– Это вы насчет любопытной Варвары? Как видите, нос у меня на месте.
– Скорее всего, ненадолго, – съехидничал секьюрити. – Ох уж эти женщины, чисто кошки! Ну хорошо, побудьте. Только из окна не выглядывайте, договорились? Это все ради вашей же безопасности.
– Нет, нет, конечно, не буду! Я ведь понимаю.
– Надеюсь.
Я прошуршала мимо секьюрити в холл и прильнула ухом к двери. За моей спиной послышался приглушенный смешок. Ну и ладно, корона у меня на голове не пошатнется, потому что не имею таковой.
Зато отсюда хорошо слышно все происходящее у крыльца.
– …Это пока еще и мой дом, не забыл? И я здесь хозяйка! Пошел прочь с дороги, ты мне надоел!
– Госпожа Кульчицкая, я вам в сотый раз объясняю – мне категорически запрещено пускать вас в дом. И прислуге, кстати, тоже, так что виновные будут наказаны.
– Виновные?! Ты так называешь преданных мне слуг? Еще бы они посмели не открыть мне ворота! Все, хватит, мне надоело!
Короткая возня, возмущенный вскрик:
– Ах ты скотина такая! Да как ты посмел на меня руку поднять?! Ты уволен, мерзавец!
– Никто на вас руку не поднимал, я просто выполнял свою работу. Не надо было вам меня отталкивать. И, смею вам напомнить, увольнять меня вы не имеете права. Я нахожусь на службе у Венцеслава Тадеушевича. Все вопросы и претензии – к нему.
– Но мне надо вещи свои забрать! Я ведь практически голая ушла!
– Вещи? Так бы сразу и сказали. Они в подвале стоят, собраны уже давно. Сейчас я распоряжусь, чтобы принесли ваши чемоданы. Правда, не знаю, поместится ли ваше приданое в этот автомобильчик. Тут грузовой фургон вызывать надо.
– Плебей, он и есть плебей! – Магдалена, судя по голосу, попыталась вложить в эти слова максимум презрения, но ничего, кроме злости, туда не поместилось. – Вот уж радость для тебя – безнаказанно поглумиться над хозяйкой, да? Мстишь мне за то, что я не обращала внимания на твои похотливые взгляды?
– Госпожа Кульчицкая, не обольщайтесь, дамы с вашим типом внешности никогда не вызывали у меня учащенного сердцебиения.
– Хам!
– Это обязательно. Эй, Никодим!
– Чегой-то?
– Из подвала чемоданы хозяйкины тащи.
– А тама открыто?
– Не знаю, проверь. Чуть что – ты знаешь, у кого ключи.
– Сей момент все сделаем, барыня, не сумлевайтесь!
– Слышали, госпожа Кульчицкая? Не сумлевайтесь.
– В конце концов, могу я хотя бы зайти воды попить? – О, дамочка сменила тактику, теперь у нее голос жалобный-прежалобный. – Или это тоже запрещено? Или мне вынесут стаканчик, как приблуде какой-нибудь? В конце концов, создается впечатление, что вы там прячете кого-то!
Ну вот и к сути ее визита подошли. Магду явно ее змеиные сообщники послали проверить – не тут ли нас прячут?
Просканировать пространство ментально они не могут – Мартин после трагедии в спелеолечебнице раздобыл где-то странного вида антенну, явно из арсенала спецслужб. И антенна эта вроде искажает ментальное пространство или создает помехи для вторжения – сути я так и не поняла. Но главное уяснила – отыскать нас мысленно рептилоиды не могут.
Вот и послали свою сообщницу разнюхать, как и что.
– Что-то не очень вы похожи на умирающую от жажды. Да и день сегодня совсем не жаркий. Ну да ладно, идемте, дам вам воды.
– Спасибо, Саша.
О, хвостом замела!
Так, а что ты тут стоишь, голубушка? Сейчас ведь в лоб дверью получишь, и вся конспирация полетит к чертовой бабушке!
