У Ланни была только одна беда в этом круизе — игра в бридж. Бьюти и Ирме приходилось играть не за деньги, а на очки, для того, чтобы что-нибудь делать. Эти дамы умели читать, в том смысле, что они умели складывать буквы в слова, но не знали, как погрузиться в книгу или как понять её содержание. Их клонило в сон, когда они пытались делать это. Они просили других людей рассказать им, что было в книгах. Ирма, по крайней мере, всегда была в состоянии оплатить эти услуги. Теперь она вышла замуж за бедняка и поняла, что это означает его обязанность составлять ей компанию. В детстве Ирма Барнс слышала стишок о том, что у каждой Джилл должен быть свой Джек.
Ланни на самом деле был не прочь сыграть в бридж. Только было много других более интересных вещей. Он хотел продолжить исследование детского развития, имея два объекта изучения на борту. Он хотел узнать историю мест, которые посетил, где творил великий ум или умер мученик. Но Бьюти и Ирма были готовы взять пять взяток без козырей в то время, как яхта проходила место битвы при Саламине. Они обе считали Ланни невнимательным к другим, если он отказывался играть на четвертой руке, потому что хотел записать свои замечания после последнего сеанса с мадам Зыжински. Ланни думал, что нужно делать соответствующие записи и их индексировать, чтобы сравнивать заявления Тикемсе на разных сеансах. У него были книги Ости и Гелея, ученых, которые пытались создать теории этих явлений. Он считал их более важными, чем труды Кульберстона по правилам игры в бридж.
Ирма убедила Рахель подготовить себя к жизни бомонда, и Лан-ни помогал ей в этом. Он уделял время и Марселине, ей скоро должно было исполниться тринадцать. А она уже была самой совершенной маленькой светской леди, какую можно было себе представить. Даже на борту яхты она проводила много времени перед зеркалом, изучая свои прелести и стараясь их приумножить. Конечно, она должна быть готова к защите себя от этих гарпий, которые вскоре будут пытаться лишить ее карманных денег. После прохождения курса наук Марселиной, Ланни мог считать, что больше был ей не нужен, и вернулся к разучиванию с Бесс в четыре руки фортепианных сочинений Листа: Патетического концерта, удивительного феномена, превратившего два пианино в оркестр, Фантазию Дон Жуан, самое восхитительное из его сочинений. Ганси вошёл в то время, как они играли, и сказал, что они действительно должны выступать на концертной сцене. Памятный день для двух скромных любителей.
XIIIБесси Бэдд остановилась в гавани Канн, и компания вернулась в Бьенвеню на несколько дней. Бьюти пожелала обновить свой гардероб. Она устала носить одни и те же вещи. Ланни пожелал возобновить запас грампластинок, ведь слушатели устали слушать одни и те же композиции. Кроме того, были кипы поступивших журналов и писем с новостями от друзей. Ланни открыл одно от отца, и воскликнул: «Робби едет в Париж. Он сейчас там!»
«О, Боже!» — воскликнула жена. Она знала, что будет дальше.
— Я действительно должен увидеть его, Ирма. Прошло восемь месяцев.
— Именно так давно я не видела свою мать.
— Конечно, если бы твоя мать была в Париже, я бы предложил поехать вместе.
— Но мне будет так ужасно одиноко на яхте, Ланни!
— Я возьму самолет и присоединюсь к вам в Лиссабоне через три или четыре дня. Ты знаешь, Робби был в кризисе, и я должен выяснить, как он всё уладил.
Ирма сдалась, но не без внутреннего бунта. Она переживала такое тяжелое испытание, и люди должны были делать все возможное, чтобы облегчить его для нее. Насильственное превращение из баловня Бродвея, объекта всех корреспондентов, любимицы обозревателей и цели прожекторов в изгнанницу, почти в арестантку на все эти месяцы! Кто-нибудь когда-нибудь оценит это? Оценит ли ее дочь? По наблюдениям Ирмы за детьми она предположила, что дочь, вероятно, не оценит.
Она подумала нанять пару автомобилей для перевозки половины молочной фермы в Париж. Но нет, это нарушит все договоренности с замечательной мисс Севэрн. Ребенок может поймать микроб на улицах в переполненном городе. Гораздо безопаснее в море, где воздух был полон озоном. И была Рахель, с которой Ирма решила быть вместе, зная, что ей будет трудно, она хотела ограничить себя.
«Другое дело», — сказал Ланни: «Золтан Кертежи должно быть в Париже и, возможно, поможет мне продать картину или две».
«О, Боже!» — воскликнула жена. — «Ты все еще хочешь забавляться этим бизнесом?»
— Немного денег пригодилось бы для Бьюти и меня.
