Поедая сочные листья и стебли тундровых злаков, эти зверьки успевают накопить в короткое, но светлое полярное лето большой запас жира. Во время девятимесячной зимней спячки жир постепенно усваивается организмом, и подземные обитатели каменистых тундр легко переживают суровую зиму.
Евражки слишком доверчивы, и продолжать легкую охоту не хочется. Сняв шкурки для зоологической коллекции, отправляемся дальше - осматривать берег.
Идем вдоль скалистого берега Морской протоки. Неожиданно Пинэтаун останавливается и указывает вниз. В камнях у воды лежит среди трех базальтовых глыб, как в люльке, бочонок. Увидеть его можно только сверху. Несомненно, бочонок выброшен большой волной во время недавнего тайфуна. Отхлынув, волна оставила его среди камней.
Цепляясь за выступы скал, спускаемся по каменному обрыву и вытаскиваем бочонок на берег. Он сделан из толстых дубовых досок. Выпуклые бока его стягивают медные обручи. Медь позеленела, однако не утратила прочности. Морская вода, по-видимому, не успела проникнуть внутрь.
Невольно вспоминаю жюльверновскую бутылку с документами капитана Гранта, потерпевшего кораблекрушение.
Что принесло море в дубовом ларце? Сбивая медные обручи, я не предполагал, что спустя неделю мы с Пинэтауном и в самом деле найдем необыкновенные документы.
Вышибаем днище. Бочонок доверху заполнен корнишонами - мелкими маринованными огурчиками. Морская вода не испортила этот редкий на Севере деликатес. Корнишоны сохранили свой острый и приятный вкус. Позднее Пинэтаун перетащил дар моря в трюм "Витязя". В течение всего плавания у нас была великолепная противоцинготная закуска.
Следы старика пока не обнаружились. Решаем вернуться к Скалистому мысу и разбить бивуак. После ночлега нужно промерить русло Морской протоки и осмотреть до появления табуна остров Седова.
На обратном пути подходим к груде камней, расколотых полярными морозами. Плиты песчаника образуют причудливое возвышение. Оранжевые пятна накипных лишайников прикрывают шероховатую их поверхность, а подушки ягельников закрывают щели между плитами. Эта груда обломков напоминает развалины египетской пирамиды.
Вдруг тонкий свист слышится из камней. Пинэтаун взмахивает ружьем, и мы прячемся за выступами песчаника.
Свист повторяется, и неподалеку на серый камень выскакивает толстый пушистый зверек величиной с небольшую собаку. Он напоминает увеличенного во много раз колымского суслика. Присев на задние лапы, гигантский грызун вытягивается и озирается кругом с большой осторожностью. Серебристый мех его отливает чернью, словно у полярного волка. Шапочка угольно-черного меха покрывает затылок и темя животного.
- Тарбаган... - шепчет Пинэтаун.
Так вот он каков, черношапочный сурок, обитатель горных первобытных тундр!
Географическое расположение этих редких грызунов удивительно. Обитают тарбаганы отдельными, далеко разобщенными колониями в горной прибрежной тундре Крайнего Северо-Востока СССР и в глубине тайги на безлесных плоскогорьях.
После отступания четвертичных ледников и быстрого движения тайги на север тарбаганы отошли на полярное побережье Якутии и на уцелевшие островки высокогорной тундры среди моря тайги.
Любоваться диким зверьком больше нельзя. Тарбаган почуял недоброе, насторожился, повернул голову в профиль. Хорошо виден блестящий коричневый глаз. Дробь не может пробить толстый слой жира, покрывающий тело полярного сурка. Раненный, он быстро скрывается в камнях, и отыскать его невозможно.
Осторожно подтягиваю дробовик, старательно прицеливаюсь в круглый коричневый глаз и стреляю. Тарбаган падает к подножию камня. В коллекции прибавляется еще одна редкая шкурка. Обеспечен и отличный ужин.
Давно пора подумать о ночлеге.
Вернувшись к вельботу, ставим палатку в тундре на пушистый ковер ягельников, нагретых солнцем. Пинэтаун молчаливо разводит большой костер из плавников и принимается готовить ужин. Юноша приуныл: на берегу Восточной тундры мы не обнаружили следов Нанги.
Дым костра синеватыми кольцами высоко поднимается в тихом вечернем воздухе. Полуночное солнце не скрывается за горизонтом, освещая тундру малиновым светом. На костре варится в котелке суп из нежного мяса тарбагана. А на щепочках, воткнутых в землю вокруг костра, Пинэтаун обжаривает шашлык.
- Не унывай, Пинэтаун, отыщем мы твою Нангу.
