– "Арагон трэвел"? Мне нужно два билета, один на мое имя, другой без имени, на сегодня, пятичасовой рейс в Париж компании «Юнайтед». Был бы очень признателен, если бы вы перезвонили мне как можно скорее.
Он назвал свое имя и номер кредитной карты.
И положил трубку.
– В Париж? – удивленно спросила жена. – Ты не предупреждал меня. У меня нет времени.
– Просто я принял это решение несколько минут назад.
– Вот так просто? Однако…
– Ты что, не слышала? Один билет на мое имя. И один без имени. Имя еще надо вписать.
– Но…
– Ты не едешь.
– Но ты заказал два билета…
– Имя и желающий поехать найдутся.
– Желающий?
– Я позвоню нескольким людям.
– Но если бы ты только подождал двадцать четыре часа…
– Я не могу ждать. Я ждал двадцать лет.
– Двадцать лет?
Он снова застучал по кнопкам телефона. Далеко-далеко, на том конце, зазвонил телефон, послышался тонкий мелодичный голос.
– Эстель? – проговорил он. – Это Карл. Знаю, все это весьма неожиданно и глупо, но скажи, у тебя есть непросроченный паспорт? Есть. Хорошо… – Он засмеялся. – Как ты смотришь на то, чтобы полететь сегодня пятичасовым вечерним рейсом в Париж? – Он замолчал и слушал. – Без шуток. Я серьезно. Париж, десять ночей. Тот же номер. Та же кровать. Ты и я. Десять ночей, все расходы беру на себя. – Он снова стал слушать, кивая и закрыв глаза. – Да. Да. Да, понимаю. Ладно, ничего. Я понимаю. Попытка не пытка. Может, в следующий раз. Ладно, я понимаю. Я вполне принимаю твой отказ. Конечно. Пока.
Он повесил трубку и долго смотрел на телефон.
– Это была Эстель.
– Я слышала.
– Она не может. Ничего личного.
– А похоже, как раз наоборот.
– Ничего, подожди.
– Я жду.
Он снова набрал номер. Ответил другой, еще более высокий голос.
– Анджела? Это Карл. Это, конечно, безумие, но ты не могла бы встретиться со мной в самолете «Юнайтед эрлайнз» сегодня в пять? Небольшая прогулка налегке, конечная точка – Париж, десять ночей, шампанское и постельные беседы. Снимем номер на двоих. Ты и я.
Голос в трубке что-то прощебетал.
– Я понимаю это как «да». Отлично!
Он повесил трубку и едва не рассмеялся.
– Это была Анджела, – с сияющей улыбкой возвестил он.
– Я догадалась.
– Не спорь.
– Счастливый турист. А теперь, может, все-таки…
– Подожди.
Он вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с очень маленьким чемоданом в руке, засовывая бумажник и паспорт во внутренний карман своего пиджака.
Он стоял, покачиваясь и смеясь, перед своей женой.
– А теперь, – проговорила она. – Ты объяснишь?
– Да.
Он протянул ей список, сделанный им десять минут назад.
– С тысяча девятьсот восьмидесятого по две тысячи второй, – сказал он. – Все наши поездки в Париж, верно?
Она взглянула на список.
– Верно. И что же?
– Каждый раз мы были во Франции вместе, так?
– Да, все время вместе. – Она снова пробежала глазами список. – Но я не понимаю…
– И никогда не понимала. Скажи, ты помнишь, сколько раз за все наши поездки в Париж мы с тобой занимались там любовью?
– Странный вопрос.
– Ничуть не странный. Так сколько?
Она пристально изучила список, словно там был ответ.
– Не думаешь же ты, что я назову тебе точные даты.
– Нет, – сказал он, – потому что ты и не сможешь их назвать.
– Не смогу?..
– Даже если очень постараешься.
– Наверняка…
– Нет, не «наверняка», потому что ни разу за все ночи в Париже, городе любви, ни единого раза мы не занимались любовью!
– Наверняка что-то было…
– Нет, ни разу. Ты забыла. А я помню. Я вспомнил все. Ни разу, ни единого раза ты не позвала меня к себе в постель.
Наступило долгое молчание, она разглядывала список и в конце концов выронила его из рук. Она даже не взглянула на мужа.