Я не очень-то грациозно, зато бесшумно ломанулась из холла в гостиную и сочла лучшим убежищем плотные шторы на окнах. В собранном виде они могли укрыть еще парочку таких особей, как я. Главное, чтобы тапочки из-под них не торчали.
Секьюрити, заметив мои метания, перестал изображать гипсового ротвейлера у лестницы и сделал вид, что как раз выходит из дома.
Так что вошедшие Магдалена и Дворкин столкнулись с охранником в холле.
– Я все проверил, Александр Лазаревич, сигнализация в порядке, – браво отрапортовал охранник.
Молодец, быстро сориентировался.
– Отлично, можешь идти. Хотя нет, задержись на минутку. Проводишь потом госпожу Кульчицкую до ворот.
– Интересно, а почему это твой подчиненный не здоровается с хозяйкой? Совсем обнаглели, как я посмотрю!
– Вы, кажется, пить хотели? Кухня там.
– Я помню.
– Стойте! Куда вы?!
Я осторожно выглянула из-за портьеры. Ну конечно же! Рыжая крыса с топотом мчится вверх по лестнице, за ней несется Дворкин – я впервые вижу его таким злым.
– Магдалена, стойте!
– Я в своем доме!
На самой верхней ступеньке Александр Лазаревич все же догнал дамочку и цепко ухватил ее за предплечье:
– Ну что же вы так, госпожа Кульчицкая! Что за детские выходки? Зачем вам обязательно надо попасть в дом? Сказано же – ваш бывший муж не желает вас тут видеть.
– Он пока еще не бывший!
– Это вопрос времени. И мне меньше всего хочется выслушивать выговор в свой адрес, если Венцеслав Тадеушевич узнает, что вы шатались по дому.
– Что значит – шаталась?! Мне надо проверить, все ли вы собрали!
– Только после разрешения господина Кульчицкого я смогу вас пустить в дом.
– Да пошел ты!
Я же говорила – крыса! Фурия укусила Дворкина за руку, тот от неожиданности отпустил дамочку, и она с торжествующим видом распахнула дверь первой от лестницы комнаты.
Моей комнаты…
В следующее мгновение раздалось душераздирающее завывание, а затем – испуганный голос Магдалены:
– Присцилла?! Что ты… нет, не надо… Хорошая кошка, милая кошечка… Это ведь я, твоя любимая хозяйка… А-а-а-а-а!!!
Глава 29
Больше всего ему хотелось кричать. Громить помещение, переворачивая столы и кровати. Ломать о колено капельницы, пройтись бейсбольной битой по оборудованию.
Дать выход клокотавшим в груди эмоциям. Потрясению, боли, гневу, ярости, обиде, горечи…
Но, во-первых, он был еще слишком слаб для подобных развлечений. А во-вторых…
Во-вторых, откуда-то из глубины души, из пластов подсознания пробился и начал неудержимо нарастать протест.
Успокойся, Павел! Прежде всего надо разобраться во всем, причем спокойно, без эмоций.
Он мысленно сосчитал до десяти, затем открыл глаза и, старательно рассматривая потолок – встречаться с холодным изучающим взглядом рептилии не было ни сил, ни желания, – холодно произнес:
– Послушайте… Как вас там?
– Аскольд Викторович. Проблемы с памятью, да?
Черт возьми, до чего же торжествующий у него голос!
– Аскольд Викторович, может, хватит болтать? Вы меня утомили. Шли бы вы по своим делам, любезный, а меня оставили бы в покое!
– Да-да, конечно! – нарочито пристыженно засуетился визитер. – Извини, Пашенька! Совсем забыл, что ты только-только в себя пришел, заговорил тебя, олух я облезлый! Отдыхай, дружочек, отдыхай. После поговорим.
Да пошел ты!
Возможно, эта мысль была достаточно интенсивной и доходчивой. Во всяком случае, господин депутат резко заткнулся и, подхватив под локоть врача, вышел вместе с ним из палаты.
