Вместо этого, Робби заметил своему сыну: «Если кто-нибудь близкий к правительству узнает, что вы там находитесь из-за Фредди, то они почти наверняка организуют за вами слежку и попытаются помешать вам и доставить неприятности тем, кто помогает вам».
«У меня есть бизнес», — ответил Ланни. — «Я серьезно подготовлю его и буду использовать его в качестве прикрытия. Я телеграфирую Золтану и выясню, захочет ли он организовать выставку Дэтаза в Берлине осенью этого года. Это даст возможность широко объявить о моем приезде и познакомиться с разными людьми, а также предупредить друзей Фредди, как и где можно встретиться со мной. Все это займет время, но это единственный способ, который я смог придумать, чтобы работать в гитлеровской Германии».
Это была многообещающая идея, и она понравилась Ирме, потому что это было респектабельно. У неё сохранились отличные воспоминания о лондонской выставке картин Марселя. Это было связано и с романтическими событиями. Поспешный брак, оставшийся секретом от друзей. Она тогда чувствовала себя восхитительно озорной, потому что никто не был уверен, поженились ли они на самом деле или нет. Нью-Йоркская выставка тоже была забавной, несмотря на панику на Уолл-стрите.
Ланни предупредил, что перед отплытием они должны найти заказчиков, что займёт некоторое время. Если он будет расплачиваться американскими долларами за немецкие художественные сокровища, то даже наиболее фанатичные нацисты не смогут ему препятствовать. Ирма до сих пор рассматривала торговлю картинами, как торговлю арахисом с ручной тележки. Но теперь эта торговля стала частью мелодрамы, как будто бы она превращалась в жену торговца арахисом! Но на самом деле она не жертвовала своим социальным престижем. Никто из богатых и даже самых требовательных лиц не сможет себе представить, что дочь Дж. Парама-унта Барнса торгует вразнос картинами за деньги. Это было из любви к les beaux arts, тонкой и достойной страсти.
Когда Ланни телеграфировал клиентам, что он и его жена собираются в Германию, и хотели бы, обсудить вкусы клиента и его пожелания, то их приглашали на чай, и часто все заканчивалось в каком-то публичном месте в Бар-Харборе, Ньюпорте, в Беркшире и так до Гудзона.
Так что, когда молодая пара села на пароход до Саутгемптона, у них был отличный предлог для пребывания в Нацилэнде. Они плыли на немецком лайнере, потому что Ирма учила язык и хотела иметь языковую практику. Они высадились в Англии, потому что их автомобиль находился там, и потому, что Ланни хотел переговорить с Риком, прежде чем сделать решительный шаг. Золтан был в Лондоне, и ответил на телеграмму Ланни согласием. Он был проницательным человеком и знал о Фредди Робине. Ему не нужно было гадать, что они задумали. Но он был сдержан и не сказал ни слова.
Бьюти вернулась в Жуан, и, конечно, молодая пара хотела увидеть малышку Фрэнсис, а также обсудить всё с Робинами и познакомить их с кодом. По дороге они остановились, чтобы увидеть Эмили и получить ее мудрые советы. В яркую лунную ночь они прибыли в Бьенвеню среди мощного аромата апельсиновых и лимонных цветов. Kennst du das Land, wo die Zitronen bluht?[158] Ирме казалось, что она не больше ничего хочет, только остаться в этом райском саду.
В течение трех дней она была в восторге от их любимой дочери, обращая внимание Ланни на каждое новое слово, которое она узнала. Ланни реагировал должным образом, и задавал себе вопрос, что их малышка думает об этих двух загадочных и божественных существах, называемых мамой и папой, которые влетали в ее жизнь через долгие промежутки времени, а затем исчезали в рёве моторов и облаках пыли. Он отметил, что ребенок был гораздо более заинтересован в новом приятеле, с которым судьба позволила ей общаться без перерыва. Маленький Фредди расцвёл, как темнобархатная роза под палящим солнцем юга Франции, куда он был предназначен много веков назад. Страхи были забыты, вместе с его отцом. У Ирмы появилась мысль: «Я должна разлучить этих двоих, прежде чем они войдут в возраст, подверженный любви!»
