– Не жди услышать треск пишущих машинок, – предупредил Калпеппер. – У нас тишина.
«Карандаш, авторучка, записная книжка, лист бумаги, – подумал Кардифф. – Шепоты грифеля и чернил. Неслышные, как лето, мысли в неслышный, как лето, полдень».
– Писатели, – пробормотал Кардифф себе под нос, – без нужды не скитаются по свету. А рукопись не выдаст, какого ты роду-племени, какого пола, какого роста. Хоть лилипут, хоть великан. Писатели! Черт меня раздери!
– Не чертыхайся.
Кардифф обернулся к своему собеседнику:
– Уж не хотите ли сказать, что все они печатаются?
– Большинство.
– Назовите какие-нибудь имена – может, я знаю?
– Ты не знаешь, а я не скажу.
– Заповедник талантов, – выдохнул Кардифф. – Но что их всех сюда привело?
– Гены, хромосомы, склонности. Разве тебе не известно о литераторских поселках? Вот и у нас такой, только размерами побольше. Мы – единомышленники. Родственные души. Никто никого не зажимает. Кстати, алкоголиков у нас не встретишь, попоек и оргий не бывает.
– Иначе говоря, Скотту Фитцджеральду сюда путь заказан?
– Близко не подпустим.
– С тоски повеситься можно.
– Только если лишиться карандаша и бумаги.
– А вы тоже пишете?
– В меру своих скромных возможностей.
– Поэт, не иначе!
– Зачем так громко? Еще услышат.
– Вы – поэт, – повторил Кардифф шепотом.
– Мой конек – хайку. В полночь нацепляю очки, берусь за перо. Правда, слоги не укладываются в размер.
– Ну-ка, ну-ка?
Калпеппер продекламировал:
Кардифф оценивающе присвистнул:
– Как бы я ни старался – мне такого не сочинить!
– А ты не старайся. Просто сочиняй.
– Обалдеть! Еще что-нибудь!
Калпеппер умолк и, пряча смущение, взялся набивать трубку.
– Второе я редко вслух читаю. Слишком грустно.
Чтобы только заполнить паузу, Кардифф спросил:
– А как здешние писатели поддерживают связь с миром?
Взгляд Калпеппера устремился вдаль – туда, где безмолвная дорога подходила к бесполезным рельсам.
– Раз в месяц я сам складываю в грузовичок рукописи и везу в Джайла-Спрингс, так что почта уходит из того места, где нас нет; а назад привожу кипы чеков и гору отказов. Гонорары поступают в наш единственный банк, где служат кассир и управляющий. Деньги хранятся на черный день – на случай, если придется нам сниматься с места.
Кардиффа отчего-то бросило в жар.
– Надумал что-то сказать, мистер Кардифф?
– Не сейчас.
– Я не тороплю.
Раскурив трубку, Калпеппер прочел:
– Это не мое. К сожалению. Японское. Вечное.
Зашагав из одного конца веранды в другой, Кардифф обернулся:
– Надо же, все сходится. Писательское ремесло – единственное, на чем может держаться такой уединенный городок. У вас тут налажена служба почтовой доставки.
– Писательское ремесло и само по себе – как служба почтовой доставки. Выписываешь чек, заказываешь, чего душа просит; и вот уже фирма «Джонсон Смит» из города Расин, штат Висконсин, шлет тебе посылку. Окуляры заднего вида. Гироскопы. Карнавальные маски. Лоскутные куклы. Эпизоды из фильма «Собор Парижской Богоматери». Колоды карт для фокусов. Ходячие скелеты.
– Полезнейшие вещи, – улыбнулся Кардифф.
– Полезнейшие вещи.
Оба негромко посмеялись. Кардифф выдохнул:
– Значит, это писательская колония.
– Решил остаться?
– Нет, решил уехать.
Осекшись, Кардифф зажал рот ладонью, будто сболтнул лишнего.
– Это еще что за явление? – Элиас Калпеппер чуть не выпрыгнул из кресла.
