Во время первого галльского триумфа на Велабре у колесницы Цезаря вдруг сломалась ось. Пришлось спешно пересаживаться в другую, куда менее роскошную. После происшествия Цезарь на коленях поднялся по ступеням храма Юпитера, вымаливая прощенье за чтото. Легионеры говорили, что всякий раз, садясь в колесницу, Цезарь читал какуюто молитву, но на сей раз она почемуто не помогла. Хорошо, что не в бою. Видно, в чемто виноват Цезарь перед Юпитером. Или перед галлами.
Остальное прошло гладко и настолько богато, что римляне долго не могли опомниться, до самого приезда египетской царицы.
Во время второго александрийского триумфа случилось неожиданное. Как и положено, за колесницей Цезаря вели знатных пленников. Но, поскольку знатной среди пленников была только Арсиноя, то в цепях шла лишь она. Вид закованной, несчастной девушки настолько разжалобил и даже возмутил находившихся в благостном настроении римлян, что они единодушно потребовали не убивать сестру египетской царицы. Этого же потребовали для маленького сына царя Юбы. У Цезаря и самого не лежала душа к расправе над девушкой и ни в чем не повинным четырехлетним малышом, он дал себя уговорить и позволил Арсиное обрести храмовую защиту. Мальчика оставили на воспитание в Риме. Цезаря беспокоило только одно – теперь предстояло объяснение с Клеопатрой, которая сестру не простила и будет страшно недовольна ее судьбой. Но, в конце концов, он диктатор Рима и волен решать, как поступить!
А пока Рим праздновал…
Ежедневно накрывались щедрые столы, рекой лилось вино, харчевни и лавки бесплатно (оплатил все диктатор) раздавали хлеб и мясо, устраивались бесчисленные гладиаторские бои, ведь у Цезаря была своя гладиаторская школа в Капуе, бега и театральные представления… 22 000 столов ломились от яств. Цезарь праздновал триумфы с размахом, а размахнуться он всегда умел.
Правда, на сей раз ему впервые не пришлось влезать ради праздника в долги, теперь диктатору были доступны такие широкие жесты на собственные деньги.
Легионеры воспользовались возможностью и громко распевали похабные песенки о Цезаре (когда еще будет позволено это сделать?). Особенно римлянам запомнились две из них.
Кальпурния поморщилась, услышав в очередной раз громогласное:
Это была старая песенка, но легионеры не забывали повторять ее всякий раз, как только позволялось. Как Цезарь может терпеть, когда про него распевают гадости?
Нравилось или не нравилось Цезарю, это было издержкой триумфа и приходилось терпеть.
Он оплатил множество гладиаторских боев, театральных представлений, для показательных боев на воде даже был вырыт огромный бассейн… Римляне метались по городу, пытаясь успеть всюду и все посмотреть. Вот это размах!
Но все имеет свойство заканчиваться, прошли и триумфы. Наступили будни. У Цезаря была невероятная задумка, которой он радовался, как мальчишка. Еще из Мавритании он отправил Клеопатре приглашение приехать в Рим в качестве правительницы союзного государства, вместе с семьей. Правда, он немного переживал, как отнесется сам Рим к его египетской подруге. Слишком необычной была для Вечного города Клеопатра.
Цезарь не подозревал, что сама Клеопатра давнымдавно основательно готовится к такой поездке. Она не забыла свое пребывание в Риме вместе с отцом, когда сама, правда, не натерпелась унижений, но зато нагляделась на терпевшего отца. Птолемей Авлет оказался в Риме просителем, причем просителем достаточно униженным, потому как не имел денег.
В Александрии его не просто не любили, а были готовы в любой момент скинуть. И Птолемей не придумал ничего лучше, как попросить защиты у Рима. Но в Риме никто и ничего не делал бесплатно, пришлось платить, залезая в огромные долги к ростовщикам. Клеопатра на всю жизнь запомнила, что Рим любит золото и готов признать другом всякого, кто хорошо заплатит.
Теперь у нее были деньги, царица не только выплатила отцовские долги, не только не нуждалась в кредитах римских ростовщиков, она сама могла осыпать золотом половину Рима!
Но Клеопатра помнила и другое: они с отцом выглядели в Риме не слишком прилично. Сказалось неумение Птолемея Авлета соответствовать требованиям римской моды, вернее, незнание этих требований. Отец больше любил музыку, чем придворные забавы, теперь дочь не могла повторить его ошибку. В Рим отправились множество агентов, которым предстояло разузнать все о жизни Города – от того, кто кем и кому приходится и за кем стоит, до умения причесывать госпожу по последней моде.
