Усевшись в коляску, осмотрел пулемет. Лента была заправлена, случись стрелять – надо просто взвести затвор. Неплохая машинка. Еще бы гранат, но вот чего не было – так это их.
Иван откинул крышку багажника с запасным колесом. Так, банка моторного масла, галеты, коробка с пулеметной лентой, бутылка рома. Он хотел выкинуть бутылку, но потом открутил пробку и щедро плеснул на себя спиртное. Во-первых, запах чужого тела отобьет, а во-вторых, случись патруль – с пьяненького не так строго спросят. По крайней мере, у русских так, как у немцев – он не знал.
Закончив осмотр, снова выехал на дорогу и через километр уперся в большак. По нему шла автоколонна. В здоровенных «Бюссингах» и поменьше – «Опель-Блитцах» – ехали солдаты. В середине колонны – пара легковых машин. Замыкали колонну полугусеничные тягачи с пушками на прицепе.
Штурмовал он подобные колонны, а теперь видит их вблизи.
Иван пристроился за последним тягачом. Со стороны посмотреть – свой, только пыли много. На его каске были мотоциклетные очки – он их натянул.
Ехали медленно, километров сорок в час – дорога была разбита тяжелыми машинами, гусеницами прошедших танков. На обочинах с обеих сторон периодически встречались наши разбитые или сгоревшие танки БТ-26, одна тридцатьчетверка, раздавленная танками артиллерийская батарея. И везде – трупы наших солдат в нелепых позах, как застала их смерть.
Через полчаса езды он весь пропылился и стал похож на других солдат.
Вскоре колонна встала на обочине. Солдаты выпрыгивали из машин размять ноги, оправиться. Иван не стал рисковать, поехал дальше. Солдаты во взводе, роте знали друг друга в лицо, и он явно будет привлекать внимание.
Впереди показался мост через реку, на въезде стоял пост полевой полиции – с бляхами на цепочках.
Иван сбавил скорость, напрягся. Но старший поста, с нашивками фельдфебеля, лениво посмотрел, не стал поднимать круглый красный жезл, и Иван проехал. Лишь тогда он перевел дыхание, почувствовал, что спало напряжение.
После моста дорога разделилась, и он направился по правой – в той стороне был его аэродром. Конечно, теперь он перебазировался в глубь страны, дальше в тыл. Но ничего, он доберется. Сейчас его больше занимал вопрос – как перебраться через линию фронта? На самолете это быстро: промелькнули внизу траншеи, из которых иногда открывали по ним огонь, – и все, ты уже на нашей стороне.
В армии Иван раньше не служил, сразу после школы поступил в университет, поэтому о действиях пехоты имел представление смутное.
Немецкие части стали встречаться чаще, чувствовалось – до передовой было уже не так далеко. То танковая часть в леске замаскирована, то он группу велосипедистов обгонит – на велосипедах обычно связисты перемещались. А еще навстречу несколько санитарных машин попалось.
Внезапно послышался нарастающий свист, причем сверху. Иван завертел головой, пытаясь определить источник, и в этот момент сзади него, в сотне метров, взорвался снаряд. Только сейчас он сообразил, что снаряд пролетел над ним.
С обстрелом Иван сталкивался не впервые и уяснил, что если слышишь свист – надо не прислушиваться, а сразу нырять в укрытие. Все приходилось познавать на своей шкуре.
Зная, что крупнокалиберные снаряды при стрельбе могли лететь на расстояние до пятнадцати-двадцати километров. Иван понял, что до передовой не так далеко. А еще через несколько километров он увидел разгромленную немецкую колонну. Грузовики еще пылали, распространяя вокруг себя невыносимую вонь горящих покрышек, в отдалении сидели и лежали раненые. Наверное, попали под артобстрел русской артиллерии. Если бы бомбили с самолетов, он бы заметил.
Стала слышна пулеметная стрельба, приглушенная расстоянием – как будто далеко шили на швейной машине.
Проехав еще с километр, Иван загнал мотоцикл в лес, под деревья – ехать на передовую на мотоцикле глупо. Какое-то время он обдумывал – что предпринять? Двигаться сейчас или ждать ночи? До немецких траншей лучше добраться по светлому: будут видны особенности местности, расположение пулеметных точек. И идти страшно. Ну, дойдет он до траншей – а потом? «Нейтралку» не перейдешь, если не наши, так немцы ухлопают. Ждать ночи в немецких окопах чревато – что там незнакомцу делать? Взводный или ротный обязательно им заинтересуются.
И все же он решил идти. Рассудил, что если бы он шел от передовой в немецкий тыл, это вызвало бы вопросы. А ведь он к передовой идет, исполнять солдатский долг и приказ фюрера. Вот только мотоцикл жалко бросать, уж больно понравился.
