– Возвращаемся! – приказал Кузнецов.
Тихон пристроился сзади самолета ведущего. Настроение у него поднялось – вылет оказался результативным. Беспокоило только, почему самолет был один? Раньше немцы летали парой. Но поистине сегодня был их день!
Уже через несколько минут Кузнецов сообщил по рации открытым текстом:
– Посмотри влево двадцать и вниз – там крадется «як». Атакуем!
С ходу они стали пикировать. Пока не стреляли – вдруг на самом деле свой?
Боевой разворот, «як» совсем близко…
Кузнецов отвернул немного в сторону и сразу передал по рации:
– Чужак! У него на борту твой номер!
– Собьем?
– Нет, в «клещи» возьмем! У него горючка должна быть на исходе, он долго держаться не сможет.
Истребители пристроились немного сзади и по обе стороны чужого «яка». А в том, что это чужак, немец, никто из пилотов не сомневался – его выдал номер. Да и зачем одиночному «яку» в тыл врага отправляться?
Кузнецов как ведущий поравнялся с «яком» и сделал жест – разворачивайся.
«Чужой» самолет начал делать разворот, якобы подчиняясь, но потом вдруг резко дал газ и попытался уйти. Но Тихон, державшийся слева, был уже наготове и дал очередь. Трассирующие крупнокалиберные пули прошли рядом с фюзеляжем, и немец понял – не уйти. Русских двое, а он один, боеприпасов нет, топливо на исходе. Мелькнула мысль покинуть самолет – все равно трофейный, не жалко, и спастись на парашюте. Однако характер у пилота был подленький, душа мелкая, по себе и других равнял. Подумал, что русские зуб на него имеют и расстреляют прямо под куполом парашюта. Или еще хуже сделают: пролетая мимо, сомнут крылом купол парашюта, чтобы он камнем вниз ушел и мучился перед смертью, ужасом объятый. Поэтому он повернул к передовой и больше уже попыток удрать не предпринимал. Даже если плен, он все равно выживет. К тому же из плена можно сбежать, или доблестные войска Великой Германии освободят. Не почетно, конечно, но что есть дороже жизни?
Кузнецов же решил, что немец не стреляет потому, что у него закончились боеприпасы, и выдвинулся вперед. В результате получилось звено из трех самолетов, средним из которых был немец. Так всю тройку Кузнецов и привел к своему аэродрому.
– Тихон, – спросил он по рации, – кто первым садиться будет?
– Пускай немец, за ним – я. Как увидишь, что у него мотор не работает, садись. Как бы он фортель не выкинул, больно смирно себя ведет.
Немец сел первым, и Тихон удивился еще. По всем аэродромам был разослан приказ для зенитчиков: увидят самолет с таким номером – открывать огонь на поражение. А тут немец на аэродром сел, и хоть бы один зенитный расчет за ухом почесал! Совсем мышей не ловят, черти!
Тихон приземлился следом.
Немец укатился в конец полосы, где стоянок уже не было. Тихон остановился рядом, крыло к крылу, сдвинул фонарь, встал во весь рост, поднял над собой руки и скрестил их. В авиации – международный жест, означающий «глуши двигатель».
Немец кивнул, но двигатель его самолета продолжал работать.
Тихон выхватил пистолет из кобуры и направил его на немца. Если что, решил он, буду стрелять по колесам. С пробитыми колесами не взлетишь. А пробьет ли пуля пистолета бронированное стекло – еще вопрос. Переднее и заднее бронестекла кабины выдерживали попадание крупнокалиберной пулеметной пули, а боковые стекла обычно не бронировались.
Немец медлил, и Тихон выстрелил вверх.
На любом аэродроме всегда шумно: гудят прогреваемые моторы, работают компрессоры, стучат инструментом механики. Боевой аэродром не чета гражданскому, где трап подгоняют уже к подготовленному к полету лайнеру, а ремонт осуществляют на ремонтных заводах, вдали от глаз посторонних людей.
Но неожиданным образом выстрел услышали. К этим двум «якам» помчались люди, некоторые – с винтовками. Проснулись зенитчики. Недалеко стоял счетверенный зенитный «максим», и расчет повернул его стволы так, что истребители оказались в прицеле.
Немец понял, что взлететь и хотя бы дотянуть до передовой, а там спрыгнуть с парашютом ему не удастся. Тем более что Кузнецов на малой – не больше двухсот метров – высоте описывал виражи. Тихон за него беспокоился – вдруг бензин закончится? «Як» не У-2, планирует, как кирпич.
Двигатель чужого «яка» заглох, и немец сдвинул фонарь назад.
