– Да я тебе сейчас по роже врежу, дура! – орет он. – Порвали до ушей, а она – не останусь! И так детей не будет уже, овца!
На крик появляется Джер. Я задираю голову и вижу, какое у него лицо…
– Доктор, а вы всегда так орете? – интересуется он, и гинеколог, оценив собеседника, умолкает, а потом говорит на три тона ниже:
– Ее в операционную возьмут сейчас, там два глубоких разрыва и кровопотеря.
– Я понял. Можно, мы три минуты переговорим?
Доктор уходит, а Джер, взяв меня за руку, спрашивает:
– Только одно слово – да или нет?
Я молчу… я не могу объяснить себе, что мне делать. Я знаю, что если скажу «да» – он поедет и убьет Костю. Если скажу «нет»… то, значит, я сама – сама! – этого хотела…
– Лори, я все равно узнаю. Да я и так знаю. Но хочу услышать от тебя.
– Джер… я не могу… – Я начинаю плакать. Я прекрасно понимаю, что опять не будет никакой полиции, потому что я не смогу проходить все эти экспертизы, не смогу давать показания, не смогу говорить с кем-то на эту тему. Просто не смогу. Я слишком хорошо помню девочку, которая после подобных следственных процедур выбросилась из окна – не вынесла унижений, которым подверг ее не насильник, а судмедэксперт и следователь. Она выжила, но осталась инвалидом. Она моя соседка…
Джер держит мою руку, гладит меня по волосам:
– Лори… я обещаю тебе, что полиции не будет.
Я знаю – он не врет мне…
– Да…
Он целует меня, вытирает пальцем слезы:
– Ты хочешь что-нибудь?
– Нет…
– Я тебя буду ждать. Здесь.
– Не надо…
– Лори – нет!
Спорить бесполезно… Он провожает каталку до лифта и машет мне…
Первое, что я вижу, когда открываю глаза среди ночи в темной палате, – это Джер, привалившийся к стене. Он сидит на стуле, опирается плечом о стену и дремлет. Страшно пересохло во рту, это от наркоза, но пить нельзя, можно только губы смочить. Я не могу дотянуться до тумбочки, на которой вижу минералку. На животе лежит пузырь со льдом, в левой руке, привязанной за запястье к раме кровати, торчит игла, от которой тянется трубка системы для переливания. На стойке – пакет с остатками крови, рядом – такой же, но пустой. Мозг, все еще кайфующий от наркоза, все-таки прикидывает: перелили около восьмисот граммов, прилично. Зачем мне эти подсчеты только, вот что интересно… Надо позвонить домой, соврать что-то матери и обеспечить алиби… сколько времени, кто бы сказал…
Джер открывает глаза и сразу вскакивает, заметив, что я уже не сплю:
– Лори! Господи, детка, ну, ты как?
– Сам видишь… дай мне попить.
– Нельзя. Сейчас, погоди… – Он берет марлевую салфетку, смачивает минералкой и кладет мне на губы. – Вот так… – Осторожно взяв мою руку, он подносит ее к своему лицу, прижимает к щеке. – У тебя температура, что ли? Горячая вся…
– Бывает… после переливания… – бормочу я. – Джер…
– Не надо, а? – перебивает он, сразу поняв, что я хочу сказать. – Я не желаю обсуждать это. Если ты собираешься оправдываться, так не будь дурой – я прекрасно знаю, на что может пойти охреневший мужик и что может противопоставить ему женщина. Так что успокойся, я ни на секунду не подумал, что ты оказалась у него сама, по своей воле. Иначе не лежала бы сейчас тут. Меня другое поразило… Он не побоялся сам тебя в больницу привезти – знал, что ты его не сдашь. Слишком хорошо он тебя изучил, Лори. Ты ведь ничего не скажешь дознавателям, ведь так?
Я плачу. Джер присаживается на корточки около кровати, прячет лицо у меня на плече и бормочет что-то на ухо. Я не понимаю слов, но чувствую, что он меня уговаривает, как ребенка. Проваливаюсь в сон так же неожиданно, как и проснулась.