Один день в неделю Клеопатра разговаривала со всеми только на латыни, чтобы ухо привыкло и не было никаких сложностей. Лучшие ткачи изготавливали ткани для будущих одеяний царицы и царя, причем Клеопатра даже не спрашивала супруга, желает ли тот посетить Рим. Куда он денется, поедет, как велит царица. На кухне раз за разом готовили блюда римской кухни, совершенствуясь под присмотром одного из бывших поваров самого Лукулла. Хармиона не могла понять, для чего Клеопатре этот рыхлый толстяк, свои же повара прекрасно готовят? Платить сумасшедшие деньги человеку только за то, что он знает, какие блюда подавались на пирах у Лукулла?..
Удивительно, но то ли изза активного движения между Александрией и Римом, то ли изза своей самоуверенности, но там никто не заметил оживленного интереса царицы к жизни в Городе.
У Цезаря прошли целых четыре триумфа, когда он смог показать Риму почти все, что завоевал за время походов. В одном из триумфов приняла участие и… Арсиноя. Но вовсе не рядом с диктатором, а идя позади его колесницы как военный трофей. Клеопатра, читая подробное донесение своего агента об этом действии, сжимала кулачки от досады, что не смогла своими глазами увидеть такое зрелище. Но агент сообщал, что младшую сестру царицы пожалели и оставили в живых, Арсиноя скрылась под храмовую защиту.
– Слизняк! Всетаки оставил ее живой!
Клеопатра долго мерила шагами террасу, щеки от волнения покраснели, ноздри длинного носа раздувались.
– Нужно было мне убить ее прямо здесь, не обращая внимания на этого размазню!
Хармиона попыталась возразить, что называть Цезаря размазней не слишком честно.
– Что ты понимаешь?! Я просила его отдать мне Арсиною, если он боится замарать руки в ее крови.
– Но почему ты так боишься сестру? У нее же нет ни армии, ни денег.
– Хармиона, знаешь, почему ты никогда не станешь царицей?
– Потому что царица ты!
На мгновение Клеопатра замерла, потом расхохоталась:
– Не потому. Как ты думаешь, попади я в руки Арсиное, она оставила бы меня в живых?
– Ни за что!
– И не потому что у меня была часть казны, а потому что моим именем мог воспользоваться ктото другой. Ты понимаешь, что в Риме живет человек, именем которого меня могут попытаться свергнуть?
– Ты должна стать столь сильной царицей, чтобы даже у Рима не появилась такая мысль.
– Я должна плыть в Рим и добиться казни сестрицы, а если не удастся это, подкупить наемных убийц.
Хармиона едва сдержалась, чтобы не поинтересоваться, почему наемных убийц нельзя нанять из Александрии, но вовремя сдержалась. Было ясно, что Клеопатра просто ищет оправдание для поездки в Рим.
Сама царица уже чуть успокоилась, снова присела, глядя вдаль. Море было тихим и спокойным, слабый ветерок ласково шевелил листья деревьев и край навеса, под которым расположилась Клеопатра.
– Знаешь, когдато в Риме я много раз засыпала в слезах и с мечтой обязательно вернуться богатой и всемогущей. Я некрасива, этого не изменишь, но золотом и умением общаться могу затмить многих римлянок. – Голос царицы был глух, как всегда, когда она расстраивалась. Хармиона замерла, бедная девочка, как ей тяжело вспоминать унижения, испытанные во время пребывания в Риме с отцом! – Они меня вряд ли помнят, а если и не забыли, то знают только тощую некрасивую плохо одетую девочку с корявой латынью.
Клеопатра невольно мысленно снова перенеслась в Рим, где двенадцатилетняя дурнушка с крючковатым носом и красными кистями рук, сжавшись и стараясь быть незаметной, чтобы не вызывать насмешек, внимала каждому слову матрон, а те лишь посмеивались над глупенькой неуклюжей чужестранкой.
Как ей тогда хотелось быть такой же красивой и беспечной, как Клодия Пульхра, такой же желанной для мужчин и властной, как Фульвия, так же легко разговаривать и повелевать римлянами, как Сервилия!.. Никто не понял всей глубины унижения, испытанного девочкой при виде этих красавиц. Да никто и не задумывался над ее чувствами, отцу было важно заручиться поддержкой Рима, что он и получил, а матери у Клеопатры давнымдавно не было. Догадайся Птолемей взять с собой Хармиону, Клеопатра легче перенесла бы все страдания, но верная старшая подруга, к несчастью, была больна и осталась в Александрии.
Почемуто даже ей Клеопатра не рассказала обо всем, что передумала в долгие бессонные ночи, хотя доверяла Хармионе все, больше некому было доверять. Позже она поняла, что тогда и сама не осознала, что же изменилось. Вернувшись, она попросила давать ей уроки риторики и ораторского искусства, стала больше заниматься литературой, историей и особенно своим внешним видом. Даже в бурное время войны между отцом и его старшей дочерью Береникой, а потом и раздраем, случившимся перед прибытием Цезаря, Клеопатра не прекращала занятий.
