Первыми смогли дотянуться до противника немцы, что, в общем-то, было неудивительно. Пускай они и не гнались за скорострельностью, как американцы, зато на их стороне был куда больший опыт, причем боевой, полученный в схватках с более серьезными противниками. Так что закономерным результатом оказался всаженный в борт «Аляски» с пяти миль одиннадцатидюймовый снаряд. Обладая традиционно высоким проникающим действием, он как бумагу проткнул девятидюймовый броневой пояс американца и разорвался внутри, выбросив из пробоины веселый красно-белый фонтан огня. Вряд ли удалось зацепить что-то важное: ни на маневрировании, ни на скорости, ни на огневой мощи корабля это не сказалось, но все равно вряд ли американским морякам было приятно такое приветствие.
Зафиксировав попадание, немцы тут же открыли беглый огонь, продолжая идти на сближение. Оставалось совсем немного времени до того, как в дело вмешаются остальные американские корабли, и момент, когда бой еще идет в формате двое против одного, стремились использовать по максимуму. Результатом стали три попадания, два одиннадцатидюймовыми снарядами с «Гнейзенау» и одно с «Шарнхорста», поэффектнее. Снаряд, проломив броневой пояс «Аляски», буквально проткнул корабль насквозь, по диагонали, вдребезги разнося переборки, и взорвался, чуть-чуть не дойдя до противоположного борта.
Взрыв оказался такой мощи, что борт вспучило пузырем, после чего броневые плиты попросту вырвало. Но главное, он зацепил башню с двумя пятидюймовыми орудиями, снизу, где защиты, по сути, и предусмотрено-то не было. Моментально сдетонировали уже поданные в башню снаряды, после чего огонь по шахте стремительно распространился вниз. Попытка затопить погреба оказалась частично успешной, в разы ослабив силу взрыва, но все равно башню подбросило и сорвало с катков. Изо всех щелей ударили струи пламени, и уже спустя пару минут корабль горел. Хорошо так горел, и густой столб черного, подсвеченного снизу дыма делал его даже более удобной мишенью, чем раньше, хотя и до того немецкие артиллеристы на видимость не жаловались. От сотрясения вышел из строя один из артиллерийских радаров. Словом, подтвердились опасения тех, кто считал, что против главного калибра современных кораблей «Аляска» окажется беззащитной. Так, собственно, и произошло.
На обидную и болезненную плюху американцы, правда, ответили. Двенадцатидюймовый снаряд угодил в надстройку «Шарнхорста». Экспериментальный сверхтяжелый снаряд, некоторое количество которых имелось в боекомплекте линейного крейсера, продемонстрировал свою эффективность, легко разнеся все, до чего дотянулся. Броня «Шарнхорста» была хороша, однако новейшую американскую разработку все равно не держала. Попади такой снаряд в палубу, он натворил бы дел, но ставка на ближний бой в очередной раз себя оправдала и, хотя разрушения выглядели серьезными, а с возникшим пожаром не могли справиться более четверти часа, заметного ущерба боевым возможностям корабль не понес. Еще один из снарядов, на сей раз фугасный, взорвался рядом с бортом немецкого флагмана, для разнообразия окатив палубу не только водой, но и душем из осколков. Четверо матросов было ранено. Неприятно – но терпимо, можно сказать, легко отделались.
Американские крейсера появились, как это всегда бывает, чертовски не вовремя, и сразу же открыли огонь. Правда, дистанция, с которой они работали, нормальная для линейных кораблей, оказалась для их артиллерии великовата – и рассеивание чрезмерное, и бронепробиваемость снаряда падает. Некоторое время их обстрел терпели, не отвлекаясь от боя с «Аляской», и даже всадив в нее еще один шестнадцатидюймовый снаряд, но на двенадцатой минуте с момента, как головной американский крейсер, «Тускалуза», открыл огонь, артиллеристам какого-то из крейсеров все же удалось зацепить «Гнейзенау». Попадание оказалось, скорее, заслугой статистики, чем мастерства – все же, развив максимальную скорострельность, три корабля выпустили массу восьми– и шестидюймовых снарядов. Неудивительно, что один из них достал-таки до цели.
Бронебойный снаряд ударил в палубу линейного крейсера под довольно острым углом.
Проломить ее восьмидюймовая дура так и не смогла, срикошетировала и, вращаясь подобно городошной бите, улетела в море. Однако это оказалось звоночком, четко говорившим: терпеть подобное хамство чревато для здоровья. И рисунок боя тут же поменялся.