– Ну что, теперь ты вспомнила? – поинтересовался он.
Она молча кивнула.
– Разве это не грустно? – спросил он.
Она снова кивнула, не произнося ни слова.
– Помнишь тот прекрасный фильм, который мы смотрели давным-давно, где Грета Гарбо и Мелвин Дуглас в Париже взглянули на часы, было почти двенадцать, и он говорит: «О, Ниночка, Ниночка, большая и маленькая стрелки почти соединились. Почти соединились, и через мгновение одна половина Парижа будет заниматься любовью с другой половиной. Ниночка, Ниночка».9
Жена кивнула, и на ее глазах показались слезы.
Он подошел к двери, открыл ее и сказал:
– Ты понимаешь теперь, почему я должен ехать? Потому что через год я, возможно, буду уже слишком стар, а может, меня вообще уже не будет.
– Никогда не поздно… – начала она.
– Для нас – слишком поздно. Двадцать лет в Париже – слишком поздно. Двадцать недель и двадцать возможных ночей четырнадцатого июля. Дней взятия Бастилии и тому подобное – слишком поздно. Боже, как грустно. Я готов был разрыдаться. Но вот в этом году я это сделал. Прощай.
– Прощай, – прошептала она.
Он открыл дверь и остановился на пороге, глядя в будущее.
– О, Ниночка, Ниночка, – прошептал он и вышел, осторожно и без стука прикрыв за собой дверь.
Словно отброшенная этим звуком, жена рухнула в кресло.
ПРЕВРАЩЕНИЕ
The Transformation 1948-1949 Переводчик: Ольга АкимоваПрежде чем Стив успел встать со своего кресла, они ворвались в комнату, схватили его, зажали рукой рот и потащили, обмякшего от ужаса, вон из его маленькой солнечной квартирки. Он видел проплывающий под ним потолок с растрескавшейся штукатуркой. Отчаянно мотая головой, он освободил рот и на мгновение, когда они силой вытаскивали его из квартиры, увидел стены своего тихого жилища, увешанные фотографиями сильных мужчин из журнала «Сила и здоровье», а на полу расшвырянные в ходе короткой схватки номера детективных комиксов, которые он читал, когда за дверью послышались их шаги.
Теперь он, как мертвый, висел между четырьмя парнями. Долгое время ему было настолько не по себе от страха, что он не мог даже пошевелиться и висел мертвым грузом, пока они вытаскивали его на ночной воздух. И Стив думал: «Все это неправда, это же Юг, я белый, они белые, но они пришли ко мне и схватили меня. Такого не может быть. Так не бывает. Что случилось с этим миром, если такое может произойти?»
Потная ладонь зажала его рот, и они, встряхивая его, как пьяного, потащили через лужайку. Он услышал, как чей-то голос, легкомысленно усмехнувшись, сказал: "Добрый вечер, мисс Ландрисс. Это наш друг Стив Нолан. Опять напился, мэм. Да, мэм!" И все засмеялись своим притворным смехом.
Его бросили на заднее сиденье машины, туда же с обеих сторон нырнули двое мужчин и зажали его между собой, словно заложив что-то между страницами книги в жаркий летний вечер. Машина, переваливаясь, отъехала от тротуара, и тогда голоса начали говорить, а рука убралась со рта Стива Нолана, так что он смог облизнуть губы и посмотреть на своих похитителей безумно моргающими, остекленевшими глазами.
– Ч-что вы собираетесь со мной сделать? – выдавил он, отчаянно упираясь ногами в пол, будто пытаясь таким образом остановить машину.
– Стиви, Стиви, – медленно покачал головой один из этих людей.
– Что вы хотите со мной сделать? – закричал Стив.
– Ты знаешь, чего мы хотим, парень.
– Выпустите меня отсюда!
– Держите его крепко!
Они мчались в темноте по проселочной дороге. По обеим сторонам стрекотали сверчки, луны не было, светились лишь бесчисленные звезды в теплом и черном небе.
– Я ничего не сделал. Я вас знаю. Вы чертовы проклятые либералы, чертовы коммунисты! Вы собираетесь убить меня!