За пять прошедших со времени пребывания в Риме лет молодая царица изменилась до неузнаваемости. Из гадкого ощипанного курчонка она превратилась в стройную, уверенную в себе женщину, правда, крючковатый нос и выступающий подбородок никуда не делись, но кто теперь их замечал? Стоило человеку, будь то мужчина или женщина, оказаться рядом с царицей, а тем более услышать ее низковатый грудной голос (сколько потрачено сил, чтобы он звучал так, как надо!), как все теряли головы.
Никому Клеопатра не выдавала и еще один секрет, о котором знала только Хармиона. Едва вернувшись из Рима и утвердившись с помощью его легионов в Александрии, Птолемей Авлет поспешил на совет к жрецам. С ним напросилась и дочь, у которой был свой интерес.
Пока царь вел беседы со жрецами, Клеопатра подошла к статуе Исиды и принялась истово молиться, прося богиню помочь получить такую же власть над мужчинами, какую она наблюдала у знаменитых женщин в Риме. В храмах и у стен есть уши, не успела юная царевна подняться на ноги, как к ней подошел один из жрецов и позвал с собой.
– К чему тебе власть над мужчинами?
Конечно, вопрос смутил Клеопатру, но она быстро взяла себя в руки:
– Я рождена женщиной, а потому не могу править страной, как мой брат. Но я видела в Риме, как женщины могут управлять мужчинами, а через них и всем остальным.
– Ты хочешь так же?
Девушка вздохнула:
– Но у меня никогда так не получится, я некрасива, боги не дали мне внешней привлекательности. И будь я хоть в тысячу раз умнее своих братьев или сестры, меня не будут любить больше них, потому что Арсиноя красива, а я нет.
– Любви можно добиться не только красотой…
– Да, я помню, любят и самых некрасивых, но мне нужна не жалость, а поклонение!
Жрец чуть помолчал, а потом тихо произнес:
– Я дам тебе средство, которое поможет в трудные минуты. Но запомни: для начала ты должна сама стать очень обаятельной и поверить в свою силу. Когда это произойдет, придешь ко мне снова за этим средством.
– Я ничего не буду пить! – перепугалась девушка.
Жрец глуховато рассмеялся:
– Это нечто вроде духов. Без запаха, но действует неотразимо. Все, кто оказываются рядом, станут замечать только тебя. Но помни о моем условии: средство, которое я тебе дам, действует только у уверенных в себе женщин.
Из храма Клеопатра вышла, переполненная невыразимыми чувствами. Она верила жрецам. С этой минуты гадкий курчонок начал превращаться в лебедя. Нет, она не стала красивей, но девушку словно подменили, откуда что взялось, ее обаяние росло с каждым днем.
Однажды Клеопатра не выдержала и рассказала все Хармионе, та обрадовалась:
– Я всегда верила, что ты не останешься просто царской дочерью!
А потом закрутили события, приведшие сначала к войне в самой Александрии, а потом и ее связи с Цезарем. Но обещание жреца дать секретное снадобье Клеопатра не забыла. Когда пришло время всерьез собираться в Рим, она решила отправиться в тот же храм и вдруг сообразила, что даже не знает, как зовут жреца! С кем она тогда разговаривала?
Промаявшись несколько дней, царица махнула рукой: нужно идти, а там будет видно.
И вот она снова стояла перед Исидой, молитвенно сложив руки, после поднесения богатых даров, потом лежала ниц. Пока Клеопатра не столько молилась, сколько исподтишка оглядывалась по сторонам, ничего не происходило, но постепенно сам разговор с богиней, живым воплощением которой она теперь была, захватил существо царицы полностью, даже забыла о необходимости найти того жреца. Слова лились уже не столько из уст, сколько из сердца.
Все же одно дело преподносить дары на домашнем алтаре и совсем другое в храме! Поднялась с пола царица уже заметно успокоенной и повеселевшей. Она уже не думала о своей привлекательности, на душе стало легко и светло. Дома ждал сынишка, а в Риме – единственный мужчина, которого она любила. Цезарь не забыл, позвал, и Клеопатра готова лететь к нему на крыльях. А очаровать всех в Риме она сможет и без тайных средств, теперь уже сможет!
Размышления царицы прервал тихий голос:
– Я вижу, ты выполнила мое условие…
Клеопатра даже чуть вздрогнула. Откудато из полумрака храма к ней подошел тот самый жрец.
– Да, я стала совсем другой.
– Теперь я не боюсь дать средство женщине, которая и без него уверена в своих силах. Но нужно ли оно тебе?
