Занятый сборами и делами, Цезарь не смог даже забежать к Клеопатре, чтобы проститься, только прислал ей с дороги письмо, всячески преуменьшая опасность и отшучиваясь, что приходится «разгонять мошку в Испании вместо того, чтобы делать это для любовницы». Клеопатра быстро навела справки и прекрасно понимала опасность нового похода, но в ответ тоже отшучивалась, что не стоит слишком усердствовать и сильно хлопать себя по телу, чтобы не наставить синяков.
Однако у нее хватило ума писать и другие письма – деловые, рассказывающие о происходящем в Риме.
Наступила зима с ее холодами и затяжными дождями… Цезаря не было в Риме, он в Испании, и Клеопатра откровенно скучала. Она все чаще вспоминала Александрию, перед глазами будто наяву вставали белоснежные стены Фаросского маяка, широкие аллеи, роскошные храмы, бесконечные сады, ни с чем не сравнимый запах папирусных свитков в библиотеке, даже не в меру шумная и обволакивающая самыми необычными, не всегда приятными запахами рыночная площадь в порту… все казалось таким родным и желанным. И куда величавей этого Города, мнящего себя самым Великим. Рим может любить родившийся в нем Цезарь, Клеопатре куда милей строгая простота и одновременно роскошь прямых широких улиц Александрии, чем сутолока в тесных узких римских переулках.
«Они просто не бывали в Александрии!» – злорадно подумала царица. Кто были эти «они», Клеопатра не знала и сама.
Вечерняя прохлада уже заставила всех прогуливающихся в садах отправиться восвояси, эта сторона Тибра опустела, чтобы снова заполниться праздношатающимися, которым не хватило места на римских улицах или не нашлось дела на форуме. Клеопатра никогда не видела столько бездельников сразу! Они были всюду – на форуме, у Капитолия, у многочисленных храмов, на рынке, в переулках, в садах, на Аппиевой дороге, если позволяла погода. Однажды на вопрос царицы, чем занимаются весь день эти люди, Цезарь со смехом ответил, что наносят визиты.
– Все?!
– Почти все, есть такие, кого нигде не ждут, но они все равно наносят.
– Кто в Риме трудится?
Диктатор на миг задумался, потом пожал плечами:
– Рабы.
Клеопатра размышляла несколько дней, потом пристала с расспросами и рассуждениями снова.
– Цезарь, человек должен чемто быть занят. У женщин есть домашнее хозяйство, у торговцев лавки, у ремесленников свои мастерские, но это плебс. Что делают патриции?
– А что делают патриции в Александрии?
– Управляют своими имениями… служат царям…
– То же и в Риме.
Но Клеопатра не сдавалась:
– Цезарь, в Риме слишком много людей, которые бегают по городу, вспотев от спешки, или толпятся перед дверями домов. Чем они занимаются?
– Это клиенты, люди, поддерживающие важную персону. Чем больше у политического деятеля клиентов, тем выше его статус.
И снова вопрос в лоб:
– А кормит их кто?
– Кого поддерживают, тот и кормит.
Многое удивляло Клеопатру в Риме. Из Александрии никто ни в какое время года прочь не выезжал. Город продувался ветрами так, что более прохладного места во всем Египте не найти. Множество садов и прохлада с моря делали город удобным для жизни всегда. Из пыльного душного Рима летом патриции норовили уехать в свои имения, но жизнь в городе не затихала, только становилась менее респектабельной. Все так же галдели рынки, кричали, требуя освободить проход, рабы, несущие носилки, на форуме выступали со своими сочинениями непризнанные поэты и ораторы, в воздухе носились пыль и гарь от очагов, запах дешевой еды из харчевен, брань и хохот…
Конечно, у Рима была своя прелесть, но Клеопатра видела все больше недостатков, и теснота узких улочек была далеко не первой в их списках.
Весна принесла радости и тревоги одновременно. Из Испании пришла весть о тяжелой, но окончательной победе Цезаря над помпеянцами, у которых больше не оставалось реальных сил, но обратно диктатор почемуто не торопился. Решил задержаться для наведения порядка в самой Испании и побыть в дорогой его сердцу Цизальпийской Галлии.
Получив такое письмо от него, Клеопатра, как и следовало ожидать, взвилась:
– Галлия ему дорога, а мы с Цезарионом нет?!
– Клеопатра, это удел всех жен – быть на втором месте после дел.
– Я не хочу!
– Тогда надо выбирать себе мужчину вроде Птолемея, чтобы сидел дома и во всем тебя слушался.
– Тоже не хочу!
– А чего ты хочешь, невозможного?