– Мы и не думали убивать тебя, – сказал один из людей, участливо и до ужаса нежно похлопывая Стива по щеке.
– Вот я, – сказал другой. – Я республиканец. А ты, Джо?
– Я? Я тоже республиканец.
И оба по-кошачьи улыбнулись Стиву. Он так и похолодел.
– Если это из-за той негритянки, Лавинии Уолтерс…
– Кто-нибудь что-нибудь говорил о Лавинии Уолтерс?
Все переглянулись в полном удивлении.
– Ты что-нибудь знаешь о Лавинии Уолтерс, Мак?
– Нет, а ты?
– Ну, я слышал, что вроде недавно у нее родился ребенок. Ты про эту Лавинию?
– Постойте, постойте, послушайте, ребята, послушайте, остановите машину, и я все вам расскажу про эту Лавинию Уолтерс… – Язык Стива дрожал, облизывая губы. Расширенные глаза застыли от ужаса. Лицо у него было цвета обглоданной кости. Он был похож на труп, зажатый между потными, навалившимися на него парнями, нелепый, несуразный, вытянувшийся от страха.
– Посмотрите, вы только посмотрите! – кричал он, визгливо смеясь. – Мы же южане, все мы, а мы, южане, должны держаться вместе, ведь так? Я говорю, верно ведь, а?
– Вот мы и держимся вместе, – похитители переглянулись между собой. – Разве не так, парни?
– Подождите-ка, – Стив, прищурившись, посмотрел на них. – Я вас знаю. Вы Мак Браун, вы водите грузовик на ярмарку, что у залива. А вы, вы Сэм Нэш, вы тоже работаете на ярмарке. Вы все с этой ярмарки, вы все местные ребята, вам не следовало так поступать. Душная ночь и все такое. Ладно, остановитесь у следующего перекрестка, выпустите меня, и, клянусь Богом, я никому ничего об этом не расскажу. – Он улыбнулся им широкой, великодушной улыбкой. – Я-то знаю. Кровь горячая кипит и все такое. Но мы же все земляки, а кто это там на переднем сиденье рядом с Маком?
В тусклом свете огонька сигареты он разглядел повернувшееся к нему лицо.
– Что, да это же…
– Билл Колум. Привет, Стив.
– Билл, мы же вместе с тобой в школу ходили!
Лицо Колума в мигающем от ветра свете стало жестким.
– Я никогда не делал того, что делал ты, Стив. И ты мне противен.
– Если все из-за Лавинии Уолтерс, чертовой негритоски, то это глупо. Я ничего ей не сделал.
– Ты ничего не сделал и дюжине остальных, которые перебывали у тебя за несколько лет.
Мак Браун глядел вперед, не отпуская руль, его сигарета свесилась, прилипнув к губе.
– Я ничего не знаю, я забыл. А насчет этой Лавинии расскажи-ка мне, очень хочется еще раз послушать.
– Она была нахальной черной бабенкой, – сказал Сэм, сидевший на заднем сиденье, подпирая Стива. – Да, ей даже хватило наглости прогуляться вчера по Главной улице с маленьким ребенком на руках. И знаешь, Мак, что она говорила громко и вслух, чтобы каждый белый ее услышал? Она говорила: «Это ребенок Стива Нолана!»
– Ну разве не дрянь, а?
Они уже свернули на проселочную дорогу и ехали теперь в сторону ярмарочной площади, переваливаясь через ухабы.
– Это еще не все. Она заходила в каждый магазин, куда годами не ступала нога ни одного ниггера, она стояла среди людей и говорила: «Гляньте-ка сюда, это ребенок Стива Нолана. Стива Нолана».
Пот струился по лицу Стива. Он попытался было вырваться. Но Сэм просто посильнее сдавил ему горло, и Стив затих.
– Продолжай, – проговорил Мак на переднем сиденье.
– Вот как все это случилось: однажды под вечер Стив катался на своем «форде» по проселочной дороге и тут увидел симпатичнейшую из цветных женщин, Лавинию Уолтерс, которая шла по обочине. Он остановил машину и сказал ей, что, если она не сядет к нему в автомобиль, он сообщит в полицию, что она украла у него бумажник. Она испугалась и позволила ему на целый час увезти себя далеко в болота.
