ну! Мамаша совсем обнаглела — содрала со стены календарь, швырнула его на пол, скинула с вешалки плащ дочери, бросала ее обувь… Ну, сейчас нахалке мало не покажется!
Лапина вошла в комнату и застыла. Все перевернуто вверх дном, на диване лицом вниз лежит парень в джинсах и ярко‑красной футболке, а вокруг так много крови, что Майя зажмурилась.
— Иосиф, Иосиф… — долетел до ее ушей голос. — Иосиф, Иосиф…
Звук шел из санузла. Перепуганная насмерть хозяйка квартиры выскочила из комнаты, подошла ближе и придушенно прошептала:
— Эй, ты, выходи!
— Иосиф, Иосиф… — твердил внутри непонятно кто, — Иосиф…
Майя подергала ручку — дверь оказалась заперта. Но разве в блочной пятиэтажке установят створку из цельного массива дуба?
— Эй, ты, выходи!
— Иосиф, Иосиф… — твердил внутри непонятно кто, — Иосиф…
Майя подергала ручку — дверь оказалась заперта. Но разве в блочной пятиэтажке установят створку из цельного массива дуба?
Она дернула дверь посильнее, и та распахнулась. На унитазе сидела девушка, вся в крови, и, зажав в руках здоровенный кухонный тесак, вымазанный чем‑то бордовым, мерно повторяла:
— Иосиф, Иосиф, Иосиф, Иосиф…
Лапина попятилась, узнав заявившуюся к ней без приглашения особу. Это была Ксения Винивитинова.
Глава 18
Младшую дочь Надежды Васильевны нельзя было назвать светочем разума, Майя никогда не отличалась особым умом, но даже она сообразила, что звонить надо не в полицию, а матери.
Примерно через час в Капотню примчались Кирилл Алексеевич, Семен с женой и их верная домработница. Елизавета Матвеевна бросилась к дочери с вопросом:
— Что случилось?
— Иосиф, Иосиф… — словно безумная, все так же твердила Ксения. — Иосиф, Иосиф…
— Она только имя его бубнит, — прошептала Майя, — больше ничего не говорит.
— Ничего, сейчас скажет, — рассвирепела Елизавета и начала трясти дочь за плечи. — Немедленно отвечай, что тут произошло?
— Иосиф, Иосиф… — с отрешенным лицом продолжала бубнить Ксюша.
— Я давно стала замечать, что ко мне по субботам кто‑то тайком заходит, — решила поделиться информацией Майя.
— Ах ты дрянь! — закричала Лиза и принялась отвешивать дочери пощечину за пощечиной. — Именно сейчас, когда Кирилл Алексеевич баллотируется в академики… — хлоп… — должен получить орден… — хлоп… — стать депутатом… — хлоп!.. — не дай бог, журналисты узнают… — хлоп!.. — мерзавка, измучила всех своими выходками…
На Ксюшу сыпались затрещины, Майя не знала, что ей делать, но тут в санузел втиснулась Надежда Васильевна и оттащила разъяренную мать от девочки. Еще через пару минут Кирилл Алексеевич взял Майю под руку, вывел во двор и усадил в свою машину. Затем, сказав: «Побудь‑ка тут недолго», вернулся в квартиру.
Ждать в автомобиле Майе пришлось около получаса. Потом пришла Елизавета, молча села за руль, так же, не произнося ни слова, доехала до усадьбы и только там выдавила из себя, не глядя на пассажирку:
— Спасибо, что не подняла шум.
— Уж не дура, — ответила бывшая любовница Семена.
На ночь Лапину устроили в одной из гостевых комнат. Утром Надежда Васильевна привела дочь в кабинет хозяина.
Кирилл Алексеевич был уже стар (вскоре после этих событий он скончался от инфаркта), но Майя до дрожи в коленях еще с того дня, когда ее с позором прогнали из горничных, боялась Винивитинова‑старшего, поэтому у нее буквально подкашивались ноги.