Царица вдруг хлюпнула носом:
– Хочу простого человеческого счастья… Неужели оно невозможно для правителей?
– Наверное, возможно, только чемто надо жертвовать. Придется забыть, что ты царица, и стать просто женщиной, да и то вряд ли.
– Нет. – И почти без перехода: – Мне надо срочно плыть в Александрию.
– Ливийцы?
– Да, там бунт. Как бы не потерять свое собственное, добиваясь чегото в Риме.
– Когда?
– Как можно скорее.
– Ты даже не простишься с Цезарем?
Клеопатра удивленно посмотрела на Хармиону:
– Я вернусь.
Известия из Александрии действительно были тревожными. Сама столица не вызывала беспокойства, но вот бунты ближайших соседей неприятны. Цезарь оставил в городе три легиона под командованием Руфиона, на того можно было положиться, тем более, там Мардион, этот евнух предан ПшерениПтаху, а значит, и самой Клеопатре. Но все равно, долгое отсутствие правителей никогда до добра не доводило.
Оставалось решить, когда, на сколько и в каком составе плыть. Клеопатра очень хотела вернуться, она верила в завоевание Цезарем всего мира и в свое собственное – Рима. Но если уедут все, то как она вернется обратно, это будет нелепо. И царица решилась на странный для многих поступок – спешно отправилась в Александрию без мужа, оставив того на вилле Цезаря. На вопрос, останется ли Цезарион, так глянула на Хармиону, что та только пожала плечами:
– От тебя всего можно ожидать…
– Цезарион и ты со мной!
– А обратно?
– Там посмотрим.
Она написала письмо Кальпурнии, благодаря за радушный прием и сообщая, что на время покинет Рим, чтобы навестить собственную страну.
Птолемей тоже высказал желание отправиться в Александрию, но уж с мужем царица не церемонилась, прикрикнула:
– Ты будешь сидеть здесь, пока я не вернусь!
Все решилось очень быстро, Клеопатра, как и Цезарь, просто не умела долго раздумывать. И вот в борт судна уже плескались волны моря, а Цезарион вопил от восторга, завидев дельфиний косяк.
А немного позже она с волнением наблюдала, как на горизонте растет белоснежное здание Фаросского маяка и появляются стены построек Брухейона.
– Смотри, Цезарион, это Александрия! Какой Рим может сравниться с этим чудом?!
Хармиона радовалась: Клеопатра, кажется, даже забыла Цезаря, столько навалилось дел. Она часами сидела с советниками, обсуждая произошедшее, давая указания, когото распекая, а когото хваля. Для себя царица заранее решила, что никого наказывать не станет, она помнила рассказы Цезаря о завале из дел, устроенном в его отсутствие Марком Антонием и Долабеллой. Цезарь считал виноватым в этом отчасти и себя: вопервых, не смог подобрать толковых людей, вовторых, не предусмотрел ошибки, которые те могли совершить.
«Мудрость правителя…» – вздыхала Клеопатра, пытаясь и сама быть терпимой и даже доброжелательной. Вывод советников был единодушным: царица изменилась за время пребывания в Риме к лучшему, сильно повзрослела и стала умнее. Они с изумлением услышали о намерении Клеопатры вернуться обратно, но кто мог возразить?
Царица не устраивала пышных празднеств или пиров, не развлекалась, это действительно была стремительная деловая поездка, хотя и на родину. Зато она много времени провела в храмах и просто на улицах, всем своим существом пытаясь насладиться атмосферой Александрии, ее проспектов, садов, ласкового моря, шафранножелтых песков за городскими стенами.
Клеопатра привезла много книг для библиотеки, чем вызвала бурю восторга у служителей, вернула в город колесницы, которые увозила в Рим для своего представления, вернула рабов, которым в Риме больше делать было нечего. Собственно, что еще она могла привезти из Рима, кроме книг? Все остальное у Александрии было и в куда большем количестве. Да и книги были, просто правители считали своей обязанностью пополнять библиотеку всеми возможными способами.
Царица каждую свободную минуту проводила в библиотеке среди свитков папируса или в саду. Маленькому Цезариону, который не так уж давно научился ходить, тоже куда больше нравилось на посыпанных желтым песком дорожках сада, чем взаперти в душном доме на вилле Цезаря, потому что снаружи холодно. Конечно, ребенок не понимал происходящего, но если бы смог, то ответил, что не хочет возвращаться.
Не слишком желала и сама Клеопатра: если бы не Цезарь, который наверняка не приедет сам в Александрию, она с удовольствием осталась бы дома. Это было такой радостью – наблюдать, как играет с морскими волнами Цезарион, показывать малышу самые интересные местечки в огромном квартале Брухейон, которые она сама знала с раннего детства. Может, это и есть счастье – растить сына и заниматься своими делами в Александрии? А как же Цезарь и мечты о завоевании мира?
