Геллан посмотрел на меня, как на чудовище. Ну да, видать, напряженно думал о струнах и шапках. Я хихикнула.
- Найти индивидуальный подход, чтобы работали хорошо. Так понятнее?
Смешок. Это Мила хихикнула. Геллан лишь кивнул:
- Намного понятнее. Дальше пешком. Посмотрим, что можно сделать с индивидуальным подходом к... строителям.
Последние слова он выделил жирно, как Лина Александровна подчёркивала красной пастой в сочинениях мои маразмы. Ну ладно. Переживем.
С коня я спрыгнула самостоятельно, не дожидаясь помощи от златокудрого профессора. Огляделась вокруг. Местность неровная, каменистая. Чувствуется, что горы рядом. Сплошь какие-то валуны, острые камни из земли торчат. Непонятно, как тут вообще можно строить...
Мила с Гелланом о чем-то переговаривались тихо за спиной. Прислушиваться я не стала, пошла вперёд, огибая каменные зубья и гигантские валуны, что разлеглись боровами на пути. Оказалось, что это что-то типа забора своеобразного: как только я миновала ощерившееся препятствие, в мягкой впадине как раз ровное место показалось с домиком полудостроенным. Туда-то я и сунула нос, оторвал бы мне его кто-нибудь, что ли...
Я подошла к этим катяшкам, по кругу выложенным. Строение мне по грудь приблизительно. И заглянула внутрь. Да.
Не знаю, визжала ли я в своей жизни так. Аж у самой уши заложило. Ругалась ли я так громко и выразительно когда-нибудь? Не уверена. Но мчалась оттуда с такой скоростью и так легко перепрыгивая барьеры из острых камней, что Вася-Петя - физкультурник наш, уже мною разок упомянутый - проглотил бы свой свисток от удивления. Ну, или подавился бы им - факт.
Соображала я плохо, глаза вразлёт. Когда с силой во что-то врезалась, даже не сообразила, что это Геллан: драться начала, борясь не на жизнь, а насмерть. Но ему ж по фиг, как вы понимаете, быстро руки мои обездвижил, почти бережно, как умалишенной.
- Дара. Дара. - спокойный, как удав. Но именно это в чувство меня немного привело.
- Т-там пауки. Огромные! ПАУКИ-и-и-и! - завыла я, прихлёбывая слова, как горячий чай: обжигаясь и отплёвываясь, задыхаясь и мотая головой. Я б и руками себе помогла, но Геллан держал меня за запястья и махать не давал.
- Это ткачики. Успокойся.
- Какие, на хрен, ткачики! Паучищи! С меня ростом! Ржавые бочки на мохнатых лапах!
Мила подозрительно хрюкнула и уткнулась Геллану в бок. Как я давеча возле разноносых сорокош. Я повела выпученными глазами в сторону Милы. Она беззвучно тряслась. И всем было понятно, что не от страха. Это меня остудило.
- Ладно. Руки отпусти. - скомандовала я и мотнула головой так, что коса хлестнула не пойми куда, но по этой сладкой парочке - братцу и сестрице.
Геллан тут же разжал пальцы.
- А теперь прекратили ржать и объяснили.
- Ткачики - строители. Это они делают дома. Если совсем просто, ткачики пережёвывают мейхон и выплёвывают его. Сам по себе мейхон - каменная порода, руда бесполезная. Не смешивается ни с водой, ни с другими жидкостями, не поддаётся колдовству. Только слюна ткачиков связывает частицы и превращает в прочный строительный материал.
- Они что, жрут его? - недоверчиво спросила я и покосилась в сторону камней.
- Нет. - Геллан улыбался. Вот же лучезарный, блин. - Они питаются живностью, плотоядные. А это... их работа. Мы одомашниваем ткачиков, как диких коров, например. Или лошадей. Полностью в неволе, как коровы, например, они жить не могут. Бродят по горам, питаются. Им нужна живая пища, и не так-то просто ловить такое количество зверьков и мух, сколько они сжирают за день.