Фиолетовые острова Колымской дельты скрывают море, виднеется лишь морской залив у Чаячьего мыса, освещенный меркнущим солнцем. Песчаная стрелка Голубой лагуны далеко выдается в Морскую протоку, и мне думается, что переправу оленей на остров Седова нужно начать с конца песчаной стрелки.
Глава 3. ПЕРЕПРАВА
На рассвете нас будит хруст и шорох. Кажется, что морские волны снова заливают тундру. Выскакиваю из палатки и оказываюсь среди оленей. Словно испуганные лани, бросаются они в разные стороны. За самками, не отставая, бегут пушистые оленята, почти все темно-коричневые и лишь немногие пестрые или вовсе белые.
Громадный табун спускается по склонам пологих холмов. После ночного перехода олени с жадностью поедают листву карликовой ивы. Оленята виднеются повсюду. Они послушно следуют за важенками или, расставив длинные тонкие ножки и подняв короткий хвостик, жадно сосут молоко, с силой ударяя мордочкой по вымени терпеливой матери. Иные из них, подбрасывая задние ножки, бешено носятся по ярко-зеленой осоке. Другие, опустив безрогие головки, взъерошившись и упираясь крошечными копытцами, пятятся, а затем наскакивают друг на друга, пытаясь бодаться.
Караван пастухов переходит речку, направляясь к нашему лагерю. Впереди верхом на олене едет Ромул - бригадир пастушеской бригады. Он ведет за собой длинный поезд груженых нарт. За нартами вереницей следуют вьючные олени. Каждую связку ведет верховой пастух с карабином за плечами. Шесты от яранг и палаток, привязанные к седлам, оставляют извилистый след в тундре.
Вскоре вокруг палатки вырастает шумный табор. Оленеводы раскидывают просторные шатры яранг и палаток. Женщины несут к кострам воду. Малыши в легких торбасах из оленьей замши толпой окружают Пинэтауна. Он показывает им цветные детские журналы - подарок пионеров центральной усадьбы совхоза. На берегу бухты молодые пастухи с интересом рассматривают оснастку парусного вельбота.
Рассказы о приключениях "Витязя" во время тайфуна ходили по всей тундре, и пастухи спешили посмотреть легендарный кораблик.
Поднимаемся с Ромулом на вершину Скалистого мыса. Отсюда хорошо виден исходный рубеж предстоящей переправы - песчаная стрелка Голубой лагуны.
Опершись на посох, Ромул хмуро оглядывает широкую Морскую протоку и синеватый берег далекого острова Седова. Скуластое, темное от загара лицо молодого бригадира с миндалинами черных монгольских глаз кажется пасмурным и недовольным.
Он не одобрял задуманной переправы. Прошлой осенью Ромул принял в корале* у границы леса две тысячи оленей. Весенний приплод увеличил стадо на добрую тысячу голов. И рисковать миллионным состоянием совхоза бригадир не желал. Но вместе с тем он хорошо понимал, что у стада оставалась только одна дорога - на остров, через Морскую протоку.
_______________
* К о р а л ь - огороженный загон для скота.
Пути отступления были отрезаны: в глубине тундры начался сильный лёт комаров. Там оленей подстерегает копытка. Почти весь морской берег от устья Колымы до порта Амбарчик занимают соседние стада оленеводческого совхоза, а клочок свободных пастбищ у Скалистого мыса может прокормить трехтысячный табун лишь в течение пяти дней.
- Как пойдут олени в море? - раздраженно спрашивает бригадир, раскуривая длинную трубку с блестящим медным запальником.
- Сам не знаю, Ромул. Видишь песчаный мыс у лагуны?
Бригадир угрюмо молчит. Наконец вытаскивает трубку и выколачивает пепел:
- Пробовать надо...
Ромул решил не откладывать переправу.
Утро наступает прекрасное. Стоит полный штиль, и волны не помешают плывущим оленям.
Пастухи собирают стадо к берегу Голубой лагуны и, постепенно тесня его, вступают на песчаную стрелку. Животные сбиваются в плотную кучу и медленно кружат на отмели.
Люди наступают цепью, и табун подвигается все ближе и ближе к песчаному мысу. Двенадцать тысяч копыт уминают песок. Шорох песка, сухое потрескивание суставов, тревожное хрюканье важенок сливается в глухой шум, похожий на рокот морского прибоя.
Впервые вижу кружение многотысячного табуна. Стихийная сила скрыта в мерном движении живой массы.
Крайние, наиболее дикие олени бегут по кругу, пытаясь прорваться сквозь цепь пастухов. Пронзительными криками отгоняем их обратно. Упусти мы хоть одного оленя - нам не удержать всего стада. В эти мгновения могучий стадный инстинкт правит животными. За одним беглецом устремится косяк полудиких оленей; затем ринется все стадо, сметая любые преграды на своем пути.
