– Знаю, – угрюмо согласился Резунов. – Но как иначе получить признание? В конце концов все же выяснилось и их отпустили.
– А если бы случайно их группы крови совпали? Их приговорили бы к пожизненному?
– Я вас не совсем понимаю, Казбек Измайлович, – не выдержал полковник. – Вы действительно считаете, что нужно жалеть этих садистов, маньяков, убийц, а не их жертвы?
– Нет, конечно. Я очень сочувствую жертвам и их родственникам, но считаю, что в интересах общества необходимо более детальное изучение всех этих преступлений и прежде всего самих преступников. Вы знаете, я поспорил с одним своим коллегой, когда арестовали небезызвестного Салмана Радуева. Я был убежден, что он не протянет долго, а мой коллега считал, что как раз наоборот, будет сделано все, чтобы он продержался как можно дольше, в назидание другим. Но я оказался прав. Радуев довольно быстро умер в заключении.
– А вы почему молчите? – обратился Резунов к Дронго.
– Я понимаю мотивы Казбека Измайловича, которому важно выяснить более глубоко и тщательно детали и сбои человеческой психики. Но, учитывая мой опыт в расследованиях опасных преступлений, когда не всегда сталкиваешься с лучшими образцами человеческой породы, я понимаю и ваши аргументы.
Я был в Беслане во время трагедии и видел своими глазами кладбище, где похоронены погибшие дети. Говорят, что всех нападавших уничтожили, за исключением одного, которого удалось арестовать. Возможно, и так. Это были не маньяки, не садисты, не психопаты, имеющие какие-то отклонения. Не знаю, смогли бы они выжить в тюрьме, если бы их удалось взять живыми. Боюсь, что родители штурмом взяли бы тюрьму и разорвали бы всех на куски. Ведь погибло столько детей. Я до сих пор считаю, что виноваты обе стороны. Безусловно, те, кто планировал захват школы и минировал зал. Но виноваты и те, кто принимал решение о бездарном штурме, в ходе которого оказалось столько жертв.
– Вы не ответили на мой вопрос, – упрямо настаивал Резунов. – Что делать с теми, кого некоторые врачи считают психопатами, а общество – патологическими убийцами?
– Легче всего ответить, что их нужно уничтожать, – задумчиво произнес Дронго. – Но, может, прав и Казбек Измайлович. Их нужно изучать, чтобы постараться хотя бы понять логику и мотивацию их поступков. Иначе мы всегда будем опаздывать. Находить трупы женщин и детей, искать возможных преступников, ловить их, отправлять в тюрьму на пожизненное заключение и считать свою миссию успешно завершенной, до того момента, пока не появится новый преступник.
Резунов пожал плечами, видимо, ответ его все-таки не устроил.
Уже ночью, когда они легли спать и выключили свет, Казбек Измайлович неожиданно спросил Дронго:
– Вы не спите?
– Нет, – открыл тот глаза.
– Можно задать вам один вопрос?
– Конечно.
– Что движет вами во время ваших расследований? Только откровенно. Что это – гимнастика для ума, азарт охотника, пытающегося загнать жертву, чувство профессионала, хорошо исполняющего свою работу? Или вы верите в некую миссию?
– Не верю, – ответил Дронго. – И сам часто задаю себе этот вопрос. Чувство справедливости, возможно, но только не охотничий азарт. Был один английский король, который сказал, что он «в ответе за всю красоту этого мира». Может, это называется как-то иначе, не знаю. Но я верю, что своими расследованиями помогаю многим людям – кроме, конечно, самих преступников.
– Чувство справедливости, – удовлетворенно проговорил Гуртуев, – хорошее чувство. А вам спасибо, что откровенно ответили на мой вопрос.
– Изучаете мой психотип? – улыбнулся Дронго. – Собираете мозаику моего характера по имени, фамилии, отчеству, дате рождения и чертам характера.
– Немного. Но это только возможный исходный материал. Конечно, больше всего на вас повлияла ваша профессия. Нельзя столько лет заниматься расследованиями тяжких преступлений и остаться прежним человеком. Вы, очевидно, изменились за последние годы. И изменились достаточно кардинально.
– В лучшую или худшую сторону? – заинтересованно спросил Дронго.
– Просто изменились. Стали мудрее, опытнее. Но наверняка жестче…
– Скорее стал мизантропом, – заметил Дронго, – чувствую, что перестаю любить людей. Когда знаешь слишком много об их недостатках, трудно любить все человечество, а иногда даже его отдельных представителей.
– Неправда, – возразил Гуртуев. – Конечно, вы не романтик и не мечтатель, иначе просто нельзя. Вы – прагматик, достаточно эгоцентричный, рациональный, где-то циничный, я бы даже сказал, жесткий скептик. Я слышал, что у вас есть семья, но вы живете один, а они где-то за границей. Извините, что задаю такие личные вопросы. Это тоже правда?