Не слишком желала и сама Клеопатра: если бы не Цезарь, который наверняка не приедет сам в Александрию, она с удовольствием осталась бы дома. Это было такой радостью – наблюдать, как играет с морскими волнами Цезарион, показывать малышу самые интересные местечки в огромном квартале Брухейон, которые она сама знала с раннего детства. Может, это и есть счастье – растить сына и заниматься своими делами в Александрии? А как же Цезарь и мечты о завоевании мира?
– Смотри, Цезарион, эту сикимору посадил твой дед. А вон там сам Великий Александр повелел поставить первый дворец. Наступит время, и ты тоже повелишь гденибудь основать город, равный или даже больший Александрии! Только для этого надо стать новым Александром.
Вряд ли малыш понимал хоть чтото, внушаемое матерью, но он знал, что здесь куда лучше, чем там за морем, где холодно и сыро.
Однажды Клеопатра осознала, что еще немного, и она сама откажется от мысли о возвращении! Если она останется, то никогда не простит себе потерянной возможности, а как потом посмотрит в глаза сыну, для которого не смогла получить все только потому, что не хотелось обратно в холодный надменный Рим? Нет, она должна вернуться, Цезарион рожден для того, чтобы получить все, и он получит!
Война в Испании была закончена, порядок в Галлии наведен, диктатор в любой миг мог оказаться в Риме, и царица заторопилась.
– Вели приготовить все для Цезариона, завтра мы отправимся…
Клеопатра не успела договорить, Хармиона ахнула:
– В Рим?!
Неужели она собирается вот так спешно ринуться к любовнику?!
– Нет, завтра мы плывем к ПшерениПтаху.
– А Цезарион зачем?
– Я не стану брать его с собой в Рим. Он всю зиму болел и не видел свежего воздуха и солнышка над головой. Цезарион останется в Египте.
– Я с ним или с тобой?
– Ты со мной.
– Как же ты оставишь мальчика одного в Александрии, даже самые надежные евнухи все равно евнухи?..
– Цезарион останется у ПшерениПтаха. Он сбережет малыша. Даже если я не стану никем или со мной чтото случится, жрецы приведут моего сына к власти.
Это был хитрый и разумный ход. Как ни жаль матери оставлять ребенка одного, но такой выход лучший. Постоянные сквозняки и холода действительно приводили к тому, что Цезарион всю зиму кашлял и болел. Ему лучше переждать в Египте и надежней у жрецов.
Рим не успел опомниться, как царица вернулась. Ее отсутствие, честно говоря, мало кто заметил, потому что Клеопатра почти нигде не появлялась зимой, она страшно мерзла и чувствовала себя очень неуютно.
Теперь она не въезжала в Город на колеснице и даже не устроила прием по случаю своего возвращения. Только написала Кальпурнии письмо с уведомлением, что вернулась, и подарками по случаю этого. Рим забыл о египетской царице.
Правда, как оказалось, не весь.
Цезарь попрежнему жил в своем имении, и ее туда звать не собирался даже в гости! Клеопатра почувствовала, что ее задевает такое пренебрежение любовника. Ради Цезаря она оставила сына, свою Александрию, а тот живет себе как ни в чем не бывало!
Женская любовь весьма похожа на реку. Есть реки бурные, которые вдруг срываются с высоких ледников и пробивают себе путь сквозь горные породы, они разрушительны. Есть совсем другие, те, что рождаются из малых родничков, крепнут по пути, набираясь сил постепенно, зато когда разливаются, способны дать воду многим полям и жизнь многим людям. Но даже такая река может не просто выйти из берегов, но и погубить, если половодье будет слишком сильным. Вода захватывает и уносит с собой все, что попадется на ее пути, не считаясь, дорого ли это комуто.
Обиженная женщина похожа на реку в бурное половодье.
Цезарь не обращает на нее внимания?! Чего ради она тогда торчит в Риме? Очень хотелось вернуться, но, поразмыслив, Клеопатра решила, что это будет слишком похоже на возвращение побитой собаки в свою конуру. Взыграла гордость. Диктатор и все остальные уверены, что она в Риме ради него, что сидит, как Кальпурния, и ждет, когда повелитель обратит, наконец, внимание? Нет, она не такова! Хватит маяться от безделья на вилле и выглядывать в сторону Тибра в надежде увидеть долгожданные носилки! Хватит ждать почту и страдать! В Риме есть где и чем развлечься? Значит, она будет это делать!
Хармиона ахнула:
– Ты собираешься заводить интрижки?