И морды у обоих были отвратительно довольными.
Систематизировать и анализировать полученную информацию он не смог. Перегруженный разум категорически отказался работать, в грубой форме напомнив владельцу, что они с ним, между прочим, только что едва выкарабкались из-под могильной плиты. И если не хотят завершить дело, начатое пулей, не мешало бы им обоим отдохнуть.
Грубая форма напоминания по ощущениям была похожа на кувалду, которой со всей дури «прилетело» Павлу по голове.
И отправило его в довольно-таки продолжительный нокаут.
Слишком продолжительный.
Он хотел вернуться в реальность, он чувствовал, что вполне способен сделать это. Что он уже окреп настолько, чтобы ходить, разговаривать, наблюдать, спрашивать, постепенно, шаг за шагом, возвращая свою личность.
Но вырваться из тягучего, какого-то дурнотного плена полуобморочного состояния не получалось. Едва сознание приближалось к поверхности реальности достаточно близко и он даже открывал глаза и собирался встать, как только исчезнет зыбкий туман перед глазами, как в этом тумане возникал долговязый тощий силуэт, производил какие-то манипуляции со вставленным в вену пациента катетером, и Павел вновь срывался в болото небытия.
Впрочем, со временем он понял, что так даже лучше. Без боли, без горечи, без мучительного напряжения пустота в его голове постепенно начала заполняться.
Сначала мутные, расплывчатые картинки его прошлой жизни становились все четче.
Вот он совсем малыш, ему лет семь. Он играет с симпатичным светловолосым мальчишкой на залитой солнцем лужайке возле небольшого, явно старого и покосившегося домика. А неподалеку, в тени деревьев, сидит хрупкая рыжеволосая женщина с удивительно белой, нетронутой солнцем кожей, и с нежностью смотрит на играющих детей.
Женщина довольно красива, правда, нос у нее немного длинноват и нижняя челюсть тяжеловата, но это ее почти не портит.
Хотя ему все равно, как она выглядит, он просто любит ее, ведь она – его мама!
Любимая мамочка, самая любимая, самая нежная, самая преданная!
Эти слова снова и снова звучат в его мозгу, едва лишь появляется в тумане лицо Магдалены.
Да, его маму зовут Магдалена, урожденная Расмуссен. Она из старинного норвежского рода, ведущего свою историю от великих конунгов. А еще в этом роду существовала легенда о том, что прапрапрабабку Магдалены когда-то принесли в жертву дракону. Но она вернулась живой. И этот дракон и стал предком его, Павла.
И этим надо гордиться, потому что он – первый, избранный, родоначальник новой расы!
Эта мысль тоже проходила рефреном через все его воспоминания.
А вот они с Гизмо, с братом, уже почти взрослые, лет по двадцать им, что-то весело обсуждают за пивом. А, они смотрят футбольный матч через ноутбук! И переживают за свою команду, и радостно орут, когда «наши» забивают гол, и хлопают друг друга по плечам, и хохочут, и он, Павел, понимает, что лучше брата у него друга нет.
Да и не может быть: он ведь для людей – урод, чудовище, мутант. Людишки смотрят на него с отвращением, а их ученые больше всего хотели бы превратить его, Павла, в лабораторную крысу, ставить над ним опыты, мучить, видя в нем животное.
Твари, потомки обезьян убогие!
Все, кроме мамы Магды и братишки Гизмо.
Но хуже всех – его родной папашка, Венцеслав Кульчицкий. И главный папашкин прихвостень, Александр Дворкин, цепной пес, сволочь, убийца!
Когда появлялись картинки с этими двумя, Павел ощущал, как его буквально пронзает электрическим разрядом ненависти и презрения.
Эта тощая сволочь с аристократической внешностью, утонченный фашист, приказал придушить собственного сына, едва он, Павел, появился на свет! А потом почти довел дело до конца, выстрелив ему в грудь…
Павел вновь и вновь, как заезженный фильм, видел этот эпизод.