Кардифф и ахнуть не успел, как возникшая на лужайке перед верандой бледная фигурка взлетела по ступеням крыльца.
У него вырвалось ее имя.
С порога дочь Элиаса Калпеппера произнесла:
– Когда будешь готов, поднимайся наверх.
– «Когда буду готов? – растерялся Кардифф. – Когда буду готов!»
Дверь-ширма скользнула на место.
– Возьми, тебе не повредит, – сказал Элиас Калпеппер.
И, в последний раз наполнив рюмку, передал ее Кардиффу из рук в руки.
Глава 18
И опять в теплую летнюю ночь широкое ложе превратилось в снежный сугроб.
Она неподвижно лежала на краю и смотрела в потолок. Он сидел на другом краю, не произнося ни слова, а потом откинулся на спину, опустил голову на подушку и решил выждать.
В конце концов Неф заговорила:
– Тебя, как я посмотрю, тянет на городское кладбище. Что ты там ищешь?
Для начала изучив голый потолок, он ответил:
– А тебя, как я посмотрю, тянет на станцию, где и поезда-то, считай, не ходят. Что ты там ищешь?
Она даже не повернулась, но ответила:
– Похоже, мы оба что-то ищем, но не хотим или не можем признаться.
– Да, похоже на то.
И снова молчание. Наконец она покосилась в его сторону:
– Кто первый?
– Давай ты.
Она тихонько рассмеялась:
– Моя правда – длиннее и удивительнее твоей.
Посмеявшись вместе с нею, он покачал головой:
– Зато моя ужаснее.
Она встрепенулась, и он почувствовал, как ее бросило в дрожь.
– Ты меня пугаешь.
– Я не хотел. Но что есть, то есть. И если я тебе все выложу, ты, боюсь, от меня сбежишь и больше я тебя не увижу.
– Никогда? – прошептала Неф.
– Никогда.
– Если так, – сказала Неф, – расскажи, что сможешь, только не пугай меня.
Но в этот миг из далекого ночного мира донесся одинокий крик паровоза – поезд шел в их сторону.
– Слышал? Это за тобой?
Над горизонтом пролетел второй гудок.
– Нет, – ответил он, – наверное, это тот поезд вне расписания. Господи, только бы он не принес дурные вести.
Она медленно села на краю кровати и прикрыла глаза.
– Схожу узнаю.
– Не ходи, – сказал он. – Не надо. Я сам.
– Но сначала… – шепнула она. И мягко увлекла его на свою сторону кровати.
Глава 19
Среди ночи он вдруг почувствовал, что снова остался один.
Проснулся он на рассвете, в смятении думая: «Опоздал. Поезд уже прибыл и ушел. Но нет…»
Когда солнце поднялось над песками, до него сквозь расстояние донесся скорбный крик паровозного гудка, будто возвещавший о похоронной процессии.
Еще ему было слышно – или почудилось? – как из поезда, промчавшегося без остановки, выбросили саквояж – точь-в-точь как его собственный, – который с глухим стуком упал на перрон.
А еще ему было слышно – или почудилось? – как кто-то приземлился трехсотфунтовой кувалдой на дощатый настил.
И тут до Кардиффа дошло. Голова его упала на подушку, словно отрубленная.
– О господи! За что такое наказание, господи!
Глава 20
Они стояли на перроне пустого вокзала. Кардифф в одном конце, здоровяк-приезжий – в другом.
– Джеймс Эдвард Маккой? – осведомился Кардифф.
– Кардифф! – воскликнул Маккой. – Ты ли это?
Оба натужно улыбнулись.
– Какими судьбами? – спросил Кардифф.
– Можно подумать, ты не догадывался, что я буду наступать тебе на пятки, – ответил Джеймс Эдвард Маккой. – После твоего отъезда прошел слух, будто ты поехал кого-то хоронить. Тут и я мигом подхватился.
– Зачем?
– Давай начистоту. Я давно понял: у нас с тобой разные цели. Да еще у тебя расплывчатые, а у меня четкие. Терпеть не могу лицемеров.
– Ты хочешь сказать, «оптимистов»?
– Не зря все-таки я тебя на дух не переношу. Мир – это сточная яма, в которой мы барахтаемся, пытаясь прибиться к берегу. Господи прости, да где он, этот берег? Никогда к нему не прибиться, потому что берега нет! Мы – крысы, тонущие в нечистотах, а тебе все маяки грезятся. Для тебя «Титаник» – это речной пароходик Марка Твена. Для тебя Свенгали[8], Раскольников и Гитлер – это тройка марионеток. Жаль мне тебя. Вот я и приехал, чтобы открыть тебе истину.
– С каких это пор тебя влечет истина?
– Истина, практичность и здравый смысл. Не играй в азартные игры, не бросай нищим раскаленные монеты, не сталкивай хозяйку в лестничный проем. Светлое будущее? Черт побери, будущее уже наступило, и оно омерзительно. Итак, какой у тебя интерес в этом захолустье? – Маккой брезгливо обвел глазами безлюдную станцию.
Кардифф сказал:
– Уезжай-ка ты следующим поездом.
– Сперва я должен тебя обойти: у меня на это ровно сутки.
Прищурившись, Маккой оглядел частокол еще не раскрывшихся подсолнухов вдоль дороги в город.
– Показывай, где тут остановиться. Я за тобой – по трупам пойду.
Подхватив саквояж, Маккой без промедления устремился вперед; Кардиффу даже пришлось слегка пробежаться, чтобы его догнать.
– Редактор мне сказал открытым текстом: привезешь забойный материал – получишь тысячу баксов; раскопаешь сенсацию – не пожалею и трех тысяч. – На ходу Маккой разглядывал непослушные предрассветному дуновению, застывшие кресла-качалки на открытых верандах и высокие окна без проблесков света. – Городишко-то, похоже, на три куска потянет.
Поспевая за ним, Кардифф твердил про себя: «Не дышать. Не высовываться». Город его услышал.
В садах не дрогнул ни один листок. Не упало ни одно яблоко. Под кустами лежали собачьи тени, а собак не было. Трава прижалась к земле, словно шерсть к спине рассерженной кошки. Кругом царило безмолвие.
Довольный от сознания, что с его приездом городок замер, Маккой остановился на перекрестке под густыми кронами деревьев. Осмотрев эти зеленые своды, он задумчиво протянул «так-так», а потом выудил из кармана рубашки химический карандаш, лизнул грифель и стал делать записи в блокноте, проговаривая по слогам:
– Заброшенный город. Мертворожденный, Небраска. Воспоминания, Огайо. Оживленное движение на запад с тысяча восемьсот восьмидесятого по тысяча восемьсот девяностый. Сообщение прекращено в тысяча девятисотом. Связи нет.
У Кардиффа свело челюсти.
Маккой бросил на него испытующий взгляд.
– Денежки, считай, у меня в кармане, верно? По твоей мине вижу. Ты приехал хоронить Цезаря, а я – ворошить кости. Тебя позвал сюда внутренний голос, а меня – карьерный зуд. Тебе тут в кайф, ты наверняка будешь помалкивать, когда вернешься домой. А мне тут не в кайф. Прошедшее время.
Сунув карандаш за ухо и спрятав блокнот в карман брюк, Маккой снова взялся за ручку саквояжа. Будто подгоняемый звуками собственного голоса, он широко шагал по улицам Саммертона, разглагольствуя на ходу:
– Нет, ты только посмотри – какой идиот это проектировал: безвкусица, на крышах дранка в пейзанском стиле, какие-то мещанские финтифлюшки – помесь рококо с барокко. С карнизов свисают резные сосульки – придумают же такое. Не позавидую тем, кто застрянет здесь на всю жизнь, даже на две недели отпуска! Эй, а тут что? – Он резко остановился и поднял голову.
Вывеска над крыльцом гласила: «Герб египетских песков». Сдаются комнаты».
Маккой покосился на Кардиффа; тот напрягся.
– Вот, значит, где ты окопался. Поглядим.
Не успел Кардифф опомниться, как Маккой уже взбежал на крыльцо и рванул в сторону скользящую дверь.
Кардифф придержал створку, чтобы не было грохота, и вошел следом.
Тишина. Похороны закончились. Усопший лег в землю.
Ни одна пылинка не шелохнулась в гостиной – если там вообще можно было найти пылинку. Причудливые лампы не горели, цветочные вазы стояли пустыми. Услышав, что Маккой хозяйничает в кухне, Кардифф поспешил туда.
Маккой уже сунул свой нос в ледник. Льда внутри не оказалось, равно как и сливок, молока и масла; внизу даже не было поддона, из которого собака ночью могла бы напиться талой воды. В кладовке тоже не обнаружилось ни спелых бананов с леопардовыми пятнышками, ни цейлонских или индийских специй. Словно беззвучный поток ветра ворвался в дом и сдул все мало-мальски ценные припасы.
Черкнув что-то в блокноте, Маккой пробормотал:
– Доказательства налицо.
– Доказательства?
– Все попрятались. И съестное заныкали. А стоит мне отсюда убраться – мигом газончики подстригут и ледник набьют жратвой. Как они только пронюхали о моем приезде? Ладно.
«ВестернЮнион» в этой глуши и не ночевал, так ведь? – В коридоре Маккой высмотрел телефонный аппарат, снял трубку и приложил к уху. – Сигнала нет. – Через входную дверь-ширму он выглянул на улицу. – И почтальона не видно. Я здесь как в изоляторе, черт побери.
Маккой выскочил на крыльцо и уселся на перила, которые жалобно заскрипели, грозя рухнуть. Ответ Кардиффа он прочел по глазам.
– Благодетель хренов, – бросил Маккой. – Суетишься, дергаешься, спасаешь людишек, которые этого недостойны. Чем же это захолустье подкупило Армию спасения имени Кардиффа? К гадалке не ходи – зияет в этой истории брешь. Злодея не хватает.
Кардифф затаил дыхание. Маккой вытащил блокнот и сосредоточенно пролистал записи.
– Сдается мне, злодея вычислить нетрудно, – пробормотал он. – Департамент…
Он поиграл у Кардиффа на нервах.
– …дорожного строительства?
Кардифф сделал выдох.
– В точку, – шепнул Маккой. – Уже вижу заголовки: «Бесстрашный журналист защищает город-рай». Ниже – мелким шрифтом: «Ведомственная комиссия постановила: крушить и ломать». А через неделю – «Саммертон: в иске отказано». И подзаголовок: «Бесстрашный журналист захлебнулся джином». Он захлопнул блокнот.
– Всего-то час пошастали, а накопали уже немало, скажи?
– Немало, – сказал Кардифф.
Глава 21
– Это будут самые горячие новости, – предвкушал Джеймс Эдвард Маккой. – За моей подписью выйдет серия репортажей о том, как в штате Аризона городишко Саммертон напоролся на скалы и пошел ко дну. Наводнение в Джонстауне просто отдыхает. Землетрясение в Сан-Франциско уже никто не вспомнит. Возьму за жабры правительство, которое сломало жизнь ни в чем не повинным людям и сровняло с землей их сады. Для затравки – «Нью-Йорк таймс», потом лондонские, парижские, московские и даже канадские газеты. Обыватель сам не свой до чужих бед: вот и пусть читает, как политиканы, одержимые жаждой наживы, снесли целый город. Раструблю об этом по всему миру.
– И это все, что ты способен здесь узреть?
– На зрение не жалуюсь!
– Да ты оглядись, – сказал Кардифф. – Вокруг ни души. Нет людей – нет и сенсации. Кому какое дело, если снесут дома, где никто не живет? Твои «горячие новости» продержатся от силы один день. Ни договор на книгу, ни телесериал, ни права на экранизацию тебе не светят. Этот город все равно не будет расти. Как и твой банковский счет.
Маккоя перекосило.
– Сукин ты сын, – пробормотал он. – Куда, к дьяволу, все подевались?
– Тут никого и не было.
– Это сейчас их след простыл, но дома-то покрашены, газоны подстрижены? Как пить дать людишки сюда наведываются. А ты с ними заодно – просто дуришь мне башку. Сам-то, вижу, разнюхал, что к чему.
– До недавнего времени ничего не знал.
– Так чего темнишь? Небось решил в одиночку окучить этот заштатный город-призрак, чтобы сделать себе имя?
Кардифф кивнул.
– Дубина! Ну и прозябай в нищете. Без тебя обойдусь. Счастливо оставаться!
Маккой опрометью ринулся с крыльца. Бросившись к соседнему дому, дернул на себя дверную ручку и присмотрелся, прежде чем ступить через порог. Через минуту он появился, в сердцах грохнул дверью и побежал к другому дому, сдвинул в сторону дверь-ширму, запрыгнул внутрь и тут же выскочил; его багровая физиономия стала мрачнее тучи. Так он обежал с полдесятка пустых домов, распахивая и захлопывая двери.
В конце концов Маккой вернулся на крыльцо «Герба египетских песков». Там он остановился, едва переводя дух, и крепко выругался. Ответом ему было молчание, и только птичка, пролетавшая над головой Джеймса Эдварда Маккоя, уронила ему на жилет свою визитную карточку.
Кардифф смотрел вдаль, на пустынные луга. Ему представилось, как из поезда вываливаются толпы горластых репортеров. Он явственно видел, как заработали на полную мощь печатные машины, намывая город на свои валики и постепенно стирая его с лица земли.
– Говори. – Маккой стал прямо перед ним. – Где жители?
– В том-то и загадка, – ответил Кардифф.
– Тогда я немедленно отправляю свой первый репортаж!
– Каким же образом, интересно знать? Здесь ни телеграфа, ни телефона.
– Тьфу ты! Как же они живут в этакой дыре?
– Они – аэрофилы, как орхидеи: все необходимое получают из воздуха. Впрочем, погоди. Ты ведь кое-чего не видел. Не пори горячку, есть еще одно место, прямо сейчас тебя отведу.
Глава 22
Кардифф привел Маккоя в широкие владения застывших камней и недвижных ангелов. Маккой стал разглядывать надгробья.
– Чертовщина какая-то. Сплошь имена – и ни одной даты. Кто когда умер?
– Они не умерли, – вполголоса ответил Кардифф.
– Скажешь тоже! Дай-ка поближе гляну.
Маккой сделал шесть шагов на запад, четыре на восток – и перед ним возникла…
Свежевырытая могила, в ней открытый гроб, а рядом лопата.
– Час от часу не легче! Кого сегодня хоронят?
– Это я раскопал, – сказал Кардифф. – Искал кое-что.
– Кое-что? – Носком сапога Маккой спихнул в могилу несколько комков земли. – Говорю же: темнишь. Какой у тебя тут интерес?
– Могу только сказать, что я, возможно, здесь останусь.
– Если останешься, у тебя язык не повернется выложить местным всю правду: что едут сюда бульдозеры и бетономешалки, похоронная команда на службе у прогресса. А если все же надумаешь отсюда сдернуть, то когда им скажешь? В последний момент?
Кардифф покачал головой.
– Что же, мне самому лечь костьми за их добродетели? – спросил Маккой.
– Боже упаси.
Кардифф приблизился к разверстой могиле. Комья земли посыпались на дно гроба.
Маккой отшатнулся, с опаской покосившись на зияющую могилу и пустой гроб.
– Постой-ка. – Его лицо исказилось. – Не иначе как ты меня сюда заманил, чтобы я не добрался до телефона или, еще чище, сгинул в этой дыре? Да ты…