VIIВсе приготовления к военной кампании были сделаны, и в начале сентября молодая пара отправилась в Берлин через Милан и Вену. В Вене находилось множество картин, о которых Ланни знал, и остановка там для их покупки будет выглядеть убедительной. Он написал письма нескольким друзьям в Германии, рассказав о своем намерении провести осень в их стране. Они одобрили его бизнес цели, ибо они будут способствовать ввозу иностранной валюты в Фатерланд, а иностранная валюта позволит немцам получить кофе, шоколад и апельсины, не говоря уже о голливудских фильмах и пулеметах Бэдд. Он написал фрау рейхсминистр Геббельс, напомнив ей о ее любезном предложении консультировать его. Он рассказал о предлагаемой выставке Дэтаза и приложил несколько фотографий и газетных вырезок на случай, если работы этого художника ей были не известны. С ними в автомобиле были тщательно упакованные и уложенные несколько самых известных работ Марселя. Не «Французский солдат», не сатирические карикатуры на германский милитаризм. А «Боль» и «Сестра милосердия», такая нежная и по-прежнему трогательная, адаптированная к нации, которая только что подписала договор об отказе от войны. Также романтические ландшафты побережья Ривьеры, где побывали многие немцы и полюбили эти места. Kennst du das Land!
По дороге через Италию, в безопасности от возможного подслушивания, они обсудили различные возможности этой кампании. Стоит ли пытаться апеллировать к чувству чести, которое, возможно, есть у Командующего ВВС Германии? Стоит ли пытаться подружиться с ним, с целью извлечь из него выгоду, особенно, хорошенько загрузив его хорошей выпивкой? А может сразу предложить ему наличные? Или попытаться подойти к фюреру, и убедить его, что они стали жертвами вероломства? Или разыграть фракцию Геббельса, или найти кого-нибудь во власти, кто нуждался бы в деньгах и мог бы нажать на скрытые пружины? Или попробовать тайный контакт с молодыми социалистами, и, возможно, спланировать побег из тюрьмы? Они обсудили эти и многие другие планы, и будут держать их в уме, нащупывая свой путь в нацистской джунглях. В чём они были уверены, что какой бы план они не выбрали, они должны утвердиться в Берлине, как высокопоставленные фигуры в социальном плане и безупречные в художественном. Как наследники и интерпретаторы великого французского художника, покровители и друзья немецкого композитора. И так далее с помощью различных видов ухищрений они должны создать для себя красивую обертку.
В Вене всё оказалось совсем не сложно. Ланни снова вошёл в роль искусствоведа. В одном из этих полумертвых дворцов на Рингштрассе он наткнулся на голову мужчины кисти Хоббема. Он телеграфировал коллекционеру из Таксидо Парка. Сделка была завершена в течение двух дней, и, таким образом он заработал на свое длительное пребывания в Берлине, прежде чем приехал туда. Ирма была впечатлена, и сказала: «Возможно, Геринг, поручит тебе продать для себя картины из дворца Робина. Йоханнес получит сына в обмен на свои картины».
VIIIОни отклонились от маршрута для того, чтобы провести пару дней в Штубендорфе. Для них Курт Мейснер представлял собой крепость, которую необходимо было взять, чтобы армия могла двигаться дальше. Не было сомнений в том, Генрих уже написал, что Ланни становится сочувствующим национал-социализму, и это заставило Курта ответить: «Следите за ним, он на самом деле так не думает». Если Ланни хотел добиться успеха в качестве шпиона, вот здесь ему следовало начать, а первый шаг самый трудный.
Странно, как обновить старую дружбу и в то же время превратить её в нечто другое! Слушать новый фортепианный концерт Курта в пол уха, и в то же время думать: «Как ему сказать, что всё в порядке, и, как мне перевести разговор на Робинов?»
Было ли это из-за того, что музыка Курта, казалось, потеряла свою жизненность? В старину энтузиазм Ланни был безудержен. Все его существо захватывали те стремительные мелодии, его ноги шагали под те грохочущие аккорды, он был абсолютно уверен, что эта была лучшая музыка тех дней. Но теперь он подумал: «Курт посвятил себя этим политическим фанатикам, и все его мысли засорены их формулами. Он очень старается произвести глубокое впечатление, но на самом деле он повторяется».
Но Ланни не должен даже намекнуть на свою оценку. Он стал интриганом и двурушником, и с помощью искусства и художественной критики должен замаскировать свои идеи и свои мысли. Он должен был сказать: «Курт, это необычайно, твой финал представляет самую высокую точку, какую ты когда-либо достиг. Адажио оплакивало всё горе мира». Эти фразы музыкального восторга звучали глупо. Говоря их, он делал посмешище из дружбы, отобрал всю прелесть из гостеприимства, даже испортил вкус пищи, которую приготовила для гостей gute verstandige Mutter фрау Мейснер.