– Вот еще! Здесь нет достойных меня!
Служанка обрадовалась, она снова видела перед собой настоящую царицу, а не унылое существо, которое бросили на холодной вилле, пусть и среди позолоты.
Клеопатра написала Фульвии, приглашая к себе и спрашивая, что интересного произойдет в ближайшие дни в Риме. Она сетовала, что загруженная делами и заботой о маленьком Цезарионе не могла уделять должного внимания общению с приятными людьми и развлечениям.
Фульвия с удовольствием откликнулась, приехала, позвала с собой на гладиаторские бои.
– В Риме всегда есть что посмотреть и где побывать!
Знать бы красотке, кого она водит на разные представления, ведь через несколько лет именно ради Клеопатры Марк Антоний разведется с супругой и останется жить в Александрии! Но тогда Фульвия старалась показать царице веселый Рим и саму себя всем римлянам рядом с царицей.
Цезарь писал:
«Я слышал, что ты развлекаешься? Но почему вместе с Фульвией, во всем Риме не нашлось более достойной матроны?»
Клеопатра огрызалась:
«Что же мне прикажешь, сидеть в одиночку на вилле, как прошлой осенью и зимой? А что касается Фульвии, то она, по крайней мере, честна и не изображает из себя добропорядочную недотрогу. Если ей весело, она веселится, если злится, то тоже говорит откровенно. Или, по твоему мнению, я должна проводить вечера в обществе Сервилии и глупенькой Юнии? Первая годится мне в матери, вторая способна думать только о Долабелле…»
«А ты становишься злой. Не замечал раньше, чтобы ты могла быть столь безжалостной к соперницам!»
Клеопатра действительно злилась, Цезарь позвал ее в Рим, поставив в особое положение по отношению к остальным, но не делал ничего, чтобы защитить от пересудов патрицианок, а теперь и попросту бросил в одиночестве. Какое право он имел в чемто укорять?! Задетая гордость заставляла отвечать не менее резко:
«Это кто соперницы, Сервилия?! Ты меня разочаровываешь, я надеялась, что старушка уже не способна быть ничьей любовницей».
Прочитав такое, Цезарь хохотал. Клеопатра ревнует его даже к памяти о любовной связи с Сервилией? Значит, он еще не безразличен египетской царице.
Но были и совсем другие письма, когда перепалка о римских матронах отходила на второй план, а главным было обсуждение будущего и рассуждения о природе власти. Снова и снова Клеопатра внушала, что власть дается человеку богами, а потому противиться ей нельзя. Она старалась объяснить и другое: египтяне считают фараона воплощением Осириса, называют Гором, но при этом ему предъявляются такие требования, что далеко не всякий выдержит.
«Помнишь, я читала объяснение, что такое Маат? Фараон должен соблюдать закон Маат неукоснительно, это значит быть не просто милостивым, а безупречно справедливым, каждым своим шагом, каждой минутой подавать пример в жизни.
У меня пока так не получается, я не умею прощать, не всегда могу судить справедливо…»
Цезарь усмехнулся: она явно взрослеет, стала критично относиться к себе.
«Если власть требует так много, то стоит ли за нее бороться?»
Как же он не понимает, что для нее правление Египтом значит не меньше, чем для самого Цезаря Рим!
«Если чувствуешь в себе силы, то обязательно! Я с самого детства знала, что буду правительницей Египта! Даже тогда, когда мы с отцом жили у жрецов безо всякой надежды вообще вернуться домой».
«Ты будешь править! Ты уже правишь!»
Написал и подумал, что вполне успешно, если даже при отсутствии царицы в Александрии порядок.
«Цезарь, у Мерикары есть такие слова:
Велик тот владыка, чье окружение составляют великие люди. Силен тот фараон, у которого служащие сведущи в своих делах. Достоин уважения и почитания тот владыка, чье богатство заключается в благородных людях».
Немыслимым казалось переписываться с женщиной на такие темы, тем более поражало умение молодой царицы рассуждать, как не всякий мужчина сможет. У Клеопатры действительно ум правительницы.
Цезарь прекрасно разбирался в женщинах, хорошо понимал малейшие движения их души, но как же он в этот раз ошибался! Что случилось с сердцеедом и дамским угодником? Он не замечал (или старался не замечать?), что обижает Клеопатру своим невниманием как к любовнице. Все же держало ее в Риме не только (и не столько) понимание политической целесообразности, но и любовь к самому диктатору.
Разве можно обидеть женщину сильнее, чем забыть о ее объятиях и рассуждать о политике вместо того, чтобы признаваться в любви?! Клеопатра обиделась, хотя не желала в этом признаваться даже самой себе.