– Возьми, если хочешь. Только прямо сейчас не читай, хорошо? Расскажи мне, какие комиксы у горничных!
Кажется, Анна ни разу не держала в руках комикса для взрослых.
Марни вытянулась в траве подле нее.
– Они ужасно волнительные, – сказала она, и ее глаза даже потемнели, как будто она собиралась поведать страшный секрет. – Там всякие жуткие и таинственные истории! Про монашек, запертых в башнях, про украденных детей, про всяких злодеев… Из-за них-то я и начала думать, что я, может, на самом деле приемная!
– Ты так говоришь, как будто тебе этого хочется. Когда мы в тот раз это обсуждали, я тебя не поняла.
– Правда? – Марни задумчиво смотрела на нее. – Знаешь, трудно объяснить… Просто… Это как-то сразу показало бы, какие у меня родители добрые, ведь так? Я к тому, что они все мне дали… все-все… и даже ни единого раза не намекнули, что я, может, приемыш! Но я в глубине души все равно чувствую: так оно и есть… Только обещай не говорить никому!
– Конечно! Никому, – пообещала Анна. – Да и кому мне рассказывать! Расскажи еще, что там за комиксы?
– Там любовные истории и всякая всячина… – Марни словно заколебалась. – Как по мне, про любовь – это сплошные сопли! А ты как думаешь?
Анна выразила согласие. Марни смотрела на нее с затаенной надеждой:
– А я почему-то все равно мечтаю влюбиться и выйти замуж. Когда стану взрослой. А ты?
На сей счет Анна не была уверена.
– Не знаю. Я, чего доброго, влюблюсь в кого-нибудь, кто меня совсем даже не полюбит. У меня всегда все криво выходит… Я, может, вместо этого собак буду держать. Построю будки, питомник устрою…
– Ну нет, этим я не хотела бы заниматься! – Марни листала страницы. – А этот правда симпатичней, чем взрослые комиксы. Я его возьму! – Она закрыла книжку и отложила ее. – Я тебе еще секрет расскажу, – проговорила она серьезно. – Я взрослеть не хочу! Совсем! Никогда! У меня не получится быть правильной взрослой, как мама и ее подруги. Я хочу остаться такой, какая я сейчас. Навсегда…
Анна удивилась до глубины души:
– Погоди, Марни… что ты такое говоришь? А я-то думала…
Она не докончила. Ей вспомнилось, как Марни рассказывала про жестокую няньку.
– Да, – сказала Марни. – Я знаю, о чем ты думаешь. Но я привыкла… И я знаю, от чего удирать, если испугаюсь! – Она быстро оглянулась через плечо туда, где высилась мельница. – Вон от того жуткого места, например. Но я ничего не знаю о том, как быть взрослой. И никто-никто мне не рассказывает…
– Почему ты мельницы-то боишься? Может, расскажешь?
– Я не знаю. – Марни отвела глаза. – Я как-то всегда боялась ее. Я поэтому и с Эдвардом не пошла…
– Ты сказала ему, что тебе страшно?
Марни передернула плечами, изобразив равнодушие:
– Я пыталась, но он не понял. Сперва начал меня дразнить, потом заявил, мол, если боишься, надо идти навстречу своему страху. Я, мол, не смогу всю жизнь бегать от того, чего забоюсь.
Анна подумала и сказала:
– Других легко в трусости упрекать.
Марни быстро повернулась к ней:
– Вот именно! А Эдвард таким занудой бывает! – Она улыбнулась. – Анна, миленькая, вот за это я тебя и люблю! Ты никогда не твердишь мне, что я «должна» делать! Наверное, надо бы мне сейчас сходить к мельнице, просто чтобы показать – я могу, но я так боюсь… с тех самых пор, как…
– С тех пор как что?
– Это все сто лет назад началось. Когда я вредничала, Этти пугала меня: «А вот они тебя заберут, запрут в ветряке, где никого нет и только ветер гудит, тогда ты и пожалеешь о своем поведении!» – Марни улыбалась, но на лице вновь было то же страдальческое выражение, которое Анна раз уже видела. – Я тогда маленькая была… А она такой жути напустила! Этти, она такая… Любит пугать.