Но это сработало. Сердце Курта потеплело к своему старому другу, и он решил, что политические разногласия не должны заслонять всё хорошее, что было у оппонента. Позже, Ланни пошёл на прогулку в лес, оставив Ирму вести задушевные беседы с Куртом и провести работу, которая оказалась трудной для Ланни. Ибо, как ни странно, Ирма играла лишь отчасти, а наполовину была искренней. Она рассказала этому немецкому музыканту то, что она не говорила еще никому, и не думала, что когда-нибудь расскажет. Таким образом, она убедила его, и, конечно, он был тронут. Она объяснила, что Ланни был честен, и честно рассказал ей о своих политических убеждениях, прежде чем они подружились. Но она мало что знала о мире и не понимала, что означает быть социалистом или сочувствовать их идеям. А это означало встречи с самыми ужасными людьми, которые вмешивались в ваши дела, и вовлекали вас в свои. Среди них были не только искренние приверженцы, но и много обманщиков и искателей приключений, которые умели только, как попугаи, повторять лозунги! Ланни не мог отличить их друг от друга, да и кто бы смог? Это было похоже на выход в мир со снятой кожей, и любое насекомое могло вас укусить.
«И не только социалисты», — сказала молодая жена, — «но коммунисты, всевозможные смутьяны. Вы знаете, дядю Джесса, какой он невыносимый, и какие страшные речи он произносит».
«Таких как он, были миллионы в Германии», — ответил Курт. — «Слава Богу, что опасность миновала».
— Я умоляла и спорила с Ланни более четырех лет. В свое время я была готова сдаться в отчаянии. Но сейчас я действительно начинаю верить, что делаю некоторый прогресс. Вы знаете, какой Лан-ни. Он верит тому, что ему говорят люди. Но в последнее время он, кажется, начал понимать истинную природу некоторых людей, которым он помогал. Вот почему я хотела бы попросить вас, чтобы вы поговорили с ним. Он глубоко привязан к вам, и вы можете объяснить, что происходит в Германии, и помочь ему увидеть вещи в их истинном свете.
«Я много раз пытался», — сказал Курт, — «Но, казалось, я никогда ничего не достиг».
— Попробуйте еще раз. Ланни очень впечатлителен, и увидев, как работает ваше движение, он получит толчок к своим идеям. Он больше всего хочет увидеть решение проблемы безработицы. Как вы думаете, фюрер действительно будет в состоянии сделать это?
— Я говорил с ним, и я знаю, что у него есть реальные планы, которые сейчас начали осуществляться.
— Объясните это Ланни. Пока он здесь с картинами Марселя, он сможет посмотреть и осознать. Может показаться странным, что я позволяю ему продавать картины, когда у меня есть столько денег. Но я решила, что он должен что-то делать, а не испытывать унижение, живя на деньги жены.
«Вы совершенно правы», — заявил музыкант, впечатленный разумным решением этой молодой женщины, которую он представлял себе пустой светской красавицей. — «Ланни повезло иметь такую жену, которая так хорошо понимает его слабости. Уговорите его придерживаться какой-либо одной вещи, Ирма, и удерживайте его от погони за каждым блуждающим огоньком, встречающимся на его пути».
IXТак встретились эти два друга детства и восстановили доверие. Жизнь сыграла с ними странные трюки, которые никто не мог предвидеть. Если вернуться в тихую саксонскую деревушку Гелле-рау, где они встретились двадцать лет назад, танцуя Орфея Глюка, мог ли тогда кто-нибудь предположить, что меньше, чем на год начнется мировая война, а пять лет спустя Курт в Париже, в качестве немецкого секретного агента, передаст десять тысяч франков дяде Джессу для возмущения французских рабочих! Или, предположим, если бы им рассказали о жалком художнике неудачнике, зарабатывавшим на хлеб, рисуя изображения на открытках, спавшим по ночам среди бомжей и изгоев Вены, что ему суждено двадцать лет спустя стать хозяином всей Германии! Что бы они сказали на это?
Но здесь был Адольф Гитлер, несравненный фюрер Фатерланда, единственный автор решения социальной проблемы и в то же время обладатель силы, способной воплотить это в жизнь. Курт объяснил, что делал Ади и что намеревался сделать, и Ланни слушал с глубоким вниманием. «Это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой», — был комментарий молодого человека.
Композитор ответил: «Когда увидишь это, и тогда и поверишь». А про себя он сказал: «Бедный Ланни! Он хороший парень, но слабак. Как и все остальные в мире, он впечатлен успехами». Пробыв любовником Бьюти в течение восьми лет, Курт знал американский сленг, и подумал: «Он готовится вскочить на подножку»[159].