— Садись, дружочек, — ласково предложил ей патриарх. — И прими нашу благодарность, ты доказала, что являешься верным другом.
— Пожалуйста, — прошептала Майя, которая в присутствии Кирилла Алексеевича вновь почувствовала себя восемнадцатилетней беременной дурочкой. — Для вас что угодно.
— Очень правильные слова, дружок, — одобрил старик. — Мы тут посоветовались и решили тебе помочь. Если люди в добрых отношениях, они должны друг друга поддерживать. Ведь так?
Майю заколотило в ознобе, а Кирилл Алексеевич вещал дальше:
— Тебя возьмут на работу в крупную фирму на должность старшей уборщицы. Оклад очень хороший, соцпакет, талоны на бесплатный обед и возможность профессионального роста. Будешь исправно трудиться, дорастешь до завхоза, поставишь швабру в угол, станешь другими руководить. Тебе понравится. Но у нас у всех к тебе просьба. Никогда никому не рассказывай, что вчера произошло. Договорились? Квартира твоя убрана, постельные принадлежности куплены новые, забудь о случившемся.
— А кто ходил ко мне по субботам? — заикнулась Майя.
— Не стоит проявлять излишнее любопытство, оно не украшает человека, — поморщился Кирилл Алексеевич. — Надежда Васильевна отвезет тебя домой. И вот еще, дружочек, держи.
Поднявшись со стула, Майя взяла протянутые ей деньги.
— Хотели приобрести тебе в благодарность подарок, но не знали, что купить, — подала голос присутствовавшая в кабинете Елизавета. — Походи по магазинам сама…
Моя пассажирка примолкла, а я тут же спросил:
— Почему вы решили, что Ксения убила Иосифа?
Лапина издала звук, похожий на хрюканье:
— Разумом рассудила, память напрягла. Вспомнила, например, как мать один раз сказанула: «Иосиф очень Ксении нравится, она так на него смотрит, что сразу видно — влюблена. Йося тоже к девушке неравнодушен. Из них может получиться хорошая пара». А я ей тогда ответила: «Мечтать не вредно. Только никогда Винивитиновы с домработницей не породнятся. Не надейся, что ты у них в кресле дорогой гостьей сядешь. Мы черные, они белые. Может, Ксюха с Йосей и закрутят роман, но мужа ей родня из своих подберет». Это первое, что мне на ум взбрело. Затем я себя спросила: чего вдруг Иосиф ко мне приходил? Мать детей отняла, меня выселила из своей квартиры хрен знает куда. Все сделала, чтоб нас с дочкой и сыном рассорить, и добилась своего. Катька с Йоськой в Капотне ни разу не показывались. Я часто болею, в клинику попадаю, они мне хоть бутылку воды принесли? Не‑а. Я им чужая. Ну да и мне паскуды не нужны, зачем спиногрызов, которые на мать с высокой колокольни наплевали, любить? Не хотят со мной знаться, и не надо… А тут вдруг Иосиф с тортом явился. Во дела! И расспрашивал о работе, когда она заканчивается, во сколько я возвращаюсь. Ну и докумекала я в конце концов: им с Ксюхой негде было сексом заняться. У нее дома родители, у него — бабка с сестрой. Квартирку снять — платить надо. А откуда лавэ взять? Оба не работают еще, в школу ходят. Вот Йоська и допер: мать родная, им брошенная, целыми днями пашет, ее однушка свободная стоит. Заколка в ванной Ксюхина, и конфеты она жрала, и мирамистин в туалет лила, подстилка малолетняя. Убила моего сыночка насмерть!
— Вы уверены, что парень на кровати был Иосиф? — спросил я. — Вроде говорили, труп лежал лицом вниз.
— А кто ж еще? — всхлипнула Майя. — Волосы темные, сам такой длинный. И шалава все имя его твердила: «Иосиф, Иосиф…» Видать, совесть мучить начала.
