Никто не мог сказать, как долго это бы продолжалось. Но экономка открыла дверь и произнесла: «Verzeihung, mein Fuhrer. Herr Strasser.[47]» За ней незамедлительно вошел крупный мужчина в форме СА. У него были крупные и грубые черты лица, несколько выпуклый нос, опущенный рот с глубокими линиями по бокам. В соответствии с установленным порядком, с которым Ланни был знаком, он должен был остановиться в дверях, щелкнуть каблуками, отдать нацистский салют и крикнуть: «Хайль Гитлер». Вместо этого он подошел, беззаботно промурлыкав: «Grufi Gott, Adolf[48]». Это означало, что он был старым другом и выходцем из Баварии.
Посетители были просто поражены ответом фюрера, сравнимым с силой удара: «Ты не ведёшь себя как друг, и поэтому с тобой не будут обходиться, как с другом!» Оратор поднялся на ноги и, указывая обвиняющим перстом на вновь прибывшего, продолжал: «Запомни, раз и навсегда, с меня достаточно твоего неповиновения. Продолжай на свой страх и риск!» Это неприятно поразило крупного человека, и он разинул свой большой рот.
Стал бы фюрер нацистов так грубо и резко нападать на подчиненного, если бы он не имел на то оснований? Нельзя сказать. Но изумление и растерянность герра Штрассера были очевидны. Он открыл рот, как бы спрашивая, что случилось, но потом он снова закрыл его, потому что он не получил ни единого шанса. Гитлер продолжил свою тираду, он бросился на человека, но не для того, чтобы ударить, а чтобы потрясти обвиняющим перстом в нескольких сантиметрах от его большого носа, с криком:
«Твои интриги известны! Твоя наглость возмутительна! Твои публичные высказывания являются призывом к измене, и если ты не изменишь своего поведения, будешь изгнан. Иди и присоединяйся к Schwarze Front[49] твоего брата и другим замаскированным коммунистам и негодяям! Я — Я, Адольф Гитлер, я фюрер НСДАП, и это я определяю политику. Я не потерплю оппозицию, мне не нужны дискуссии, мне нужно послушание. Мы находимся в разгаре войны, и я требую преданности, я требую дисциплины. «Zucht! Zucht! Zucht!»[50] Это было одно из тех многих немецких слов, которые требуют очистки горла, и бедный Штрассер вздрогнул, как будто от дождя мелких брызг.
— Адольф, кто наговорил тебе на меня? Он вставил фразу в то время, как у фюрера перехватило дыхание.
— Это мое дело знать, что происходит в моем движении. Неужели ты думаешь, что ты можешь выражать неуважение к моей политике, и твои слова не дойдут до меня?
— Кто-то лжёт, Адольф. Я сказал только то, что говорил тебе: что сейчас время для действий, и что наши враги ничего больше не желают, как задержки, что они могут ослабить нас своими интригами.
— Они ослабляют нас из-за высокомерия и своеволия моих собственных партийных чиновников, потому что эти самонадеянные осмеливаются возомнить себя авторитетными мыслителями. Я и только я думаю за национал-социалистов. Я и только я приказал вам держать язык за зубами — Maul halten[51] — и повиноваться моим приказам, следуйте моим установкам, а не своим собственным глупым понятиям. Твой брат сам превратился в преступника и поставил себя вне закона из-за такого же высокомерия.
— Оставь Отто, Адольф. Ты знаешь, что я порвал с ним. Я не вижу его и не имею с ним никаких дел.
«Ich geb» n Dreck d'rum!»[52] — воскликнул Адольф; он говорил уже на таком немецком. Перейдя на баварский диалект, он добавил: «Das ist mir Sau-wurscht!»62.
Он горячился дальше: «Вы остаетесь в партии и продолжаете агитацию Отто в пользу отвергнутой политики. Я капитан этого корабля, и не нужно экипажу говорить мне, что делать, а нужно делать то, что им говорю я. Еще раз, я требую единства перед лицом наших врагов. Поймите меня, я приказываю! Я говорю, как ваш фюрер!»
Ланни думал, что он никогда не видел человека, который так был вне себя от волнения. Лицо Адольфа Гитлера стал багровым, он качался из стороны в сторону, как и говорил, и каждое слово было подчеркнуто движением его пальца, как ударом молотка. Ланни думал, что эти двое, несомненно, будут спорить. Но нет, он увидел, что другой собирается подчиниться. Возможно, он видел, как то же самое происходило и раньше, и научился бороться с этим. Он перестал спорить, не пытался протестовать. Он просто стоял, пока его фюрер бушует, пусть буря утихнет, если она когда-либо сможет стихнуть. Будет океан когда-нибудь прежним после такого урагана?