Олени заполняют узкий мыс, как сельди мотню невода. Взявшись за руки, мы продолжаем теснить стадо. Но в воду табун не идет. Три часа пляшем на отмели, размахивая одеждой, почти силой сталкивая заупрямившихся оленей в воду. Много раз Ромул выплывает вперед на маленькой лодке, привязав ручных ездовых оленей арканом к корме. Привязанные верховые олени плывут за лодкой, в сторону острова, заманивая в воду полудиких своих товарищей.
Но и эта хитрость не помогает. Животные не видят далекий низкий берег острова Седова, и широкая протока кажется им безбрежным морем.
Первая попытка оканчивается неудачей. Выводим табун на пастбище. Проголодавшиеся олени с жадностью объедают листву карликовой ивы, быстро уменьшая скудный запас кормовой растительности у Скалистого мыса.
Стадо очутилось в ловушке...
Вечером в просторной яранге походного красного уголка собираются пастухи и все обитатели пастушеского лагеря. Всех тревожит судьба стада, попавшего в беду.
Ромул, опасаясь погубить в сутолоке новорожденных оленят, советует не повторять бесполезных попыток переправы с узкой песчаной стрелки. Пастухи единогласно решают искать новый способ переправы оленей через Морскую протоку.
Времени терять нельзя. Не дожидаясь утра, мы с Пинэтауном и Ромулом отправляемся к вельботу, снимаем якорь и на веслах уходим промерять Морскую протоку.
Неяркое полуночное солнце золотым блюдом катится по синим островам Колымской дельты. Морская протока кажется перламутровой, а береговые скалы - словно нарисованные углем.
На траверсе песчаной стрелки Ромул поворачивает вельбот к острову Седова. Пинэтаун мерит глубину длинным шестом. В пятнадцати метрах от песчаной стрелки он теряет дно.
Глубина Морской протоки удивляла еще Седова: в устье реки свободно могли входить океанские корабли. Трудно рассчитывать переправить олений табун через большие глубины Морской протоки...
Вельбот приближается к острову. С жадным любопытством рассматриваю незнакомый берег. Много лет назад здесь высадился Георгий Седов для съемки острова.
В два месяца он сумел на маленьком парусном баркасе изучить подходы к устью Колымы с моря, отыскать и промерить фарватер реки, положить на карту отмели и берега восточных островов Колымской дельты.
Глубина Морской протоки остается прежней, и "Витязь" свободно пристает к берегу острова.
На коричневой отмели отпечатались крупные следы дикого северного оленя. След выходит из воды Морской протоки и скрывается в зарослях карликовой ивы. Олень переплыл Морскую протоку не так давно. Острова он не мог видеть с материка, тонкий инстинкт управлял движением зверя.
Выходим на плоскую тундру острова. Пышное разнотравье покрывает землю. Среди густых трав пестреют неяркие цветы арктической тундры, блестят глянцевитые листочки карликовых ив. Осоки почти не видно. Куда ни глянешь - повсюду перистые листочки и желтые лепестки львиного зева. Это любимое лакомство северных оленей. Листочки, стебельки и корни бобовых растений переполнены питательными азотистыми и минеральными соединениями.
Долго бродили по острову, рассматривая густые травы. Ромул хорошо знает растения Севера, но нигде в континентальной тундре ему не приходилось еще встречать такого изобилия бобовых.
- Ну и богатства!..
На острове - клад для совхоза: огромные запасы азотистых и минеральных веществ в нежных зеленых тканях. Тут, на великолепных островных пастбищах, олени не заболеют копыткой. Переправа стада на остров приобретала исключительно важное значение.
Ромул преображается. Черные глаза загораются, оживляя хмурое лицо.
- Эгей! Жирные олени будут. Знамя у Кемлилина отниму!
- Не даст Кемлилин знамя: четвертый год держит! - смеется Пинэтаун.
Неподалеку от места стоянки "Витязя" находим устье узкой виски*. Русло ее не шире четырех метров, но дна не удается нащупать длинным шестом. Виска, изгибаясь, уходит в глубь острова. Вход в устье маскируют высокие тонкие стебли водяной осоки. Легкий ветерок приносит из глубины острова еле слышные звуки: тихий гогот гусей, кряканье уток, свист куликов, приглушенные крики чаек. Пинэтаун прислушивается к голосу тундры.
_______________
* В и с к а - узкая глубокая протока.
И вдруг, сложив губы словно для свиста, он заговорил на птичьем языке: послышался тонкий посвист куликов, оживленное кряканье уток, пронзительные вопли чаек... Пинэтаун прекрасно подражает птичьим голосам.