Теперь «Гнейзенау» продолжал дуэль с «Аляской» в гордом одиночестве. По боевым характеристикам оба корабля были примерно равны, у американца чуть мощнее орудия, у немца – броня, что выглядело не особенно принципиально, поскольку оба пробивали защиту противника достаточно уверенно. Плюс «Аляске» уже наделали дыр, так что Колесников счел, что для нее хватит и менее мощного из его кораблей. «Шарнхорст» же перенес огонь на крейсера. Нелогичное на первый взгляд решение, но адмирал руководствовался опытом предыдущих боев. Затягивание боя даже с легкими крейсерами, не говоря уже о тяжелых, чревато серьезными повреждениями, тогда как сами они, при достаточно квалифицированных артиллеристах, могут изрядно попортить крови. Одиннадцатидюймовые орудия могут наделать в тяжелом крейсере дыр, но сразу нокаутировать его не смогут, тогда как одного-двух снарядов с «Шарнхорста» при некоторой удаче вполне может хватить, чтобы отправить на дно любой из американских крейсеров.
Дистанция между тем быстро сокращалась, и попадания начали следовать одно за другим. Американцы оказались куда грамотнее, чем можно было ожидать по опыту прошлых боев, и, живо сообразив, что бронебойные снаряды, тем более идущие по настильной траектории, вряд ли смогут причинить заметный ущерб немецким кораблям, перешли на стрельбу фугасами. Это немедленно дало эффект – неспособные проломить броню, эти снаряды разносили все на палубах, превращали в руины надстройки, калечили и убивали людей. Колесников скрипнул зубами – терять своих он не любил, однако и деваться было некуда. Однако «Шарнхорст» тоже не остался в долгу, и «Тускалуза» на себе ощутил всю мощь разгневанных немцев.
Первый и второй снаряды, которые получил американский крейсер, он перенес относительно безболезненно. Как ни странно, раньше других удалось добиться успеха расчету одного из пятнадцатисантиметровых орудий, хотя на такой дистанции они, теоретически, и уступали главному калибру в точности. Пробив броневой пояс толщиной всего-то в восемьдесят два миллиметра, снаряд лопнул внутри корпуса крейсера, не задев ничего жизненно важного и даже не вызвав пожара. Почти сразу в «Тускалузу» угодил снаряд главного калибра. Мощный взрыв в районе кормовой башни смел за борт одну катапульту и искорежил другую, лишив корабль возможности запускать самолеты, что, впрочем, и без того сейчас не планировалось. Однако третье и четвертое попадания моментально поставили точку в очном споре флагманов, объяснив американцам, насколько чревато связываться с противником, столь заметно превосходящим тебя в классе.
Вначале в носовой части «Тускалузы» появилась аккуратная круглая дырка. Полсекунды спустя из нее вырвался поток огня в тридцать с лишним метров длиной, а когда он опал, оказалось, что участка обшивки от ватерлинии до палубы просто нет. В ширину пробоина достигала шести метров, и поток воды, хлынувший в нее, ревел не хуже Ниагарского водопада. В иных условиях это был бы конец, но американцы оказались на удивление хорошими моряками. Водонепроницаемые переборки были задраены мгновенно, и океан уперся в сталь. И как раз в этот момент крейсер получил четвертое попадание, разом поставившее жирный крест даже на теоретическую возможность дальнейшего участия в бою.
Снаряд ударил в крышу носовой башни. Ударил под острым углом и отскочил, распоров ее по всей длине, как ножом. Грохот был такой силы, что практически все, находившиеся в ней, получили жесточайшую контузию, а отскочивший снаряд врезался под основание второй башни, проник внутрь и разорвался уже там. Как пламя не проникло в погреба, знают лишь морские боги, но и самого взрыва хватило. Башня, неплохо держащая внешние удары, на внутренние взрывы просто не рассчитывалась. В результате крышу приподняло и выбросило далеко в море, а сама она раскрылась, как экзотический цветок. Моментально потерявший боеспособность корабль, теряя ход, ушел вправо, за строй своих товарищей, и следующий за ним однотипный «Миннеаполис» тут же почувствовал, что такое быть флагманом.
До этого момента крейсер находился в относительно комфортных условиях, лишь единожды получив пятнадцатисантиметровым снарядом, и то случайным перелетом. Однако сейчас море вокруг него вскипело от разрывов, а затем и попадания начались. Получив два снаряда, вдребезги разворотившие надстройки, «Миннеаполис» отвернул, словив напоследок еще одну плюху, на сей раз в корму. Хода он, правда, не потерял, и это позволило ему и дисциплинированно держащемуся в кильватере «Хьюстону», не получившему в бою повреждений, благополучно свалить. Преследовать их немцы не стали – не до подранков. В атаку уже выходили эсминцы, под шумок подкравшиеся совсем близко. Впрочем, «Шарнхорст» был слишком хорошо вооружен, а потери в артиллерии от огня противника пока что выглядели неубедительно. Обнаружив, что прорываться сквозь всплески разрывов – занятие неблагодарное, эсминцы выпустили торпеды с дальней дистанции и благополучно отступили.
