Вот примерно в такой город и въехала поздним осенним вечером израненная дорожными кочками и расшатанная безжалостными степными ветрами казенная карета надворного советника Самоварова. И, несмотря на то что минуло уже четыре года с того момента, как высочайшим указом Ставрополь был назначен центром Кавказской области во главе с генерал-губернатором, внешне он оставался обыкновенным уездным городом с населением в пять тысяч человек. Южная окраина России встретила гостя привычным, почти петербургским ненастьем: холодная мелкая изморось усиливалась и постепенно переходила в ливень. Остановившись у единственного мало-мальски схожего с гостиницей постоялого двора с издевательской надписью «Европа», Иван Авдеевич приказал выносить из экипажа вещи.
Закончив неотложные при заселении формальности и предупредив о необходимости разбудить его в восемь, он переступил порог плохо меблированной комнаты с широкой двуспальной кроватью, увенчанной пирамидой подушек, и маленьким пузатым комодом с висящим над ним тусклым зеркалом. На стене тикали простецкие ходики. Единственное окно с давно не мытыми, желтовато-мутными стеклами выходило на главную улицу — Большую Черкасскую. Носильщик принес чемодан, а вслед за ним с трудом затащил в комнату надворного советника ящик с торчащими из него острыми углами камней. С плохо скрываемой ненавистью он бросил ношу на пол. Заработав гривенник за труды, бородатый мужик помедлил, но так и не осмелился задать мучивший его вопрос касательно желтого ракушечника, привезенного аж из самого Санкт-Петербурга. Почесав затылок и окинув барина полным сожаления взглядом, он тяжело вздохнул и вышел.
Впервые за двенадцать дней уставший от многодневного переезда путник мог по-настоящему отдохнуть. Он мгновенно провалился в сладкую, обволакивающую дрему, но в мирном тиканье настенных часов ему снова чудился звон курьерского колокольчика и все еще виделся бесконечный, петляющий между холмами унылый почтовый тракт.
Утро пришло вместе с легким стуком в дверь. Извиняясь, коридорный напомнил о времени и удалился. Соскочив с низкой, вогнувшейся дугой наподобие гамака кровати, Иван Авдеевич наскоро побрился и освежился любимым «Parfum de la Cour». Помолившись на висевшую в углу икону, он спустился по скрипучей расшатанной лестнице в небольшую, расписанную еще с незапамятных времен в виде боскета залу. В комнате стоял запах несвежего кухмистерского обеда. В самом ее центре находился единственный свободный стол. Прислуживал один половой. Основными постояльцами оказались командированные офицеры Кавказской линии. Здесь встречались и те, кто только отправлялся в экспедиции, и те, у кого уже закончился годичный срок нахождения в передовых частях.
Холодная говядина, нарезанная толстыми пластами, слегка заветренный сыр, сваренные до синевы яйца, жирное коровье масло и чай со сладкими, но уже не очень свежими крендельками составляли неизменное утреннее меню этого далекого от домашнего уюта заведения. В неторопливой атмосфере неспешного завтрака мысли перекинулись на поиск главной разгадки, и незаметно для самого себя надворный советник стал обдумывать план дальнейших действий.
«Итак, надобно прежде всего еще раз уточнить, какой информацией я обладаю. — Рассуждая, Иван Авдеевич всегда представлял перед собой чистый лист бумаги, по которому свободно гуляло перо, выводя в столбцы аккуратные записи. — Во-первых, преступник имел возможность заранее подделать не только две полковые печати, но и личную печать Грибоедова, а ведь она использовалась только в двух последних обозах. Значит, злоумышленник имел доступ, скорее всего по долгу службы, ко всем ценностям, шедшим из Персии через Ставрополь. Во-вторых, он ухитрился добраться до связки ключей полковника и подменить один из них. Получается, что это человек из его окружения либо в какой-то момент находившийся рядом с Карпинским. В-третьих, подброшенный ключ тоже ведь должен подходить к какому-то замку. Хоть и слабая ниточка, но все же кое-что. В-четвертых, те несколько осколков ракушечника, кои я привез с собой, имеют явные следы обработки и покрыты серым налетом. Вполне вероятно, они взяты с какого-то разрушенного дома или старого фундамента. Однако, как я заметил, каменных домов в городе мало, и в основном они находятся в крепости, стало быть, преступник может оказаться среди офицеров местного гарнизона. Ну и, наконец, в-пятых, пропавшие четыре тысячи пятьсот золотых туманов, особливо учитывая наградные монеты персидского шаха, весят многим более двух пудов. Такую тяжесть в карманах не унесешь, следственно, их вынесли на глазах у всех, но в каком-то другом виде, не вызвавшем ни у кого подозрений. Ах да, чуть не запамятовал, этот Рыжиков. Надобно с ним непременно повидаться».
