– Типа того?
– Сама не жульничай. Мой черед! Кто такой Плутон?
Марни неожиданно посерьезнела.
– Это наш пес… Вот что, я тебе секрет расскажу. Я его на самом деле терпеть не могу! Он огромный, черный и временами свирепый! Он в конуре большей частью живет. Папа сказал, что он мне будет добрым приятелем, а какой он приятель? Я котенка хотела, такую пушистенькую пусечку, чтобы на коленях держать, но папа говорит – зато Плутон будет дом сторожить, когда его самого нету… Щенком он был еще ничего, хотя все равно большой и грубоватый, но сейчас он просто ужасен! Только представь, он сырое мясо ест, гадость какая! Ты не говори никому, но, честно, я его даже боюсь… – Марни содрогнулась, но веселье тотчас вернулось к ней. – Снова мой черед, верно? Расскажи, как это – у Пеггов жить?
Анна открыла было рот… и с изумлением обнаружила, что… не помнит. Наверное, оттого, что думала над ответами Марни и гадала: не лай ли Плутона она время от времени слышала вечерами. Жить у Пеггов? Она в самом деле не помнила, все как-то вылетело из головы, стерлось, словно тряпкой со школьной доски. Марни, наполовину призрачная Марни, вдруг сделалась куда реальнее Пеггов. Вот странно!
Она искоса посмотрела на Марни: та, похоже, в ожидании ее ответа сама замечталась о чем-то. Она сидела на кормовой банке, обхватив руками поджатые колени, ее лицо было в тени.
Анна сделала еще попытку. Она обязана вспомнить хоть что-то про Пеггов, вспомнить и рассказать Марни. Анна закрыла глаза. Постепенно проявилась буфетная, чайник на плите, а за дверью – кресло Сэма с разошедшимся швом на уголке… Пегги и их коттедж снова обрели плоть. Анна с облегчением открыла глаза…
…И никого не увидела. Марни исчезла. Анна была в лодке одна.
Она вскрикнула и вскочила, суденышко заходило ходуном. Сзади тут же прозвучал испуганный шепот:
– Анна, ты что? Ты где? Куда ты подевалась?
– А я думала, это ты подевалась! Что ты там делаешь?
Марни стояла позади нее на берегу. В длинном белом платье, в окружении высоких тростников, в лунном свете, струившемся на светлые волосы, она в самом деле казалась гостьей из волшебной сказки. Она подошла ближе, и Анна увидела: у Марни испуганный вид.
– Ну ты даешь! – сказала девочка на берегу. – Зачем было вот так сбегать? Я уже тебя искать пошла. Думала, ты в тростниках спряталась! – Она ухватилась для равновесия за руку Анны и перебралась назад в лодку. – Анна, милая, не делай так больше, ладно?
Ее голос звучал почти умоляюще.
– Но я не… я никуда…
Марни уселась и сложила руки на коленях.
– Не отговаривайся. Ты меня одурачила. Так нечестно! Я тебя спросила, ты не ответила. Сбежала куда-то, спряталась…
– Вот в чем дело! – сказала Анна. – Только я не убегала. Ты меня спрашивала про Пеггов, про то, как у них живется… Ладно. Сейчас расскажу. Это… ну…
И умолкла, смутившись. Она снова забыла. Во дела!
Марни весело рассмеялась:
– Ну и ладно, забудь. Если уж на то пошло, какое мне дело до твоих Пеггов? Я даже не знаю, кто они такие. И вообще, глупый вопрос был. Давай о чем-нибудь более насущном поговорим. У тебя часы есть?
– Нет, а что?
– Я думаю, скоро надо бы возвращаться. И так уже поздно было, когда мы отправились. Поймут еще, что я вышла… Может, я грести сяду?
Анна кивнула. Они поменялись местами и сообща вытолкали лодку из камышей на чистую воду.
– Ты еще последнего вопроса не задала, – напомнила Марни.
– Да, но я не сумела ответить на твой. – Анна все еще недоумевала.