Разогнав мелочь, «Шарнхорст» вновь вернулся к диалогу с «Тускалузой», который пытался сейчас задним ходом уйти от места боя. Увы, не с его скромными возможностями – вспарывая воду, будто лемех гигантского плуга, линейный крейсер, дав попутно три безрезультатных залпа по «Аляске», изменил курс и прошел в десятке кабельтовых от своей жертвы. В момент наивысшего сближения «Шарнхорст» дал сокрушительный продольный залп главным калибром, добившись четырех попаданий в носовую оконечность американца. Тот полыхнул и начал быстро садиться носом, в бинокль было хорошо видно, что экипаж приступил к эвакуации. Стало быть, дела на крейсере были уже совсем безнадежными. Ну что же, не стоило убивать ради убийства, тем более, бой еще не закончился.
«Аляска» все еще держалась, и «Гнейзенау» приходилось несладко. В борту его зияли три огромные дыры, корабль сильно дымил, хотя открытого пламени видно не было. Американцам тоже досталось, но ход им сбить не удалось, и сейчас дистанция между кораблями медленно увеличивалась. Однако «Шарнхорст», снова вмешавшийся в дуэль, расставил точки над 1. Еще одного попадания хватило, чтобы скорость американского корабля ощутимо снизилась, после чего остальное было уже делом техники. Бой длился еще час, «Аляска» демонстрировала чудеса живучести, но исход уже был предрешен. После дюжины попаданий с «Шарнхорста» и двух с лишним десятков гостинцев от «Гнейзенау» корабль наконец начал медленно, словно бы устало ложиться на борт, после чего перевернулся кверху килем. С двух потопленных кораблей удалось спасти чуть более тысячи человек. И лишь одно всерьез омрачало настроение Колесникова – «Лонг Айленд» все же смог уйти, раствориться в быстро сгущающихся сумерках, а охотиться за ним ночью, используя лишь радар и рискуя нарваться на эсминцы… Нет уж, нет уж, пускай красивая, хоть и неполная победа (тем более, никто и не знает, что она неполная), чем торпеда в борт. Не стоил эскортный авианосец такого риска. Уж что-что, а взвешивать шансы и рисковать только осмысленно Колесников умел. Именно это и вознесло его на вершину славы.
Адмиральский салон не был поврежден, но гарью пропах капитально. Американские фугасы вызвали на «Шарнхорсте» несколько довольно серьезных пожаров, которые весь бой стремились слиться в один большой и всеобъемлющий. Их погасили, конечно, однако едкий запах проникал, казалось, всюду. Колесников, впрочем, не жаловался – за время войны с британцами приходилось, было дело, спать и в куда худших условиях. Ничего, если организм хорошенько вымотать, он заснет где угодно.
Однако сейчас сон не шел – возбуждение от прошедшего боя еще не оставило адмирала. Мог бы и привыкнуть уже к своей удачливости. Вон, остальные в своего адмирала верят и идут за ним, не раздумывая. Тем более сейчас, когда перевес однозначно был на их стороне. Но – увы, адреналину в кровь по-прежнему выбрасывается многовато. Зато стариком себя не чувствуешь. Да и, откровенно говоря, здоровье у Лютьенса вообще оказалось на уровне, и на биологические годы нового тела адмирал себя не ощущал.
Успокоившись этой мыслью, Колесников рухнул на кровать и с наслаждением потянулся, хрустя суставами. Что же, еще один штришок к легенде о непобедимом адмирале. Маленький, конечно, но сверкать, если его правильно преподнести, будет красиво. Правильность же Хелен обеспечит – светило немецкой журналистики с недавнего времени демонстрирует хорошее чутье, да и мастерство ее за эти годы явно возросло. Чуть испуганную студенточку, во всяком случае, больше не напоминает.
Воспоминание о Хелен вновь заставило Колесникова улыбнуться. Надо будет ее со Сталиным познакомить… А ведь как переживала она, когда адмирал уходил в этот поход.
Да, война тогда началась внезапно для всех. В том, что она случится, разумеется, никто не сомневался. По обе стороны океана спешно вооружались, довооружались и перевооружались, причем едва ли не впервые в истории Европы основные усилия были брошены на создание военного флота. Впервые потому, что раньше конфликты на континенте практически всегда решались в сухопутных войнах. Британия не в счет, флот ее надежно защищал острова, но редко оказывался по-настоящему козырным тузом в колоде, поскольку ударами с моря можно попортить крови противнику, однако победить его, если тот решит драться до конца, вряд ли позволит. Дарданелльская операция – наглядный и весьма доходчивый пример. Но сейчас было совсем другое дело. Чтобы справиться с американцами, требовалось кровь из носу взять под контроль океан. И потому со стапелей бодро скатывались в море лоснящиеся, словно лакированные, корпуса подводных лодок и боевых кораблей.