Молодая пара отбыла в Берлин, добившись в Штубендорфе всего, что хотела. Курт снова их друг, готовый поверить всем хорошим новостям о них. Они могли просить у него, при необходимости, рекомендаций для представления нужным лицам. Они могли пригласить его в Берлин на выставку Дэтаза, и использовать его музыкальную репутацию для своих собственных целей. Совесть Ланни не мучила. Это было не для себя, а для Фредди Робина. Фредди тоже был музыкантом, дитя Баха, Бетховена и Брамса так же, как и Курт. Многие композиции эти два немца играли вместе, и кларнетист дал композитору много практических советов для этого инструмента.
Когда Ланни упомянул Курту, что Фредди с мая месяца пропал без вести, Курт сказал: «О, бедный парень!»
И это было все. Он не сказал: «Мы должны заняться этим, Лан-ни. Часто бывают ошибки. И безвредный, добрый идеалист не должен расплачиваться за правонарушения других людей». Да, Курт должен был сказать так, но не захотел, потому что он стал законченным нацистом, презирающим и марксистов, и евреев, и не желающим пошевелить пальцем, чтобы помочь даже лучшему из них. Но Ланни собирался помочь Фредди и заставить Курта принять участие в этом предприятии.
ХВ тот день, когда Ирма и Ланни прибыли в отель Адлон, другой постоялец, пожилой американец, был жестоко избит группой коричневорубашечников, потому что тот не заметил марширующего отряда и не отдал нацистский салют. Когда он пошел в полицейский участок жаловаться на это, полиция предложила ему показать, как отдавать нацистский салют. Случаи, такие как этот, часто повторялись и становились плотиной на пути измельчающегося ручейка туристов. И это было на руку для искусствоведа и его жены, потому что делало их важными и заставляло уделять внимание Дэтазу и его работам. Все хотели показать, что у любителей искусства Берлина были не провинциальные вкусы, и что они открыты для всех ветров, что дули по всему миру.
Ланни рассказал о своем бывшем отчиме, у которого было сожжено лицо на войне, и который писал свои наиболее известные картины в белой шелковой маске. Его работы были в Люксембурге, в Национальной галерее в Лондоне и в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке. Теперь Ланни, проводя его персональную выставку в Берлине, пригласил известного авторитета Золтана Кертежи руководить ею. Перед тем, как предоставить фотографии или другие материалы прессе, он хотел бы посоветоваться с Рейхсминистром доктором Йозефом Геббельсом и быть уверенным, что его планы будут одобрены правительством. Это было правильное заявление для контролируемой прессы. Такт приехавшего оценили, и его интервью уделили больше пространства, чем если бы он пытался получить его другим путём.
Ланни уже направил телеграмму Магде Геббельс, и ее секретарь позвонил и назначил встречу на следующий день. В то время, как Ирма оставалась в номере и практиковалась в немецком с горничными, маникюршами и парикмахерами, Ланни поехал на квартиру на Рейхстагплатц, поклонился и поцеловал руку первой леди Фа-терланда. Её положение, по-видимому, было таким, так как Гитлер был холостяком, а Геринг вдовцом. Ланни сопровождали два ливрейных лакея из отеля, которые осторожно внесли картины. Как это было в дни Марии-Антуанетты и её матери, императрицы Марии-Терезии Австрийской. «Сестра милосердия» была установлена при правильном освещении. И ей отдали должное. Когда фрау Рейхсминистр спросила, кто это был, Ланни не скрыл тот факт, что его мать, а также что она была хорошо известна в берлинском обществе.
Он объяснил Магде свое отношение к выставке. Ему посчастливилось узнать и получить разъяснения по этим великим произведениям от самого художника, который был ему отчимом. Так он стал любителем искусства с самого детства. Он помог собрать несколько больших коллекций в США, которые когда-нибудь станут государственной собственностью. Приятно было заработать деньги, но еще приятнее было иметь возможность удовлетворить свой вкус к красивым вещам. Ланни был уверен, что фрау Рейхсминистр могла понять это, и она согласилась. Он добавил, что целью выставки не являются продажи работ Дэтаза, так как он не хочет вывозить деньги из страны. Комиссии за приобретение немецкого искусства для американцев, которые он собирается получить, будут значительно превышать то, что он был готов продать. Он рассказал, как он только что купил работу Хоббема в Вене. И вопреки своему обыкновению, он назвал обе стороны сделки, и это впечатлило.