– Да, боюсь подставлять их под свои расследования. Если они будут рядом, я стану слишком зависим от различного рода внешних обстоятельств.
– Не только поэтому. Вам просто удобнее одному. Одиночество – ваш путь. Не потому, что у вас нет напарников и друзей. И не потому, что вы не любите свою семью. Одиночество – это путь самых мудрых, понимающих все несовершенство нашего мира и несовершенство человеческой породы. Вы, как никто другой в этом мире, умеете замечать недостатки, ошибки и промахи обычных людей. Но не прощаете и не принимаете их, уже даже не осуждаете. За годы расследований вы выработали свой особый взгляд. Хорошо чувствуете людей и понимаете мотивы их поступков. А это почти взгляд дьявола. Простите, что так говорю.
– Странно. Много лет назад мне сказали, что я сражаюсь на стороне Бога, – тихо проговорил Дронго.
– Так и есть, – ответил Гуртуев так эмоционально, что даже приподнялся. – Конечно, вы сражаетесь на стороне Бога, ведь вы выступаете в защиту обычных людей против преступников. Но я сказал не про ваши расследования, а про ваш взгляд. Не забывайте, что Дьявол – это всего лишь падший Ангел. А значит, тоже творение Создателя. Я объясню свои слова. Взгляд Бога – это всепрощающий взгляд. Для этого нужно иметь невероятный запас доброты, терпения и сочувствия к людям. А взгляд Дьявола – всепонимающий, но не прощающий. Для того чтобы понимать, необходимо четко осознавать несовершенства человеческой натуры как таковой. Мы в основном оперируем терминами «материнский» и «отцовский» взгляд, хотя название не суть важно. Например, у нашего друга полковника Резунова явно «отцовский взгляд» на проблему, а не «материнский», что естественно для людей вашей профессии.
– Никогда об этом не думал, – признался Дронго. – Чем они отличаются?
– Могу привести типичный пример. Ребенок залез в шкаф и съел варенье без разрешения матери. Мудрая мать понимает, что ребенок поступил неправильно. Она отчитает его, но мягко, беззлобно и объяснит, что так нельзя поступать. Ведь, по большому счету, это варенье она сварила для него. А у матери, имеющей «отцовский взгляд» или воспитывающей ребенка без мужа, несколько иной подход. Она не просто отчитает, но и накажет ребенка, чтобы он точно знал, что так поступать нельзя. Но его уже поругали, это и есть наказание. А конкретно наказывая ребенка, вы как бы наказываете его авансом, на будущее. Чтобы он помнил о страхе подобного наказания и не нарушал больше ваших установок. Это может озлобить ребенка, особенно если наказание превышает разумные пределы. Он ведь подсознательно чувствует, что его проступок не тянет на подобную «кару». Но мать считает, что именно так правильнее воспитывать ребенка. Вот и выходит, что более мудрая мать смотрит на проблему глазами Бога, все понимая и прощая, а другая, с «отцовским взглядом», полагает, что за каждый проступок должно следовать наказание. По человеческой логике все правильно. Но это логика Дьявола. «Возлюби ближнего своего, – сказано почти во всех религиях. – Умей прощать…»
– Или «подставь другую щеку», – закончил Дронго. – В таком случае, вы абсолютно правы. У меня тоже «отцовский взгляд» на эти проблемы, как и у полковника Резунова. Я тоже считаю кару неизбежной платой за любое преступление.
– И еще, – добавил Гуртуев, – не забывайте, что каждое новое расследование делает вас более жестким и циничным, чем раньше. Это ведь тоже своеобразный «эффект бумеранга». Чем больше вы одерживаете побед, тем сложнее вам существовать в этом обществе. Победы оборачиваются проблемами, и это может сказаться на ваших отношениях с людьми в будущем.
– Вам не понравилось, как я разговаривал с Салимовым, – догадался Дронго.
– Мне не понравилось, что вы не сказали ему, кто вы такой.
– Поэтому вы уточнили, не проявил ли я скромность?
– Да. И вы обратили внимание на мой вопрос. Но это не потому, что вы считаете себя лучшим профессионалом, чем он, вам просто вообще не хотелось говорить на эту тему. Такое иногда случается с настоящими профессионалами.
Они надолго замолчали. Наконец Гуртуев не выдержал и спросил:
– Надеюсь, вы на меня не обиделись? Хотя, судя по вашему психотипу, вы не тот человек, который может обидеться на подобный анализ своего характера. Вы слишком независимый и достаточно умный человек.
– Да. И вы обратили внимание на мой вопрос. Но это не потому, что вы считаете себя лучшим профессионалом, чем он, вам просто вообще не хотелось говорить на эту тему. Такое иногда случается с настоящими профессионалами.