XЛанни много узнал о внутренних делах нацистской партии из бесед с Куртом и Генрихом. Кроме того, в течение лета он читал немецкие газеты, а они были полны сведениями о бешеном партийном конфликте по вопросу о старой программе, которую Гитлер постоянно урезал, пока от нее ничего осталось. Здесь, в Северной Германии, многие нацисты серьезно отнеслись к «социалистической» части своего названия. Они настаивали на переводе в коммунальную собственность универмагов, конфискации помещичьих земель, окончании процентного рабства, преимуществе общего блага перед частными интересами и так далее. Это вызвало очередную гражданскую войну в партии в начале года. Два брата Штрассера, Грегор и Отто, боролись за старую программу и потерпели поражение.
Грегор покорился, а Отто вышел из партии и организовал свою революционную группу, которую гитлеровцы называли «Черным фронтом» и с которой боролись дубинками и револьверами, как они боролись и с коммунистами. Позже, непосредственно перед выборами, была еще одна попытка внутреннего переворота. Бунтари захватил офис партийной газеты в Берлине, Der Angriff, держали его силой оружия и издавали газету в течение трех дней. Ужасный скандал, которым враги движения не преминули воспользоваться.
Так здесь был Грегор Штрассер, лидер номер один организации Рейха. Лейтенант мировой войны, он стал аптекарем, но отказался от своего бизнеса, чтобы выступить против красных, а затем, чтобы помочь Ади подготовиться к пивному путчу. Он, пожалуй, был самым компетентным организатором в партии. Он прибыл в Берлин и создал Sturmabteilung[53]. Гитлер, не доверяя ему, как слишком левому, сформировал новую личную гвардию, Schutz-staffel, или СС. Так появились две конкурирующие армии внутри нацистской партии всей Германии. Какая возобладает?
Ланни размышлял, Гитлер действительно потерял самообладание или это просто линия поведения? Был ли это немецкий способ обучения повиновению — техника сержанта-инструктора по строевой подготовке? Видимо, этот способ сработал, громоподобный голос крупного мужчины сник. Он стоял покорно и принимал взбучку, как школьник, которому приказали снять штаны. Ланни также задал себе вопрос: почему фюрер позволяет иностранцу стать свидетелями такой демонстрации? Неужели он думает, что это произведёт впечатление на американца? Любил ли он власть так сильно, что ему было приятно демонстрировать её в присутствии посторонних? Или фюрер чувствовал себя настолько уверенно, что его не волновало, что подумает кто-то о нем? Эта последняя мысль соответствовала изложению всей его дерзкой и неоднозначной программы в книге, которая продавалась любому в мире, кто имел двенадцать марок.
Ланни снова выслушал всё содержание Майн Кампф. Он узнал, что Адольф Гитлер имел в виду, чтобы перехитрить мир, но по-своему и в свое время. Он имел в виду сдержать свою земельную программу, чтобы порадовать юнкеров, и свою индустриальную программу, чтобы угодить королям стали. И так получить от них деньги и использовать их, чтобы купить оружие для своих СА и СС. Он имел в виду обещать всем и все, и так получить свои голоса. Всем, кроме abscheulichen Bolschewisten и verfluchten Juden[54]. Он хотел получить власть и прийти к власти, и никто не собирался препятствовать ему в достижении его цели. Если какой-либо Dummkopf[55] попробовал, то он раздавил бы его, как вошь, и рассказал ему об этом.
Когда Штрассер решился указать на то, что д-р Йозеф Геббельс, любимый пропагандист фюрера, сказал, что он разрабатывает «комплекс законности», фюрер ответил, что он поговорит с «Юпп-хеном», когда сочтёт нужным. А сейчас он имеет дело с Грегором Штрассером, и говорит ему, что ему не следует высказывать ни слова критики в адрес политики своего фюрера, а следует посвятить свою энергию, чтобы разгромить красных и навести дисциплину в своей организации, которой ей так позорно не достает. Адольф Гитлер торговался с политиками, натравливая их друг на друга, прокладывая свой путь всё ближе и ближе к посту канцлера, который был его целью. Со временем он покажет им всем, и его собственные друзья будут стыдиться своей слепоты и самоуверенности за то, что усомнились в своём вдохновенном руководителе.
Так Ланни получил демонстрацию того, что означает быть хозяином человеческих судеб. Возможно, это было то, что планировал фюрер. После того, как он добился покорности руководителя номер 1 своей организации Рейх и позволил ему уйти, он снова обратился к своему гостю. «Ну, мистер Бэдд», — сказал он, «Вы видите, как надо заставить людей работать на дело. Вы не хотели бы приехать и помочь мне?»
