Но все эти рассуждения правильны, если аэродром под ним. Но если аэродром в стороне и он с расчетами ошибся, будет обидно: выкрутиться в такой передряге и разбиться при посадке…
Слева, километрах в полутора, взлетела зеленая ракета, и Тихон направил туда свой самолет. Скоро закончится бензин, надо поторапливаться.
Едва Тихон приблизился к месту сигнала, вспыхнул прожектор – как раз по курсу. Тихон прибрал газ, двигатель чихнул пару раз и заглох. Но это уже ничего не меняло. Полоса перед ним, он ее видит, а самолет управляемо планирует.
Сел! Под колесами захрустел, зашуршал гравий. А вот инерции зарулить на стоянку или к штабу, да чтобы с шиком, не получилось, остановился на середине полосы.
Прожектор сразу погас, к самолету кинулись механики, техники, облепили и вытолкали с полосы. Это первым делом, вдруг полоса срочно нужна будет – такому же бедолаге, как и он сам.
Самолет быстро и дружно закатили на стоянку.
Аэродромный люд начал расходиться. Самолет помогли закатить на стоянку, а теперь у каждого свои дела.
Немка в кабине задергалась, и Иван в испуге спросил:
– Кто у тебя там, в задней кабине?
– Пленная.
– Баба?!
– Как есть немка. Вот что, разговоры потом разводить будем. Я в штаб, а ты никого к самолету не подпускай и немке выбраться не дай.
– Что мне ее, силой удерживать?
– Силой. Я так даже ее два раза кулаком приласкал.
Иван только хмыкнул удивленно, а Тихон направился в штаб эскадрильи.
Его появления там никто не ждал. Начальник штаба только головой покачал:
– Мы тебя уже в списки потерь внесли.
– Поторопились. Надо звонить этим в НКВД, или еще куда. Посылку живую я привез с той стороны фронта.
– Звонили уже ночью и утром, телефон оборвали. А где ты сутки был?
– Обстреляли меня с земли. Пробили бензопровод, сел на вынужденную. Днем неисправность устранил, а поздним вечером вылетел.
– Надо же, как повезло! Ты к самолету иди и посторонних к нему не подпускай.
– Есть!
Тихон подошел к стартеру – так называли выпускающего.
– Кто ракету зеленую дал?
– Я. Как услышал, что У-2 круги выписывает, сразу подумал – садиться хочет. Ты же один раз почти над нами пролетел.
– Спасибо, земляк, выручил, а то у меня уже горючее кончалось. Как прожектор зажегся, мотор заглох.
– Не за что, одно дело делаем.
Тихон вернулся на стоянку.
– Ты где так долго был? Я уж испереживался весь…
– На обратном пути обстреляли с земли, пробили бензопровод. Сел, днем починил, вечером вылетел – и вот я здесь.
– Ох и повезло тебе! Сгореть же мог!
– Видно, судьба такая.
– Завтра с утречка осмотрю все, исправлю.
– Дюритовую трубку от бензобака к карбюратору менять надо.
– Заменим! – заверил механик.
Ждать пришлось часа два. К стоянке подъехала черная «эмка», или ГАЗ М-1, и оттуда выбрались комэск и незнакомый военный.
– Вот он летал… – комэск указал на Тихона.
– Доложите, что произошло. А вы, товарищ капитан, можете быть свободны.
Судя по тому, что военный приказывал капитану, он находился в звании не ниже майора.
Тихон вытянулся перед ним по стойке «смирно»:
– Пилот Федоров. До цели долетел благополучно, груз сдал. Ко мне в кабину посадили связанную немку и приказали доставить ее на аэродром. На обратном пути нас обстреляли с земли, повредили бензопровод. Пришлось сесть на вынужденную. Самолет затащил в кусты, замаскировал ветками. Днем устранил неисправность, вечером взлетел.
– Как пленная себя вела?
– Паскудничала. Вдалеке колонна немецкой техники проходила, так она к ним рванула, орать начала. Пришлось силу применить.
– Действия правильные. Механик здесь?
– Туточки я, – вывернулся из-за самолета Иван.
– Откройте капот. К самолету вы не прикасались?
– Никак нет. Пилот сажал машину с неработающим двигателем, бензин кончился. – Иван быстро открыл капот.
– Фонарь! – приказал военный.
Иван нашел фонарь, принес его.
– Покажите неисправность.
– Да вот же она, видите – шланг с бандажом, проволокой прикручен.
– Уберите бандаж.
Иван вытащил из кармана комбинезона кусачки, перекусил женские шпильки, срезал ножом резину, и дюритовая трубка предстала перед ними во всей своей красе – с разорванной пулей стенкой.