– Так все было? – Мак Браун ехал мимо ярмарочных палаток. Это была ночь понедельника, и на ярмарочной площади было безлюдно и темно, лишь палатки тихо хлопали на теплом ветру. Кое-где тускло горели синие фонари, бросая призрачный свет на огромные придорожные вывески.
Рука Сэма Нэша мелькала перед носом Стива, похлопывая его по щекам, щипая и проверяя его подбородок, осторожно, одобрительно щипая кожу на его руках. И тут впервые в свете голубых фонарей Стив заметил татуировки на руках Сэма, и он знал, что татуировки у Сэма наколоты по всему телу, потому что он был ярмарочным Татуированным Человеком. И пока они сидели вот так, в машине с заглушенным двигателем, в конечном пункте своего пути, истекая потом в ожидании, Сэм заканчивал свой рассказ:
– Так вот, наш Стив заставил Лавинию дважды в неделю встречаться с ним на болотах, иначе, как он сказал, он ее сдаст. Она знала, что раз она цветная, у нее мало шансов противостоять слову белого человека. И вот вчера она проявила несравненную смелость и вышла на главную улицу города, говоря всем и каждому, всем и каждому, заметьте: «Это ребенок Стива Нолана!»
– Этой женщине оставалось только повеситься, – Мак Браун обернулся и посмотрел на людей, сидящих сзади.
– Она и повесилась, Мак, – заверил его Сэм. – Но мы несколько забегаем вперед. После того, как она прошла через весь город, рассказывая эту печальную новость всем и каждому, она остановилась перед бакалейной лавкой Симпсона, прямо у веранды, где все сидят, и там стояла дождевая бочка. И она взяла своего ребенка и опустила его с головой в воду и смотрела, как поднимаются пузырьки. А потом сказала, в последний раз: «Это ребенок Стива Нолана». Затем она повернулась и ушла, ушла с пустыми руками.
Вот такой рассказ.
Стив Нолан ждал, что его застрелят. Сигаретный дым лениво витал по салону машины.
– Я… я тут ни при чем, она сама повесилась вчера ночью, – сказал Стив.
– А она все же повесилась? – спросил Мак.
Сэм пожал плечами:
– Сегодня утром ее нашли в ее халупе у реки. Некоторые говорят, что она покончила с собой. Но другие утверждают, что кто-то к ней приходил и повесил ее, чтобы это было похоже на самоубийство. Итак, Стив… – Сэм слегка похлопал его по груди. – По-твоему, какая из этих историй правда?
– Она сама повесилась! – закричал Стив.
– Тс-с-с. Не так громко. Мы слышим тебя, Стив, – раздался негромкий голос.
– А вот как мы думаем, Стив, – сказал Билл Колум. – Ты пришел в дикую ярость, когда она посмела назвать твое имя и утопила твоего ребенка прямо на Главной улице. И тогда ты расправился с ней навсегда и думал, что никто никогда тебя не потревожит.
– Вам должно быть стыдно, – Стив вдруг заговорил с напускной храбростью. – Ты не настоящий южанин, Сэм Нэш. Отпусти меня, черт возьми.
– Стив, позволь мне кое-что тебе сказать… – И одним движением руки Сэм сорвал с белой рубашки Стива все пуговицы. – Мы очень странные южане. И нам не нравятся такие, как ты. Мы давно уже наблюдаем за тобой, Стив, и думаем, что с тобой делать, но с сегодняшней ночи мы больше не в силах думать о тебе. – Он сорвал со Стива остатки рубашки.
– Вы собираетесь высечь меня кнутом? – спросил Стив, глядя на свою обнаженную грудь.
– Нет. Мы приготовили кое-что получше, – Сэм сделал резкий жест головой. – Ведите его в палатку.
– Нет!
Но его уже выдернули из машины и потащили в темную палатку, над которой висел фонарь. Во все стороны заплясали тени. Похитители ремнями привязали Стива к столу и встали вокруг, загадочно улыбаясь про себя. Над головой Стив увидел вывеску: «ТАТУИРОВКИ! ЛЮБОЙ РИСУНОК, ЛЮБОЙ ЦВЕТ!» Он почувствовал подступающую тошноту.