— Возможно, юношу спасли, — предположил я, — отвезли в больницу, врач зашил раны.
Собеседница кашлянула:
— Там столько кровищи нахлестало — ведро! Все вокруг красным было. Ксюха в сортире тряслась, нож в руках сжимала, а лезвие в бордовых потеках, и у самой одежда в пятнах. Нет, помер мой сыночек, оставил маму сиротой.
Майя попыталась зарыдать, но не смогла выдавить и слезинки. Я, наблюдавший за ней в зеркальце заднего вида, ощутил прилив брезгливости. Принято считать, что все женщины обладают материнским инстинктом, но, похоже, дочь Надежды Васильевны генетический урод.
— И вот еще что… — заговорщицки зашептала она. — Больше я Йосика не видела. Никогда. В прошлом году мамаша юбилей отмечала, и Лидка вечер в ресторане устроила. Сестра вечно к матери подлизывается, ждет, когда та помрет и ей жилплощадь отпишет. Старшенькая вообще‑то и так не бедная, а все ей мало… О чем я говорила‑то? Ах да, юбилей. Лидка решила в очередной раз к мамочке подкатиться и замутила гулянку в трактире. Сама пришла с мужем и дочкой, позвала Машку, подругу родительницы, Винивитиновых кликнула. И даже меня не погнушалась пригласить.
Майя хрипло рассмеялась.
— Князья наши на тусовку, конечно, наплевали, но подарок сделали — маманя на вечеринке хвасталась цепочкой с медальоном. Дешевка! Если ничего слаще морковки не ела, то сойдет. Доченька моя, красавица Катюша, на банкет явилась, а вот Йоси не было. Я и спросила юбиляршу: «Мать, а где же мальчик дорогой, которого я, ночей не спавши и рук не покладавши, растила? Куда кровиночка подевалась?» Мать даже бровью не повела, сбрехала: «Иосиф решил учиться на капитана дальнего плавания, хочет в загранрейсы ходить. В Москве такого института нет, внук улетел во Владивосток. Звонил в понедельник, расстраивался, что не сможет на юбилее присутствовать. Сессия в разгаре, да и билет на самолет состояние стоит». А сама на Машку, подруженьку свою, косится. Та глаза в тарелку опустила, делает вид, что салат жрет. А чего его с таким вниманием есть? Дерьмо закуска. Лидка, говорю ж, богатая — ей больные вечно конвертики суют, муж бизнесом ворочает, дочь доктором в больнице, навалом денег у них, — а на мамкин праздник пожалела средств. Ни еды вкусной, ни выпивки богатой. Так почему Йоська к бабке не прилетел? Чего Машка аж перекосорылилась? Неужели Лидуся племяннику билет купить не могла? И в институте договориться. Один ответ: убили моего сыночка.
— Вы требовали у Елизаветы денег за молчание? — резко спросил я. — Шантажировали ее?
— Кирилл Алексеевич пообещал, что я каждый месяц буду получать пособие, — не смутилась Майя. — За моральную травму. И я его имела, пока Семен не помер. Жалкие копейки давали. Цены растут, оплата за коммуналку тоже, а мне ни разу денежек не прибавили. Разве это честно? А когда Сеня в ящик сыграл, Лизка перестала бабло отстегивать. Я ей звонила, спрашивала: «Где моя зарплата?» Она сначала блеяла, мол, подожди, в следующем месяце сразу две получишь, но ничего не платила. Потом заявила: «Хватит с тебя. Не один год из нашей семьи деньги уносила и не на хорошее дело их тратила. Все, забудь мой телефон». Я ей ответила: «Лавэ не твои, сама ты оборванкой нищей к Винивитиновым пришла. Это Кирилл Алексеевич велел платить мне за честную работу». А что, разве я не права? Молчать — все равно что служить. Но теперь я язык на привязи держать не стану, всем правду расскажу. Уже начала — тебе вот выложила. И остальным открою.