Вождь превратился уже в настоящего земного бога. Слепое поклонение ему стало самой главной и уродливой чертой советского образа жизни. Дело дошло даже до того, что незадолго до своего смещения Н.И.Ежов, основываясь на "многочисленных просьбах трудящихся", предложил невероятное. В его ведомстве был подготовлен проект Постановления Верховного Совета СССР о переименовании столицы, города Москвы, в город… Сталинодар. Проект был послан в Политбюро и Президиум Верховного Совета. Но Сталин не решился на этот шаг; диктатор был осторожным и неглупым человеком… Лучше уж "совершенствовать" карательные меры против врагов всех мастей, особенно против троцкистов. Например, в 1939 году по инициативе вождя было решено "применять к дезорганизаторам лагерной жизни самые суровые меры, вплоть до расстрела"[201]. За те годы, что Троцкий провел здесь, в Мехико, Сталин почти ежедневно лично утверждал сотни списков тех, кого считали "троцкистами" и осужденными по "первой категории", т. е. к смерти! Если бы знал изгнанник, что походя кремлевский вождь устанавливал и чудовищные рекорды! Так, только 12 декабря 1938 года Сталин и Молотов санкционировали расстрел 3167 человек![202] Троцкий был отрезан от многого, что творилось на родине, и понимал, что одни заклинания, сентенции, гневные филиппики не спасут его последнюю книгу. Он нервничал, рылся в газетах, просил сторонников найти фактические материалы о сталинском режиме.
Во всяком случае, в канун роковых событий у Троцкого было мало причин для оптимизма как в личном, так и политическом плане. Пока лидер IV Интернационала пытался консолидировать свое движение и направить его в нужную сторону, московская группа чекистов в Мехико не теряла времени зря.
Материалы П.А.Судоплатова, данные процесса над Морнаром — Джексоном — Меркадером, воспоминания Натальи Ивановны Седовой ("Так это было"), показания начальника мексиканской тайной полиции Л.Саласара, секретаря Троцкого Дж. Хансена, рассказы брата Рамона Меркадера — Луиса, публикации И.Дейчера, И.Левина, Дж. Кармайкла, Ю.Папорова и других, в том числе и из закрытых до недавнего времени источников, позволяют проследить хронику внедрения Р.Меркадера в число "своих" людей Троцкого. Это было главной задачей, которую должен был решить Эйтингон. Ликвидация же человека, ставшего объектом страшной ненависти кремлевского руководителя, представлялась делом криминальной техники. Вот перечень-хроника посещений Меркадером "объекта". Составлена она на основе многочисленных документов из архивов НКВД.
Впервые Джексон переступил порог дома где-то в конце апреля 1940 года, когда отвез супругов Росмеров в город по какому-то делу. Он помог занести саквояж Маргариты в их комнату и тут же вернулся к машине.
28 мая накануне отъезда супругов Росмеров Меркадер был приглашен к обеду в дом Троцкого. Его представили как "друга Сильвии", который отвезет на своей машине Маргариту и Альфреда в. порт. По просьбе Росмеров и по распоряжению Троцкого, Меркадера ввел в столовую начальник охраны дома Гарольд Робине.
12 июня Меркадер, перед тем как выехать по "вызову шефа" фирмы в Нью-Йорк, зашел в дом, чтобы попросить разрешения Троцкого оставить свой "бьюик" во дворе дома на время его отсутствия.
29 июля Наталья Ивановна пригласила Сильвию и Рамона на чашку чая. Разговор в основном шел о будущем "молодых". Наталья Ивановна была уверена, что у них будет свадьба и тактично, с юмором говорила о семейной жизни и ее привратностях.
1 августа Рамон ездил с Сильвией и Натальей Ивановной за хозяйственными покупками в центральные магазины. Он сосредоточенно переносил пакеты и свертки в дом — туда, куда ему указала Седова. После этого Джексон сразу же уехал, сославшись на неотложные дела.
8 августа Меркадер без видимых причин для визита появился в доме с букетом цветов и коробкой сладостей. В беседе с Троцким он, однако, заметил, что готов сопровождать хозяина дома во время его экскурсий в горы. Троцкий поблагодарил за готовность, но не дал утвердительного ответа.
11 августа, приехав после обеда за Сильвией, Рамон не стал ее дожидаться на улице у машины, а вошел в дом. Охрана восприняла это как должное; он уже примелькался. Вскоре привлекательный "коммерсант" вышел с "невестой" и они уехали.
17 августа новый "друг дома" приехал без приглашения и попросил, чтобы Троцкий уделил ему несколько минут: Джексон хотел, чтобы Лев Давидович посмотрел его статью, в которой он критиковал тех, кто нападает на троцкизм и прежде всего на Бернхема. Беседа была недолгой и Меркадер уехал. Почему-то на этот раз он был одет в темный костюм и на руке лежал плащ, хотя было жарко.
Всего, как мне удалось установить, Джексон — Меркадер побывал в доме около десяти раз. Видимо, он присматривался к внутреннему расположению (хотя оно уже было известно из сообщений женщины-агента, которая, как мы знаем сегодня, работала на операцию), не имея пока четкого плана акции.
Будет и еще одно посещение, роковое… Оно состоялось 20 августа 1940 года, в 17 часов. Лучше всего об этом рассказала Наталия Ивановна Седова в своей потрясающей и краткой статье "Так это было"[203]. Опираясь на это самое главное свидетельство, а также на показания в суде обвиняемого и рассказы Луиса Меркадера, Джозефа Хансена и полковника полиции Леонардо Саласара, коротко воспроизведу последние часы жизни Л.Д.Троцкого. Материалы Судоплатова и Эйтингона позволяют расставить точные, как мне кажется, акценты в финале сталинской операции. Н.И.Эйтингон в своем сентябрьском письме 1963 года Н.С.Хрущеву из Владимирской тюрьмы назвал операцию "работой, проделанной в Мексике по заданию ЦК партии"[204]. Задания, особо важные, разведчикам поручались от имени ЦК, туда же руководство Секретно-политического и Иностранного отделов докладывало об их выполнении, а также сообщало всевозможную заслуживающую внимания информацию[205].
Просыпаясь утром, вспоминала позже Наталья Ивановна, Троцкий после 24 мая несколько раз говорил:
— Ну вот, судьба нам подарила еще один день. Они не пришли…
Эта навязчивая мысль его больше не покидала. Незадолго до того самого страшного дня Троцкий вновь негромко произнес:
— Да, Наташа, мы получили отсрочку…
Так жили эти люди, находясь в своем доме, как в камере смертников. Они это знали, но в душе не хотели верить, что, как и в тюрьме, когда-то загрохочет засов и за ними придут, чтобы увести навсегда…
Наталья Ивановна, восстанавливая тот последний роковой день в жизни Троцкого, почему-то запомнила больше всего то, что он был тихим и солнечным. "Ничто не говорило о зловещности. Солнце светило ярко с утра, как всегда здесь. Цвели цветы, блестела трава, как лакированная… Никто, никто из нас, ни он сам не догадывались о предстоящей гибели". В утренней почте наконец пришло сообщение о том, что Хоттонгская библиотека Гарвардского университета в Бостоне получила рукописи Троцкого на хранение и использование. Изгнанник очень был обеспокоен их судьбой. Отправка в США была похожа на тайную операцию: Троцкий сильно опасался похищения своих бумаг. Теперь он был спокоен за них, кроме того, получал 15 тысяч долларов (смехотворно маленькая сумма за тысячи документов!).
Обычно утром, в начале восьмого, Троцкий кормил кроликов и кур. Наталья Ивановна, занимаясь своими делами, выглядывала в окно, наблюдая за мужем. Она это делала всегда, даже когда он сидел за письменным столом. "Время от времени я приоткрывала дверь его комнаты чуть-чуть, — вспоминает Седова, — чтоб не помешать ему, и наблюдала его в обычной позе — склонившимся над письменным столом с пером в руке". У Натальи Ивановны от большой семьи остался только муж и внук, и она боялась потерять последнее, что у нее в этой жизни осталось. Сам Троцкий признавался, что ему лучше работается, когда он знает: Наталья Ивановна где-то рядом. Даже в своем завещании он нашел возможным сказать о ней самым необычным образом: "Наташа подошла сейчас со двора к окну и раскрыла его шире, чтоб воздух свободнее проходил в мою комнату. Я вижу ярко-зеленую полосу травы под стеной, чистое голубое небо над стеной и солнечный свет везде"[206].
Покормив животных, Троцкий садился за письменный стол. В тот день, вторник 20 августа, он намеревался ответить "Эль Популяр" и продолжить работу над очередной главой о Сталине. После обеда "Л.Д., — вспоминает Наталья Ивановна, — продиктовал несколько "кусков" своей статьи в связи с войной и, как всегда, в половине шестого вечера вышел опять к кроликам". В это время "я вышла на балкон и увидела, что рядом с Л.Д. стоял кто-то посторонний, которого я узнала не сразу, только после того, как он снял шляпу и стал подходить к балкону". Это был "Жасон" (так называли Троцкие Фрэнка Джексона, в действительности — Рамона Меркадера).
— У меня ужасная жажда, я хотел бы стакан воды, — произнес "Жасон", здороваясь с Натальей Ивановной.
— У меня ужасная жажда, я хотел бы стакан воды, — произнес "Жасон", здороваясь с Натальей Ивановной.
— Может быть, Вы хотите чашку чаю?
— Нет, нет, я слишком поздно обедал и чувствую пищу здесь, — указал он на горло. — Она меня душит… — Цвет лица у него был серо-зеленый.
После репетиции 17 августа, когда "Жасон" приходил с плащом на руке и оставался несколько минут наедине с Троцким, сегодня ему предстояло совершить ужасное: убить человека, который относился к нему доброжелательно и не подозревал такого вероломства. Хотя Эйтингон долго и тщательно готовил исполнителя к этой последней минуте, Джексон — Меркадер не был роботом. В нем обостренно заговорили элементарные чувства. Одно дело лишать человека жизни на фронте — если не ты его, то он тебя. А здесь? Человек — орудие террора, репрессии — должен либо полностью быть "свободным" от нравственных тормозов, либо идти на страшный шаг, будучи вооруженным фанатичной идеей. Брат убийцы Луис Меркадер спустя 50 лет после того рокового дня утверждает: "Брат был не просто убийцей, а человеком, верившим в дело коммунизма". Да, бывшим республиканским офицером, а теперь агентом НКВД руководила приверженность к страшному сталинскому штампу: "Троцкий — агент мирового империализма и смертельный враг коммунизма".
Но, думаю, не только духовные побуждения заставили молодого испанца превратиться из соратника Эйтингона в его сообщника. Он был вынужден это сделать. Рамон знал, что здесь, в Мехико, его мать. Она ждет его в машине в ста метрах от дома вместе с "Леонидом". Надо думать, какое огромное напряжение испытывают они. В случае его малодушия не только у него, но и у его матери нет шансов выжить. Они — заложники. Гладиаторы-заложники. Только его убьют не на арене честной борьбы, а исподтишка. А вместе с ними — и его младшего брата Луиса, которого по настоянию Эйтингона отправили из Парижа в Москву. Заложники… "Серо-зеленый цвет лица" — это последняя внутренняя борьба перед невидимой тонкой линией, которая делит жизнь и смерть. И за ту линию судьбы, откуда нет возврата, он должен отправить сейчас человека…
"Жасон" был, как и в прошлый раз, с плащом на руке и в шляпе.
— Почему Вы в шляпе и с плащом? Погода такая солнечная…
— Да, но Вы знаете, это ненадолго, может пойти дождь…
"Жасон" после моего вопроса, — вспоминала Наталья Ивановна, — как-то стушевался и направился к кроличьим домикам, где находился Л.Д.
— А статья Ваша готова? — успела спросить Наталья Ивановна.
— Да, готова, — и "Жасон" вынул бумаги стесненным движением руки, не отрывая ее от туловища и прижимая плащ, в котором, как позже установили, были зашиты топор и кинжал"[207] (так в тексте. — Д.В.).
Троцкому не хотелось возвращаться в свою комнату, но закрыв дверцы домиков и сняв рабочие перчатки, он бросил:
— Ну что же, хотите прочесть Вашу статью? — после чего, отряхнув синюю блузу, медленно, молча пошел с "Жасоном" к дверям своего рабочего кабинета.
Дальше рассказывает сам исполнитель уже на суде в Мехико:
"Я положил свой плащ на стол таким образом, чтобы иметь возможность вынуть оттуда ледоруб, который находился в кармане. Я решил не упускать замечательный случай, который представился мне. В тот момент, когда Троцкий начал читать статью, послужившую мне предлогом, я вытащил ледоруб из моего плаща, сжал его в руке и, закрыв глаза, нанес им страшный удар по голове…
Троцкий издал такой крик, который я никогда не забуду в жизни. Это было очень долгое "А-а-а…", бесконечно долгое, и мне кажется, что этот крик до сих пор пронзает мой мозг. Троцкий порывисто вскочил, бросился на меня и укусил мне руку. Посмотрите: еще можно увидеть следы его зубов. Я его оттолкнул, он упал на пол. Затем поднялся и, спотыкаясь, выбежал из комнаты…"[208]
Наталья Ивановна так зафиксировала в памяти кульминацию трагедии:
"…Едва истекло 3–4 минуты, я услышала ужасный, потрясающий крик… Не отдавая себе отчета, чей это крик, я бросилась на него… стоял Лев Давидович… с окровавленным лицом и ярко выделяющейся голубизной глаз без очков и опущенными руками…"[209]
Характеризуя этот момент кульминации 20 августа 1940 года, Судоплатов заметил в беседе со мной:
— В любом деле неизбежны случайности. Проявила себя она и здесь. Как мог сохранить силы Троцкий для борьбы и нечеловеческого крика после такого сокрушительного удара, который нанес альпенштоком физически очень сильный Меркадер? Если бы он погиб сразу, Меркадеру удалось бы, видимо, скрыться.
В доме уже началась суматоха. Джексона — Меркадера тут же схватили охранники и стали избивать. "Мы слышали какое-то жалкое завывание…" — вспоминала Наталья Ивановна.
— Что делать с этим? Они его убьют…
— Нет… убивать нельзя, надо его заставить говорить, — с трудом, медленно произнося слова, ответил Л.Д.
Охранники во главе с Робинсом колотили слабо защищавшегося Джексона кулаками, рукоятками револьверов. Наконец тот прервал свое молчание и окровавленный закричал:
— Я должен был это сделать! Они держат мою мать! Я был вынужден! Убейте сразу или прекратите бить!
Это была единственная слабость агента. Затем, в долгие месяцы следствия и суда Меркадер никогда не вернется к этим словам. Он все решил сам и все сделал сам. Никакого ГПУ, никаких соучастников и помощников не знает. Это его решение… Только его.
Как рассказывал Судоплатов, первые полтора года после приговора (20 лет тюрьмы — высшая мера наказания по мексиканским законам) Меркадера часто били в тюрьме, пытаясь узнать: кто же он в действительности? Целых пять лет держали в одиночной камере без окна, но боевик Эйтингона взял себя в руки и долго не отказывался от своих первых показаний, хотя еще на суде был документально уличен, что он не тот человек, каковым он себя называет. Как говорит Луис Меркадер, "после первого шока он пришел в себя и всегда думал, что сделал нужное дело". Приехав через 20 лет в СССР, Рамон, комментируя однажды события в Колумбии, сказал: "Терроризм необходим в борьбе за коммунизм"[210]. Но он фактически повторил слова Троцкого из работы "Терроризм и к коммунизм"! Убитый Рамоном Меркадером революционер писал: "…террор может быть очень действителен против реакционного класса, который не хочет сойти со сцены"[211]. В этих высказываниях неожиданно прослеживается родство убитого и убийцы. Идеи большевистского якобинства, так насаждавшиеся Троцким в русской революции, вернулись политическим бумерангом насилия к нему самому.
Письмо, которое обнаружили у Джексона в кармане, извещало, что он разочаровался в троцкизме и Троцком. Толчком к этому шагу, на который он решился, явилось якобы предложение Троцкого поехать в СССР, чтобы совершить революционный акт ликвидации Сталина. Письмо явно было написано и отпечатано другими. Но суд сразу установил, что Троцкий с Джексоном оставались наедине всего один раз 17 августа на пять-семь минут, а в день убийства — на еще меньшее время. Троцкий не мог предложить такое малознакомому человеку. Джексон же утверждал, что предложение "поехать в СССР и ликвидировать Сталина", было передано ему устно и лично самим погибшим. Если бы суд знал, что это давний почерк ГПУ — НКВД! Похожие письма были прежде найдены на теле погибшего секретаря Троцкого Рудольфа Клемента, у нескольких ликвидированных невозвращенцев, которые якобы посмертно обвиняли Троцкого и троцкизм в шпионской, террористической деятельности и т. д. Возможно, мотивы этой записки навеяны докладом Зборовского в Москву в феврале 1938 года (если это не мистификация НКВД), когда он утверждал, что Седов поднимал вопрос о поиске террориста, ибо "достаточно убить Сталина, как все развалится…"[212] В данном случае не вызывает сомнения лживость версии, придуманной в группе Эйтингона.
Но мы забежали вперед. Похоже, те, кто организовал это убийство, не очень-то и заботились об историческом алиби. Ибо публикация "Правды" 24 августа 1940 года с головой выдавала организаторов покушения. Мир еще многого не знал, а партийная газета писала, что "в больнице умер Троцкий от пролома черепа, полученного во время покушения одним из лиц его ближайшего окружения"[213]. Письмо в кармане Джексона — Меркадера и информационное сообщение появилось из одного источника… Впрочем, мировая печать ни на минуту не сомневалась в том, кто является главным убийцей. Исполнителям жестокой акции удалось скрыться. Всем, кроме Морнара — Джексона — Меркадера. Машина с работающим двигателем, стоявшая поодаль от дома Троцкого, как только началась беготня возле ворот и заревела сигнализация, сорвалась с места и мгновенно скрылась за ближайшим поворотом. Эйтингон, мать Меркадера, Каридад, и еще несколько обеспечивающих операцию лиц в тот же день разными способами выбрались из столицы и растворились в человеческом "муравейнике". Эйтингон и Каридад переждали время поисков в Калифорнии. Они ждали распоряжений из Москвы. Уже через сутки из сообщений радио и печати узнали: удар достиг цели. Задание Сталина — "нанести удар по IV Интернационалу… Обезглавить его" — выполнено.