Они надолго замолчали. Наконец Гуртуев не выдержал и спросил:
– Надеюсь, вы на меня не обиделись? Хотя, судя по вашему психотипу, вы не тот человек, который может обидеться на подобный анализ своего характера. Вы слишком независимый и достаточно умный человек.
– Конечно, не обиделся, – отозвался Дронго. – Я просто подумал, что вы правы. Нужно принять ваши слова к сведению и постараться немного измениться. В лучшую сторону, разумеется.
– Никто не знает, что для вас лучшая или худшая сторона, – убежденно проговорил Гуртуев, поворачиваясь лицом к стене. – Вы ведь сыщик, а не балетный критик. Каждому свое, как говорили древние.
Через некоторое время он захрапел, а Дронго еще долго лежал, даже не пытаясь заснуть.
Глава 12
Осенью девяносто третьего года Андрей Андреевич умер. В последние месяцы, понимая, что конец близок, он тем не менее находил в себе силы шутить и даже улыбаться, когда к нему приходили Вениамин или Полина. В один из дней она принесла ему своего сына, и Андрей Андреевич, счастливо улыбнувшись, назвал его своим внуком. Его дочь из Таллина не могла приехать, так как именно в это время пыталась получить эстонское гражданство, а вторая, с которой Вениамин познакомился в Киргизии, приезжала летом со своей уже взрослой дочерью. Они немного побыли с отцом и уехали. Она честно сказала, что у них нет возможности часто прилетать из Фрунзе, уже переименованного в Бишкек, так как это накладно и опасно.
А когда отец скончался, ни одна из дочерей не приехала на похороны. После получения эстонского паспорта старшая могла появляться в России только по визе, а младшая так и не нашла ни возможностей, ни денег, ни желания переехать из Бишкека куда-нибудь в Россию.
В последний путь Андрея Андреевича провожали мать, сильно сдавшая и как-то сразу постаревшая, Полина, Вениамин и Катя. Чуть позже приехал Марлен Погосян. Он принес огромный венок, мрачно постоял рядом с родственниками и быстро уехал. Бывшие сослуживцы на кладбище не появились. Многие уже не работали, а те, кто работал, так и не смогли выбраться в этот дождливый день на кладбище.
Сразу после похорон все отправились к матери на поминки. Пришли несколько соседей и коллег Андрея Андреевича, решивших хотя бы таким образом отдать дань его памяти. Мать не плакала, держалась изо всех сил. Вениамин сидел мрачный, молчаливый. Он помнил тот давний эпизод, когда не вовремя вернулся домой, и ему стало даже стыдно за свое отношение к оказавшемуся совсем неплохим человеком Андрею Андреевичу. Кроме того, понимая, что после его смерти кто-то из дочерей захочет претендовать на его большую квартиру, он оставил нотариально оформленное завещание, переписав все свое имущество на жену. Мать становилась достаточно состоятельным человеком, с большой, хорошо обставленной квартирой, машиной и даже дачным участком.
Она предложила Вениамину вместе с Катей переехать к ней, а их квартиру сдавать, чтобы поднакопить денег. Вениамин колебался, но понимал, что матери одной будет тяжело, а Полине муж просто не разрешит ежедневно навещать ее, оставляя маленького сына. Поэтому уже на седьмой день после похорон он с Катей переехал к матери. Это была очевидная ошибка с его стороны, но откуда он мог знать, чем все обернется? Катя матери очень нравилась. Она была спокойной и выдержанной, умела ладить с людьми, и они могли бы жить в мире и согласии.
Как-то Вениамин встретил своего бывшего преподавателя, работавшего в большом проектном институте заместителем директора. Он предложил ему устроиться к ним, и, хотя зарплата была не очень большой, Вениамин с радостью согласился. Теперь он ежедневно ходил на работу, зарабатывал деньги, и это придавало какой-то смысл его существованию. Мать тоже вышла на работу в собес, где ее помнили и уважали. А Катя сидела дома. Ей нравилась такая жизнь. Она научилась вкусно готовить, следила за квартирой, стирала, убирала и даже не думала о том, чтобы пойти работать.
Сосед появился весной следующего года. Вместе с молодой женой они переехали сюда, купив квартиру над ними. Пока шел ремонт, он часто заходил с извинениями за причиняемые неудобства, но Катя продолжала постоянно жаловаться на шум сверху, даже несколько раз поднималась наверх, когда мастера особенно сильно колотили по стенам. Возможно, тогда она и познакомилась с соседом. Вадим Билык был родом из Ровно. Он занимался автомобильным бизнесом, перегоняя машины из Германии в Россию. И хотя это был опасный бизнес, удачливый Вадим умел договариваться. Через некоторое время он открыл свое дело, и теперь уже другие водители перегоняли для него подержанные машины из Европы.