Марни вздохнула, снова пожала плечами.
– Однажды папа, уезжая, спросил меня, чего мне хочется, – продолжала она. – Я сказала: хочу воздушный шарик. Красный. Он и попросил Нэн купить мне шарик, когда она в Барнэме будет. А она вернулась оттуда и вместо шарика дает мне бумажный ветрячок… знаешь, пропеллер, который крутится на ветру. Я ужасно расстроилась, заплакала, тогда Нэн разозлилась и говорит: «Ну вот что, девчонка. Если воротишь нос от ветрячка, который я тебе купила, мы попросим Этти, и она тебя к настоящему отведет…» И велела Этти вести меня на прогулку, потому что сама в Барнэме умаялась. Я… Я не знаю, хотела она в самом деле отправить меня к мельнице или, может, только пугала. Но Этти так и сделала. Она волокла меня силой и все время орала, я и решила, что она сейчас меня там запрет… – Марни снова улыбнулась, только губы у нее кривились. – Сейчас все это кажется глупостью, но тогда я была в ужасе… А когда мы подошли к мельнице, вдруг навалились темные тучи и разразилась страшная гроза! Этти и сама струсила, а я уж и не знаю, к худу это было или к добру… – Марни засмеялась, пытаясь отогнать нерадостное воспоминание. – Брр! Слушай, давай о чем-нибудь другом поговорим…
Но Анна была в ярости.
– Это же неслыханно! – вырвалось у нее. – Какая гадина Этти! Вот бы ее громом убило прямо на месте!
Марни с недоумением наблюдала за ней.
– Смешная ты, – сказала она. – Что с тобой каждый раз происходит, когда я тебе рассказываю о подобных вещах? Тебя что, ни разу так не пугали?
Анна почти выкрикнула:
– Чтобы взрослые и к тому же намеренно – нет! Никогда! Еще не хватало!
Марни прошептала тихо-тихо, словно ветерок в траве:
– Везет же тебе… Хотела бы я на твое место…
Анна повернулась к ней, вдруг успокоившись:
– Помнишь, я то же самое тебе говорила? Когда мы в тот раз здесь сидели?
– В самом деле?
– А ты не помнишь? Бедная Марни! Как же я тебя люблю! Я ни одну девочку никогда так не любила! – Она потянулась погладить волосы Марни, но рука застыла на полпути. – И это ты тоже мне говорила, – медленно, с изумлением на лице повторила она. – Вот забавно! Мы с тобой как будто местами меняемся!
Глава девятнадцатая Мельница
В тот вечер Анна выбралась из коттеджа уже в сумерках. Она думала о старом ветряке с того самого момента, когда они с Марни расстались на дамбе. И вот теперь она шла в том направлении. Сама она там еще не бывала. Сэм время от времени упоминал, что «вот ужо сводит ее туда», но пока этого так и не произошло. А теперь ей кое-что пришло в голову.
Она сходит к мельнице одна. Она ведь никому не давала обещаний туда не ходить. Зато выяснит, была ли у Марни хоть какая-то почва для страхов. Анна была почти уверена, что на самом деле ничего ужасного там не было, но хотела увериться совсем точно, без «почти». Если при встрече она сможет сказать: «Да нет там ничего особенного, я сама видела!» – тогда Марни ей поверит. Эдвард, может, так ей и говорил, но Эдвард – дело другое. И вообще, он ее трусихой обозвал!
Главное, Анна сможет хоть раз подарить Марни нечто такое, чего Эдвард не мог. Доказать, что ее страхи были беспочвенными. И, предвкушая это, Анна тихонько радовалась.
Сегодня стемнело раньше обычного. Небо затянули облака, дул порывистый ветер.