– Угадай, что я с тобой сделаю, Стив? – Сэм закатал рукава, обнажая волосатые руки с наколотыми на них длинными красными змеями. Послышалось звяканье инструментов и бульканье перемешиваемой жидкости. Лица похитителей склонились над Стивом с неподдельным интересом. Стив недоуменно заморгал глазами, и вывеска «ТАТУИРОВКИ» поплыла и растворилась в воздухе нагретой палатки. Стив глядел на эту вывеску и не мог отвести взгляда. «ТАТУИРОВКИ. Любой Цвет. ТАТУИРОВКИ. Любой цвет».
– Нет! – вскричал он. – Нет!
Но они уже отпустили ремни на его ногах и ножницами срезали брюки. Он лежал совершенно голый.
– Да, да, Стив, да!
– Вы не можете этого сделать!
Он уже понял, что они собираются сделать. И начал визжать.
Едва Стив успел крикнуть: «На помощь!» – Сэм спокойно и осторожно залепил губы Стива клейкой лентой.
В руках у Сэма Стив разглядел блестящую серебряную иглу для татуировки.
Сэм склонился к нему, близко-близко. Он говорил настойчиво и спокойно, словно рассказывая что-то по секрету маленькому ребенку.
– Вот что я собираюсь сделать с тобой, Стив. Сначала я раскрашу твои руки до плеч в черный цвет. Потом я раскрашу твое тело в черный цвет. А потом я выкрашу твои ноги в черный цвет. И наконец, мой друг Стив, я вытатуирую тебе лицо. В черный цвет. Самый черный, какой только бывает в природе, Стив. Черный, как чернила. Черный, как ночь.
– М-м-м-м-м-м, – завыл Стив с заклеенным ртом.
Крик выходил через ноздри, придушенный крик. Его легкие разрывались от крика, его сердце разрывалось от крика.
– А когда мы закончим, – продолжал Сэм, – ты сможешь спокойно вернуться домой, собрать вещи и убраться из своей квартиры. Никто не захочет, чтобы в ней жил черномазый. И не важно, как ты таким стал, Стив. Ну, ну, не дрейфь, это почти не больно. Я так и вижу, как ты, Стив, возможно, переедешь жить в негритянский район. Будешь жить там один. Твой домовладелец не станет держать тебя у себя: новые постояльцы могут подумать, что ты ниггер, который врет, что у него была белая кожа. Домовладелец не может позволить себе рисковать клиентами, так что ты окажешься на улице. Возможно, ты подашься на Север. Устроишься на работу. Не такую работу, как сейчас – агент по продаже железнодорожных билетов – нет. Это будет работа носильщика или чистильщика обуви, а, Стив?
Снова крик. Рвота двумя фонтанами брызнула из ноздрей Стива.
– Сорвите ленту! – приказал Сэм, – иначе он захлебнется.
Сорванная лента обожгла губы.
Когда Стива перестало рвать, похитители снова заклеили ему рот.
– Уже поздно. – Сэм посмотрел на часы. – Пора приступать, если мы хотим покончить с этим делом.
Влажные лица склонились над столом. Послышалось негромкое жужжание электрической иглы.
– А будет забавно, – сказал Сэм откуда-то с высоты, вонзая иглу в обнаженную грудь Стива и прошивая ее черными чернилами, – если Стива однажды застрелят за изнасилование. – Он помахал Стиву рукой. – Прощай, Стив. До встречи на задней площадке трамвая!
Голоса стали постепенно затихать. Стив закрыл глаза, где-то глубоко внутри его не прекращался жалобный вой. Он слышал шелест голосов в летней ночи, видел Лавинию Уолтерс где-то в прошлом, идущую по улице с ребенком на руках, видел поднимающиеся из воды пузырьки и что-то, свисающее со стропил, и чувствовал, как игла вгрызается и вгрызаемся в его кожу, навсегда, навсегда. Он плотно зажмурился, чтобы побороть панику, и вдруг в голове его остались лишь две совершенно отчетливые мысли: завтра он купит пару новых белых перчаток, чтобы прикрыть руки. А потом? Потом разобьет все зеркала в своей квартире.