Вообще, для американцев то, что Старый Свет объединился против них, стало шоком. Особенно после того, как они прохлопали ушами «противоестественный», если верить их прессе, союз Германии и СССР. С их точки зрения, такого просто не могло быть. Ну, победили немцы англичан. Изначально одна из реальных возможностей. Неприятно, однако далеко не шок. Ну, пришла вместо демократически избранного лидера военная хунта. Банально. Так происходит во всей Латинской Америке и половине Европы. Но вот то, что военные, вместо того, чтобы напасть на русских, с такой легкостью договорятся… И договорятся не на уровне пакта о ненападении, а на полноценное сотрудничество, с обменом военными и научными технологиями и взаимными заказами. В общем, у всех отвисли челюсти.
Правда, в известной степени, такая неожиданность оказалась заслугой не столько Колесникова– Лютьенса, сколько американской разведки, оказавшейся слабой и полулюбительской. ЦРУ здесь еще не было создано, и имелась куча небольших узкоспециализированных конторок, борющихся между собой и практически не обменивающихся информацией. В результате одни сведения многократно дублировались, а другие оставались незамеченными до того момента, когда становилось уже совсем поздно. Это вам не британцы с их традициями и отлаженным механизмом сбора и обработки данных. И в противодействии с достаточно эффективной советской контрразведкой американцы пока что явно пасовали.
Хотя, надо признать, когда адмирал получил доступ к кое-какой закрытой информации, в шоке оказался уже он сам. Со времен Хрущева в головы вдалбливалось, что Сталин – тиран, лично замучивший стопятьдесят мильенов человек. И вдруг оказалось, что не только масштабы репрессий многократно преувеличены, как раз к этому Колесников был готов. А вот то, что шпионов из разных частей света в СССР и впрямь было немерено, для него оказалось полной неожиданностью. Ну, что их просто не может не быть, он понимал, но вот масштабы…
Кого там только не было. И профессиональные агенты, и идейные борцы с советской властью (ну, этих хотя бы можно понять), и троцкисты, которых отлучили от кормушки, и… В общем, проще перечислить, кого не было. А учитывая, что советское законодательство карало за такое относительно мягко, исправить ситуацию было крайне сложно.
Хорошо еще, что самую мощную – британскую – разведсеть удалось разгромить. Для этого оказалось достаточно поделиться захваченными в Великобритании архивами, а там уж НКВД сработало вполне эффективно. После этого, оказавшись без помощи островных коллег, американцы сдулись, и сроки начала войны для них оказались тайной за семью печатями. Они считали, что имеют в запасе еще минимум полгода. Колесников, прекрасно осведомленный об этом, внутренне посмеиваясь, рассчитывал подготовиться месяца за два-три. Вот только в реальности война началась неожиданно для всех.
А все узкоглазые. В очередной раз Колесников убедился, что доверять островитянам нельзя, что западным, что восточным – без разницы. Примерно тоже высказал Роммель, правда, в отличие от привыкшего относиться ко всему с изрядной толикой юмора адмирала, куда более эмоционально. М-дя… А Лютьенс-то считал, что лучше всех ругаться умеют моряки. Оказывается, в окопах иной раз тоже рождаются перлы, достойные запечатления в веках. И даже обычно довольный жизнью Геринг высказался о японцах исключительно непечатно. Что уж там говорили по этому поводу Сталин, Муссолини и прочие, осталось тайной – сами не распространялись, а Лютьенс не интересовался. И без того хлопот полон рот.
В общем, японцы решили, видимо, что никто им не указ, и принимать решения они могут, не советуясь со «старшими братьями». Это они зря, конечно, подобную дурь из голов обычно выбивают рукояткой пистолета, но пока что союзничков следовало вытаскивать. Не из рыцарских побуждений, а потому, что без них практически нереально было обеспечить всестороннюю блокаду Северной Америки. Хотя и так-то блокада выглядела смешно – аннексировав Канаду, США имели сейчас множество портов, и перекрыть все транспортные маршруты было нереально. Да и, откровенно говоря, ресурсы и производственные мощности США позволяли им жить и без внешней подпитки, легко перейдя на полное самообеспечение. С другой стороны, размеры побережья сейчас давали очень большое поле для маневра, защитить его от десанта выглядело задачей практически нереальной. Но, опять же, при условии, что удастся уничтожить или хотя бы нейтрализовать американский флот, а для этого требовалось действовать всем вместе.