- Что за блажь жевать этот ваш мейхон. Какой им с этого прок?
- Часть слюны с мейхоном они заглатывают. Без этого пища не переваривается. Приятное с полезным. - Геллан пожал плечами. - Кроме того, им нравится строить. В горах лепят норы, где зимуют и спят до весны. Меданы нащупали связь с ткачиками и направляют их страсть, насколько могут, в нужное русло. Ткачики... добряки...
- Ничёсе добряки, - пробормотала я, вздрогнув. - Надеюсь, людей эти плотоядные гады не употребляют?
- Н-н-нет, - тихо сказала Мила. Блин, да она вся светилась прям. Улыбка, щёки розовые, зубы сверкают. - Д-добрые, л-ласковые.
- К сожалению, слушаются не так хорошо, как хотелось бы, трусливы, пугаются и сбегают. И дохнут, как бучки-однодневки.
- Вот зараза, - огорчилась я. - А я визжала, как сирена. Небось разбежались.
Геллан опять посмотрел на меня, как на тяжелобольную.
- Ты не понимаешь или ещё не привыкла?
Мне опять захотелось двинуть его под коленку. Или ещё куда. Не думала ни разу, что такая драчливая.
Мила осторожно взяла меня за руку, пока я сверлила глазами в её братце пулевые отверстия. Пришлось оторваться от этого важного занятия и посмотреть, чего она хочет. Мила указывала другой рукой на каменную гряду. Я обернулась.
Блин. Они стояли там, целых три штуки. Выглядывали застенчиво одним глазом из-за валунов. Как вам сказать?.. Вот представьте громадных пауков какого-то ржаво-коричневого цвета. Со жвалами там, мохнатыми членистыми лапами, гладким круглым брюшком размером с шар земной, блестящим, как сталь, и огромными круглыми глазами. На вид - страшно и отталкивающе. А если присмотреться - глаза какие-то... любопытные, как у малышей, - во!
Я так и не поняла, как побрела к камням. Будто под гипнозом. Не помнила ни про Геллана, ни про Милу. Только эти глаза малышовские. И... что-то такое заворочалось внутри, мягкое, доброе, навроде щекотки. Убейте меня - не пойму как, - но я протянула руку и погладила одну огромную башку прямо возле глаза!
Щекотка разлилась по телу сильнее, в голове закрутились шарики пуховые. Я прикрыла глаза и увидела три ярко-оранжевые верёвки. Я чувствовала их и... понимала, что ли...
Меня проняло так, что слёзы брызнули прямо из-под ресниц. Верёвки двигались, пока не встали рядом друг с другом. С трудом разлепила глаза: так и есть, стоят три огромных ткачика, как на линейке возле школы.
- Ну, и что мы здесь стоим? - спросила я лишь бы что-то сказать. - Работать будем или глазки друг другу строить?
Вот чёрт. Они застучали жвалами, а если бы могли, наверное, головой закивали. Затем развернулись и помчались к дому недостроенному. Я поволоклась следом.
Я поняла, почему дома лепились абы где. Ткачики неподалёку от домика находили мейхон - нюхом, видать, чувствовали, ковыряли, как бульдозеры, кратер. Набивали рот (или что там у них) этой коричнево-рыжей дрянью, затем, похрустывая, жевали и поплёвывали. Так вырастали эти кособочные сморчки-здания. Вот интересно: как они стену и замок отбабахали? Я б не сказала, что замок кривой или забор до небес косой. Но об этом можно потом Геллана расспросить.
- Они её слушаются, да, Геллан? Эти ленивые твари её понимают?..
Оказывается, разноцветные меданы тут как тут. Оттанцевали. Откуда и как появились - непонятно. Мы-то на лошадях, а они как?.. Видать, на мётлах прилетели, хотя веников вокруг не видно. И опять этот дурацкий разговор обо мне не со мной.
- Эй, вы, курицы крашеные! Меня зовут Дара. И если хотите о чём-то спросить, спрашивайте. Я разговаривать умею не хуже Геллана. А может, даже лучше.
