Когда Троцкий будет выслан в Алма-Ату, первое письмо он получит от Радека, находившегося вместе со Смилгой в Томске. Радек писал о своем житье-бытье ссыльного, строил предположения о развитии дальнейших событий, призывал Троцкого крепиться. Письма Троцкого Радеку надолго осядут в спецхране после ареста Карла Бернгардовича в роковые 30-е годы. О чем писал Троцкий своему стороннику? Приведу отдельные выдержки из нескольких писем:
"Дорогой Карл Бернгардович!
Зная Вашу нелюбовь к рукописи, пишу на машинке. Поселились. Вспоминал пророческие слова Сергея (сын Л.Д. — Д.В.): "Не надо блока ни с Иосифом, ни с Григорием. Иосиф обманет, Григорий убежит". Перевожу для Института Маркса и Энгельса книгу Маркса "Господин Фогт"… Еще на охоту не ездил. Сермукса со мной нет; его арестовали и увезли… Убедительно советую наладить правильный образ жизни, чтобы сохранить себя. Во что бы то ни стало. Мы еще очень и очень пригодимся…
27. II.28 г.
Ваш Троцкий"[95].
Через два дня из далекой Алма-Аты идет еще одно письмо Радеку: "Читаю много о Китае, мировой политике… Как Ваши почки?.. Жму Вашу ленивую руку с симпатией и укоризной…
29. II.28.
Ваш Троцкий"[96].
Приведу еще два отрывка из писем Троцкого Радеку, которые помогают не только больше узнать о судьбе отверженного революционера, но и почувствовать боль оппозиции:
"…Читали в "Правде" бухаринскую глупость? О моей поездке. До чего проституируются людишки, растерявшие свои принципы… ГПУ чинит препятствия… На охоте не был ни разу. Читаю много о китайской революции… От Серебрякова вестей не имею. С другими переписка наладилась постепенно… Получил письмо с возмущением по поводу пятаковского письма. Давно его считаю отрезанным ломтем. Это человек способный, с математически административным складом мыслей, но политически не умный. Ленин и здесь оказался прав, когда предупреждал, что на Пятакова нельзя полагаться в больших политических вопросах… Его письмо в редакцию есть самоэпитафия…
7. III.1928.
Ваш Троцкий"[97].
К слову, об отношениях Троцкого с Бухариным. Долгое время Троцкий считал Бухарина главной опорой Сталина. Не случайны поэтому многочисленные злые эпитеты ("до чего проституируются людишки…"), посвященные именно Бухарину. Троцкий видел: Сталин до поры до времени использует авторитет и ум Бухарина. До поры…
Правда, Троцкий не раз обращался к Бухарину с различными деловыми предложениями, пытаясь наладить отношения. Так, получив однажды письмо от коммуниста-еврея, который писал об антисемитских настроениях в их ячейке, о том, что у них говорят: "в Политбюро бузят жиды", он обратился к Николаю Ивановичу Бухарину: "…Вы скажете: преувеличение! И я хотел бы думать, что так. Так вот я Вам предлагаю: давайте поедем вместе в ячейку и проверим. Думаю, что нас с Вами — двух членов Политбюро — связывает все же кое-что (курсив мой. — Д.В.), вполне достаточное для того, чтобы попытаться спокойно и добросовестно проверить: верно ли, возможно ли, что в нашей партии, в Москве, в рабочей ячейке безнаказанно ведется гнусная, клеветническая, антисемитская пропаганда…
4 марта 1926 года.
Ваш Л.Троцкий"[98].
Но я отвлекся. Приведу еще отрывок письма Троцкого Радеку:
"…Доклад Рыкова об итогах июньского Пленума ЦК на московском активе — факт крупного политического значения. Это доклад победителя… При помощи чрезвычайных мер не добились ликвидации хлебного кризиса… Для правых разговор — серебро, а молчание — золото. Рыков и так израсходовал в своем докладе слишком много серебра… Сталин выжидает… Но и победа правого крыла была бы победой буржуазии над пролетариатом.
22. VII. 1928.
Л.Троцкий"[99].
Троцкий верен себе: он сохраняет левые позиции, а линию умеренных квалифицирует как реставрацию капитализма.
У Радека еще не иссякла энергия протестовать против положения Троцкого. Еще не угасла смелость. Еще сохранилась солидарность. 25 сентября 1928 года Карл Бернгардович пишет в Москву письмо:
"В ЦК ВКП(б)
Товарищи!
Получив сведения о болезни тов. Л.Д.Троцкого, я обратился в ЦК ВКП(б) с требованием перевести тов. Троцкого в условия, обеспечивающие возможность его лечения.
Вы исключили нас из партии и выслали как контрреволюционеров, не считаясь с тем, что старшие из нас по четверть века борются за коммунизм… Держать в ссылке тех, кто боролся с кулаком, — это или безумие, или сознательная помощь кулаку…
Революционный большевик, имеющий прошлое не хуже вашего, должен восстанавливать силы на 30 руб. в месяц. История с болезнью тов. Троцкого переполняет чашу терпения. Нужно поднять вопрос о прекращении ссылки большевиков-ленинцев с тов. Троцким во главе. Делайте это поскорее, чтобы мы, которые видели тов. Троцкого на всех фронтах гражданской войны, не дожили до позора поднимать голос для его спасения. Мы лишены партийного билета, но снабжены билетом за печатью ГПУ с обвинениями по 58 статье…
Томск, 25 сентября 1928 г.
К.Радек"[100].
Письмо свидетельствует, что пока еще Радек держит сторону Троцкого, но уже ясно видно, что он борется и за себя. Последующие послания в ЦК говорят о постепенной "сдаче позиций". Эта эволюция характерна не только для Радека и Смилги, но и для всей оппозиции.
"В ЦК ВКП(б)
Заявление
В мировой буржуазной печати появился ряд статей т. Троцкого, посвященных его высылке и положению в СССР и в партии. По поводу этих статей, содержание которых в нашей печати извращено, а текст местами даже прямо фальсифицирован, Ярославский развертывает настоящую травлю. Он пытается изобразить т. Троцкого человеком, продающим свою политическую совесть мировой буржуазии. Ни один рабочий, ни один партиец, знающий более чем тридцатилетнюю службу Троцкого делу революции, не поверит этой клевете…
Но печатание статей внутриполитического характера — политическая ошибка Троцкого. Но мы не отрицаем возможности печатания в буржуазной печати статей против большевистской партии, в которую мы хотим вернуться. Троцкий представил борьбу последних лет как заговор Сталина против Троцкого, но умолчал об опасности со стороны правых…
Томск, 29.3.1929.
И.Смилга, К.Радек"[101].
Это уже слова полукапитулировавших людей. Человек слаб. Лишь некоторые могут во имя идеи, во имя своих убеждений и принципов идти на Голгофу. Таких, как Троцкий, способных пройти до конца избранный путь, было мало. Одна из загадок советской действительности как раз и заключалась в том, что среди революционеров, оставшихся после Ленина, оказалось не много стойких людей, имевших мужество противостоять Сталину. Сегодня мы знаем, что в 20-е, да и в 30-е годы, очень многие не разделяли концепции Сталина о "построении социализма в одной стране" жертвенным способом. Но… большинство приспосабливались, заставляли себя верить в правоту узурпатора. Многое кроется в общечеловеческой слабости, склонной пасовать перед грубой силой, напором, демагогией. Но есть нечто, позволяющее понять податливость революционеров того времени. Советские лидеры тех лет не познали цены свободы. Получив ее, неожиданно свалившуюся с колесницы первой мировой войны и автомобиля Керенского, большевики посчитали, что это их "приз" за верность марксизму. Благоговейное отношение к догматизированному марксизму, а затем и ленинизму, сослужило плохую службу массе партийцев. Даже очевидно нелепые, ошибочные, легкомысленные, волюнтаристские шаги высшего руководства, освященные очередной дюжиной цитат, представали перед людьми исполненными высшего смысла.
Когда оппозиция столкнулась с критикой, поношениями, репрессиями, прикрываемыми высокими ссылками на привычные догматы, многие заколебались, усомнились, растерялись. Оказалось очень мало людей, способных переступить через постулаты, отодвинувшие в тень завоеванную свободу. Оппозиция — это подсознательная попытка нащупать пути к утраченной свободе. Догматизированное мышление в конце концов перекрывало пути инакомыслию. Троцкистско-зиновьевская оппозиция, как ее именовали (а по сути — активные представители левого крыла партии), стояла перед выбором: или постепенное уничтожение, или унизительная капитуляция. Подавляющее большинство выбрало второе.
Вскоре после слабого протеста, направленного в ЦК по поводу травли Троцкого, те же авторы шлют новое послание:
"В Центральную контрольную комиссию ВКП(б)
Мы, нижеподписавшиеся, настоящим заявляем о своем согласии с генеральной политической линией партии и нашем разрыве с оппозицией… С теорией перманентной революции Троцкого ничего не имеем общего… Мы снимаем свои подписи с фракционных документов и просим принять обратно в партию…
"В Центральную контрольную комиссию ВКП(б)
Мы, нижеподписавшиеся, настоящим заявляем о своем согласии с генеральной политической линией партии и нашем разрыве с оппозицией… С теорией перманентной революции Троцкого ничего не имеем общего… Мы снимаем свои подписи с фракционных документов и просим принять обратно в партию…
Радек, Смилга"[102]
Я подробно остановился на духовной одиссее Радека с тем, чтобы показать, что подобный путь политической и идейной капитуляции прошли большинство сторонников Троцкого. Что касается Муралова, Преображенского, Пятакова, Серебрякова и других единомышленников Троцкого, то каждый из них по-своему "выпал" из рядов оппозиции или просто был вынужден замолчать. Например, Преображенский — крупный ученый-экономист — видел волюнтаристский подход Сталина к проблеме преобразования города и села. Троцкий был с ним весьма откровенен. Но Преображенский где-то внутренне не принимал радикализм Троцкого, что ускорило их разрыв к концу 1928 года. Пятаков был человеком с "административным мышлением" и недостаточно тонко чувствовал политические нюансы. Пятаков ушел от Троцкого раньше других. Антонов-Овсеенко, будучи беспредельно преданным социалистическим идеалам, связывал будущее не с Троцким, а с дальнейшим развитием революции. Муралов был близок Троцкому по гражданской войне. Этот человек, так много сделавший для революции, был привязан к бывшему наркомвоену лично, переживал за него, часто говорил, что "в партии неладно". Троцкий весьма ценил Серебрякова, считал его достаточно способным и интересным человеком, доверял ему. В апреле 1926 года в своем письме Леониду Петровичу Серебрякову он сообщал:
"Пишу Вам наспех. Тот разговор, который был у Вас со мною и несколькими другими товарищами по предложению Сталина и по соглашению с ним, получил совершенно неожиданное, прямо-таки фантастическое развитие. Дня через два после Вашего отъезда стали распространяться по аппарату слухи насчет того, что Серебряков перед отъездом в Маньчжурию организовал… фракцию, представителями коей… являются Троцкий, Пятаков и Радек, причем Пятаков оставлен для связи". В письме, на котором он поставил гриф "С. секретно", Троцкий пытается выяснить мотивы и цель инсинуации Сталина[103].
Все подобные письма свидетельствуют о том, что было не только разномыслие, но и велась настоящая групповая, фракционная политическая борьба, в которой нередко забывают о содержании, целях и сосредоточиваются всецело на личностях, амбициях, эгоистических притязаниях отдельных лидеров. В этой борьбе Сталин не заботился о соблюдении "правил" партийного товарищества и элементарной этики. Троцкий тоже, как правило, не оставался в долгу. Но выиграть в этой борьбе он не мог. У генсека уже был огромный аппарат, ГПУ, расставленные им кадры.
Хотя на стороне Троцкого было немало интеллектуалов, а порой и историческая правда, шансы Сталина с самого начала были предпочтительнее. Генеральный секретарь смог, не в пример Троцкому, поднять значительную часть партийных масс на борьбу с созданным им жупелом троцкизма, умело используя ошибки и просчеты отверженного революционера.
Еще до высылки Троцкий пытался консолидировать своих немногочисленных сторонников. Как вспоминал его сторонник Н.Н.Гаврилов, Лев Давидович, приезжая в Ленинград, собирал полулегальные совещания на квартире своей первой жены Александры Львовны Соколовской, один-два раза — на квартире у знакомой семьи Раскиных. Оппозиционер выступал с докладом, делая упор на необходимость сплочения единомышленников: иначе "произойдет перерождение партии. Демократия в ВКП(б) в опасности. Возможен термидор". Выглядел он устало, хотя и был в свежем костюме, с подстриженной бородкой и короткими седеющими волосами. Зиновьев одновременно проводил встречи с представителями из оппозиции на квартире своего сторонника Алексеева. На этих совещаниях бывало обычно по 40–50 человек. Но массовые исключения из партии уже начались. Ряды оппозиции быстро редели. Сам Гаврилов был исключен из партии еще в конце 1926 года[104].
О каждом известном оппозиционере можно сказать нечто особенное, что было присуще только этому человеку. Они не вынашивали планы реставрации капитализма, как о них писали позже. Они обладали прежде всего способностью самостоятельно думать, мужеством принимать ответственные политические решения, готовностью сомневаться в том, что казалось несомненным. Хотя среди сторонников Троцкого были, конечно, и случайные люди, следует признать, что внутренняя слабость оппозиции заключалась главным образом в отсутствии ясных, привлекательных альтернатив, которые она хотела предложить партии. Справедливо отмечая, что "партия входит в самую, быть может, ответственную эпоху своей истории с тяжелым грузом ошибок своих руководящих органов"[105], Троцкий и его сторонники тоже весьма смутно представляли себе, что нужно делать. Они знали, чего нельзя делать. Да, нужно бороться с "секретарской психологией", "бюрократическим назначенством", "ложной политикой"… Но конкретной альтернативной программы эта критика в целом не создавала. Во всяком случае, коммунистам она была непонятна. Вместе с тем нельзя сказать, что у Троцкого не было никакой программы. Была. Но до масс она доходила в крайне утрированном и неполном виде. Например, противники изображали Троцкого врагом строительства социализма в СССР, человеком, который вел дело к реставрации капитализма, хотя он считал, что переустройство общества надо вести в интересах все той же мировой революции, чтобы к ее началу успеть сделать как можно больше и тем самым облегчить борьбу и победу мировому пролетариату. Партия, как и общество, имеет много слоев. Троцкий обращался обычно лишь к ее верхнему слою. Но даже та небольшая когорта большевиков, которая последовала за ним, быстро таяла под натиском сталинского репрессивного аппарата.
Поражения 1927 года
Да, то был год многочисленных поражений Троцкого. Десятая годовщина Октябрьской революции не только подвела черту его личным притязаниям и амбициям, но и ярко высветила быстро идущий процесс тоталиризации партии и общества.
В 1927 год Троцкий вошел во главе "объединенной левой" оппозиции, программа которой была изложена еще на июльском (1926 г.) Пленуме ЦК в двух документах: "Заявлении 13-ти" и "Платформе 83-х". В этих заявлениях было немало верного, ибо они продолжали идеи "Письма Троцкого членам ЦК и ЦКК РКП(б)" от 8 октября 1923 года[106] и "Заявления 46-ти" в Политбюро ЦК РКП(б) от 15 октября 1923 года[107].
И сегодня нельзя не согласиться, что выступление Троцкого и оппозиции против создания зловещей партийной бюрократической машины было дальновидным шагом. Но протест против насилия государственного и партийного аппарата, увы, не был услышан. Теперь "левая" оппозиция увидела первоисточник бед в курсе партии на построение социализма в отдельно взятой стране. Будучи приверженцами мировой революции, Троцкий и его сторонники усмотрели в локализации революционной задачи не просто курс на изоляционизм, но и связанное с ним ограничение демократии, усиление тоталитарных тенденций, что является неизбежным в одинокой "крепости социализма", осажденной со всех сторон. Рациональный момент в этих рассуждениях был: превращение одной страны или группы стран в военный лагерь делает ненужным народовластие. "Крепость", "цитадель", а затем и "лагерь" нуждаются в вожде, цезаре, диктаторе. Троцкий это понимал лучше, чем кто-либо. Поэтому курс на построение социализма в одной стране, без привязки его к мировому революционному процессу, представлялся ему — и не без основания — ошибочным. А это, в свою очередь, рассуждал Троцкий, ведет к огромным трудностям в стране. Выступая против бюрократии, Троцкий, однако, видел спасение в левацких рецептах, что сразу же обесценивало его антисталинские бунтарства. "Неправильная политика, — подчеркивалось в "Платформе 83-х", — ускоряет рост враждебных пролетарской диктатуре сил: кулака, нэпмана, бюрократа"[108].
Повторю, эти рассуждения и выводы об опасности бюрократического вырождения оказались в чем-то провидческими. Но эти выводы, вернее, их одномерное толкование, противоречили как будто стремлению миллионов людей продолжать идти социалистическим путем. Историческое нетерпение, вера в возможность быстро войти в мир обетованный путем гигантского скачка, чрезвычайных усилий стали характерной частью общественного сознания. А "объединенная левая" оппозиция, проповедуя глобальные радикальные идеи и лозунги, не нашла путей действенной борьбы против крепнущего цезаризма.
После того как в октябре 1926 года на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) по предложению Ленинградской парторганизации Троцкого вывели из состава Политбюро, он сосредоточил свое внимание на многочисленных устных и печатных выступлениях в защиту взглядов оппозиции. Почему же его вывели из Политбюро? Виктор Серж, со слов Н.И.Седовой, выдвигает такую версию. Незадолго до вывода из высшего исполнительного органа партии Троцкий по какому-то вопросу яростно схватился на заседании Политбюро со Сталиным. Кажется, генсек поставил вопрос о необходимости раскаяния оппозиции на XV партконференции. Троцкий гневно возражал, делая упор на недопустимость диктата в партии. Кульминацией спора были слова Троцкого, брошенные Сталину: "Первый секретарь выставляет свою кандидатуру на пост могильщика партии!" Генсек вспыхнул, затем побелел, его глаза потемнели. Поперхнувшись на слове, он обвел всех тяжелым взглядом и, повернувшись, выбежал из комнаты, хлопнув дверью.