Иван снял с крепления пулемет, положил тяжелую железяку на плечо и деловой походкой направился к передовой. Стрельба становилась все отчетливей, слышались отдельные выстрелы. Встречались группы солдат, перетаскивающих ящики, проехала полевая кухня. На него никто не обращал внимания, никто не заговаривал с ним. Потом он увидел окопы – сплошной линии траншей не было.
Окопы были в сотне метров от него. Слева – кусты, справа виднелась лощина. Внезапно рядом с ним пронеслись по земле фонтанчики пуль. Блин, это же по нему стреляет советский пулеметчик! А он, балда, встал каланчой на одном месте.
Сообразив все это, Иван тут же свалился на землю. Волоча левой рукой пулемет, он пополз к кусткам, влево.
Немцы из окопов тут же открыли стрельбу по русским позициям. Несколько раз хлопнул ротный миномет, и над его окопом взметнулось дымное облачко.
Иван заполз за кустики. Были они редкими, чахлыми, низкорослыми, но от глаз наших воинов его скрывали. Самое обидное будет, если свои подстрелят.
Через несколько минут сзади послышалось пыхтение, возня. Иван в испуге обернулся: из тыла к нему подползали двое немецких солдат. На спине у каждого – по большому, литров на двадцать, зеленому термосу. «С полевой кухни в окопы еду тащат», – понял Иван.
– Ты из какого взвода? – спросил его один из них.
– Второго, – Иван помнил, что написано в документах убитого ефрейтора. И не беда, если и взвод, и рота, и полк другие.
– Если жрать хотите, бери термос и ползи сам. Русский пулеметчик головы поднять не дает, одного подносчика пищи уже убили. – Солдат говорил со странным акцентом.
– Туда? – показал пальцем Иван.
– Ты же сам сказал – из второго взвода. А он там.
– Акцент у тебя странный.
– Я чех.
Тогда понятно. А то Иван подумал было, что это его разговорный немецкий плох.
– Так ты берешь термос?
– Уговорил, камрад.
– А я за хлебом и маслом сползаю. И передай – мармелада сегодня не будет. И шнапс только вечером. Так господин обер-лейтенант Шульц сказал.
– Передам.
Солдат стянул лямки ремней термоса и помог надеть их Ивану – лежа это сделать непросто.
Иван попробовал ползти – термос был тяжел.
– Камрад, а машиненгевер?
Черт бы побрал эту железяку! Иван взял пулемет за ремень и пополз.
Когда лежишь на земле, видимости никакой. Поэтому он проползал несколько метров, осматривался и снова двигался вперед. По пути свалился в воронку. Сидя там, слышал, как из окопа впереди кричали, заметив его:
– Эй, Холек, шевели ляжками! Кушать пора! – А сами ржут.
Помогли бы, выбрались из окопа, забрали бы термос.
Иван решил оставить пулемет в воронке – он не собирался им пользоваться.
Со стороны советских войск прилетели и взорвались два снаряда, поднялась пыль.
Пользуясь случаем, Иван вскочил и бросился к окопам. Он успел упасть в него прежде, чем по брустверу ударила пуля.
Глава 5. Трибунал
В окопе было два пехотинца. Один помог Ивану снять тяжелый термос, второй удивился:
– Да ты не Холек!
– Конечно, нет, я Курт.
– А Холека убили?
– Пополз назад, за хлебом и маслом. Просил передать, что мармелада сегодня не будет, а шнапс будет только вечером.
– Почему?
– Господин обер-лейтенант Шульц так сказал.
– Крыса интендантская! Ладно, раздавай, не будем ждать Холека. А то убьют, а я голодный!
Юмор бы окопный, черный.
Иван откинул крышку термоса. В нос ударил съестной дух, аж в желудке засосало – в термосе парила пшенная каша с мясом. Куски мяса были крупные, без жира и сухожилий. Хорошее мясо.
Солдаты приготовили котелки.
– Пахнет вкусно. Сегодня в меню компот или кофе?
– У Холека спросишь.
– Лицо у тебя грязное, не узнаю никак.
– Я из пополнения, пулеметчик.
– А пулемет на термос променял?
Иван сделал вид, что обиделся.
– Пулемет в воронке лежит, вон там. Тяжело и несподручно тащить и термос и пулемет одновременно.
– Правильно сделал, что оставил. На фронте хорошая еда – первое дело.
Оба солдата принялись есть – быстро и жадно. Иван, глядя на них, едва слюной не подавился. А котелка и ложки нет, обидно. Чтобы как-то отвлечься, он приподнял голову над бруствером, но ничего толком не увидел.