Тихон сразу кинулся к рации:
– Посадка, посадка! Триста семнадцатый, можно!
Сам же выбрался из кабины, отстегнул ремни парашюта – с ним идти тяжело и неудобно, бьет сзади по бедрам – и бегом бросился к чужому «яку». С другой стороны фюзеляжа уже бежал наш аэродромный люд. Понять они пока ничего не могли. Самолет – «як», вроде свой, номера знакомые, но пилот другой, совершенно незнаком.
– Вылазь! – Тихон направил на немца пистолет.
Немец поднялся в кабине и отстегнул парашют.
Комбинезон на нем был советский, наверное, для маскировки. Если собьют над нашей территорией, жителей можно было ввести в заблуждение. Тихон еще подумал, что и документы у него могут оказаться фальшивыми советскими – немцы на эти дела мастаки.
Летчик выбрался на крыло.
– Оружие бросай!
Понимал ли немец язык или догадался, что от него требовали, но он расстегнул пояс с кобурой и бросил его на землю.
Из-за хвоста «чужака» вынырнул механик Алексей, обслуживающий истребитель Тихона, и с удивлением остановился.
– Леша, подай мне его ремень и кобуру. А сам беги за «особистом». И пусть конвоиров с собой прихватит или двух бойцов с оружием.
Механик передал пояс с кобурой Тихону, а сам кинулся к штабу.
Приземлился самолет Кузнецова – он подрулил к двум истребителям. Мотор заглох, ведущий выбрался из кабины и широкими шагами подошел к немцу. Ухватив «чужака» ручищами, он стянул его за грудки с крыла и давай мутузить! Ростом Кузнецов был невелик, да в плечах широк и силен. Немец только голову руками прикрывал да вскрикивал время от времени.
И вдруг прозвучал приказ:
– Отставить!
Кузнецов так и застыл с поднятым кулаком.
Сзади на «полуторке» подкатили начальник штаба и «особист» – он на подножке кабины держался. Из кузова два бойца-автоматчика выпрыгнули.
– Доложите, что за драка! Это кто такой?
– Немец! У аэродрома подскока мы его перехватили. Одного сбили, а этого в «клещи» взяли и привели. Не отстреливался, видно, все боеприпасы израсходовал, сука!
«Особист» удовлетворенно потирал руки, и лицо его было довольным – наконец-то для него серьезная работа!
– Чего встали? – выступил он вперед, обращаясь к подбежавшим на выстрел механикам, оружейникам, мотористам и остальным любопытным. – Не театр вам здесь! Разойтись всем! И самолеты на стоянки определить, замаскировать!
Тут и начальник штаба в себя пришел. Три истребителя на взлетно-посадочной полосе стоят рядком. Случись вражеский налет – все три мигом сгорят.
Аэродромный люд начал разворачивать самолеты и покатил их к стоянкам.
«Особист» же, указав взглядом на вражеского пилота, приказал своим автоматчикам:
– Обыскать – и в кузов! Глаз не сводить! Какой самолет его?
– Вот этот, триста второй номер.
«Особист» взобрался на крыло, заглянул в кабину и вытащил из нее планшет с картой. Потом перегнулся по пояс, что-то рассматривая, и, довольный, спрыгнул на землю:
– У него рация на нашей частоте, видимо, слушал разговоры истребителей. Если будет врать, что русского языка не знает, сам в морду дам.
– В штаб дивизии позвонить надо, – вмешался майор.
– Не раньше, чем я его допрошу! Я ему припомню наши сбитые истребители! Кузнецов, Федоров – со мной!
Сначала «особист» на карте – уже в штабе – попросил обоих пилотов показать, где находится немецкий аэродром подскока, а потом посадил писать подробные рапорты. Взяв исписанные листы бумаги, он бегло прочитал.
– На сегодня свободны, можете отдыхать!
– Есть!
В коридоре они нос к носу столкнулись с немецким пилотом – тот был среднего роста, худощавый, лет тридцати пяти. От первоначального шока, от принудительной посадки и пленения он уже отошел, и лицо было надменным. На Тихона посмотрел презрительно.
– Что пялишься, фашистская морда?! – зло бросил Кузнецов.
Немец шарахнулся в сторону, видно, хорошо ему досталось от ведущего. Однако конвоир подтолкнул его вперед:
– Проходи!
Однако из штаба пилотам уйти не удалось, уже на выходе их перехватил писарь:
– Вас обоих к себе товарищ майор требует.
Оба уже устали – напряжение только-только после немца отпустило. Но приказ майора надо исполнять.
Майор сидел в кабинете не один, с ним был заместитель командира полка по летной подготовке.