Так Ланни получил демонстрацию того, что означает быть хозяином человеческих судеб. Возможно, это было то, что планировал фюрер. После того, как он добился покорности руководителя номер 1 своей организации Рейх и позволил ему уйти, он снова обратился к своему гостю. «Ну, мистер Бэдд», — сказал он, «Вы видите, как надо заставить людей работать на дело. Вы не хотели бы приехать и помочь мне?»
Ланни промолвил: «Я боюсь, что у меня я нет данных для такой задачи». Если и были следы сухости в его голосе, то фюрер их пропустил, потому что он дружелюбно улыбнулся, и, казалось, что он считает, что проделал сейчас очень хорошую работу.
Долгое время спустя Ланни узнал от Курта Мейснера, что фюрер думал об этой встрече. Он сказал, что молодой мистер Бэдд был типичным представителем американских привилегированных классов: красивый, спокойный и совершенно бесполезный. Для партии будет очень простой задачей расколоть эту нацию на части, а национал-социалистическому движению взять за неё ответственность.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ Дать и разделить
IВ декабре Ирма и Рахель завершили свой потрясающий подвиг, сохранив соглашение друг с другом и со своими семьями. Теперь они были физически и морально свободны. Состояние двух крепких младенцев было отличным, указывая, что Руссо и Ланни были правы. Мало-помалу ненасытных малышей научили пить молоко реальных коров, а не его имитацию. Они почувствовали вкус фруктовых соков и мякоти чернослива, кожура с которого была тщательно удалена. Наконец, молодые мамы могли сыграть партию в бридж без перерыва в середине игры.
Марселина с гувернанткой вернулись в Жуан в конце яхтенного круиза, а ее мать обещала присоединиться к ней на Рождество. Попрощавшись с семьей Робинов, Бьюти и ее муж отправились по железной дороге с ребенком, в сопровождении мисс Севэрн, няни и мадам. Приглашение Ланни и Ирме от графа Штубендорфа было возобновлено, а Курт написал, что они должны обязательно его принять. Проживание в замке будет не только более приятным для Ирмы, но это будет преимуществом для Мейснеров иметь старого друга в качестве гостя Его превосходительства. Ланни отметил это с интересом и объяснил своей жене: что было бы снобизмом в Америке, в Силезии называлось верностью. Армии Наполеона никогда не дошли до этих земель, здесь по-прежнему преобладала феодальная система, и титул был реальностью.
Штубендорф в это время был в Польше, поезд остановили, багаж и паспорта проверили. Сама деревня была немецкой, и только беднейшая её крестьянская часть была польской. Это делало ситуацию напряженной, но ни один немец не считал это положение постоянным, а только временным явлением. Что думали поляки, Ланни не знал, потому что он не мог разговаривать с ними. В Берлине он показал своей жену карикатуру в юмористической газете, изображавшей Польшу в виде огромного борова, на котором скакал французский офицер, крутивший хвост существа, заставляя его скакать. Размахивая саблей, он показывал, почему он спешил. Не совсем рождественское настроение!
Ирма Барнс Бэдд изучила феодальную систему и обнаружила, что она не так уж отличается от систем южного побережья Лонг-Айленда. Её встретили у поезда на лимузине, у себя дома было бы тоже самое. Пятиэтажное замок не привёл ее в трепет, потому что её жилище было выше и в два раза шире. Леди, радушно принимавшая ее, была, конечно, не выше или шире, чем миссис Фанни Барнс, и не могла более гордиться чистотой своей крови. Но принципиальные отличия, конечно, были, во-первых, сыновья и дочери этой прусской семьи работали больше, чем любые молодые люди, которых Ирма когда-либо знала; и, во-вторых, были церемонии и форменная одежда, указывавшие титул и статус. Ирма уделила им пристальное внимание, и ее муж подумал, что она собирается ввести их у себя в Новом Свете.
Посетив отчий дом в Коннектикуте, Ланни обнаружил, что, будучи женатым на богатой наследнице, он поднял свой социальный статус, и теперь он наблюдал то же явление здесь. Лица, которые на протяжении многих лет не обращали на него особого внимания, вдруг обнаружили, что он был человеком блестящих достоинств. Даже семью Мейснеров, которых он знал и любил, с тех пор, как он был маленьким мальчиком, по-видимому, охватило благоговение. Если раньше у него стояла кровать в маленькой комнате Курта, то теперь ему были предоставлены роскошные хоромы в замке. Слуги и арендаторы все снимали шапки перед ним, и он больше не слышал графские идеи в изложении герра Мейснера, а получал их из уст первоисточника.