«Кончилось вёдро», – сказал Сэм, когда пили чай. По заливу бежали злые, островерхие, серо-зеленые волны. Анна посмотрела на них и поняла: даже при самом благоприятном приливе Марни не сможет сегодня вывести лодку.
Чайки вились над сухим берегом и сердито кричали. Они проносились у Анны прямо над головой; она видела, как они кружились у мельницы. Белые крылья мелькали на фоне темнеющего лилового неба. Анна даже пожалела, что не выбралась раньше. Однако поворачивать обратно было нельзя. Струсить она себе не позволит!
Если она сумеет добраться до мельницы почти в темноте и, чего уж там, одолевая собственный страх, значит завтра ей, может быть, удастся уговорить Марни сходить туда ясным днем, при солнечном свете, и все ей показать. Мельница была, вероятно, единственным местом в Литл-Овертоне, которого Марни так и не изучила. И Анна побывает там первой! Раньше ее!
Небо делалось все темнее. На руку Анне шлепнулось что-то мокрое. Она пустилась бегом и добралась до мельницы, как раз когда пыль на дороге прибили первые тяжелые капли дождя.
Подняв голову, она увидела нависший силуэт ветряка. Он был совсем темный и невероятно огромный. Анна испытала мгновение полнейшего ужаса: ей показалось, будто вся эта махина кренилась прямо на нее, собираясь вот-вот рухнуть. Даже голова закружилась. Она дотянулась до двери и толкнула ее. Дверь жутко заскрипела.
Внутри была полнейшая темень. Анна стояла, отдуваясь после бега и ожидая, чтобы глаза привыкли к темноте. И в это время сквозь собственное дыхание она расслышала другой звук. Он раздался прямо над головой. Кто-то ахнул и как будто сам себе рот зажал.
Там, наверху, кто-то был!
Анна замерла, не смея сдвинуться с места. На нее разом навалились и все страхи Марни, и россказни о привидениях, и заточенные узники в башнях из комиксов горничных. Она даже дышать разучилась на какое-то время. Потом снова втянула воздух. Получилось нескончаемое сипение…
Там, наверху, кто-то был!
Анна замерла, не смея сдвинуться с места. На нее разом навалились и все страхи Марни, и россказни о привидениях, и заточенные узники в башнях из комиксов горничных. Она даже дышать разучилась на какое-то время. Потом снова втянула воздух. Получилось нескончаемое сипение…
Еще мгновение прошло в тишине, потом сверху долетел полный ужаса шепот:
– Кто здесь? Ой, боженька, кто здесь?..
Анна испытала такое облегчение, что ее аж обдало жаром. Ноги, впрочем, по-прежнему порывались подломиться.
– Марни!.. – сказала она. – Ты-то что там потеряла?.. Ну ты, знаешь, и напугала меня!
Она постепенно начинала кое-что видеть. С пола к люку в потолке тянулась лестница. Анна неверными руками ухватилась за нее и полезла вверх. Там, наверху, действительно была Марни. Она стояла на четвереньках и сразу же судорожно ухватилась за Анну. Та выбралась с лестницы и тоже села на пол.
– Марни! Что стряслось? Что ты тут делаешь?
У Марни так стучали зубы, что она едва могла говорить.
– Анна! Ой, Анна, как же мне страшно! Слышу, снаружи кто-то – топ, топ… Я чуть на месте не померла… А это ты!..
И она беспомощно расплакалась.
– Но зачем ты сюда забралась? Почему?
Марни попыталась перевести дух. Получился отчаянный рыдающий вздох.
– Я… я не знаю… я решила быть храброй… Эдвард меня все шпынял… Ой, Анна…
– Все хорошо, давай слезем и пойдем домой.
Анна говорила этаким деловым тоном, потому что ей самой было страшно. Наверху было откровенно жутко, ветер так и ревел. Однако Марни даже не попыталась сдвинуться с места.
– Пошли! – повторила Анна, уже настойчивее. – А что это так гудит наверху?
– Это ветер воет… призрачным голосом! – на полном серьезе выговорила Марни.