- Эт какие-такие курицы?! - встрепенулись тётки. - Эт какие-такие крашеные?!
И тут я вспомнила любимый папин фильм про любовь и голубей:
" - Ах ты, сучка крашена!
- Почему же крашеная, это мой натуральный цвет!"
Я ржала до слёз, с наслаждением, громко-громко, упиваясь слабым эхом. Геллан сдавленно кашлял. Мила тряслась сзади, уткнувшись в мою спину. Тётки поначалу злились и вращали глазами, а потом, заразившись, начали хохотать. Такие они красивые, когда смеются...
- Не крашеные мы, - отдуваясь, простонала Ивайя.
- Это... наш... натуральный цвет! - прорыдала Бирюзовая.
Вот заразы, и они в мозгах ковыряются! Что с ведьм возьмёшь?..
- Ладно, принято. Это все ткачики? - поинтересовалась я.
Меданы скисли.
- Да нет. Ещё парочка немного дальше трудится. И ещё четверо иногда забегают. Один уже болен.
Я кивнула и задумалась. Кое-что влезло мне в башку. Нужно проверить теорию. А вдруг у меня получится?..
Глава 19
Спасение ткачика. Геллан
Она всё же воин. Не пасует, не сдаётся, быстро встаёт на ноги, если падает. Готова дать отпор и возглавить войско. Интересно, появись она во времена властвования Пора... Смогла бы устоять и не превратиться просто в слабую девочку, напуганную до смерти?..
Он крепко сжимает челюсти. Лучше не думать об этом мерзком гайдане. Не надо дразнить Обирайну. Пора нет, а последствия его жизни ещё долго будут бродить бесплотными тенями по этим землям.
Он смотрит, как она расхаживает возле ткачиков, прикидывает что-то, хмурится, настраивается. Ему не хочется влезать, хотя чувствует её намного лучше и любопытно послушать, какие мысли выстраиваются в этой голове, но сейчас не надо мешать, вмешиваться, сбивать... Она и так уже понимает, что мысли здесь - нечто общее, если звучат чётко, эмоционально, громко...
К двум другим ткачикам ноги понесли Дару сами. Толпа почти неслышно двинулась вслед. Он, Мила, меданы. Яркие головы недоверчиво покачиваются, ведьмы переглядываются, но не решаются именно сейчас спорить и кричать. Идут, как привязанные. Он почувствовал приближение Иранны. Не спешит, как всегда. И не опоздает, как обычно.
Ну, конечно, Дара нашла их. Эти немного поменьше, работают вяло, без конца застывают, приподнимаются и дирижируют двумя мохнатыми лапами.
Дара остановилась, прикрыла глаза. Геллан почувствовал, как поднимается изнутри возбуждение. Острое, меняющее краски мира, словно зрение перестаёт принадлежать тебе и, срывая одежды, показывает настоящую суть, сердцевину истины, заваленную до этого буреломом, сухой травой, ненужными предметами.
Вот оно, то самое, о чем рассказывается в легендах. В словах витиеватых и старых, как ароматный бальзам, пылящийся глубоко в лабиринтах замка, живёт нечто древнее, могучее, но утратившее первоначальный смысл. Полуистлевшая быль, ставшая сказкой для детишек.
А правда - всегда рядом. Неожиданная, как удар из-за угла. Как девчонка-чужачка, упавшая с неба, чтобы оживить легенды.
- Удивительно, да? - это Иранна. Говорит так тихо, что другие не слышат. Только он может уловить этот невесомый шёпот. - Даже у сайн-фуналий нет такой силы. Где они, те ткачики, что возводили замки на Зеоссе? Вымерли или живы?
- Живы. - ответил он ей мысленно. - Это мы потеряли силу. Не понимаем и не знаем, кто эти мохноногие страшилы с глазами детей. А она знает.
- Я всегда гордилась тобой, мой мальчик.
От Иранниной редкой похвалы всегда жарко, но сейчас ему недосуг самолюбоваться.