Было жаль, что эти идеи больше не производили на него впечатления, как они это делали в предыдущие годы. Граф был типичным Юнкером, активистом партии националистов. Его линия поведения была ограничена интересами своего класса. На него не повлиял факт, что его имущество было теперь в Польше, это было временное явление, и скоро будет исправлено. Он поддержал тарифы на продукты питания, так что немецкий народ заплатит больше землевладельцам. Он хотел, чтобы на его землях добывали уголь, но не хотел платить шахтерам столько, чтобы они могли покупать у него продукты питания. Он хотел стали, химикатов и других продуктов промышленности, что требовало большого количества работников, но он осуждал их за попытку высказать свое мнение относительно условий их жизни, да и вообще, стоит ли им жить.
IIК счастью, не нужно было тратить много времени, обсуждая политику. Можно было его провести в компании с музыкой, танцами и за пиршеством. Если страна не может продать продукты с прибылью, их надо съесть дома, что каждый старался сделать, и было удивительно, как хорошо им это удавалось. Современные представления о диетологии, как Наполеон, не проникли в феодализм Верхней Силезии. Это был тот же режим, который испугал Ланни, когда он первый раз приехал в Штубендорф. Предварительный завтрак с Dresdener Christstollen66, своего рода булочкой, обсыпанной сахаром, с изюмом внутри; в половине одиннадцатого «завтрак с вилкой», когда нужно съесть несколько видов мяса, не помешав аппетиту за обедом. В послеобеденный чай подавали только кофе, а затем был огромный ужин из восьми или десяти смен блюд, который обслуживали с максимальной формальностью лакеи в атласных ливреях. Наконец, после карт, или музыки с танцами, было немыслимо ложиться спать на пустой желудок. Это означало шесть приемов пищи в день, что делало молодых людей энергичными и крепкими, но когда они входили в средний возраст, их шеи становились, как у быка, щеки, как у пеликана, а глаза почти закрывались жирными веками.
Ланни сделал очень быстро одно открытие: это была жизнь, для которой была создана его жена. Никто не кричал на нее, никто не путал ее разум странными идеями. Все относились к ней как к уважаемой персоне, и находили её очаровательной и даже замечательной. Мир, в котором существует спокойствие и уравновешенность; мир, который не нуждается в изменениях! Графиня стала ей второй мамой, и её пригласили посетить так много знатных фамилий, что ей, возможно, надо было бы провести здесь всю зиму, не тратя свои деньги. Одной из особенностей феодальной системы была скука большинства ее членов в своих имениях, и они всегда были готовы принять гостей, естественно, определенного статуса. Они все имели ломящиеся кладовые, с множеством слуг, умеющих поставить еду на стол. Приходите и наслаждайтесь!
IIIЛанни действительно хотел провести время со своим близким другом детства. Курт жил теперь со своей семьей в каменном доме на окраине села Штубендорф, где все здания принадлежали Его превосходительству. Ланни впервые встретился с кроткой и преданной молодой женой Курта и тремя маленькими белокурыми «арийцами», произведенными в соответствии с рецептом Шикльг-рубера. Ирма присутствовала при первом посещении в порядке любезности, а также из любопытства, потому что она слышала, что этот замечательный Komponist67 был любовником Бьюти Бэдд в течение восьми лет. Кроме того, она много слышала о приключениях Курта в Париже во время мирной конференции, и воспринимала его романтической фигурой.
Курт не сильно изменился за четыре года с тех пор, когда Ланни его видел в последний раз. Война его преждевременно состарила, но с тех пор он, казалось, не менялся: серьёзный и довольно тихий человек, который решил говорить с миром через свое искусство. Он поклонялся классическим немецким композиторам, особенно «трём Б». Каждый из них написал несколько композиций для фортепиано в четыре руки, и в ходе многих лет другие их произведения были аранжированы в эту форму, так что теперь их было больше сотни. Ланни заказал полную коллекцию у одного из дилеров в Берлине. Не часто можно сделать рождественский подарок, который доставит столько удовольствия другу! Эти двое хотели побыть вместе, не вставая даже для приема пищи. Ирма не могла себе представить, как могут человеческие пальцы выдержать такую нагрузку при ударах по клавишам, и как человеческие уши могут воспринимать так много звуков. Она должна была напоминать им о встрече в замке. После чего Курт сразу вскочил, Его превосходительство не должен ждать, даже Баха, Бетховена и Брамса.