Впору было смеяться, но ни у той ни у другой что-то не получалось.
– Давай-ка спустимся… – Анна потянула Марни за руку. – А ты, оказывается, ужас какая храбрая, отважилась прийти сюда! Теперь пойдем…
– Я не могу… – захныкала та. – В том-то и штука…
– Почему?
Марни указала на лаз в полу. Анна вгляделась и поняла, о чем та говорила. Лестница, по которой она с такой легкостью влезла, кончалась, оказывается, очень далеко внизу. Придется спускать ноги в черную зияющую дыру!
Анна попятилась, ее начало трясти. Страх Марни оказался очень заразительным.
– Я уже сто лет здесь сижу!.. – всхлипывала Марни. – Полчаса, не меньше! Я хотела быстренько сюда забежать… чтобы с чистой совестью говорить – я смогла… и потом скорее домой… А посмотрела вниз – и не могу! Не могу…
– Ну так не смотри, – резко сказала Анна. Поднявшись, она подошла к стене и стала ходить кругом, ведя по ней рукой. Она намеренно не оглядывалась и не смотрела под ноги. Ей тоже требовалось время, чтобы совладать с накатившим испугом. Марни последовала за нею, пробираясь по-прежнему на четвереньках.
– Что мы делать-то будем? – хныкала она.
Анна не отвечала. Ей сперва нужно было взять себя в руки. Наконец она повернулась, тоже встала на четвереньки и поползла обратно. Старательно глядя вверх и перед собой, она нащупала квадратный лаз и обвела его ладонью. После чего, по-прежнему не глядя вниз, нагнулась и попыталась нашарить лестницу. Дважды провела вдоль края рукой. Села на пол. Ее била дрожь.
– Что такое? – спросила Марни. – Что случилось?
– Не могу лестницу найти. Она пропала.
– Ой, нет! Только не это!
– Она пропала, – повторила Анна. – Я все ощупала, а ее нет. Наверное, соскользнула, упала… или еще что…
Голос дрожал.
– Так что же мы делать-то будем? – всхлипывала Марни, прижимаясь к подруге. – Скажи, что мы делать будем?
– Не знаю. – Анна стряхнула ее руки. – Погоди, дай подумать!
Ей хватало собственных страхов, но Марни упорно цеплялась за нее, сама не своя от ужаса.
– Не хватай меня так, – пробурчала Анна. – От этого только хуже. Я думаю, нам надо храбриться!
– Вот это мне уже нравится! Ты же говорила: «Других легко в трусости упрекать!» А сама…
– Да, говорила. И я тебя не упрекаю, – сказала ей Анна. – У меня у самой поджилки трясутся! Я просто думать пытаюсь, как бы нам суметь спуститься!
Если бы хоть было за что схватиться руками, подумалось ей… И в памяти, словно строчка из давнего детского стишка, всплыло: «Все испытывайте, хорошего держитесь». Откуда бы? Ах да, с той вышивки в рамочке на стене ее комнаты… Там еще якорь был, но от якоря здесь было бы мало толку. Единственное, за что можно было бы здесь держаться, – это лестница, но она пропала. А за нее саму крепко держалась Марни.
До Анны внезапно дошло, что она была кругом неправа. Ну конечно же, лестница никуда не пропала. Она просто была с другой стороны. С перепугу она растерялась и зашла не с того края. Анна показала и объяснила Марни, в чем дело. Им вовсе нечего было бояться. Надо было всего-навсего держаться покрепче – и спускаться осторожно, поодиночке.
– Смотри, все в порядке, – сказала она. – Просто хватайся как следует и слезай спиной вперед. Хочешь, я первая спущусь?
– Ой, нет, нет! – ахнула Марни. – Не бросай меня здесь!
– Ну как хочешь. Давай ты первая.
– Но я не могу! Я не могу! Я же говорила…
Анна пыталась уговаривать, но все без толку. Марни от ужаса ничего не слышала и не понимала. К тому же еще становилось темнее с каждой минутой.