Когда ремонт закончился, они с молодой красивой женой въехали в новую квартиру. Вадим сразу пригласил Вениамина с Катей на новоселье. Новые соседи Вениамину понравились. Вадим был явно современным человеком, знающим, где, как и что можно купить, а его симпатичная супруга близко сошлась с Катей и даже подарила ей какие-то бусы из ненатурального жемчуга.
Жизнь налаживалась, и уже можно было спокойно думать о будущем. На работе Вениамина ценили и коллеги, и начальство. Летом они отдыхали на даче, оставшейся от Андрея Андреевича. Уже тогда Вениамин должен был насторожиться, но разве счастливые люди замечают признаки надвигающейся беды? А Катя все чаще и чаще отказывалась приезжать на дачу и под любым предлогом оставалась дома одна.
Однажды вечером в субботу, когда жена в очередной раз отказалась ехать на дачу, Вениамин неожиданно вернулся в город. Мать попросила срочно передать Полине какое-то лекарство. Заехав к сестре и отдав лекарство, он решил повидаться с Катей. Поднявшись к себе, долго звонил, но Катя не открывала. Тогда Вениамин пошел к соседям узнать, где его жена. Дверь открыла супруга Вадима.
– Здравствуйте, Вениамин, – обрадовалась она. – Как у вас дела? Давно к нам не заходили.
– Мы на даче теперь живем, – объяснил он. – Катя у вас?
– Нет. Она к нам не заходила, – удивилась соседка. – А я думала, что она вместе с вами на даче. Может, вышла куда-нибудь в магазин? Когда вернется, поднимайтесь к нам, вместе поужинаем. Вадим уехал куда-то по делам, но должен скоро подъехать.
– Ничего, – пробормотал Вениамин, – я подожду ее у подъезда.
Он начал спускаться вниз и вдруг увидел, как дверь его квартиры открылась, и из нее вышел Вадим. Катя, одетая в халат, провожала его. При виде мужа она не испугалась, на ее лице не дрогнул ни один мускул, только тревожно взглянула на Вадима.
– Здравствуй, сосед! – радостно воскликнул Вадим. – Хорошо, что тебя застал. Хотел пригласить вас к нам на ужин. Вот, купил очень неплохую рыбу, – показал он на пакет, который держал в руках, – может, вместе и съедим?
Если бы не этот пакет с рыбой, возможно, Вениамин сразу же насторожился бы. Но пакет говорил в пользу Вадима, к тому же и его жена приглашала их на ужин.
– Рыба – это хорошо, – кивнул Вениамин, – но у нас на сегодня другие планы. Боюсь, не сможем зайти.
– Ничего. В следующий раз поужинаем. У меня один знакомый сейчас занимается поставками рыбы в наш регион, и у нас часто будут рыбные дни, – рассмеялся Вадим, поднимаясь по лестнице.
Вениамин вошел в квартиру и взглянул на Катю.
– Почему ты так долго не открывала? Неужели не слышала моих звонков?
– Слышала, – кивнула она, – конечно, слышала. Но Вадим попросил не открывать. Он зашел на минуту, чтобы пригласить нас на ужин, а у меня как раз пирог подгорал. Я сказала, чтобы он вошел, а сама побежала на кухню. Неудобно человека держать на пороге, тем более соседа. А когда позвонили, он испугался, что это его жена. Говорит, она ужасно ревнивая, все время срывается на истерики. Ты сам иногда слышишь, какие у них там скандалы…
Действительно, молодые супруги часто скандалили наверху, и их крики с разбиванием посуды были отчетливо слышны на нижних этажах.
– Ты могла посмотреть в «глазок» и убедиться, что это не она, – покачал головой Вениамин.
– Как посмотреть? Она бы сразу услышала и начала бы скандалить. Нам это нужно?
Она прошла на кухню, а Вениамин последовал за ней.
– Катя, – спросил он, стоя на пороге, – ты мне изменяешь? Только скажи честно.
– С ума сошел? – Она даже не обернулась. – У меня пирог пригорает, а ты всякую чушь несешь. С Вадимом изменяю, что ли? Да ведь он известный кобель, весь город только о нем и говорит, поэтому его жена так и бесится с утра до вечера. Нашел, о чем говорить.
– Заканчивай с пирогом, ты сегодня поедешь со мной на дачу, – твердо произнес Вениамин, и что-то в его голосе заставило ее обернуться.
– Ты еще будешь мне истерики устраивать, – поморщилась Катя. – Ну, если хочешь, я поеду. Только не делай такое обиженное лицо. Я ведь не дура; если бы изменяла тебе, то сразу бы дверь открыла, чтобы ты ничего не понял.