Утренний обход застает нас в обнимку, и Джер, увидев толпу врачей, моментально встает и выходит из палаты. Заведующая отделением выслушивает отчет оперировавшего меня врача, качает головой и, когда все выходят, задерживается и спрашивает:
– Похоже на изнасилование, ведь так?
– Я не хочу это обсуждать.
– Ну, дело твое. Имей в виду: после таких травм не рожают. И даже не то что не рожают – выносить не могут.
– Мне все равно нельзя.
– Да, я помню – почка, опухоль. Ладно, лежи, отдыхай. К обеду посмотрю, что там у тебя, если нормально – отпущу завтра домой, но на строгий постельный, поняла?
– Да…
Она выходит из палаты, невысокая, со старомодной прической, прямая и такая уверенная в себе и в своем профессионализме, что даже мне уже кажется, что я зря не сказала…
Возвращается Джер, садится на стул и снова берет меня за руку.
– Ты на работу не поехал?
– Не сдохнут без меня. Ты бы позвонила своим, Лори.
– Да, сейчас… Только сначала я Славику позвоню, мне ведь нужно алиби…
Звоню и без всяких выкрутасов говорю, что вчера на работе у меня якобы началось кровотечение, и он меня увез в больницу. Славик не спорит – мы с ним прикрываем друг друга довольно часто, в основном – я его. Потом звоню маме. Она сразу ударяется в панику, но я успокаиваю, говорю, что меня отпустят завтра и приходить ко мне не надо, я в порядке. Сомневаюсь, что ее это удержит…
Убираю телефон, и Джер недовольно произносит:
– Не торопилась бы ты домой, дорогая. Полежи пару дней, ничего не случится. Все-таки это не насморк, Лори.
– Там будет видно, – уклоняюсь я. – Ты не представляешь, как мне больно на спине лежать…
– Помочь повернуться?
– Да, помоги.
Он осторожно поворачивает меня на бок, заходит за спину, задирает больничную рубашку и матерится:
– Да… мать-мать! Там ведь живого места нет… Чем он тебя?!
У меня непроизвольно кривится лицо:
– Сначала ремнем вроде, потом не помню. Я отключалась несколько раз, даже не знаю…
Джер аж стонет от злости, и, когда он возвращается на стул, я вижу в его глазах что-то нехорошее, даже страшное. Мне нельзя отпускать его, я это понимаю, иначе он наломает таких дров, что я буду чувствовать себя виноватой всю оставшуюся жизнь. Но самое страшное даже не это, а то, что открывается дверь палаты и появляется Костя… Я ору от неожиданности, а Джер, вскочив, хватает его за борта халата и втаскивает внутрь, замыкая дверь.
– Не надо! – прошу я, пытаясь сесть, но не могу – сразу больно и внизу, и на спине. – Джер, не надо!
– Лори, не лезь, хватит! Это уже не твое дело!
Костя молчит, только мотается в руках Джера, как тряпичный клоун-марионетка… у меня есть такой…
– Может, мы не будем тут, при ней?.. – выдавливает он наконец. – Поедем, поговорим вдвоем.
– Поговорим?! О чем? О чем я должен разговаривать с тобой – когда вот, – Джер кивает в мою сторону, – когда она тут – такая, а? Сука, молись, что вчера успел свалить!
– Поедем, Джер, пожалуйста… мне надо поговорить, иначе…
– Что?! Что – иначе?! Иначе опять съедешь с катушек и еще кого-нибудь уделаешь?! Может, хватит уже, пора сдаваться, а?!
– Я никогда… ты же знаешь, с ней я держал себя в руках… просто… просто она – моя, Джер, – бормочет Костя, и я вижу, как по его щекам текут слезы. – Я не могу ни с кем, понимаешь?
Джер трясет его так, что мне кажется, еще секунда – и Костя распадется на запчасти – руки-ноги-голова-туловище…
– Тварь, сука, еще только раз я тебя увижу в пределах километра от нее – и ты труп, Костя! Я не шучу. Поехали, пороемся в твоей башке. Выйди, я сейчас… – Он выпускает халат Кости, и тот бредет к двери, оттуда оборачивается, смотрит на меня. Я закрываю глаза, чтобы не видеть…
– Да, Джер… ты даже за Светку не разбирался со мной…
– За Светку – не разбирался. А за Лори порву, понял? Выйди.
Когда дверь хлопает, я осторожно открываю глаза – Джер сидит на краю кровати. Наклонившись, целует меня в губы:
– Ты полежишь пару часиков одна? Просто поспи – или ноутбук тебе дать?
– Джер, не надо, не трогай его…
– Лори, я сказал уже, не лезь! Я сам решу, кого мне трогать, а кого нет.
– Я боюсь за тебя.
– За меня? – удивленно тянет Джер, который, кажется, ожидал услышать совершенно не такой ответ…
– Да, за тебя! Ты натворишь глупостей, и я буду мучиться, зная, что это я тебя не остановила.
– Лори, деточка, да ты что?! – смеется он, осторожно обнимая меня. – Даже не забивай голову. Я приеду к тебе через пару часов, обещаю. Хорошо? Ты меня будешь ждать?
– Я тебя всегда жду…
– Ну, вот и отлично. На тебе твою игрушку, почитай что-нибудь. Или с кем-нибудь поболтай. Все, я скоро.
Он снова целует меня и уходит. На душе у меня неспокойно и тревожно…
Срываюсь я после визита дознавателя. Разумеется, спецсообщение ушло сразу же, и вот рядом со мной на стуле сидит молодой человек в белом больничном халате на плечах. Как же мерзко, господи… И почему на его лице такая едкая ухмылка, какое-то почти нездоровое любопытство? Почему я должна выкладывать какие-то подробности, о которых мне хочется забыть как можно скорее?
– Я ничего не помню, – говорю твердо, но он, кажется, не верит.
К счастью, в палату заглядывает оперировавший меня Димка и, заметив выражение моего лица, вмешивается:
– Оставили бы девушку в покое, она без сознания провела довольно много времени, не все может помнить, это бывает.
Я на самом деле не помню каких-то моментов – сознание теряла несколько раз. Дознаватель уходит, а следом за ним ухожу и я – нет сил выносить сочувствующие взгляды персонала.
Дома я валюсь на диван, не имея даже сил стянуть грязные джинсы, и почти тут же звонит Джер, вернувшийся в больницу и не обнаруживший меня в палате.
– Я дома… – кажется, я сказала это таким тоном, что у него случилась паника.
Он буквально прилетел, а не приехал. Я уже переоделась в халат и снова улеглась на диван, но пришлось доковылять и открыть дверь. Джер на пороге схватил меня за плечи и заорал:
– Да что ж ты делаешь-то со мной?! У меня руки-ноги отнялись, когда я тебя в палате не нашел!
– От этого не умирают, Джер…
– Очень смешно! Прямо Клара Новикова! Ну-ка, марш в постель!
– Пожалуйста, не ори – у меня соседи…
– Вот на кого мне положить совсем – так на твоих соседей! – сообщает он, вешая куртку в шкаф. Я вдруг вижу сбитые костяшки на пальцах…
– Джер, – начинаю я подозрительно, но он резко поворачивается и прикладывает палец к моим губам:
– Т-с-с! Молчи. Когда я сочту нужным, я расскажу тебе сам. Не раньше. Иди в комнату и ложись в постель.
Я ухожу, подчинившись. И он на самом деле рассказывает мне – ночью, когда мы лежим в постели, и он обнимает меня двумя руками, прижав к себе.
– Он ведь болен, Лори, ты разве никогда не замечала этого? Болен достаточно серьезно. Я давно знаю про эти его наклонности, он с детства таким был – если ввязывался в драку, то лупил до тех пор, пока кровь не начинала хлестать. Когда постарше стали, все продолжилось. Идею с фотографией я ему подал, чтобы как-то отвлечь. Но потом появилась ты – и все. Я понял, что непременно произойдет что-то. Боялся, что Костя не справится с собой. И видишь, когда прорвалось все – в тот момент, когда он потерял тебя. Я только не пойму: ты-то как не видела, что он временами просто опасен?
– Я была к нему очень привязана, Джер… очень. В юности я его любила сильно, а он не замечал, что ли.
– Нет, Лори. Он замечал. И боялся, что не справится с тобой, с собой. Не мог ответить тебе тем же, боялся ответственности, это он мне сам сказал. А потом ты вышла замуж. И Костя понял, что потерял тебя как женщину. И решил, что должен сохранить хотя бы как модель.
– Что за бред? Я все время была с ним, с маленьким перерывом года в три…
– Ты принадлежала уже не только ему. И даже не столько ему.
– Джер… что ты с ним сделал, а?
– Не бойся, детка, я его не убил.
– Джер!!!
– Ну, что ты орешь-то сразу? – смеется он, чмокнув меня в нос. – Подобное лечится подобным – знаешь, кто сказал?
– Древние греки говорили…
– Ну вот.
– Ты что – порол его?! – Я от удивления даже забываю, что у меня болит живот, сажусь и сразу кривлю лицо. – Ох, черт, как больно…
– Ну что ты дергаешься? Ложись. – Джер мягко укладывает меня обратно, кладет руку на живот. Я замираю, и через пару минут мне становится легче. – Да, деточка, порол кнутом, аж кожа летела. Но это, поверь, самый лучший способ. Это всегда ему помогало, ты не знала?
У меня сносит голову… Я даже подумать не могла, что Костя… что он… и тут меня осенило: а ведь вот откуда появились рубцы на спине, о которых я как-то спросила! И Костя отсутствовал дома неделю… А Джер продолжает:
– Он всегда ездил ко мне в Иркутск за этим. А тебе врал небось, что квалификацию повышает? – хохочет он. – Ну да, и это было – учил я его кое-каким штучкам. И в один из приездов он мне рассказал про тебя и показал фотографии. Лори, я, прости за подробность, прифигел. Никогда не думал, что смогу возбудиться от картинки. Пока он мне снимки не показал, я не особенно верил его рассказам, думал, так – фантазирует. Но все оказалось еще круче.
– Так ты, что же, знал, что будет так, как вышло?
– Нет. Но я мучительно хотел этого, так сильно хотел, что даже решился на переезд сюда, поближе к тебе. Я чувствовал свою вину и обязан был тебя вытащить из этого так или иначе.
– Да-а… – еле выговариваю я после паузы. – Вот это номер… А с рукой-то что? – Я вожу пальцем по сбитому кулаку, и Джер снова усмехается:
– А это у меня нервы сдали, ударил в стену как раз на уровне его лица. Знаешь, он ведь даже глаза не закрыл, хотя кулак-то ровно в морду летел, если бы ударил – сломал бы и нос, и челюсть.
– Это странно… он обычно очень аккуратен в отношении себя. И все равно у меня в голове не укладывается, Джер… Как так, а?
Он гладит меня по голове, осторожно перемещает руку по животу, жарко дышит в волосы. Я слышу, как вздрагивают пальцы, как колотится сердце. Джер волнуется? Это новость…
– Вот так, Лори, вот так… Человек выбивает свои проблемы.
– Но почему с тобой? Почему ты?
– Ты ревнуешь?
– Еще не хватало!
– Ну, все-все, не обижайся, моя девочка! Ты у меня самая лучшая, никто не заменит, а уж тем более – какой-то там Костя, – смеется Джер и вдруг становится серьезным: – Я хотел поговорить с тобой вот о чем. Меня пугает в тебе то, что ты – классическая жертва. Просто хрестоматийная. Это очень страшно, Лори, ты постоянно вызываешь желание причинить тебе если не боль, то хотя бы просто моральный дискомфорт.
– Это глупости… – Но он перебивает, закрыв мой рот огромной ладонью:
– Нет. Я говорю, что вижу. И Костя слетает с катушек как раз поэтому. При всей твоей внешней стервозности и жести внутри ты очень мягкая и ранимая. И хочется разбить этот твой панцирь и добраться до розовой сердцевинки.
– Джер…
– Лори, ты можешь помолчать? Я тоже это увидел, сразу же, в первую нашу встречу. И потом, во второй приезд – ты помнишь, что я сделал с тобой? Мне до сих пор жутко и стыдно. Но, наверное, именно тогда я и понял, что только я смогу тебя уберечь, потому что ты настолько мне тогда доверилась. Ну, ты понимаешь теперь, что я ни разу тебя не обманул? Что я сделал все, чтобы быть с тобой? И только вчера вот облажался, ослабил контроль – и Костя сорвался. За это мне вообще прощенья нет.
– Перестань! Невозможно контролировать больного…
– Да, кто бы знал… Он мне так и сказал: мне было нужно, чтобы меня остановили, чтобы кто-то сказал: Костя, ты идиот, прекрати. – Джер обнимает меня еще крепче. – Люблю тебя, Лори. Ты знаешь, как я тебя люблю?
– Знаю…
И я даже не интересуюсь, что случилось с Костей дальше. Мне кажется, что все произошедшее – просто дурной сон с кошмаром, который закончился с приходом утра.
Но оказывается, что не так просто выкинуть все из головы… Я глодаю себя два дня, обсасываю каждую косточку, как маньяк-людоед. Я пытаюсь понять, почему именно со мной, что такого во мне, что я так попадаю. Джер наблюдает за этим процессом и не выдерживает. Вечером усаживает меня в кресло, сам садится напротив и начинает:
– Смотри в глаза. И отвечай, не задумываясь. У тебя болит что-то?
– Да.
– Ты думаешь об этом?
– Нет.
– Ты думаешь о том, что сама виновата?
– Да, но…
– Так, без «но». Ты думаешь, что могла бы сопротивляться?
– Нет.
– Ты считаешь себя грязной?
– Я бы сказала еще грубее…
– Не надо. Так да или нет?
– Да…
– Тебе кажется, что я стал относиться к тебе иначе?
– …
– Лори, ну? Что ты, как ребенок, отвечай, я же не из любопытства спрашиваю.
– Да…
– Ты сама понимаешь, насколько не права?
И я не выдерживаю, вскакиваю, забыв о боли в животе, начинаю истерично орать:
– Что ты тут устроил мне?! Я на допросе, что ли?! Так расслабься – я уже прошла через это! Какого хрена еще и тебе-то надо?! Да – я думаю, что ты теперь относишься ко мне по-другому, да, я считаю, что во всем виновата сама, да, насилуют тех, кто сам подставляется, да, я кажусь себе использованной, бэушной – какой хочешь! Все?! Я ответила на твои вопросы?!
Джер все это выслушивает молча, ни один мускул на лице не шевелится. Потом встает, подходит ко мне вплотную и неожиданно берет на руки, вжимает лицом в синюю майку:
– Господи, Лори, какая ты дурочка! Ты же вот-вот совсем сломаешься, неужели не чувствуешь? Ты живешь одними нервами, так ведь невозможно. Ну расслабься ты хоть со мной! Мне все равно, понимаешь? Мне безразлично, что произошло, – в том смысле, что на мое отношение к тебе это никак не влияет. Я тебя люблю совершенно так же. Я готов ждать, пока ты хоть чуть-чуть придешь в себя, но хочу, чтобы этот процесс не затягивался, понимаешь? Чем сильнее ты погружаешься в свою боль, тем дольше потом будешь возвращаться обратно, – это ведь так очевидно! Я не могу видеть, как ты убиваешь себя, Лори…
Я всхлипываю и киваю. Да, мне очевидно, очевидно, что он снова прав, что он намного умнее и сильнее меня, а я выгляжу истеричной дурой… Но я так устала быть сильной и умной, так устала решать все самостоятельно, тащить на себе, что уже не могу не уцепиться за возможность не делать этого хотя бы сейчас, с ним, в такой ситуации. Потому что окружающие уже привыкли – Лариса сильная, она вывезет, и другую Ларису они уже не хотят, не принимают. И только Джеру я нужна вот такая – похожая на растекшуюся лужу… Господи, как же мне плохо… И я вижу, что Джеру не лучше, чем мне. Я не знаю, что мне сделать, чтобы ему стало хоть немного легче, потому что мне невыносимо видеть, как он мучается из-за того, что не оказался рядом в нужный момент.