– Молодцы! Я уже в дивизию звонил, а оттуда в штаб воздушной армии сообщили. Готовьте дырки для наград, представление я уже написал. А теперь садитесь и пишите, как и что.
– Молодцы! Я уже в дивизию звонил, а оттуда в штаб воздушной армии сообщили. Готовьте дырки для наград, представление я уже написал. А теперь садитесь и пишите, как и что.
В этот момент в комнату буквально ворвался замполит.
– Так вот где герои прячутся!
Но герои усердно писали.
– Сегодня же вечером надо провести общее собрание полка. Невиданное дело! Наши «сталинские соколы» принудили сесть немца!.. Надо поговорить с народом, воодушевить, так сказать, призвать к новым свершениям!
Тем временем оба пилота дописали рапорты.
Майор прочитал, поднял на них глаза и в недоумении качнул головой:
– Судя по описаниям, как-то обыденно получилось. Увидели, взяли в «клещи», посадили… Как будто каждый день такие случаи бывают. Он что, пробовал уйти?
– Пробовал, – кивнул Тихон. – Я очередь из пушки рядом с его носом дал, он и присмирел.
– Вот и напиши! Зенитки по вам стреляли?
Кузнецов незаметно для остальных подмигнул Тихону.
– Стреляли, – согласно кивнул Тихон.
– Тоже на бумаге отметь. А то начальство придет, что читать будет? Вы же ничего не придумали? Так и пишите подробнее. Вот вам новые листы.
Как оказалось впоследствии, бумаги пригодились. Шума в дивизии было много – случай неординарный. Чужой парой «яков» в разных полках было сбито шесть истребителей. Обычно они подстерегали замыкающих, расстреливали их – и к себе, на аэродром подскока. Пытались их гнездо осиное найти, да не удавалось никому.
Корреспондент из армейской многотиражки приезжал, сфотографировал обоих на фоне истребителя, заметка потом с фото вышла. И наградами их не обошли, что для сорок второго года редкостью было. Кузнецова и Федорова к медали «За отвагу» представили, командира полка, начальника штаба, замполита и «особиста» – к ордену Красной Звезды. А как же? Воспитали, воодушевили воинов на геройский поступок…
И в полку на обоих неделю едва ли пальцами не показывали. Сбитые немцами самолеты почти у всех пилотов полка были, у кого-то – один, у кого-то – три-четыре. Но вот чтобы посадить немца – это дорогого стоило. И живого немца многие в полку в первый раз увидели. Долго судачили – повезло, мол, парням! Случайно на полосу наткнулись, да и немец к тому моменту весь свой боезапас расстрелял, потому ответить не мог. Известное дело! Каждый мнит себя героем, видя бой со стороны.
Тихон вновь стал летать со своим ведомым Федором, самолет которого пострадал от этой пары немцев. Для Лапшина Тихон вообще непререкаемым авторитетом стал, особенно когда медаль на груди засверкала. Федор ее долго рассматривал, а потом заявил:
– Костьми лягу, но у меня такая же будет! Представь: вернусь я с фронта, а у меня медаль на груди! Кого на фронт не взяли – обзавидуются, все девчонки на улице мои будут!
– Ты до конца войны еще доживи, – бросил ему в ответ Юрьев, летчик из их звена.
– Я везучий! Вон сколько на истребителе пробоин было, а меня не задело.
Эх, молодо-зелено! Тихон только головой покрутил. До конца войны еще два с половиной года, это он точно знал. А впереди еще жестокие битвы.
Виделись они с Кузнецовым, даже говорили наедине. Немного обидно было: один самолет сбили, засчитали его как сбитый в группе. А второй, целехонький, на свой аэродром посадили. Что отметили, наградили – это здорово. Но им по медали, а замполиту – орден, и за это было особенно досадно. Видимо, уж очень победную реляцию начальству отписал.
Определенные нормы на награды были. Штурмовикам Героя Советского Союза давали за тридцать боевых вылетов, а истребителям – за десять вражеских самолетов, сбитых индивидуально, не в группе. Однако после 1943 года нормы повысили.
Хотя, когда оба пилота свои медали получили, еще ни один боевой пилот в их полку орденов не имел, куда уж тут до Героя? Утешили себя тем, что самые главные бои еще впереди, а они парни молодые и награды повесомее успеют заработать, не за награды воюют. Под эти разговоры и бутылку водки без закуски «уговорили».