— А я, господа, считаю, что с горцами можно разговаривать только языком картечи, — горячо доказывал уже немолодому военному врачу юный корнет, — тут никакое Великое посольство не поможет. Эти разбойники привыкли веками грабить русских и тем жить.
— Жаль, что мы не пытаемся понять эти народы. К тому же не следует называть всех жителей Северного Кавказа разбойниками. Каждая новая экспедиция в горы приносит более вреда, нежели пользы, настраивая против России разрозненные пока племена. Но упаси господи, если они объединятся под властью какого-нибудь имама, узденя или князя. Вот тогда нам этот пожар придется тушить десятилетиями, если не веками…
Разделавшись с завтраком и не вмешиваясь в пустые рассуждения, Самоваров решил побродить по городу, чтобы составить о нем собственное мнение. Но занятие это после вчерашнего ливня оказалось непростым. Мощеных улиц не было вовсе, а тротуары представляли собой узкие деревянные настилы, отчего Иван Авдеевич чувствовал себя скорее неким эквилибристом, нежели пешеходом. Слава богу, спасали высокие кожаные калоши.
Ставрополь был центром всех гражданских и военных учреждений Северного Кавказа. По его улицам вереницей тянулись обозы, останавливались на ночлег бесконечные полки на марше и устало плелись, гремя кандалами, арестантские роты. Здесь размещались центральные склады, и сюда стекались на постой проходящие мимо части. Жизнь кипела днем и ночью, напоминая растревоженный муравейник или один большой военный лагерь, не имеющий ничего общего с представлениями о тихом провинциальном купеческом городе. Весь день раздавались отрывистые команды, слышалось бряцанье оружия, и голосистые ротные запевалы по-петушиному громко затягивали бравые строевые песни. Зато вечером наступал рай! В парке играл духовой оркестр, а по бульвару неспешной рекой текла праздно одетая толпа, отдававшая в сумерках разнообразием дамских нарядов и бликами золотых эполет. А в трактирах и харчевнях кого только не встретишь! Купцы, откупщики, подрядчики, мелкие агенты, авантюристы всех мастей и разного рода искатели приключений — все стремились поймать на этой российской окраине свою Птицу Счастья.
Сердце города — его крепость, имевшая некогда форму многоугольника, вытянутого с юго-запада на северо-восток, как фортификационное сооружение уже давно утратила былое значение. Высокие стены казарм с узкими бойницами частью разобрали, земляной вал срыли, а глубокий ров засыпали. От главного Черкасского въезда остались лишь каменные столбы с железными, будто клыки, крюками да торчащие из-под земли надолбы. Вторые ворота вели в раскинувшуюся к востоку станицу с пятью продольными улицами из похожих друг на друга саманных домов, крытых соломой. А на месте бывших третьих ворот стояли конюшня для подменных лошадей и Татарский питейный дом, где собирались приехавшие в Ставрополь ямщики, мелкие торговцы и отставные солдаты.
Недавно перестроенный дом командующего Кавказской линией обосновался совсем недалеко от крепости, на Генеральской улице, и представлял собой одноэтажное строение с красной черепичной крышей. В полосатых будках несли службу часовые.
Иван Авдеевич остановился перед высокими, обитыми железом въездными воротами.
Караульный солдат потребовал пропуск.
— Уж чего нет, того нет. Ты бы, братец, кого-нибудь из офицеров позвал, а?
Один из часовых исчез за калиткой и уже через минуту появился в сопровождении капитана.
— Надворный советник Самоваров, прибыл из Петербурга по неотложному делу. Имею надобность в аудиенции командующего.
Окинув с ног до головы простодушного на вид господина полунасмешливым взглядом, коим бравые щеголи-офицеры обычно одаривают растолстевших от спокойной жизни статских служащих, дежурный офицер впустил внутрь.
Двор штаба представлял собой прямоугольный плац, соседствующий с амбарами, каретным сараем, кухней, баней и прачечной. С южной стороны возвышался каменный забор в два с половиной аршина. Под тремя дубами-исполинами у небольшого загона стоял невысокий человек в генеральском мундире, но без головного убора. Отламывая от свежеиспеченного каравая куски еще теплого хлеба, он кормил с руки молодых кавказских оленей.