Иван сделал вид, что обиделся.
– Пулемет в воронке лежит, вон там. Тяжело и несподручно тащить и термос и пулемет одновременно.
– Правильно сделал, что оставил. На фронте хорошая еда – первое дело.
Оба солдата принялись есть – быстро и жадно. Иван, глядя на них, едва слюной не подавился. А котелка и ложки нет, обидно. Чтобы как-то отвлечься, он приподнял голову над бруствером, но ничего толком не увидел.
– До русских далеко?
– Метров триста-четыреста, – промычал с набитым ртом пехотинец. – Ты больно не высовывайся, у них пулеметчик очень меткий. Пуля не снаряд, не услышишь. Чик – и ты уже с дыркой в башке.
Иван, изображая усердного солдата, сползал назад, в воронку, и притащил пулемет.
Из-за кустов к ним уже полз Холек с контейнером в руке. Но тут со стороны русских окопов раздалась очередь, и Холек замер у края воронки – френч его был изорван пулями.
– Без хлеба и масла остались, – грустно сказал один из пехотинцев.
– Холек всегда трусоват был, – заметил другой, – вместо себя других старался подставить. Не помогло.
– Это уже четвертый подносчик пищи за два дня. Эдак мы все время голодными будем.
Оба пехотинца повернулись к Ивану:
– Лезь за контейнером и хлебом, ты подносчик.
– Я пулеметчик. Подносчиком был Холек, лезьте сами.
Русский пулеметчик и в самом деле стрелял метко.
– А кто еду в соседние окопы доставит? – не согласился солдат.
– Кто есть захочет, сам приползет.
Из соседнего окопа сделал четыре выстрела подряд ротный миномет. Видимо, его засекли – в ответ прилетел снаряд. Он ударил посередине, между окопами. Солдат присыпало землей, в нос лез едкий тротиловый запах. Думать о том, чтобы ползти с термосом, не хотелось, тем более что наши держали немецкие траншеи под наблюдением.
Сзади, из тыла, открыла огонь немецкая батарея. Снаряды с воем пролетали над окопами, но рвались далеко за позициями русских.
Иван, по примеру солдат, уселся на дно окопа. Надо ждать вечера. Но как он будет пробираться к своим, он не представлял.
Внезапно их оглушил рев моторов, и низко над передовой промчались два штурмовика. Иван, хоть и видел их из окопа всего мгновение, силуэты опознал. Но из его ли полка самолеты? На душе сделалось тоскливо. Парни летают, воюют, а он сидит в окопе противника в ненавистной форме.
Со стороны тыла послышался гул моторов, лязг гусениц.
– Опять в атаку, – вздохнул пехотинец. – Вторая уже сегодня.
Иван приподнял голову. Развернутым строем к передовой шли танки T-III, за ними бежала пехота.
Когда танки прошли ряды окопов, пехотинец толкнул Ивана в бок:
– Чего расселся? Ждешь, чтобы тебя сам фельдфебель пригласил? – и вылез из окопа. За ним – второй. Пришлось выбираться и Ивану. Подхватив пулемет, он выкарабкался из окопа.
Пехоты было много, за десятком танков бежало не меньше батальона.
Танки стреляли из пушек с коротких остановок. Со стороны наших выстрелов не было, наверное – решили подпустить поближе.
Но вот разом ударили две пушки. Один танк тут же развернулся на месте, у него сорвало гусеницу. Второй замер, из башни повалил дым.
Пушки продолжали стрелять. Первыми залпами они как будто дали сигнал, и со стороны русских позиций заработал пулемет, часто захлопали винтовочные выстрелы.
Иван укрылся за танком с перебитой гусеницей, но быстро понял свою ошибку – наши артиллеристы решили добить его. Экипаж может отремонтировать его даже на поле боя, и танк снова будет на ходу.
Несколько снарядов взорвались рядом с танком, осколки звякали о броню. Надо менять укрытие.
Иван перебежал к воронке и залег в ней. Однако сзади появился фельдфебель. Он держал в руке пистолет, лицо было злым.
– Трус! – заорал он. – Немедленно поднимай свою задницу – и вперед, в атаку!
Наверное, это был тот самый фельдфебель, которым пугали Ивана немецкие пехотинцы в окопе.
Ответить он ничего не успел – как и вскочить. Недалеко разорвался снаряд, фельдфебеля подбросило взрывной волной, как куклу, он упал и больше не шевелился. Ивану повезло. Поднимись он во весь рост – осколки достались бы и ему.
Он раздвинул сошки у пулемета и установил его на край воронки. Если прибежит еще какой-нибудь командир, то хотя бы видимость будет, что Иван воюет.