Вокруг – крики, суматоха, выстрелы, полно полиции, то там то тут мелькает пылающее охотничьим азартом лицо Дворкина, вот из какого-то подвала волокут отчаянно отбивающегося Гизмо, к нему с криком раненой птицы бросается мама Магда, но ее ударом кулака в лицо сбивает с ног отец. Лицо Венцеслава перекошено от гнева, он орет что-то оскорбительное и пинает ногами сжавшуюся в комочек мамочку…
И Павел не выдерживает. Он с криком выбегает из своего убежища, забыв о строгом наказе мамы Магды – не выходить ни в коем случае, что бы ни случилось.
Но он не может больше наблюдать за тем, как этот гад избивает его мать! До крови, норовя попасть ботинком в лицо!
Он отшвыривает Венцеслава в сторону, причем с такой силой, что папашка ударяется спиной о стену, охает и сползает вниз, ошарашенно пялясь на него, Павла.
А он тем временем помогает маме Магде подняться, заботливо вытирает кровь с ее лица.
И вдруг мама с ужасом смотрит куда-то ему за спину и отчаянно, сорванно кричит:
– Нет, нет, не надо! Это же твой сын, твой родной сын! Не смей!!!
Павел медленно оборачивается и видит нацеленный на него ствол пистолета. И переполненные отвращением и злостью глаза отца. И слышит его голос:
– У меня нет и не может быть такого сына! Это генетический отброс, который следовало уничтожить сразу, но ты посмела ослушаться! Сдохни, тварь!
Пистолет дергается в руках отца… страшная, разрывающая боль в груди… и последнее, что видит Павел, – расширенные от ужаса глаза матери…
И ненависть к Венцеславу с каждым новым просмотром этой картинки росла все сильнее, становилась все тверже, все монолитнее.
Пока не стала главным стержнем его души.
И главной движущей силой.
Движущей к власти над убогими людишками, всю его жизнь преследовавшими и третировавшими того, кто рожден стать их господином!
И наконец наступил день, когда Павел открыл глаза…
Глава 30
Дворкин вбежал в мою (временно) комнату, а буквально через мгновение вылетел оттуда, увлекаемый телом отчаянно визжавшей и дергавшейся Магдалены.
Судя по всему, они столкнулись на выходе, и не ожидавший такого напора мужчина ощутил на себе, что чувствует сбитая шаром кегля.
Но, надо отдать ему должное, удержаться на ногах Александр Лазаревич сумел. И удержать непрошеную гостью от падения вниз по лестнице – тоже. Так что хотя бы кости у мадам Кульчицкой остались целы.
Чего нельзя было сказать о ее внешности.
Когда Дворкин вместе с подоспевшим на помощь охранником смогли оторвать обезумевшую от ярости кошку от жертвы, зрелище, представшее нашим глазам, оказалось не для слабонервных…
Кошамба поработала на славу. А если вспомнить, что мэйн-кун – одна из самых крупных кошачьих пород, да помножить это на мстительность и злопамятность представителей этого семейства, досталось Магдалене серьезно.
Сначала, как только завывающую кошку оторвали от нее и, зашвырнув в обратно в комнату, плотно закрыли дверь, шок, видимо, послужил временным анестетиком, и женщина не почувствовала боли.
Она лишь топала ногами и орала, срывая связки:
– Пристрелите ее! Слышите?! Немедленно убейте эту бешеную тварь! Что она вообще тут делает?! Что ты таращишься на меня, сволочь лысая? Я тебе четко и ясно приказала – пристрели Присциллу! Сейчас же!!! Ну?!
– Магдалена, успокойтесь. – Дворкин, кивнув охраннику, аккуратно подхватил истерившую женщину под локоть левой руки, его сотрудник – под локоть правой, и они повели ее вниз. – Вам надо прилечь. Понадобится помощь врача, а пока я позову Марфу, пусть она ваши раны отварами своими полечит.