Ткачики. Добрые, но не всегда послушные дети, ваяющие домики по своему желанию, капризу, настроению. Подталкиваемые меданами, никогда не слушаются настолько, чтобы стать по-настоящему ручными.
Толпа, вздрогнув, ломается. Дара срывается с места и, спотыкаясь о камни, летит, куда ведёт её зов. Он уверен в этом: девчонка прислушивается сама к себе, смотрит в пространство, а не под ноги, а потому спотыкается.
"Осторожно!" - хочет предупредить он, но вместо слов устремляется вслед, огибая оторопевших медан. Такое впечатление, что эти скандальные стервы, вечно готовые к боевым действиям, напуганы или растеряны.
Редкие деревья, уцепившиеся за камни, изогнутые под причудливыми углами, постепенно отвоёвывают территорию, становятся гуще. Стволы - ровнее, тень - глубже. Она летит напролом, вскрикивают птицы, из-под ног разлетаются писклики и мелкие зверьки.
- Это здесь! - вскрикивает она и указывает рукой на скопление гладких валунов, поселившихся, будто не к месту, прямо в окружении галатий, что спустили тонкие ветви до земли и пошли кольцами по кругу, поджидая, пока кто-нибудь не кинется в их объятья.
Он успевает схватить её за талию почти на самой границе живой ловушки.
- Пусти! - брыкается она, но с ним ей не сладить. - Пусти, чурбан бездушный! Он умирает!
- Если я тебя отпущу, умрёшь ты.
Она затихает, но дышит тяжело, по инерции ещё взмахивая руками. Он осторожно опускает её на землю, придерживая на всякий случай, хотя чувствует: Дара не бросится очертя голову, послушается.
- Смотри. - он приседает, поднимает с земли камешек и бросает в гущу тонких колец, которые мгновенно покрываются острыми длинными шипами и кровожадно смыкают кольца-челюсти. Клац! Каменная крошка летит вверх, галатии недовольно ворчат и, спрятав шипы, замирают, ожидая жертвы повкуснее.
Она оборачивается. Глаза круглые.
- Мне надо туда, - бормочет, а лицо становится беспомощным, как у ребёнка.
- Сейчас, не торопись. - говорит спокойно, прислушиваясь к лесу. Кто-то должен был пойти за ними вслед. Так и есть.
- Что за манера бежать куда глаза глядят. - задыхаясь, сердито говорит Иранна. - Кому-то уже давно не пятнадцать лет.
- Ты умеешь передвигаться быстро. - почти одними губами говорит он.
- Ну да. И тюкнуть медан в темя самолюбия, заставив усомниться в собственной исключительности? И потом, ты петлял по воздуху среди деревьев?
Она злится, это на неё не похоже. Мысли скачут неровно, словно задыхаясь.
- Я не умею петлять, ты знаешь.
- Ты не хочешь. - в который раз упрямо говорит муйба и захлопывает доступ к своим мыслям.
Бирюзовая Ума, ярко-желтая Аттита и алая Ивайя уже рядом. Этого хватит.
- Ей нужно туда, за барьер галатий. Я так понимаю, за валунами залёг больной ткачик.
Дара кивнула. Кивнули меданы. Иранна повела глазами, утирая платком пот с мраморного лба. Мила стояла в сторонке, старательно рассматривая что-то под ногами.
- Поможем?
- Легко, - азартно оскалила зубы Ивайя. - Ты руководи, властитель.
Геллан кивнул, взял Дару за руку, заставил развернуться и посмотрел девчонке в глаза.
- Мы тебя перенесём. Ты не бойся, ладно? Стой ровно и не пытайся прыгнуть, сделать шаг, дёрнуться. Несколько секунд - и ты окажешься там, за валунами.
Дара нахмурила брови, но спрашивать ни о чем не стала, посмотрела только в его глаза не мигая.
- Вот и хорошо, молодец. - тихо сказал он, с трудом оторвавшись от этого пристального взгляда. Она верила, а больше ничего и не надо.
Он развернул Дару спиной. Встал точно за ней. По правую сторону скользнули Ивайя и Аттита, по левую - Ума.