Был еще момент. Медалью мог наградить своей властью командир дивизии, орденом Красной Звезды – командир воздушной армии или фронта, а уж орденом Красного Знамени – Президиум Верховного Совета. Иной боец или командир предпочитал медаль, потому как в верхах наградные листы терялись или высокое руководство считало, что представленный не достоин такой награды. Им-то сверху виднее, чем бойцу из окопа или башни танка. Сколько настоящих героев умерло уже после Великой Отечественной войны, так и оставшись не оцененными Родиной по достоинству? Вспомнить того же капитана-подводника Александра Маринеску? Да не счесть их…
На разговоры о трофейном «яке» и плененном немце вскоре улеглись. Боевая работа продолжалась, войну никто не отменял.
В одном из боев Тихону, как и парням его эскадрильи, пришлось в первый раз столкнуться с «Фридрихом» – одной из новых модификаций «мессера». Вроде бы и окраска, и бортовые обозначения были уже ему знакомы, но «худые» показали невиданную прыть – на вертикалях уходили резво.
То, что «мессеры» на пикировании всегда отрывались от «яков», ни для кого новинкой не было, но такая скороподъемность наших летчиков удивила.
Большие потери наши истребители понесли через день, когда сопровождали бомбардировщики Пе-2. У «пешек», как их называли на фронте, скорость была вполне приличная, на пикировании они не уступали истребителям. И только «пешки» приступили к боевой работе, появились «худые», числом не меньше истребителей прикрытия.
Одно звено «яков» попыталось связать «мессеров» боем, другое, где был Тихон, непосредственно прикрывало бомбардировщики. Истребители построились в круг выше «пешек».
Пара «мессеров», прикрываясь облачностью, прорвалась к «пешкам». Тихон с ведомым Лапшиным кинулись наперерез и издалека открыли огонь. Шансов попасть было мало, но им удалось спугнуть вражеские самолеты. «Худые» с переворотом на крыло спикировали, и, понимая, что их не догнать, Тихон и преследовать их не стал.
Однако «мессеры», оторвавшись от «яков», полезли вверх, под брюхо к «бомберам».
Тихон с Федором с пикирования открыли огонь.
«Худые» отвернули, не стали под пушечный огонь подставляться и ушли в сторону, за облако. Только, как чуял своим нутром Тихон, ненадолго. Он понимал, что «мессеры» попытаются зайти со стороны солнца – это был излюбленный прием немцев.
А в эфире в это время звучала многоголосица:
– Андрей, прикрой, атакую!
– Витя, стреляй, уйдет же гад!
Иной раз в пылу боя пилоты не позывными пользовались, обращаясь друг к другу, а именами – так короче.
Тихон видел, как из кутерьмы боя вывалился горящий самолет и пошел вниз. Затем задымил и пошел на снижение на запад другой, явно немец. Поврежденные самолеты старались тянуть к своим – либо до аэродрома добраться, либо парашютироваться, но над своей территорией.
«Пешки» отработали по цели, выстроились пеленгом и понеслись на восток.
– Маленькие, «пешки» отработали, уходят, – доложил Тихон.
Для истребителей это сигнал – выходить из боя и сопровождать бомбардировщики. Только легко сказать – выходить. Немцы вцепились мертвой хваткой, у них превосходство в машинах, и они просто навязывают бой. У наших топлива осталось – только до аэродрома добраться, у немцев же база значительно ближе. И на скорости оторваться не получается, «Фридрих» быстроходнее.
Уже над передовой они сбили наш «як». Летчик выбросился с парашютом, и ветер понес купол в нашу сторону.
Однако «мессеры» решили расстрелять летчика в воздухе. Первая атака им не удалась, человеческая фигура намного меньше самолета, да еще и в движении. А затем наши «яки» на защиту кинулись. Три истребителя стали в круг вокруг спускающегося на парашюте товарища, прикрывая его от «худых», и, сопровождая его, снижались по спирали.
На земле наши пехотинцы, головы подняв, летчику кричали, хоть он и не слышал – высоко было пока.
– Давай, друг! Держись!
«Яки» сопровождали пилота до критической высоты в сотню метров и потом направились к себе. Немцы же не рискнули так низко спускаться и убрались раньше.
Пилот приземлился на «нейтралку». С немецкой стороны по белому пятну купола открыли огонь из минометов, и хорошо, что недалеко была воронка от крупнокалиберного снаряда – пилот спрятался туда.
Наши открыли ответный огонь из пушек и минометов, немцы ответили.
Перестрелка шла больше часа. Только немцы били по «нейтралке», а наши – по немецким позициям.
Как только стемнело, за нашим летчиком поползла группа пехотинцев, они и вытащили парня. Ему повезло – ни одной царапины. А будь ветер слабее или выпрыгни он из самолета парой секунд раньше – попал бы к немцам, приземлился бы на их траншеи. Переменчиво фронтовое счастье…