— Я не думаю, что это нужно тебе, Ланни. Нет смысла в твоем беспокойстве заработать деньги, когда они есть у меня. Если у тебя есть что продать, пожалуйста, дай мне это купить!
Они говорили об этом много раз. Робби не мог позволить себе посылать Бьюти обычную тысячу долларов в месяц, Ирма настаивала, чтобы заменить его. Она хотела, чтобы жизнь Бьенвеню шла так же, как раньше. Деньги ничего для неё не значили, она любила, чтобы люди вокруг нее были счастливы. Она пошлет деньги на счет Ланни в Каннах, чтобы потом не думать, не говорить, не вспоминать об этом. Для неё было трудно понять, что ее мужу может на самом деле нравиться зарабатывать несколько тысяч долларов, продавая картины Марселя, или старых мастеров. И еще труднее было для Ланни объяснить, что он иногда хотел бы делать другие вещи, чем только развлекать обожаемую молодую жену!
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ Я духов вызывать могу
IИз окон отеля «Крийон» Ланни Бэдд мог разглядеть довольно большой пласт истории: в начале Первой мировой войны солдаты стояли лагерем на площади де ля Конкорд. В течение войны там над головой летали вражеские самолеты, и по ним велась зенитная стрельба. После перемирия там размещался большой парк трофейных немецких пушек, а первого мая кирасиры саблями разгоняли толпу. В отеле жили и работали несколько сотен американских миротворцев, все они были добры к очень молодому секретарю переводчику и старались просветить его. Беда была только в том, что они так сильно отличались друг от друга, что у Ланни ум за разум заходил и до сих пор не отошёл.
Теперь отель вернулся к своему обычному состоянию частного предприятия, в которое Робби Бэдд горячо верил и которое был готов поддерживать независимо от расходов. В связи с его стесненными обстоятельствами он мог бы вполне найти менее дорогое место, но это означало признать своё поражение и деклассировать себя. Нет, он по-прежнему европейский представитель фирмы Бэдд, так же, как и прежде, ищет крупных сделок и уверен, что в скором времени Европе опять понадобится американское оружие. Выше голову! Сделайте объектом шуток потерю пяти или шести миллионов долларов. Всем известно, что это не с каждым случается, и что вы ещё что-то из себя представляете.
Здесь он уютно устроился в многокомнатном номере, с отдельным помещением для Ланни. Рано утром на столе уже стояли виски с содовой и льдом, а маленькая портативная пишущая машинка и разбросанные бумаги были на другом столе. Ему было за пятьдесят, но выглядел он моложе, чем в Нью-Йорке во время паники. У него были опять румяные щеки и хорошо упитанный внешний вид, слегка дородный, но он все еще бодр и готов завоевывать мир. Он был уже весь в делах, в городе была румынская закупочная комиссия и пара советских агентов. Робби шутил, что подружился с «товарищами». Благодаря помощи Ланни он знал, как «говорить на их языке». Он имел в виду, не то, что он мог говорить по-русски, но что он мог вести переговоры на красном жаргоне.
Ланни рассказал новости о Динглах и Робинах, а Робби, в свою очередь сообщил о семье в Ньюкасле. Глава рода Бэддов в возрасте восьмидесяти трех лет вёл дела удивительным образом, требуя каждую деталь о деятельности компании, он руководил бизнесом по телефону, сидя в своем кабинете. Эстер, мачеха Ланни, чувствовала себя хорошо. «Я действительно думаю, что она стала счастливее после краха», — сказал муж. Он не добавил: «Я сдержал свое обещание и ушёл с рынка». Ланни знал, что он не нарушал обещаний.
Они поговорили об Уолл-стрите, о том, что «маленький бычий рынок» всё-таки возбудил смесь надежды и страха, но в настоящее время считался «нервным возбуждением». Когда яхта Бесси Бэдд начинала свой круиз, рынок был на подъеме, и Робби в письме повторил свою старую формулу: «Не надо недооценивать Америку». Теперь акции снова пошли вниз, бизнес совсем дошел до ручки, выросла безработица, но Робби должен сохранить в себе мужество, вся Америка должна была вытащить себя за волосы. Самой популярной песней на тот момент была: «Счастливые дни снова наста-ли»15.
IIОни обсудили Йоханнеса Робина и его дела, в которых Робби был глубоко заинтересован. Он собирался посетить Берлин в этой поездке в Европу: тонкое изменение в отношениях двух компаньонов, ибо раньше Йоханнес приезжал в Париж, чтобы увидеть Робби. Еврейский спекулянт был на вершине успеха, не потеряв ни капли из своего состояния. Он никогда не повторит ошибку Робби Бэдда, который слишком оптимистично смотрел на этот мир, а Йо-ханнес сделал большую часть своих денег, ожидая неприятностей. Теперь он передал через Ланни, что готов помочь Робби, но руководствуясь одним и тем же разумным пессимизмом.
Они обсудили Йоханнеса Робина и его дела, в которых Робби был глубоко заинтересован. Он собирался посетить Берлин в этой поездке в Европу: тонкое изменение в отношениях двух компаньонов, ибо раньше Йоханнес приезжал в Париж, чтобы увидеть Робби. Еврейский спекулянт был на вершине успеха, не потеряв ни капли из своего состояния. Он никогда не повторит ошибку Робби Бэдда, который слишком оптимистично смотрел на этот мир, а Йо-ханнес сделал большую часть своих денег, ожидая неприятностей. Теперь он передал через Ланни, что готов помочь Робби, но руководствуясь одним и тем же разумным пессимизмом.
«Он славный малый», — заявил Робби на английский манер. Он, конечно, понимал, что его старый компаньон не сможет повредить ему, хотя бы, потому что Ганси и Бесс сделали их родственниками. Кроме того, Йоханнес был одним из тех евреев, которые желают общаться с гоями и готовы щедро платить за это.
Ведя длинные разговоры с финансистом на борту яхты, Ланни мог рассказать, что было у того в голове. Тот считал, что Германия приближается к своему концу. Она не в состоянии больше платить репарации, даже если бы хотела. Налоги достигли своих пределов, иностранный кредит иссяк, и Йоханнес считал, что у Германии нет шансов избежать нового витка инфляции. Правительство некомпетентно, и с ним очень дорого иметь дело, это, конечно, был вежливый намек на коррупцию, но финансист предпочитал придерживаться своей терминологии. Выборы были назначены на конец лета, и это будет жестокой кампанией. Рано или поздно различные фракции дойдут до боя, и это не улучшит финансовую ситуацию. Йоханнес свёртывал паруса и готовился к непогоде. Он выводил некоторые свои активы из страны. Те, что он держал в Германии, были в основном в отраслях, которые производили продукцию на экспорт.
Ланни рассказал отцу о молодых Робинах и нынешнем состоянии их политических болезней. Судьба сыграла странную шутку с бизнес ассоциацией, известной как «Робин и Робби». Выигрыш участника Робина был хуже, чем у участника Робби: в составе Робинов были два красных и два розовых, в то время как у Робби был только один красный и один розовый, но он видел их не очень часто. Тактичный Робин никогда не упоминал, что инфекция пришла со стороны Робби. Йоханнес знал, как его коллега ненавидел и презирал Джесса Блэклесса, человека, который посеял революцию в умы Ланни, а затем Ганси и Фредди, соблазнив их чувствительные, идеалистические чувства, уведя их от идеалов своих отцов.
Робби хотел узнать об Ирме, и, как она и Ланни поладили. Для него это было очень важно. Отец узнал в октябре прошлого года, что удобно иметь за спиной состояние Барнсов. Он надеялся, что Ланни не собирается лишаться этих преимуществ. Ланни сообщил, что он и Ирма ладили лучше, чем такие же молодые пары, которых он знал. Ирма хотела многого, и большинство из того, что интересовало его, для неё ничего не значило, но они были влюблены друг в друга, и они нашли в ребенке источник удовлетворения. Робби заметил, что трудно получить все, что хотел от брака, но можно примириться со многим, когда с браком приходит большое состояние. Ланни подумал, что это не самый благородный взгляд на святые узы супружества, но все, что он сказал, было: «Не волнуйся, мы разберемся».
IIIОдна из целей Робби было увидеть Захарова. Новая Англоаравийская нефтяная компания сумела пережить панику, но Робби и его соратникам дома нужны были деньги, и им было необходимо найти покупателя на свои акции. Несомненно, старый паук знал все об их тяжелом положении, но Робби делал хорошую мину при плохой игре. Как обычно, он спросил, хотел ли его сын пойти вместе с ним, и, как обычно, сын «ни за что не пропустил бы этот визит». Он никогда не откажется от возможности помочь отцу в его отношениях с ушедшим в отставку оружейным королем Европы.
Робби позвонил старику домой и узнал, что тот был в своем поместье, Шато де Балэнкур в департаменте Сена и Уаза, недалеко от Парижа. Робби направил телеграмму, и получил приглашение на следующий день. Он заказал автомобиль через отель. Они доехали до усадьбы, которая когда-то принадлежала королю Бельгии Леопольду. Теперь в Европе появился новый вид королей, и одним из них был бывший пожарный из Константинополя. Привратник открыл для них ворота, и они покатили по усаженной деревьями аллее, и около дверей были приняты слугой из Восточной Индии в национальном костюме. Все слуги были индусами. Престарелый король хотел тишины и тайны. И один из способов обеспечить это, было иметь в качестве слуг муравьев, которые понимали только несколько простых команд. Одна из замужних дочерей Захарова жила вместе с ним, и больше никто не посещал короля за исключением тех, кого король приглашал.
Посетители были сопровождены в гостиную, обставленную в расточительном французском стиле. На стенах были картины, в своё время Ланни приглашали посмотреть их, так что теперь он воспользовался случаем. Через непродолжительное время появился хозяин. Его согнутые плечи, казалось, согнулись ещё больше, чем когда Ланни наблюдал его в нательной рубахе, когда тот жег свои частные бумаги в гостиной своего парижского дома и устроил пожар в трубе. Теперь он носил вышитую темно-бордовую домашнюю куртку, и его седые усы и бородка были аккуратно подстрижены. Он стал почти полностью лысым.
«Ну, итак, мой мальчик?» — спросил он Ланни.
Тридцатилетний Ланни чувствовал себя вполне взрослым, но понял, что не сможет произвести впечатление взрослого на того, кто был на девятом десятке. «Я посмотрел ваши картины», — сказал он. — «У вас прекрасный Энгр».
— Да, но я смотрю на него много лет.
— Картины должны быть, как старые друзья, сэр Бэзиль.
— Большинство моих старых друзей ушли, и младшие заняты своими делами. Они-то мне и рассказали, как вы устроили свою судьбу.
Это был намек на Ирму, и не совсем деликатный. Но Ланни знал, что этот старик был помешан на деньгах. Герцогиня, его подруга, пыталась тактично вылечить его от этого дефекта, но без успеха. Ланни не удивился, когда Захаров добавил: «Ведь Вы больше не будете иметь дело с картинами, Ну?»
Ланни улыбнулся и ответил: «Я получаю много удовольствия от этого».
На выходе Робби отметил это замечание старика, сказав, что если Захаров знал, что за спиной Ланни состояние Барнсов, то можно ожидать более высоких цен за акции Новой Англо-аравийской нефтяной компании!
Они уселись, был подан чай, Робби принесли виски с содовой. В ходе встречи собеседники обсудили состояние дел в Европе и Америке, и Ланни внимательно их слушал, как он всегда делал. Тот, кто находил удовольствие в покупке и продаже картин старых мастеров, мог бы поучиться приёмам, которые здесь применялись. Командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона был вежлив и учтив, с легким порицанием, как если бы он говорил: «Я очень старый человек, и было бы не справедливо, если вы этим воспользуетесь». Его мягкий голос ласкал вас, его улыбка искала вашего расположения, но в то же время его голубые глаза смотрели с опаской.
Его называли «Загадкой Европы», и, несомненно, во всех его делах в области политики и финансов было много загадок. Но Ланни больше не видел каких-либо тайн в нём, как личности. Старый плутократ выбился наверх методами, которые сейчас не хотел вспоминать. Он интриговал и угрожал, подкупал и обманывал, давал обещания и нарушал их. Тайными интригами и нахальными методами он захватил в собственность те великие учреждения, в которых нуждались различные страны Европы, чтобы вести свои войны. Но в то же время он оставался в душе греческим крестьянином, жившим среди жестоких угнетателей турок. Он боялся тысячи вещей: своих собственных воспоминаний, людей, которым помешал и разорил, ябедников, шантажистов, убийц, красных и прежде всего, тех, кому он помог создать Европу. Человек, который хотел продавать вооружения, который хотел, чтобы все народы мира тратили свои доходы на вооружения. Но который не хотел, чтобы вооружения были пущены в ход, по крайней мере, там, где он мог бы их услышать! Необъяснимо стрельба продолжалась, Европа, казалось, катилась от плохого к худшему, и разговор Захарова показал, что он не доверял никому во власти и не имел никаких надежд.
Озлобленный, грустный старик, он чувствовал, что его силы уходят, и прятался от опасностей. Он скоро уйдет. Беспокоило ли его, куда он уйдёт? Или что станет с его имуществом? Он оплакивал свою любимую испанскую герцогиню, носившую много имен. Видел ли он возможность воссоединения с ней? У Ланни было, что сказать ему по этому вопросу, но он должен был ждать, пока два коммерсанта завершат поединок умов.
IVЭто был Робби Бэдд, кто искал этой встречи, и кто мог бы сказать, зачем она ему была нужна. Захаров, ожидалось, будет серьезно заинтересован в рассказе Робби о состоянии Уолл-стрита и великого американского финансового мира. Посетитель был оптимистичен и уверен, что тучи скоро рассеются. Ланни знал, что его отец искренне верил в это. Но поверит ли Захаров в искреннюю веру отца? Нет, грек думал, что продавец Робби играл в оптимиста. Потенциальный покупатель Захаров был пессимистом.