– Ладно! Это все чепуха. Я тебе другой вопрос задам. Ты где живешь?
– В Лондоне, – быстро ответила Анна. – На Элмвуд-Террас, дом двадцать пять.
Марни кивнула с одобрением:
– Ну хоть это помнишь! Теперь задавай свой последний!
Анна мысленно пробежалась по длинному списку вопросов, которые ей хотелось задать. Может, спросить Марни об этом платье? Нет, она, наверное, пришла с какого-то взрослого сборища. О семье? Да ну, там все равно одни взрослые… А вот признание Марни, что она побаивалась собственной собаки, ее в самом деле заинтриговало. И в конце концов она спросила:
– А ты еще чего-нибудь боишься? В смысле, кроме всяких очевидных вещей вроде землетрясения?
Марни серьезно задумалась.
– Грозы немножко боюсь, если сильная. И еще… – Она обернулась и посмотрела через поля, где одиноким часовым высилась ветряная мельница, слегка содрогнулась и добавила: – И еще вон той штуки временами боюсь.
– Ветряка? Да с чего?
– Все! Этот вопрос прибереги до следующего раза, – вновь рассмеявшись, ответила Марни. Потом посерьезнела. – Вообще-то, по-моему, не получилась у нас игра. Ты все какие-то вопросы неправильные задаешь. Я не очень люблю думать обо всяких мрачных вещах вроде той старой мельницы. И я тоже неправильный вопрос тебе задала. Ты даже ответить на него не смогла, да еще напугала меня, удрав в тростники…
– Не очень я понимаю, о чем ты, – сказала Анна. Случившееся продолжало беспокоить ее. – Я правда с места не двигалась!
Марни смотрела на нее круглыми глазами.
– Еще как двигалась! Да как ты можешь такое говорить? Я ждала и ждала, чтобы ты ответила, а потом смотрю – тебя нету! Я и пошла искать…
– Нет! – Анна с негодованием возразила. – Это ты взяла да исчезла!
Марни вздохнула:
– Ты думаешь – это я пропала, а я – что ты. Слушай, давай лучше спорить не будем? Может, мы обе…
– Или ни ты, ни я, – сказала Анна, чувствуя, как растворяется гнев.
Да о чем тут вообще спорить? И уж самое последнее, чего бы ей хотелось, – это ссориться с Марни. Она решила поменять тему.
– Повезло тебе, у тебя своя лодочка есть…
– Да, повезло. Я всегда хотела лодочку, и в этом году мне ее подарили на день рождения. Ты – самая первая, кто в нее садился, кроме меня. Здорово, правда?
Вот с этим Анна была согласна целиком и полностью.
Они приблизились к берегу.
– Я тебя тут высажу, – сказала Марни. – Вброд отсюда дойдешь или глубоко?
Анна свесила ногу за борт. Вода была почти по колено.
– Нормально. – Она вспомнила о платье Марни и добавила: – Ну, для меня.
– Что значит «для тебя»? – в шутку возмутилась Марни. – Я тебя нисколько не меньше! – И вдруг рассмеялась: – А-а, ты про мое вечернее платье! Ты же, бедняжка, одеваешься, точно мальчишка… Хочешь, наверное, наряжаться, как я?
«Достать меня хочет», – решила Анна и не ответила.
Марни уже развернула лодку и гребла прочь, продолжая хихикать.
– Пока! – крикнула Анна, торопясь, пока лодка не ушла слишком далеко.
Голос прозвучал очень одиноко.
– Пока! – отозвалась Марни сквозь смех.
Она продолжала посмеиваться, скрываясь в темноте. А потом, уже почти невидимая, вновь подала голос, и он долетел над водой совсем тихо, но внятно:
– Глупенькая, это же моя ночнушка!..
Глава двенадцатая Миссис Пегг разбивает чайник
Миссис Пегг была во дворе. Она вытряхивала половичок, применяя гораздо больше усилий, чем требовалось.