– Подтверждается, – кивнул военный.
До Тихона только сейчас дошло, что проверяли правдивость его слов.
Военный подошел к машине, оттуда выбрались двое – водитель и еще один, с заднего сиденья. Они вытащили пленную из кабины самолета и усадили ее в машину.
– Спасибо, товарищ Федоров! – военный пожал Тихону руку. – Благодарю за находчивость, попрошу вашего комэска отметить вас в приказе. Вы кто по званию?
– Ефрейтор.
– Ну-ну…
Машина укатила.
– Во дела! – сдвинув фуражку на лоб, поскреб затылок Иван.
– Спать пошел, – пробурчал Тихон, глядя вслед ушедшей уже машине. – Жрать охота – сил нет, но еще больше – спать.
Тихон отправился в землянку – там тихо и безопасно. И только когда стянул сапоги, понял, как он сильно устал.
Утром Иван его не будил. Взлетали и садились самолеты, но рева двигателей Тихон не слышал: это были звуки, привычные для слуха авиатора.
Растолкал его механик уже к обеду:
– Вставай, все проспишь.
– Что – все?
– Отделение бортстрелков привезли. У кого из летчиков самолеты модификации ВС или ЛНБ, тому стрелков дадут.
– Это дело!
– Боюсь, Тихон, тебе они не понравятся.
– Да что мне, жениться на них? Не девки красные – понравятся, не понравятся…
В ответ Иван только хмыкнул – он уже видел прибывших.
Тихон умылся, оделся и отправился к штабу эскадрильи. Там было необычно оживленно. Тихон протолкался сквозь толпу механиков, техников, оружейников и прочего аэродромного люда и остолбенел: нет, только не это!
Перед ним стояли молодые, лет по восемнадцать-двадцать, девчонки – целое отделение. Как есть – в юбках, волосы из-под пилоток выбиваются.
Кто-то, не скрывая своего разочарования, громко сказал:
– Бабы!
Однако его тут же осадил подошедший политрук:
– Где вы видите баб? Это девушки, такие же военнослужащие, как и вы.
Воздушных стрелков построили, вышел комэск. Он громко объявлял фамилию летчика, а затем – бортстрелка.
Тихону досталась Чистякова Екатерина. Он даже расстроился, когда увидел своего бортстрелка: перед ним стояла девчонка полтора метра ростом и весом килограммов сорок пять. Да сможет ли она стрелять и попадет ли в истребитель на хвосте, случись такая беда? Вчера одна терпение его испытывала, сегодня – другой представитель женского пола… Правду говорят в авиации: женщина на самолете – к несчастью. С немкой летел – бензопровод перебили, а какую неприятность сейчас ждать?
Девушек поселили в отдельной землянке. Когда замполит с довольной физиономией повел их к временному жилью, комэск сказал:
– Предупреждаю всех, и не говорите потом, что не слышали: кто из девчонок пожалуется, что пристаете, сам морду набью. Девушки ваши спины прикрывать будут, отнеситесь к ним как к равным. К тому же все они закончили краткосрочные штурманские курсы – большое подспорье при ночной бомбежке.
Когда пилоты разошлись, разговоров о пополнении было много. На аэродроме из женщин были только официантки в столовой, радистка и метеоролог. А тут такое пополнение!
На стоянке самолета Иван «обрадовал»:
– Попаданий было два: одно – в бензопровод, второе – в тягу вертикального руля. На честном слове держалась, удивляюсь, как ты долетел.
Тихон вспомнил, что слышал два удара пуль – один за другим. Одна пуля вошла в бензопровод, а про другую он подумал – насквозь прошла, ведь самолет управлялся.
Утром на построении пилоты стояли уже поэкипажно: впереди – летчик, за ним – стрелок. Для Тихона, как и для других пилотов, – непривычно. До сих пор все рассчитывали только на себя, а кроме того, война – дело тяжелое. Зачастую не удавалось сутками поесть, помыться, самолет приходилось волоком за собой тащить. Не женское это дело. Да еще все девушки, как на подбор, телосложения субтильного.
Тихону сразу вспомнилось: «Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет». И продолжение, только уже другого автора: «А кони все скачут и скачут, а избы горят и горят…» А сейчас горела Родина. И, видно, совсем плохо с мужиками у нее, коль женщины к пулемету встали. Он, Тихон, понял бы, если это санитарки, медсестры, связистки. Мужика за ошибку хоть обматерить можно.
Тем не менее, когда они на стоянку пришли, Катя деловито забралась в заднюю кабину, проверила магазины – снаряжены ли? Потом сняла пулемет со шкворня, выбралась, сноровисто разобрала, вычистила, смазала, собрала и водрузила на место. Тихон с Иваном украдкой поглядывали – все ли правильно она делает? В полете уже ничего не исправить, ошибка дорого обойдется.