Попросив Самоварова оставаться на месте, дежурный офицер доложил генералу о прибытии столичного гостя. Командующий линией тут же прервал любимое занятие и, застегивая расшитый золотыми позументами ворот, с едва заметным прихрамыванием направился к ожидающему его чиновнику.
— Вот уж никак не думал, что из самой столицы нас решили почтить вниманием. Ну-с давайте знакомиться — барон Эртель, Георгий Арсеньевич, — и запросто протянул руку, даже не одетую в перчатку.
— Позвольте отрекомендоваться, ваше превосходительство. Самоваров Иван Авдеевич, надворный советник. Имею неотложную надобность в сугубо личной аудиенции, — ответил на рукопожатие следователь.
— Так за чем дело стало? Как говорится, милости просим, — по-свойски пригласил боевой генерал.
Минуя длинную анфиладу комнат, Самоваров оказался в небольшом кабинете с двумя перпендикулярно расположенными столами и немецкими стульями для совещаний. В правом углу висела икона. По обеим сторонам от входной двустворчатой двери в потолок упирались два высоких узких шкафа с полками, уставленными книгами и серыми папками. Как и положено, над головой командующего возвышался лик государя, а всю боковую стену занимала подробная карта Российской империи.
Барон сел в кресло и жестом пригласил гостя расположиться напротив.
— Итак, господин надворный советник, я вас внимательно слушаю, — поймав взгляд Самоварова, негромко сказал генерал.
— Дело, кое привело меня в эти края, ваше превосходительство, имеет весьма секретный характер. Я имею честь служить следователем в Третьем отделении Канцелярии Его Величества. — Иван Авдеевич достал из потайного кармана сюртука сложенный втрое лист, развернул его и протянул барону.
Внимательно ознакомившись с документом, Эртель вернул бумагу, быстро исчезнувшую в недрах партикулярного платья чиновника.
— Значит, в Третье отделение и следователь с особыми полномочиями… А я-то думал, вот наконец прислали нам гражданского губернатора и мне больше не придется отвлекаться на городские дела. Почитай, уже четыре года прошло, как Ставрополь из уездного стал областным, а гражданского начальника до сих пор не сподобились назначить. Но, видно, и на этот раз я просчитался. Однако ежели столь серьезное ведомство заинтересовалось нашим захолустьем, то смею предположить о наличии весьма существенных резонов, — барон вопросительно посмотрел на чиновника.
— Вы правы, ваше превосходительство. Именно исключительные обстоятельства заставили меня безотлагательно прибыть в Ставрополь на курьерских. Я не буду долго занимать ваше время и потому изложу коротко суть проблемы. В обозе, перевозившем контрибуцию по мирному договору с Персией, обнаружена недостача — исчезли четыре тысячи пятьсот золотых монет, среди коих есть экземпляры, имеющие большую историческую ценность. Но золото не просто украли. Вместо него на дно сундука положили камни — простые куски известковой породы. Мы проанализировали случившееся и пришли к выводу, что воровство сотворилось в Ставрополе.
— Но позвольте, господин… извините…
— Самоваров…
— Да-да, господин Самоваров. А вы точно уверены, что лиходейство свершилось здесь? Я достаточно хорошо знаю своих офицеров. Многие из них совсем недавно принимали участие в Персидской кампании, вместе со мною дрались в Кабарде и только что вернулись из Карачая, одержав блистательную победу над Ислам-Крым-Шамхалом. И на днях по этому случаю в городе пройдут торжества: салютации, награждения, балы, в конце концов. Уж не ошиблись ли вы, господин надворный советник? — с заметным раздражением выговорил барон.
— Поверьте, ваше превосходительство, у меня для этого есть весьма убедительные основания.
— Какие именно? — не унимался Эртель.
— Ваше превосходительство, в тайну дознания я имею право посвящать только своего непосредственного начальника и государя императора. Я смел бы надеяться, что те особые полномочия, коими я наделен высочайшим соизволением…
— Ладно, ладно. Иван А… позвольте?
— Авдеевич, господин генерал.
— Да-да. Уж не обессудьте старика, запамятовал. Так вот, Иван Авдеевич. Я все понимаю и постараюсь вам помочь. Вы где остановились?
— В «Европе».
Генерал поморщился:
— Вот уж настоящая конюшня, и хозяин плут. Все нет времени до него добраться. Словом, я вызову сейчас нашего обер-квартирмейстера и попрошу его подыскать вам приличную комнату на постой. Там же будете и столоваться. Так, а как бы лучше вас представить? — вопросил барон, потирая в задумчивости лоб.
— Господин генерал, смею считать, что до поры до времени не следует открывать истинную цель моего визита. Проводя дознание инкогнито, мне будет легче выявить всех причастных к совершенной краже лиц. Учитывая необходимость осмотра интендантских складов и расспросов офицеров провиантмейстерской и квартирмейстерской служб, по всему вероятию, меня следует именовать инспектором Провиантмейстерской комиссии при Главном штабе. Ну а потом, когда придется перейти к допросам, то все и так станет на свои места.
— Ну, вот и решили, — генерал поднял бронзовый колокольчик и позвонил.
В комнату, подобно ветру, сверкая эполетами, ворвался адъютант и застыл в ожидании приказаний.
— А пригласите-ка нам полковника Игнатьева.
— Слушаюсь, ваше превосходительство! — Силуэт офицера, словно призрак, бесследно растворился за дверью, оставив после себя лишь четкий щелчок сомкнутых каблуков.
— Да, неспокойная нынче выдалась осень, — нервно барабаня пальцами по столу, рассуждал командующий. — Недели три назад офицер у нас пропал… растаял подобно облаку в ясный день. Был полдня на службе — и вдруг исчез. Домой не явился. Думали, может, решил с ружьишком по лесу побродить да на абреков напоролся. Мы объявили горцам, что готовы выкупить пропавшего поручика за солидное вознаграждение. Но ответа так и не получили. Стало быть, и там его нет. Мне уже штаб-офицеры намекать стали: дескать, а не к туркам ли он подался? Мол, не лазутчик ли он султана Махмуда?
— Ваше превосходительство, а случаем, фамилия его не Рыжиков? — осведомился Самоваров.
— Рыжиков? Нет. Это поручик Рахманов. Он числился обозным офицером Навагинского пехотного полка, но последнее время все больше занимался доставкой провианта, и у него это неплохо получалось. Мы даже планировали его перевести в штаб под начало обер-провиантмейстера Безлюдского. Но позвольте, а при чем здесь штабс-капитан Рыжиков?
— Есть у меня, ваше превосходительство, несколько вопросов к этому офицеру, вот я и побоялся, что он пропал.
— Да неужто вы и его подозреваете? — широко раскрытыми от удивления глазами генерал уставился на столичного гостя.
— Покуда идет расследование, ничего определенного, ваше превосходительство, сказать не могу, но…
— Ох, простите старика! Как же, как же! Тайна дознания! — артистично взмахнул руками барон.
Адъютант доложил о прибытии офицера, и вслед за ним в комнату вошел высокий, подтянутый полковник в мундире, украшенном двумя боевыми орденами. Его холодный, пронзительный взгляд говорил о привычке не отступать перед трудностями. Поперек открытого лба лежала глубокая отметина от неприятельского кавалерийского палаша. Длинные, тронутые сединой бакенбарды придавали его облику строгость и одновременно солидность. Слегка удлиненный нос и правильные черты лица немного портила большая коричневая бородавка над верхней губой, но густые, слегка закрученные усы надежно скрывали эту едва заметную несуразность. Мужественности добавлял и угловатый подбородок. Серебряные эполеты зрительно увеличивали и без того широкие от природы плечи, а затянутая ремнем талия казалась неестественно, почти по-женски узкой. В начищенных до блеска хромовых сапогах-булках отражались ножки стульев.
«Вот стянулся, точно барышня на балу. Ох уж эта мода!» — пронеслось в голове у Самоварова.
Последние два года в Петербурге у немолодых военных популярностью пользовались мужские корсеты, придававшие на смотрах и парадах слегка располневшим офицерам былую стройность. Ходили слухи, что и сам государь император был не чужд этому поветрию.
— Полковник Игнатьев прибыл по…
— Вот, Родион Спиридонович, — махнул рукой командующий, прерывая доклад обер-квартирмейстера, — познакомьтесь: господин Самоваров, инспектор Провиантмейстерской комиссии при Главном штабе. Надо бы определить Ивана Авдеевича на постой в приличное место. Ну и окажите ему всяческое содействие по проведению разного рода ревизий в вашем ведомстве и в хозяйстве полковника Безлюдского.
— Ваше превосходительство, считаю, что я мог бы поселить гостя у себя. Есть, правда, одно маленькое неудобство — к рождению первенца готовим новую комнату. Мастера нет-нет да и нарушат покой. Но все равно лучше места, чем мой дом, для господина Самоварова во всей округе не найти.