- Мила, нам нужна твоя помощь, - жестко приказала Иранна. - Хватит под ноги глазеть. Встань рядом с Умой.
Мила посмотрела на полукруг и нерешительно тряхнула кудряшками.
- Я-я-я... н-н-н-е...
- Встань! - после такого окрика затихали даже самые буйные ученики и пригибалась трава под ногами. Геллан почувствовал, как по лопаткам потёк пот. Бедная Мила.
Сестра поспешно встала рядом с Умой. Иранна стояла в стороне. Напряженная, как хлыст, способный ударить.
- Готовы?
Меданы возбуждённо засопели в ответ, Мила стояла с красными щеками. Ещё немного - и она расплачется от отчаяния. Шаракан.
- Мила, раскрой ладони. Так, как и все, не бойся. Только раскрой ладони. - скомандовал он спокойно и мягко, но голос звучал глубоко, уверенно, сильно. Под ногами завибрировала земля.
- Руки опущены, пальцы расслаблены, ладони вверх.
Они повиновались этому голосу беспрекословно, без сомнений, синхронно. Даже ведьмы, которых не нужно было учить. Земля задрожала сильнее.
- А теперь поднимаем ладони. Медленно, плавно, мягко. Чувствуй, как воздух пружинит. Так, будто стал он текучим маслом.
Мила задрожала вслед за вибрацией земли под ногами, пылала факелом, но уже не сомневалась в своих силах, очарованная мощной энергией в голосе брата. Прикрыла глаза. Он почувствовал ровный поток со всех сторон. Получилось.
Вслед за движением пяти пар рук Дара поднялась в воздух. Миг - и она скрылась за валунами. Пять пар ладоней мягко опустились вниз. Синхронно, отточенно, словно они всю жизнь вместе занимались этим.
Мила ошарашенно хлопала глазами. Иранна прятала торжество под опущенными ресницами. Меданы широко улыбались и прищёлкивали пальцами.
- Дара. - голос тот же: глубокий, как пропасть, спокойный, как утренняя озёрная гладь. Властный, но не приказывающий.
Из-за валунов показалась Дарина голова. Волосы растрепались, лицо сияет.
- Всё в порядке. Спасибо!
Она на время исчезла, потом снова появилась, всё ещё улыбаясь, но уже как-то измученно. Брови страдальчески сведены, под глазами появились тёмные полутени.
- Он жив, и мы можем ему помочь. Заберите меня отсюда.
В этот раз командовать не пришлось. Дара стояла спокойно и теперь видела, как скользили, лаская воздух, вверх, а затем вниз десять ладоней.
- Офигеть! - выдохнула она приземлившись.
Меданы осклабились. Поняли, что ими восторгаются. Но Дара уже не стояла, металась среди деревьев, спотыкаясь и что-то бормоча. Затем резко остановилась и обернулась.
- Помогите мне. Они где-то здесь, эти желтые цветы. Ну... такие мелкие, на бледно-зеленых стеблях... Горькие...
Она махала руками, пытаясь объяснить, но меданы только глазами хлопали: не меданское это дело - цветы собирать по лесам. На это есть дети, муйбы и деревуны.
- Бестолочи меданские, - вздохнула Иранна. - Всё из головушек вылетело, как только выросли. Вам бы только прелестями трясти да зубы скалить. Пошли, кажется, я знаю, что нужно.
Среди деревьев замелькала её широкая складчатая юбка и белый платок-шапочка. Дара ринулась вслед, за нею - все остальные. Впереди замаячила поляна. Иранна внимательно осмотрела кусты, затем показала плотные стебли с бледно-желтыми мелкими цветочками метёлкой.
- Она! На полынь похожа!
- Горчушка, - сказала Иранна, но Дара уже не слушала, пыталась нарвать травы, но плотные стебли не хотели расставаться с зарослями.
Геллан достал нож.
- Руки поранишь. Я сам.
Он нарезал целую охапку длинных, резко пахнущих горечью стеблей с мелкими листьями и цветами.