– Я-то думала… – говорила она Анне между взмахами. – Уж самое меньшее, что ты могла бы сделать… это вежливо с людьми разговаривать! Я же специально просила тебя держаться чуточку дружелюбнее! Я…
Задохнувшись, она бросила половичок на мусорный бак и вытерла глаза краешком фартука. Анна пережила миг ужаса, вообразив, что миссис Пегг плакала, но потом поняла – дело было в другом. У нее самой щипало глаза. Крохотный двор был полон пыли.
Миссис Пегг повернулась к ней. Лицо у нее было красное.
– Девочка моя, ну зачем ты это сделала? Что на тебя такое нашло?
– Она первая начала обзываться, – буркнула Анна.
– В самом деле? И как же она тебя обозвала? – Миссис Пегг смотрела на нее с надеждой, но Анна упрямо насупилась и сжала губы.
Миссис Пегг решила надавить на нее:
– Не то чтобы я любила в чужие склоки встревать, и потом, что уж сделано, того не переделаешь, но лучше бы ты прямо сейчас мне сказала!
Анна мрачно пробормотала:
– Она сказала… что я сама вся такая.
– Какая?
– Сама вся такая, – повторила Анна.
– Боже милостивый! Ну и что тебе не понравилось?
Миссис Пегг в сердитом отчаянии воздела руки и, грузно ступая, ушла в дом. Из кухни донесся мягкий голос Сэма: по его мнению, это все была чепуха, не стоившая такого расстройства. Миссис Пегг сердито напомнила мужу, как она «всю дорогу» твердила: не стоит ссориться с миссис Стаббс. По крайней мере – до праздника!
– Сам знаешь, я всяких там слухов знать не хочу и в чужие размолвки подавно не лезу, но миссис Си просто вне себя, а она, если помнишь, ведает пирожным столом, где я должна помогать… – Тут из дому донесся внезапный дрызг, потом снова голос миссис Пегг, дрожащий от слез: – Мой чайник!.. Мой большой чайник! Господи, это последняя капля…
И всхлип. На сей раз никакой ошибки быть не могло.
Дальше Анна решила не слушать.
Она пошла на берег, на сей раз – вдоль дамбы. Многоватика нигде не было видно, но сейчас Анна и его молчаливого общества не вынесла бы. Ей не хотелось думать ни о чем и ни о ком – даже о Марни. Если бы миссис Пегг всего лишь продолжала сердиться, это можно было бы пережить. Но гибель чайника…
Анна поспешно отставила это воспоминание. Она шла быстрым шагом, не думая ни о чем и ничего не видя вокруг, – пока не добралась до песчаных дюн.
Здесь было, кажется, единственное место, где она не боялась на кого-то наткнуться. Даже если кого-нибудь вправду занесет на пляж, она любого увидит с порядочного расстояния, спрячется и переждет, пока все не уйдут. Она уже провела здесь множество вечеров, лежа в песчаном распадке, слушая, как шуршит в траве ветер, как негромко вздыхает море да чайки кричат вдалеке. Здесь она чувствовала себя словно на самом краю земли. Чайки иногда подлетали ближе и принимались хлопать крыльями и скандально орать, ссорясь из-за рыбешки в приливных лужах. Иногда же – уносились далеко и оглашали пляж скорбными жалобами. Тогда Анне и самой хотелось плакать. Не настоящими слезами, конечно, а так – в душе. Крики чаек казались голосами из прекрасного и безвозвратного прошлого, напоминали о чем-то, что она некогда любила и потеряла… и больше уже не найдет. Что именно? Анна не знала.
В это утро она провела в дюнах несколько часов, думать не думая ни о миссис Пегг, ни о Сандре, ни о миссис Стаббс. Эти мысли она старательно изгоняла, оставляя только воспоминания о Марни. Постепенно до нее дошло, что прилив этим вечером наступит совсем поздно. Никак не раньше одиннадцати часов. И как, спрашивается, ей увидеться с Марни?