– Раны? Какие раны? Ох…
Только сейчас Магдалена заметила кровь, обильно струившуюся из глубоких рваных царапин, щедро исполосовавших ее грудь, руки и плечи. Она дрожащей рукой прикоснулась к лицу, увидела на пальцах кровь из порезов на лице, резко побледнела, глаза ее закатились, и Магдалена начала неуклюже заваливаться набок.
Но упасть ей не дали – Дворкин явно ожидал подобного исхода. Женщина просто повисла на крепких мужских руках, и так ее и дотащили до дивана.
Затем Александр Лазаревич торопливо набрал номер на мобильнике:
– Марфа? Ты где? В саду? Срочно в дом! У тебя какие-нибудь готовые отвары или мази, кровь останавливающие, есть? Что-что, Присцилла Магду порвала! Что значит – умница? Марфа, не вредничай, нам ведь не нужны неприятности! Бегом сюда, займись пострадавшей. А я пока Венцеславу Тадеушевичу позвоню.
– И никакая она не Присцилла, – проворчала я, выходя из-за портьеры. – Она Кошамба! И с Марфой я согласна – так этой рыжей гадине и надо!
– А ты что здесь делаешь?
– Прячусь, что же еще?
– А почему не у себя в комнате?
– Не надо грозно испепелять своего сотрудника взглядом, если бы я послушно торчала в своей комнате, меня там застукала бы Магдалена. А так…
– А так – иди-ка ты теперь обратно. Заодно и кошку свою успокой, вон как она орет и на дверь бросается, аж мне страшно.
– И ничего вам не страшно, и, по-моему, вы тоже не особо переживаете насчет Магды… Ой…
Это я, приблизившись, увидела, во ЧТО превратила холеное лицо женщины взбесившаяся кошка. Кажется, Магдалене понадобятся услуги пластического хирурга!
А потом в дом вбежала запыхавшаяся Марфа, увидела бывшую хозяйку, охнула, метнулась куда-то в сторону кухни, на ходу отдавая распоряжения насчет бинтов, чистых полотенец и горячей воды.
Через пару минут она вернулась, сосредоточенно перебирая и рассматривая баночки из-под детского питания, наполненные мазями.
А тут как раз и Магдалена застонала и пошевелилась.
Меня не очень-то вежливо выпроводили восвояси, строго-настрого приказав угомонить Кошамбу, чтобы не усугублять состояние пострадавшей ее диким воем.
Ну и ладно, ну и уйду! Тем более что зрелище не из приятных.
Я взбежала вверх по лестнице, подошла к сотрясавшейся от ударов двери и успокаивающе заворковала:
– Тише, дурочка, тише, это я! Ты молодец, ты храбрая девочка, ты справилась со своим страхом и наказала обидчицу. Но теперь все, успокойся, пушистик.
Удары в дверь и завывания прекратились, на мгновение стало тихо, а потом послышалось жалобное мяуканье.
Я осторожно приоткрыла дверь, готовясь к возможному прорыву животного, но Кошамба и не думала выбегать. Она метнулась ко мне, громко, взахлеб мяукая, словно торопилась рассказать, что тут было.
И терлась о мои ноги, и бодала меня лобастой башкой, и просилась на ручки. Пришлось сесть рядом с ней на пол и обнять животинку.
Она немедленно «включила» мурлыкалку, по звуку напоминавшую работу газонокосилки.
Теперь ничто в этой разнежившейся вальяжной кошке, старательно подставлявшей мне кудрявое пузо для почесывания, не напоминало ту жуткую фурию с плотно прижатыми к голове ушами, оскаленной пастью и бешено орудующими лапами, вооруженными остро заточенными кривыми клинками.
Причем все владельцы кошек знают – даже малейшая царапка, оставленная любимцем во время игры, будет заживать очень долго. А уж то, что сотворила с бывшей хозяйкой Кошамба…