Эх, уплыть бы на вельботе по Глухой виске к центру острова! Но делать этого нельзя. У Скалистого мыса нас ожидают пастухи, встревоженные судьбой оленьего стада.
Как заставить оленей плыть на остров?
Ромул соглашается вторично загнать табун на песчаную стрелку у Голубой лагуны и не отступать до тех пор, пока олени не будут оттеснены в воду.
Пора возвращаться.
Пинэтаун шестом отталкивает вельбот от берега, поднимает грот-парус, и "Витязь" с попутным ветерком быстро идет к Скалистому мысу, темнеющему вдали. Вода с журчанием пенится у форштевня, и за кормой стелется длинный след, отмеченный тонкими кружевами пены. "Витязь" выходит на середину Морской протоки.
Тихо переговариваемся, обсуждая завтрашнюю переправу. Ромул курит трубку, оглядывая скалистые берега Восточной тундры, где поднимаются дымки стойбища.
Внезапно скорость вельбота падает. Попутный ветер дует с прежней силой, но вельбот плывет так медленно, словно разрезает килем вязкое тесто. Впереди с шумом бегут крутые гребни волн. Не успев подать команды, наваливаюсь на руль. Пинэтаун прыгает к мачте и отпускает фалы. Парус спускается, вельбот, описав круг, переваливается на своей волне, мягко ударяясь килем о песчаное дно. Уверенные в большой глубине Морской протоки, мы не заметили мели.
Беремся за весла и плывем вдоль мели, исследуя ее. Глубина мелководья посередине Морской протоки меняется от полутора до двух метров.
На карте Седова здесь значатся большие глубины. По-видимому, за тридцать четыре года фарватер Колымы изменился. Крупные реки живут своей, особой жизнью. Отмели рождаются, умирают и возникают вновь в короткие промежутки времени.
Мель приводит нас к Скалистому мысу. Лишь узкий канал глубокой воды отделяет ее от гальки берега.
Вдруг Ромул вскакивает как ужаленный. Его трубка с медным запальником летит за борт.
- Южак!.. - с усилием выдавливает бригадир, не скрывая необычайного волнения.
- Южный ветер! - кричит Пинэтаун, приплясывая на баке.
Так вот где спрятан ключ к переправе оленей на остров.
Сгоняя воду с прибрежных мелководий в море, южный ветер обнажает дно. Уровень воды в низовьях Колымы сразу падает на два-три метра. Подводная отмель у Скалистого мыса станет длинным песчаным островом. По этой дороге можно будет вывести стадо на середину Морской протоки. Олени переплывут оставшуюся узкую ее часть, ориентируясь на близкий берег острова Седова.
Остается терпеливо ждать южного ветра. Но ждать долго мы не можем: у Скалистого мыса оленям хватит драгоценного корма всего на трое суток.
Вельбот встречают на берегу пастухи. Судьба стада волнует их - они не спали всю ночь, ожидая разведку. Известие о подводной отмели мигом облетает пастушеский лагерь. Все обитатели стойбища собираются у Скалистого мыса; каждому не терпится разглядеть спасительную отмель в темной пучине Морской протоки.
Но радость была преждевременной...
Вот уже пятые сутки ждем южного ветра. Дни стоят безветренные, жаркие, душные. Олени объели всю листву карликовой ивы вокруг Скалистого мыса, оставив лишь голые, обломанные веточки; смяли зелень, выбили глубокие тропинки во всех направлениях. Тундра почернела, словно после пожара. Пастухи во главе с бригадиром не спят сутками, перегоняя табун на уцелевшие клочки свежих пастбищ.
Глаза у них покраснели от бессонницы, лица осунулись.
Каждый день жду тревожных событий. И опасения мои подтверждаются. Утром Пинэтаун принес из стада мертвого молодого оленя. Еще накануне дежурный пастух видел его живым и здоровым.
- Копытка пришла, - печально промолвил юноша.
Мы вскрыли труп павшего животного. Зеленоватый гной покрывал околосердечную сумку и легкие, переполнял кишечник.
Осторожно сняв скальпелем пораженную ткань, я перенес волокно на предметное стеклышко и окрасил препарат фуксином. В светящемся поле микроскопа плавали мерцающие клетки с голубоватой зернистой протоплазмой.
Сомнений не было: микробы копытки! Олень погиб от молниеносного заражения крови.
Нужно немедленно переводить оленей на свежие пастбища, но гнать табун некуда. Стихли песни, смех и шутки в пастушеском лагере. Даже малыши примолкли, точно птицы перед бурей.
Южный ветер подул неожиданно в полдень. Слабые его порывы ласкают лицо, рябят широкие плесы Колымы, освежая душный воздух нагретой тундры.