Шагая домой обедать, она додумалась до очевидного ответа. Если Марни могла удирать из дому в ночной рубашке, почему ей не поступить так же? Решено: она сегодня ляжет пораньше, прежде Пеггов, а потом уйдет потихоньку. А перед этим – ближе к вечеру, во время отлива, – наберет морской лаванды для Марни.
В коттедже ее ждало письмо от миссис Престон. Тетушка сообщала новости обо всяких людях, которых Анна не знала. Наверное, это были лондонские соседи. Анна попробовала представить себе дом… не получилось. Он казался слишком далеким и нереальным. Трудно было зримо вообразить даже миссис Престон, по-прежнему жившую там.
В конце письма имелся постскриптум, гласивший:
Обязательно напиши как можно скорее. Ты совсем ничего нам не сообщила, кроме того, что ходила на побережье. И еще ты, дорогая, так ничего и не написала про тот запах. Можно поподробнее?
Анна с удивлением перечитала последние строки. Запах? Какой запах? Она даже подумала, что в письмо вкралась описка и на самом деле кто-то зачах. Нет. Непохоже… На сей раз к письму была приложена почтовая карточка с маркой и адресом, поэтому Анна решила ответить сразу, пока миссис Пегг накрывала на стол. А то снова недолго забыть.
«На берегу никакого запаха нет», – вывела она и подумала, что это была неправда. Там царил чудеснейший аромат. Просьба описать поподробнее напомнила девочке школьные упражнения по английскому языку. Образ мисс Дэвисон, училки, вызвал инстинктивное сопротивление. И вообще – как описать запах на берегу? Там пахло морем, водорослями… а если ветер дул не с той стороны и природа являла свою жестокость, могло повеять дохлым тюленем. Но не писать же на открытке про дохлых тюленей? Так что в науку о запахах Анна углубляться не стала, дав взамен точный отчет о погоде и (благо все время держала в уме) приливах-отливах за последние несколько дней.
После обеда она вновь ушла со двора, дождалась полного отлива и перебралась на заболоченный берег – собирать морскую лаванду.
Миссис Пегг увидела на каминной полке Аннину открытку, приготовленную к отправке, и досадливо щелкнула языком. Поистине, девочка стала забывчива до невозможности. Она же специально напомнила ей об открытке, когда та уходила! Миссис Пегг взяла послание и, напрягая зрение, принялась рассматривать так и этак.
– Ну не знаю! – сказала она наконец. – Я, конечно, тот еще писатель, но ты только взгляни на это! – И протянула открытку Сэму: – Что тут написано?
Сэм сощурился и медленно прочел вслух:
– «На берегу никакого запаха нет».
– А я тебе о чем? – с торжеством воскликнула миссис Пегг. – И я то же прочла!
– Ну не пахнет там, и что?
– Не пахнет. А еще луна – не синяя. И коровы не танцуют. И кое-кто подрастерял мозги, вложенные при рождении. Ты, к примеру, Сэм Пегг. Неужели тебе не кажется, что этот ребенок как-то странновато письмецо начинает?
– Да ладно. Небось мысли другим заняты.
– Да уж, – проговорила миссис Пегг, качая в замешательстве головой. – Еще как заняты, причем каждый божий день!
Она вышла из дому, отправила открытку – да и забыла о ней.
В тот вечер, когда Пегги уселись перед телевизором, Анна раздобыла книгу и некоторое время читала, сидя на низенькой табуретке рядом с хозяевами. Потом начала зевать, а книга стала съезжать у нее с колен. Так она сидела еще довольно долго, всячески стараясь, чтобы Пегги заметили: книга нагоняет на нее сон, а телепрограмма – того пуще. И наконец, под звуки сводного духового оркестра, гремевшего на сельскохозяйственной выставке где-то в Восточной Англии, она очень тихо, на цыпочках, пробралась к лестнице.
Поднявшись к себе, она переоделась, натянула ночную рубашку. Потом вновь надела шорты, запихнув в них длинный подол. Влезла в свитер… Теперь она была готова. Дождавшись времени, когда, по ее понятию, прилив должен был уже как следует подняться, Анна вооружилась своим букетиком морской лаванды, открыла дверь и прислушалась. И наконец, опять-таки под прикрытием телевизионного шума, спустилась по лестнице и выскользнула сквозь кухонную дверь.