Наши пушкари все-таки угодили в танк. Он затянулся дымом, потом разом из всех щелей рванулось и загудело пламя. Через несколько секунд взорвался боекомплект, башню танка сорвало и отшвырнуло в сторону.
Постепенно наступление захлебнулось, много немецких солдат осталось на поле боя. Три немецких танка было подбито, остальные, пятясь задом, чтобы не подставлять корму, уползли за немецкие позиции.
Иван улегся на дно воронки. Сейчас он находился в середине нейтральной полосы, и это его устраивало – все ближе к своим. Он решил ждать ночи и под покровом темноты ползти к своим.
Время тянулось мучительно долго, хотелось есть и пить. Утром он успел только выпить чаю с бутербродом, и голод давал о себе знать.
В небе появилась «рама» – она кружила над русскими позициями. «Как стервятник!» – подумалось Ивану.
Через полчаса появились «лаптежники». Они заходили в пике и сбрасывали бомбы на невидимую Ивану цель. Громыхали взрывы, тянуло дымом и гарью. Но попыток наступать немцы больше не предпринимали.
Солнце тянулось к закату, и Иван поглядывал на часы. Через сорок пять минут сядет солнце, еще немного будут сумерки, а когда ляжет темнота, можно будет ползти.
Он неплохо отдохнул в воронке. Пули, если и пролетали, то над землей, и причинить ему зла не могли, а снаряд в одну и ту же воронку дважды не попадает – это знает каждый.
Когда достаточно стемнело, Иван решил ползти. Пулемет он прихватил с собой – все-таки трофей.
Несколько десятков метров он полз, периодически натыкаясь на трупы. Потом осмелел, встал на четвереньки – так удобнее и быстрее. Направление он знает, мимо наших не промахнется. Чужую форму решил стянуть с себя и бросить, не доходя до наших окопов, и это было его роковой ошибкой.
Впереди почудилось какое-то движение, и Иван замер.
Неожиданно с двух сторон к нему метнулись тени, лихо заломили руки, затолкали в рот тряпку, и он услышал долгожданную русскую речь:
– Гля, сбрендил фриц, не в ту сторону пополз.
– А может, это их разведка? Смотри, при нем ручной пулемет…
– Тащим его быстрее к нашим.
Иван едва не закричал от досады, но кляп во рту мешал. Его приняли за немецкого пехотинца! Если бы не форма, потом можно было бы объясниться.
Наши солдаты тащили его, не церемонясь, и Иван больно бился коленями о комья земли, брошенное оружие. Потом их окликнули:
– Стой! Кто идет?
– Свои! Федор, ты, что ли?
– Фашиста взяли, к нашим позициям полз.
– Может, перебежчик?
– Командир разберется.
Ивана спустили в траншею. Он задергался, попытался вытолкнуть языком кляп изо рта, но один из солдат тут же врезал ему кулаком в солнечное сплетение, и Иван согнулся от боли.
– Сука фашистская, стой и не выкобенивайся, а то еще получишь!
– Не трогай его, а то сдохнет раньше времени… Веди к командиру.
Они вели его по траншее – один солдат шел впереди, другой сзади. Траншея была извилистая и мелкая, даже плечи были выше уровня бруствера. Потом поворот и вход в землянку, отрытую наспех. Вместо накатов из бревен – дощатая стенка разрушенного сарая.
В землянке горел самодельный светильник, сделанный из гильзы сорокапятки.
– Вот, товарищ младший лейтенант, немца взяли на нейтральной полосе. В нашу сторону полз, с пулеметом.
– В нашу? – переспросил командир, подумав, что ослышался.
– Так точно!
– Кляп! – приказал взводный. Он был лет сорока, явно из мобилизованных. Имея самое маленькое офицерское звание, для кадрового офицера он был откровенно стар.
Один из солдат вытащил изо рта Ивана кляп, и тот вздохнул полной грудью.
– Э… ферштейн… – командир подбирал немецкие слова.
– Да русский я! – не выдержав, перебил его Иван.
Солдаты и командир переглянулись.
– Предатель! К немцам переметнулся! Жалко, я тебя на «нейтралке» насмерть не прибил, – вспылил один из солдат.
– Погоди, Фролов! Может, он из полковой разведки, возвращался, а ты его дубасить.
– Летчик я, штурмовик! Самолет утром сбили, к своим пробирался. А форму немецкую надел, чтобы ловчее получилось. Под ней у меня наша форма, и документы имеются.
– Фролов, развяжи ему руки.
Солдат развязал поясной ремень, которым были связаны руки пленного, и Иван стал растирать затекшие запястья. Руки слушались плохо, пальцы занемели.