Царица судорожно глотнула и кивнула:
– На всякий случай.
– Ты права, возьми. Одной капли, распределенной на запястья, за уши, по шее, достаточно, чтобы от тебя потеряли головы все вокруг. Только не переусердствуй, если не хочешь быть изнасилованной безумной толпой. Запомни: одна капля! Но она поможет тебе быть обожаемой не одним мужчиной, что оказался рядом, а целой толпой. И не вздумай дать средство своему любовнику. Если, конечно, не желаешь, чтобы женщины повисли на нем гроздьями.
В руки Клеопатры перекочевал небольшой флакончик с почти бесцветной жидкостью.
Не успела она разглядеть ее в луче света, как сам жрец исчез, словно растворившись в полумраке. Царица уже не раз бывала свидетельницей такого исчезновения жрецов, потому не удивилась.
Выйдя их храма, Клеопатра бережно протянула дар жреца Хармионе.
– Что это?
– Хармиона, этот флакон ты будешь беречь не меньше, чем бережешь меня саму.
– То самое?.. – осторожно поинтересовалась служанка.
– Да.
В РИМ!
В порту Александрии суматоха – на корабли грузили все то, что царица решила взять с собой в Рим. Не все понимали, зачем ей туда ехать, но были согласны, что показать себя стоит.
На несколько судов с трудом поместили боевые колесницы, лошадей, рабов, оружие, мебель, книги и даже пантер! Одно, самое роскошное, конечно, предназначалось самой Клеопатре с ее мужем, сынишкой и служанками. Больше всего переживала Хармиона, в прошлый раз Птолемей Авлет изза ее болезни и какойто провинности не взял женщину с собой, она вся извелась, пока царь с дочерью не вернулись. Вдруг и на этот раз оставят?
Клеопатра изумилась:
– Как я без тебя?! Нет уж, ты поплывешь обязательно. Не бойся, там такие же люди. – Она чуть подумала и уточнила: – Только надменные и жадные.
– Все?
– Ну, наверное, нет. Но многие!
Когда настало время уплывать, Мардион успокаивал царицу:
– Все будет хорошо. Пока не закроется навигация, я буду еженедельно присылать отчеты о состоянии дел.
Мардиону верилось, это не Пофин. Успокаивал и Руфион, прося передать привет Цезарю и обещая не спускать глаз с евнуха, чтобы у того не появилось желание устроить чтото по своему усмотрению.
Наказов и распоряжений было сделано столько, что впору завалить свитками с их перечислением пару комнат дворца. И все же уже с корабля Клеопатра принялась кричать чтото о библиотеке.
Хармиона потянула ее прочь от борта:
– Держи себя в руках, ты же царица! Думаешь, у Мардиона не хватит ума вовремя оплатить работу переписчиков?
Клеопатра вздохнула, за прошедшее время она настолько привыкла совать свой нос во все, что теперь с трудом представляла, как будет жить без этих повседневных забот. Но тут же царица взяла себя в руки. Корабль огибал Фаросский маяк, впереди была Остия – римская гавань, и сам Рим!
Сервилия настоящая римская красавица – утонченная и уверенная в себе. Это была блондинка с низким лбом, маленьким орлиным носом, черными большими глазами, над которыми дугой расположились брови, начинающиеся чуть не у скул и почти сросшиеся на переносице, с небольшим, но твердо очерченным ртом, маленькой ножкой, белой и длинной рукой, пальцы которой, округленные и слегка приподнятые в концах, украшены розовыми ногтями красивой формы. Ее зубы в молодости были весьма хороши, но постоянная привычка скрипеть ими в случае досады или злости заметно изменила верхний ряд, заставив выпятиться вперед. Впрочем, это не портило общего впечатления от красавицы.
Сервилия умела ухаживать за собой, тем более, оба мужа боготворили ее и не сильно досаждали, позволяя делать все, что захочется. Прекрасная кожа, всегда необычно, на грани приличия уложенные волосы (сколько сменилось рабынь, отвечающих за волосы хозяйки, а одна даже была распята, когда сожгла прядь, завивая ее!), смелость в нарядах и суждениях делали Сервилию желанной для многих. Но она хотела быть таковой прежде всего для Цезаря.
Была ли это действительно любовь? Кто знает, может, и была. Но к ней примешивалась изрядная доля расчета. Клеопатра не осуждала соперницу, разве она сама отправилась к римлянину не из расчета? Это потом, когда Цезарь вдруг приник к ее рту, а потом и телу, в ней родилась сначала страсть, а потом настоящее чувство. Возможно, так же и Сервилия. Сначала попыталась заполучить набирающего в Риме вес Цезаря как защитника для себя и собственных детей, а потом и сама попала в его сети.