В голубоватом свете экрана Пегги казались двумя древними изваяниями. Они даже не пошевелились – так и продолжали сидеть к ней спиной.
Глава тринадцатая Девочка-нищенка
Лодочка ждала ее на привычном месте. Анна забралась внутрь и отвязала веревку. И не успела она обмакнуть весла в воду, как течение само увлекло ее в направлении Болотного Дома. Анне почти не понадобилось грести: лодочка как будто знала дорогу.
Она была уже почти напротив особняка, когда вдруг заметила свет во всех его окнах. Что такое? А по воде доносилась еще и музыка! Анна приподняла весла и прислушалась, затаив дыхание. Происходило именно то, что она себе когда-то навоображала: вечеринка в старом доме! Пока лодочка медленно проплывала мимо, она увидела сквозь окна ярко освещенную лестницу и яркие пятна женских нарядов, двигавшиеся внутри. И все это отражалось в темной воде, бежало трепещущими дорожками прямо к лодочному борту.
А потом она миновала особняк. Оглянулась – и заметила в потемках маленькую белую фигурку на выступе стены. Это была Марни, ожидавшая ее.
Анна подгребла, бросила веревку, и Марни поймала. Лодочку, совсем как в тот раз, осторожно подтащили к ступеням. Анна выбралась через борт. Марни схватила ее за руку.
– Как здорово, что ты пришла! – прошептала она. – Ты музыку слышала?
– И свет видела! С воды так красиво смотрится, я уж решила – может, сплю!
– У них там вечеринка. А я так надеялась, что ты появишься! То и дело выбегала посмотреть, нет ли тебя…
– Я думала, сегодня может и не получиться, больно уж поздно, – сказала Анна. – Смотри, что покажу! – И она вытянула из шорт ночнушку. – Я прямо как ты! Притворилась, что спать ухожу!
И тут она рассмотрела, что на Марни было самое настоящее белое вечернее платье. С длинной юбкой и поясом из лент.
– Пришлось надеть, – извиняющимся тоном пояснила Марни. – Там одни взрослые, но и мне нужно быть. Там несколько совсем молодых… но все равно куда старше меня! – Она стиснула руку Анны и пристроилась поближе. – Как я рада, что ты тут! Вот было бы славно, если бы ты тоже могла войти… – Она помедлила, задумчиво разглядывая Анну, и вдруг рассмеялась: – Я знаю, как это сделать! Никто и не догадается, кто ты такая!
– Нет, не могу, – возразила Анна. – Я же в шлепанцах и ночнушке! – Тут она посмотрела вниз и обнаружила, что заляпала весь подол. – Нельзя, – повторила она печально. – Я еще и вся грязная.
– Так это же хорошо! Чем грязнее, тем лучше! У меня идея! Тебе только платок на голову накинуть – и готовая нищенка! – Тут она заметила букетик морской лаванды у Анны в руке. – Ой, миленькая, ты морской лаванды мне принесла! Как раз кстати придется! Ты как будто нищенка и пришла продать цветочков дамам и господам… ну, на счастье. Давай так и сделаем, а? Я сейчас платок раздобуду!
И, не дожидаясь ответа, Марни исчезла в боковой двери, оставив Анну в одиночестве стоять на стене.
Анна, вообще-то, не испугалась. Даже не особенно разволновалась. Она плоховато представляла себе, что должно произойти. И в голову не пришло, что ей, по сути, особого выбора не оставили. Всякий раз, когда дело касалось Марни, они как бы делали нечто единственно возможное. Все было предрешено. Анне оставалось лишь ждать и смотреть, что в итоге произойдет. И вот она ждала, стоя в своих пляжных тапочках и грязной ночной рубашке поверх хлопковых шорт. Слушала музыку, доносившуюся из дома. Начинала что-то предвкушать потихоньку.