– Мне холодно… мне так холодно, – повторяла Марни.
Слово «холодно» всякий раз завершалось дрожащим подвывом.
Анна перепробовала уже все.
– Марни, просто отцепись от меня всего на минуточку и попробуй! Попробуй! Держись не за меня, а за лестницу! Я не могу это сделать за тебя. Ну пожалуйста, попытайся! Или, может, давай все-таки я первая слезу?
Но Марни об этом не желала и слышать.
Казалось, прошло много часов… Наконец у Марни вырвался долгий-долгий судорожный вздох, и она обмякла, заваливаясь назад. Она попросту заснула, утратив все силы. Анна собрала раскиданную по полу солому, подложила ей под голову.
Сама она подобралась к стене и уселась, прислонившись спиной, чтобы наблюдать за Марни – вдруг та проснется. Однако голова сама собой начала клониться на грудь. Не прошло и минуты, как Анна тоже заснула.
Глава двадцатая Дружба врозь
Когда в ушах у Анны стал отдаваться какой-то глухой рев, она вздрогнула и проснулась.
Кругом происходило движение, звучали голоса, слышались тяжелые шаги. Долетело еле слышное всхлипывание Марни:
– Я уж думала, ты никогда не придешь! Ой, Эдвард, я так напугалась…
Анна открыла глаза. И только тут вспомнила, где находится.
Она приподнялась, еще плохо понимая, что к чему. Только чувствовала, что озябла. Рядом никого не было. Голоса отдалились и стихли, теперь слышался только шум ветра да изредка – крик пролетающей чайки.
Марни исчезла. Анна осталась на мельнице одна.
Марни ее бросила…
Анна не могла ни о чем больше думать – только об одном этом безрадостном факте. Неловкая спросонок, она спустилась по лестнице и выбежала из мрачного ветряка наружу, в сырую и ветреную тьму. В голове молотком стучала единственная мысль: Марни ее бросила. Ушла без нее. Оставила ее одну. Это было жестоко. Этого нельзя было простить.
Она так разозлилась, что даже не плакала. Она бежала, задыхаясь, по дороге через поля, не замечая, куда несется. Высокая трава хлестала ее по ногам. Потом она споткнулась, не удержала равновесия и кувырком полетела в канаву.
Кое-как выбравшись на четвереньках, Анна осталась лежать в траве, выбившись из сил и только всхлипывая. У нее что-то случилось с ногой. Стоило пошевелить ею, и в нее раскаленной иглой ударяла боль. Анна решила немного полежать, прийти в себя, потом еще попробовать встать… Больше она ничего не помнила.
Проснувшись несколькими часами позже, она обнаружила, что лежит в своей собственной постели. Повернув голову, Анна увидела на стуле рядом с постелью поднос. А на нем – вареное яйцо, коричневый чайничек и два ломтика хлеба с маслом. Миссис Пегг отдергивала занавески. Обернувшись, она увидела, что Анна открыла глаза, и подошла к ней.
– Ну вот, так-то лучше, – сказала она. – Выспалась, я надеюсь? Давай-ка садись и завтракай у себя в постельке, как полагается маленькой леди… И, пожалуйста, не забивай головку, не беспокойся ни о чем. По крайней мере, пока яичко не скушаешь.
Анна пошевелилась – и вздрогнула от боли. У нее занемело все тело. Миссис Пегг поцокала языком:
– Ты небось еще и простудилась ко всему прочему. Ничего удивительного, если хочешь знать мое мнение! И лодыжку повредила, насколько я вижу. Когда тебя принесли, я сразу увидела, какая она красная и распухшая! Вот что бывает, глупенькая, если гулять допоздна и валяться в мокрой траве, – ласково выговаривала она. – Ты хоть помнишь, что произошло?
О да, Анна помнила. Постепенно все возвращалось. Мельница… Марни, застрявшая наверху… этот непрестанный, ужасающий ветровой гул… Она нерешительно обратилась к миссис Пегг: