— Оттого, что мы начали готовиться не пять лет назад, а намного раньше, — удивительно спокойно ответил Секонд. — Вот вы полковник, как и я. Позволяли вы за время службы хоть лейтенанту, хоть сержанту подсказывать вам решения, до которых сами не додумались, соглашаться, поразмыслив, благодарить перед строем за смекалку и инициативу, а потом впереди себя в наградные листы вписывать? Только честно!
— Что ж это за армия была бы? — искренне возмутился Хворостов.
— Садитесь, неуд. Не была бы, а есть, та самая, в какой мы с полковником Тархановым и присутствующими здесь господами, — он указал на комбатов штурмгвардии, — имеем честь служить. Полковник Уваров, который вчера только в этот чин произведён, три года назад был поручиком в захолустном гарнизоне недалеко от Мерва, с начальством собачился бессчётно, но всё же теперь полковник и кавалер Георгиев четвёртой и третьей степени. Дважды Герой минимум, по-вашему. В этом же возрасте Алексей Петрович Ермолов от достаточно разумного императора уже генерала получил[71]. Итак, продолжим.
Глава восьмая
На учебно-тренировочной базе Главного управления исправительно-трудовых учреждений (ГУИТУ МВД РФ), удобно и скрытно разместившейся в лесу юго-восточнее Зеленограда, обстановка этой ночью царила достаточно нервная. Из опыта известно, что даже в самых налаженных и боеготовых частях, если что-то у командования начинает идти наперекосяк, импульс раздражения, неуверенности и инстинктивная потребность делать хоть что-нибудь, когда неизвестно, что именно, передаются сверху вниз, вплоть до командиров отделений.
Очень похожая картинка бывает, если на муравейник бросить окурок или сунуть в него палку. В подобных случаях раздолье только самым умным и нерадивым солдатам. Пользуясь всеобщим замешательством и раздраем, можно забиться в «заранее подготовленное место» и сделать что-то полезное лично для себя или просто покемарить, из опыта зная, что сейчас всем не до тебя.
По документам на базе «Щепкино» должны были проходить регулярные сборы бойцы-контрактники, занимающиеся охраной мест лишения свободы, сопровождением этапов осу́жденных, а также действовали постоянные курсы младшего комсостава УИТУ.
На самом же деле здесь в глубокой тайне расквартировался местный аналог «Печенега» — спецподразделение «Зубр». Кому-то, знакомому с опытом сталинских времён, в своё время пришла в голову такая идея — создать собственную «гвардию», «эскадроны смерти», если воспользоваться латиноамериканской терминологией. Эта часть должна была стать подготовленной и натренированной не хуже спецназа ГРУ и даже израильской группы «Кесария», в которую якобы принимают после особого отбора лишь одного из 10 тысяч претендентов[72]. Это, конечно, вряд ли. По такой схеме из всего населения Израиля, включая стариков и младенцев, удалось бы набрать чуть больше взвода суперменов. Но в том, что служат в таких частях профессионалы высшего класса, сомнений нет. Всякого рода конфликты последних сорока лет неоднократно это подтверждали.
«Зубры», по замыслу инициаторов, должны были оставаться как бы невидимками не только для руководителей государства, но даже и для часто сменяемых, не всегда профессиональных «первых лиц» всех силовых министерств и ведомств. Как в Британии, например, постоянные и несменяемые заместители министров не посвящают в «серьёзные» тайны своих шефов, партийных выдвиженцев, демократически тасуемых, как карты в колоде. Власть поменяется, а этакий своеобразный «Бог из машины» был и будет. Сможет в любой момент появиться ниоткуда и исчезнуть туда же, сделав своё дело. А чтобы заметать следы и перекидывать стрелки, имелись другие, тоже специально подготовленные специалисты.
Создавать отряд начинали такие же романтики «государевой службы», какими, по замысла Фёста, могли бы быть сотрудники придуманной им «Чёрной метки». Какое-то время они такими и оставались, организуя «окончательное решение вопросов» там, где начальство не давало «добро» или прокуроры с судьями за хорошие «отпускные» ограничивались «десятью годами условно» или «отсрочкой исполнения на пятнадцать лет».
Потом цели и идеалы мало-помалу менялись и вырождались, а инструмент остался. Вроде медицинского скальпеля, которым и людей от смерти можно спасать, и в подворотне глотки резать.
УИТУ было хорошей крышей: мало кому в голову могло прийти, что под маской туповатых и одномерных вертухаев скрываются не подчинённые властям и ими не контролируемые профессионалы высшего класса. Вполне способные, при возникновении «ненужных вопросов», «зачистить местность» так, что их просто некому будет задавать. В смысле — не станет тех, кто способен и имеет право спрашивать, а не тех, кому положено отвечать.
Случилось так, что за три дня до начала операции командир этого спецполка, человек опытный, проверенный, с молодости руководствовавшийся девизом Троцкого: «На всякую принципиальность нужно отвечать полной беспринципностью», попал в ДТП. Банальное, без всякой бытовой и политической подоплёки, и теперь боролся за жизнь в реанимации. Это для руководителей заговора было почти катастрофой, слишком много на том полковнике было завязано, а поставленный исполнять его обязанности подполковник Батарчук не только звёзд с неба не хватал, но и мышей не ловил. Естественное свойство любой вырождающейся системы — негативный отбор в ней крепчает не по дням, а по часам.
И вот, в момент «Ч+12» означенный «вице-зубр» и прибывшие на базу целых два члена Центрального штаба, один генерал-лейтенант в полевой форме внутренних войск и даже в «краповом берете»[73], другой — штатский, закончив эмоциональное выяснение отношений, пребывали в тягостном раздумье.
Очень не так всё пошло. Никто не мог предположить, что найдётся некая, не «третья» даже, а пятая или шестая сила, официально не подконтрольная никому, способная два раза за сутки ткнуть мордой в дерьмо хвалёных спецназовцев, как «деды» из ВДВ — срочников-«духов» былых стройбатов. Да если б только в дерьмо! При захвате дачи Президента, оказавшейся вдобавок пустой, безвозвратные потери «зубров» составили восемнадцать человек плюс почти полсотни раненых разной степени тяжести. Кое-кто из отборных офицеров если в будущем и сможет ходить, то, как в медицинском анекдоте, «только под себя».
Вторая операция закончилась несколько лучше, если можно так выразиться. То есть убитых меньше, всего шестеро, зато около трёх десятков полностью парализованных бойцов и «гражданских специалистов». Единственный «посвящённый» врач, хорошо разбирающийся только в травматологии и чуть-чуть в патанатомии, не смог сказать ничего. Вообще ничего — ни о причинах, ни о прогнозах. Не его профиль. Рекомендовал везти пострадавших в Центральный госпиталь, а если это нежелательно — предоставить пациентов собственной участи. Страдания облегчать не нужно, они их не испытывают.
Впрочем, судьба этой «пехоты» участников совещания не волновала. Гораздо поганее было то, что неприятель снова ушёл, не оставив ни одного трупа и прихватив с собой пятерых пленных и машину со спецаппаратурой. Если добавить, что бесследно исчез генерал Стацюк, лично отвечавший за арест Президента, получается совсем плохо.
— И что же мы теперь будем делать? — спросил седоголовый штатский, бывший здесь как бы самым главным, представлявшим тот самый «международный финансовый капитал», ради и в интересах которого происходят почти все перевороты в мире.
Подполковник, уже вовсю раздумывавший, как бы из этого незадавшегося дела выскочить с наименьшими потерями, предпочёл промолчать, когда «серьёзные дядьки» совещаются.
— Да я теперь как-то и не знаю, Фёдор Давыдович, — уклончиво ответил седоголовому генерал-лейтенант Гнедин, вопреки берету носивший эмблемы пограничной службы. После пропажи Стацюка руководство военной частью операции перешло к нему. Впрочем, зачем этот эвфемизм — «пропажа»? В плен он попал, стопроцентно, когда Фёдор Давыдович, сообразив, что пахнет жареным, элегантно сбежал, показав, что не зря до пятидесяти с лишним лет занимается не только гольфом, но и более подвижными видами спорта.
Труп убитого генерала никто увозить или прикапывать на обочине не стал бы. Незачем это неизвестно откуда взявшимся защитникам дачи Президента, «в списках не значившимся». Всего один «зубр» из отделения, сумевшего выследить и почти захватить главу государства в его запасном убежище, уцелел и смог дать показания. Доложил, что они скрытно подошли к «охотничьему домику», в бинокль сосчитали и рассмотрели всех, там находившихся, но при последнем броске были расстреляны оказавшимся там снайпером. Даже не снайпером в полном смысле (у тех своя методика и свой стиль работы), просто невероятно метким стрелком. Использовавшаяся «зубрами» тактика в принципе исключала возможность поймать хоть одну пулю, причём шальную, при шквальном заградогне. А тут четыре дуплета, не из снайперской винтовки, из пистолет-пулемёта, и за десять секунд группы больше нет. А они ведь умели на бегу «качать маятник» так, что никакому смершевцу из «Момента истины» не снилось. Причём какая подлость — стрелок явно не хотел никого убивать, мастерски целил только ниже пояса — все попадания экспансивными пулями в тазобедренные или коленные суставы с полным их разрушением. Так и по неподвижной мишени не всякий навскидку попадёт.
Этот эпизод крепко деморализовал ребят — они вдруг поняли, что против них работают спецы куда выше классом, а это считалось в принципе невозможным. Даже выезжая на стажировку за рубеж, «зубры» приводили в восхищение самых строгих инструкторов весьма знаменитых подразделений. Единственный плюс — кто сумеет, в случае поражения, перебраться через какую-нибудь границу, без высокооплачиваемой работы не останется. Так думал Батарчук, а «господа организаторы» всё ещё искали блестящий, «гроссмейстерский» ход, что приведёт к победе.
— Я вот что думаю, — продолжил Гнедин, не замечая, что нервно грызёт дорогой янтарный мундштук (давняя привычка курить сигареты без фильтра) так, что крошки приходится сплёвывать. — Нужно послать на хер все наши построения и немедленно, в семь, допустим, утра объявить по всем каналам радио и ТВ, что в результате межклановой разборки или покушения террористов, сами думайте, Президент или убит, или, ещё лучше, — сбежал в неизвестном направлении. Хоть под дулом автомата заставить спикера Думы заявить, что «народные избранники», не доверяя насквозь коррумпированному правительству, принимают на себя бремя власти и формируют хоть новый ГКЧП, хоть «антикризисный штаб»… У вас наверняка есть кому написать что-то убедительное. После этого блокировать все СМИ, отключить Интернет и сформировать нормальную военную хунту…
Генерал распалился, с бухты-барахты, прямо вот только что придуманный план казался ему действительно выходом из довольно дурацкого (и одновременно — страшного) положения, в котором все они оказались. Ведь если объявится настоящий Президент с верными войсками…
А что? В Латинской Америке и на Ближнем Востоке такие лихие авантюры нередко удавались.
— И сразу же напрямую обратиться в Вашингтон, в Брюссель! Пусть немедленно признают, на любых условиях, а там посмотрим…
— Хорош! Прямо молодец, ничего не могу сказать. Стецюк, конечно, поумнее был, но за неимением гербовой пишем на клозетной… Может и такая бредятина сработать. Именно по причине крайней глупости и полной неожиданности для всех. Только ведь не я один решаю. Поэтому договоримся так. У тебя здесь сколько войска? — спросил Фёдор Давыдович Батарчука.
— Четыреста человек.
— А ты сколько можешь прямо сейчас вывести на улицы? — это уже к генерал-лейтенанту.
— Тысячу курсантов погранучилища и Академии, МВД обещали тысяч пять вполне надёжных омоновцев, ментов ППС и ГАИ, солдат и курсантов ВВ, две-три тысячи вооружённых боевым оружием чоповцев. Единиц сто бронетехники. Это те, с которыми можно работать в открытую. И массовку штатских тысяч в двадцать поднимем. Ещё сто тысяч сами выйдут. Дураков хватит.
— Дело даже не в том, сколько выведем мы. Главное, сколько смогут они!
— Я думаю — нисколько, — ответил Гнедин. — Сами посудите — в Москве верных Президенту, боеготовых частей нет. Всякие «друзья-приятели», вроде Мятлева и некоторых замов министров, курируют «интеллигентные» структуры. А десятки, даже сотни отдельных сторонников, пусть и с пистолетами, ничего не решают…
— Армия? Он же — Верховный!
— Армия не успеет. У меня есть чем блокировать несколько гарнизонов в радиусе сотни километров, если шевелиться начнут. Остальным разобраться в обстановке, принять решение, поднять войска и двинуть на Москву очень непросто, скорее даже невозможно. Что, Псковская дивизия по собственной инициативе вздумает десант на Красной площади высаживать? Кадрированные части воевать не могут в принципе. В самом худшем случае «непримиримые» в леса уйдут. До первых морозов…
— Да, что-то в этом есть, что-то есть…
— Я бы на вашем месте на гражданских сосредоточился, — решил внести свою лепту в мозговой штурм подполковник. — Нужно много, очень много людей на улицы вывести — студентов, шелупонь офисную, да хоть и пенсионеров. Демонстрации, митинги, броские лозунги, раздача денег и товаров прямо с машин — такой бардак получится, что самой смены власти никто и не заметит. Кое-кому и оружие раздать, опять же для усиления хаоса. Ну, как в Петрограде в семнадцатом… Или в Югославии.
— Но ведь есть у Президента какая-то сила, что его спасла и нам палки в колёса ставит, — задумчиво сказал Фёдор Давыдович. Как-то не по себе ему делалось, когда он вспоминал вчерашнее «личное участие»… Самому захотелось кремлёвского выскочку на колени поставить. Да и «фишек» на следующую игру заработать. Вот и рискнул. Чудом ведь спасся.
— Сотни две, как минимум, у него есть парней очень подготовленных, — согласился Батарчук, — и это не есть кто-то, нам известный. Какая-то совсем «левая» контора. Что, если вроде нашей? Мог Мятлев припасти на подобный случай?
— Я бы знал, — ответил Гнедин, но не совсем уверенно.
— Ну и эти, «хайратонцы», — продолжил Батарчук. — Старперов там половина, дробовиками вооружённых, одна слава, что «афганцы»… А вот и они нам не по зубам оказались… Я бы поостерёгся. Да ещё и парализаторы какие-то…
При слове «парализаторы» он непроизвольно передёрнулся. Страшное, между прочим, зрелище — ребята, попавшие под удар!
— А я вот что соображаю, — сказал генерал-пограничник, кое-что знающий об оперативной работе на сопредельной территории. — Вдруг это действительно «левые ребята»? Не президентские, сами по себе. Может быть, даже иностранцы. Это ведь многое объясняет…
— Всё, стоп! Мы зачем собрались? — вдруг спохватился Фёдор Давыдович. — Расфилософствовались! Дело делать надо!
Совсем ведь не для праздной болтовни с ничего не решающими людьми он сюда приехал вместе с Гнединым. Хотел получить у Батарчука из первых рук информацию о случившемся на «ЗИЛе», мнение профессионалов о перспективах узнать и забрать с собой половину батальона, чтобы надёжно прикрыть район расположения истинного Центра всей акции. Есть там своя охрана, но в том и беда, что у каждого из членов «Совета директоров», на привычном языке выражаясь, — своя. А общей нет, и единого командира тоже нет. До сих пор. Вот Фёдор Давыдович и прикинул, что, имея под рукой сколоченное и только ему (ну, и Гнедину тоже) подчиняющееся подразделение, на любой поворот событий можно будет реагировать с «правильной» точки зрения. То есть — его собственной.
Только он собрался отдать Батарчуку соответствующий приказ, как сначала в отдалении коротко треснули несколько одиночных выстрелов и автоматных очередей, а потом сразу загремело по всему периметру. Будто началась та самая войсковая операция, о невозможности которой они только что говорили. Частые и многочисленные выстрелы «РПГ-7», «Громов», «Вампиров» и прочего создавали у не слишком компетентного человека впечатление нормальной артиллерийской подготовки.
— …мать! — только и успел выдохнуть Батарчук, хватая прислонённый к тумбе стола «никонов» с подствольником. Одновременно пронзительно зазвонил полевой телефон на тумбочке.
Подполковник схватил трубку, послушал, бурея лицом. Потом швырнул её мимо аппарата, сам так ничего и не сказав. А что говорить? Что надо стоять насмерть, все и так знают, а руководить боем, не представляя его общей картины, — он не ясновидец!
— Вот и пипец нам, — сказал, как выплюнул, кривя рот. — База атакована по всему периметру, огневое и численное превосходство противника подавляющее…
— И что?
— Уё… надо, вот что! Получится, нет — увидим. У меня здесь три БТРа за углом, пятнадцать человек охраны. Запрыгиваем — и на прорыв полным ходом. Если в огневой мешок не влетим, вырвемся. Нет — туда нам и дорога…
— А оборону наладить? — дёрнулся было генерал, последние пятнадцать лет просидевший по кабинетам с коврами, плазменными панелями и как надо отдрессированными секретаршами. Воровать и интриговать наловчился виртуозно (одни погранзаставы в Москве и Питере — золотое дно, на три жизни султану Брунея хватит), а как воевать в чистом поле — забыл напрочь. В Чечню и вообще на Кавказ ни разу не выезжал, даже за орденами и «боевыми». И так всё, что хотелось, в кабинет приносили — два ордена Мужества, к примеру, пять наградных пистолетов, вагон и маленькую тележку кубачинского, грузинского, турецкого, персидского холодного оружия…
А сейчас вспоминать надо, экстренно, как под огнём бегают и ползают…
На базе было не меньше десятка трёхэтажных казарм, складских и иных хозяйственных помещений, боксы для автобронетехники, две капитальные каменные будки, узел связи, столовая и культурно-развлекательный центр. Если в них грамотно занять оборону, да ещё ходы сообщения между корпусами проложить — обороняться можно, как в Бресте: месяц не месяц, но неделю точно.
Но на такую оборону, во-первых, железная мотивация нужна — «Погибаю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!», а во-вторых — полная отмобилизованность, внутренняя и внешняя. Четыре сотни «контртеррористов», не полевых солдат, и мысли не допускали, что воевать придётся здесь, в своих казармах и на своих аллейках и лужайках. Их несколько лет подряд учили атаковать, выбивать противника из жилых домов и специально укреплённых пунктов, добивать пленных контрольным выстрелом или, нацепив наручники, тащить в автозаки. Для полноты образования и соответствия «бренду» — спецназ УИТУ всё-таки — подавлять бунты в местах лишения свободы тоже учили.