Тем не менее, когда они на стоянку пришли, Катя деловито забралась в заднюю кабину, проверила магазины – снаряжены ли? Потом сняла пулемет со шкворня, выбралась, сноровисто разобрала, вычистила, смазала, собрала и водрузила на место. Тихон с Иваном украдкой поглядывали – все ли правильно она делает? В полете уже ничего не исправить, ошибка дорого обойдется.
Потом все девушки получили в штурманской полетные карты, летные планшеты и, разбившись на группы, стали изучать.
– Ой, девчонки, название смешное – Козяки…
Проходивший мимо Тихон только головой покрутил. Им смешно, а из этой деревни его обстреляли. Но ничего, один-два полета, и смешливость уйдет. Не женское это дело – война, серьезное.
Тем не менее несколько пилотов остались без стрелков – самолетов в эскадрилье было больше, чем на одно отделение новичков.
На обед пошли вместе. Катя ела медленно, и Тихон бросил:
– Сейчас полетов нет, а как будут, времени для приема пищи не будет. Учись все делать быстро.
– Да-да, я поняла, – Катя покраснела.
Интересно, сколько же ей лет?
Тихон не удержался, спросил.
– Я взрослая уже, мне восемнадцать.
Однако ему что-то не очень верилось. Но коли военкомат на курсы послал, в действующую армию призвал, стало быть, так оно и есть.
Днем самолеты эскадрильи летали только в свой тыл – с пакетами, как связные. Иногда начальство в штаб дивизии или корпуса доставляли. А самая трудная и опасная работа начиналась ночью. У истребителей же ровно наоборот – днем летают, ночью спят. Они даже подначивали пилотов У-2:
– Как ни посмотришь – попусту отираетесь на аэродроме. А в столовой – первые…
А вот потери они несли наравне. Пилоты У-2 чаще от огня зенитной артиллерии, а истребители – от вражеской авиации. Только с прибытием в эскадрилью девушек скидок на женский пол командование не делало.
Первый полет со стрелком Тихон совершил при ночной бомбардировке села Хохлово, недалеко от Смоленска – восточнее его. По данным разведки, немцы устроили там склад, причем зенитное прикрытие было сильным. Днем склад пытались разбомбить штурмовики Ил-2, но из шести самолетов на аэродром вернулись три, и то изрядно изрешеченные.
На бомбардировку вылетели три самолета. Первый должен был подвесить над целью осветительную бомбу, два других – нанести удар.
Под фюзеляжем самолета Тихона подвесили четыре пятидесятикилограммовые бомбы. Тихону стало беспокойно – двести килограммов плюс бортстрелок. Для маленького самолетика нагрузка большая, кроме того – возрастает расход топлива.
Взлетели три самолета один за другим. Для кого-то это был первый боевой вылет, а для Тихона – первая ночная бомбардировка. Сбросить бомбы-то он сбросит, главное – в цель угодить.
Высоту самолетики набирали медленно и на восемьсот метров выходили долгих пятнадцать минут.
Тихон летел последним и ориентировался по огням выхлопов впереди летящих самолетов.
Несколько раз ведущий подправлял курс.
Без помех они перелетели линию фронта. Пилоты на самолетах перевели выхлоп на глушители и сбавили обороты моторов. Самолеты стали медленно терять высоту. Чем ниже высота бомбометания, тем точнее попадания. Но и ниже двухсот метров опускаться нельзя, есть вероятность, что самолеты будут поражены осколками своих же бомб.
Ведущий круто спикировал, сбросил осветительную бомбу на парашюте, и местность озарилась мертвенно-белым светом. А через несколько секунд – еще одну. Село – как на ладони. Немцам самолеты не видны, они выше осветительных бомб. И рева моторов, по которому можно ориентироваться, зенитчикам не слышно.
Второй самолет сбросил бомбы. Один, второй… четвертый взрыв – Тихон видел всполохи на земле. Промах! Все бомбы легли с недолетом. Прицеливаться неудобно, нижнее крыло перекрывает сектор прицеливания.
Тихон решил сбрасывать бомбы не все сразу, а с секундным интервалом. В таком случае хоть одна бомба да должна попасть в цель.
Ожили немецкие зенитки, малокалиберные «Эрликоны» ощетинились трассирующими очередями. Но пока они пролетали далеко от самолета Тихона.
Пожалуй, пора. Тихон дернул рычаг бомбосбрасывателя один раз, выждал секунду, дернул еще раз – и так все четыре бомбы. Взрывы последовали точно с секундным интервалом, облегченный самолет сразу стал набирать высоту.
Комэск приказывал после сброса бомб сразу уходить в сторону. Но Тихона разбирало любопытство – попал или нет, и он описал вираж.
Длинное здание склада горело с одного торца – в него угодила только одна бомба. Честно сказать, плоховато вышло. И калибр бомб маловат, а главное – прицел визирный никудышный.
Тихон был разочарован. Зенитки лупили во все стороны, а цели не видели.
Ушли они от складов без потерь и через час уже сели на свой аэродром.
На ВПП их встретил сам комэск. Пилоты доложили о выполнении задания.
Когда Нефедов выяснил подробности, он помрачнел:
– В белый свет как в копеечку! Можно сказать, обделались. Повторить вылет! Что прикажете в штаб передавать?
Тихон попросил оружейников вместе с фугасными подвесить хоть одну зажигательную бомбу.
– Нет у нас, их бомбардировщикам дают.
Ну, на нет и суда нет. Хотя слегка обидно. Выходит, их легкие самолеты серьезными бомбардировщиками не считают.
Порядок построения в воздухе был прежним. Уже в полете Тихон решил зайти не так, как в первом вылете. Тогда получилось, что длинная ось склада была поперек курса самолета, потому у второго самолета промашка, а у него – единственное попадание. Но и одно попадание дало результат.
Когда они добрались до цели, пожар в южном крыле еще продолжался. Для летчиков – просто отлично, цель сама себя подсвечивала.
Первый самолет сбросил осветительную бомбу и две фугасных разом, и зенитки сразу открыли бешеную стрельбу.
Второй самолет тоже отбомбился, но Тихон не видел его попаданий, потому что ушел в сторону и описал вираж, заходя с торца склада. Лишь бы курс точно совпал, иначе бомбы рядом лягут.
Так, склад уже в створе, пора.
Тихон дернул рычаг бомбосбрасывателя раз за разом – четыре раза. Еще на земле он попросил Катю смотреть на цель. Зенитки неистовствовали, и ему надо было уводить самолет от огня. Куда попал, он не видел, но Катя закричала в переговорную трубу:
– Два раза точно! Наблюдаю пожар!
Из-под зенитного огня они ушли. Но своих самолетов не видно, а это значит, что добираться до аэродрома им придется в одиночку.
Отбомбившаяся парочка была уже там. Услышав рокот самолета Тихона, прожектористы включили прожектор.
Едва Тихон успел сесть на полосу, как прозвучало несколько взрывов, и самолеты, которые только что приземлились, загорелись.
Тихон свернул в сторону, а прожектор после первого же взрыва выключился. А сверху – рев моторов и новые взрывы.
Такую вот «подлянку» устроили им немцы. Сильно обозлившись на бомбардировку склада, они выслали в наш тыл одиночный пикировщик Ю-87. Ориентировочно место расположения нашего аэродрома они знали и явно рассчитывали, что при ночной посадке «швейных машин» аэродром себя явно обозначит.
Так и получилось. Включился прожектор, немец увидел аэродром сверху и отбомбился. Зенитчики из БАО зазевались и стали вести огонь уже вслед, «лаптежник» улетел.
Из двух экипажей уцелела только бортстрелок – она успела выскочить из кабины. Пилота же и второй экипаж посекло осколками.
Пикировщики по ночам обычно не летали, хотя приспособлены были и имели для этого посадочные фары. К тому же они всегда летали эскадрильями, под прикрытием истребителей. На аэродроме же наши расслабились, во время ночных полетов у зенитных пулеметов прислуги не было, поэтому и стрелять начали с задержкой. Да если бы они и были на месте – попробуй ночью попади в неосвещенный самолет…
Днем хоронили погибших – для летчиков это было редкостью. Если их сбивали, то они падали с самолетом далеко от аэродрома, а сбитый самолет зачастую глубоко, на несколько метров, уходил в землю.
Девушки-стрелки потеряли первую боевую подругу и очень переживали, плакали. В первый раз вой-на показала им свой звериный оскал, явила себя во всей жестокости.
Хоронили погибших на небольшой поляне, в лесу, за самолетными стоянками. БАО успел до полудня сделать гробы и вырезать звездочки из алюминия со сбитых или списанных самолетов.
Тихон же раздумывал и пришел к выводу, что не стоит брать бортстрелков в ночные полеты. И для самолетов лишняя нагрузка, и для стрелков ненужный риск. Все равно пулемет вниз, по земле, стрелять не сможет – мал угол отрицательного склонения, а воздушных целей ночью нет. Вот днем – другое дело, днем в этом есть настоятельная потребность.