У руководителей ПЛСР весной 1918 года отсутствовало даже единство взглядов по вопросу о будущем собственной партии, не то что о создании вооружённых сил — об этом свидетельствует стенограмма Второго съезда партии (апрель 1918 года). На съезде разразилась дискуссия необходимости сохранения мира с Германией, о роли ПЛСР в осуществлении социальной революции и о взаимоотношениях с большевиками (может ли ПЛСР стать «гегемоном социальной революции», т.е. свалить большевиков и взять власть в свои руки?)[415]. Левых эсеров объединяла, пожалуй, уверенность в том, что их сила в аграрном вопросе, а «не в военной мощи, не в боях на границе, не в добровольческих отрядах»[416]. Военному вопросу придавалось второстепенное значение: на дневном заседании 21 апреля И.З. Штейнберг предложил организовать следующие комиссии съезда — организационную, литературно-издательскую, политическую и по выработке Советской Конституции, аграрную, по экономической (и рабочей программе)[417]. Один из делегатов обратил внимание на необходимость создания специальной военной комиссии, считая «в высшей степени» важной организацию военного дела на местах — глас вопиющего в пустыни: делегату возразили, что военная организация отнесена к организационным вопросам[418]. На предложение о создании военной комиссии отдельные делегаты заявили, что «время не наступило, доклада нет» (доклад должен был сделать, но не сделал член ПК ПЛСР М. Ярустовский[419]); собрание большинством голосов отложило вопрос, как его сформулировал И.З. Штейнберг, «о военной боевой работе»[420]. В итоге военный вопрос был сведён к обсуждению «Отчёта боевой организации», представленного Петроградской боевой дружиной[421].
Наиболее догматично мыслящие партийные работники считали, что партия должна озаботиться не созданием армии, а осуществлением социальной революции (М.А. Натансон, М.А. Спиридонова, А.М. Устинов и др.)[422]. Эта часть левых эсеров, как и левые коммунисты в партии большевиков, рассчитывали на скорейшее осуществления революции в Германии и окончательное разложение частей Четверного союза[423]. Спиридонова и Устинов после заключения Брестского мира выступали даже против формирования партизанских левоэсеровских отрядов, действующих в тылу у германских частей и на фронте: такие отряды отождествлялись с подготовкой к партизанской войне и фактическим срывом мирного договора[424] (М.А. Левенсон в полемическом запале даже назвал Устинова и Спиридонову «большевиками»[425]). Натансон считал предметом особой гордости левых эсеров разрушение «старой империалистической армии»[426]. Следует отметить, что Устинов в апреле 1918 года вышел из состава ЦК ПЛСР вследствие «принципиального расхождения» по вопросам об уходе из СНК и Брестского мира[427].
Настроенные менее догматически, но, на данном этапе[428], радикально к большевикам левоэсеровские деятели — Д.А. Черепанов, И.З. Штейнберг, Б.Д. Камков, А.А. Биценко, член ПК ПЛСР Д.Л. Сапер — продолжали отстаивать «партизанскую войну» с Германией (выражение А.М. Устинова), и критиковать «великодержавные идеи [большевиков] о создании миллионной армии со старым генералитетом и офицерством во главе» (выражение Д.А. Черепанова)[429]. Более сдержанной в этой группе оказалась А.А. Биценко, присоединившаяся к негативной оценке ««армии», которую организуют большевики», но также констатировавшая: большевики делают большие успехи в организации вооружённых сил, чем левые эсеры[430]. Сапер, выступив против объединения с большевиками, напомнил, что ПЛСР выражает интересы не только Советской России, но и интересы оккупированных немцами местностей бывшей Российской империи, поэтому «форма партизанской борьбы необходима для наших товарищей», находящихся в зоне оккупации[431]. Выступивший в прениях по политической программе А.А. Шрейдер обратил внимание на вопрос, обойденный Д.А. Черепановым и Д.А. Магеровским — об отношении к армии в контексте «коренной ломки самого понятия государства»[432]. Шрейдер заявил о необходимости коренной ломки постоянной армии как политического института и допустимости лишь «волонтёрской армии» (которая, впрочем, также непременно «превратится в преторианскую армию вольнонаёмников, которая будет так же одиозна, как и всякая другая»)[433]. Д.Е. Синявский, идя дальше А.А. Шрейдера, предложил ставить как принципиальное положение «всеобщее вооружение народа, определённое, сознательное», так как «волонтёрство по существу в наших условиях, при безработице [и] голоде, мало чем отличается от принудительности»[434].
Наконец, ряд левых эсеров, занимавших, отметим, важные посты в армии (В.И. Киквидзе, Ю.В. Саблин), считал создание вооружённых сил необходимостью[435]. Когда И.А. Майоров подчеркнул, что большевистское правительство «стало на… точку зрения, что большую часть расходов нужно произвести не на сельское хозяйство, а на военные нужды», из зала раздался голос: «Правильно»[436].
В принятых съездом тезисах И.З. Штейнберга по текущему моменту, естественно, есть пункт о «содействии народу в его классовых восстаниях против внутренней контрреволюции и иностранного империализма»[437], т.е. по сути, о партизанской войне и мировой революции; а в резолюции съезда по политической программе (тезисы, предложенные главой «военного отдела» ПЛСР Д.А. Магеровским) зафиксировано, что одной из особенностей советского строя является «вооружение лишь трудящихся»[438]. Как видим, большинство левых эсеров на съезде высказались за уничтожение постоянной армии. Однако 12 мая фактически точка зрения Киквидзе и Саблина одержала победу — произошёл настоящий поворот в военной политике левых эсеров: их ЦК решил созвать совещание военных специалистов — это постановление убеждённых, как считается, сторонников «партизанщины»! — и предложить членам партии занять «ответственные посты по формированию Красной Армии»[439] (проведение в жизнь такого решения никак не устроило бы большевиков). Поздно! К июню 1918 года сосуществование большевиков и левых эсеров в органах государственной власти стало обоюдонетерпимым. Большевики фактически оставили идею власти Советов и последовательно шли по пути государственного централизма, им были нужны не временные попутчики, а дисциплинированный исполнительный аппарат для проведения идей центра. Сформирование продовольственной армии означало объявление войны крестьянству, заигрывание с ПЛСР путём привлечения их представителей в правительство закончилось[440]. Левые эсеры и максималисты 11 июня 1918 года на заседании ВЦИК резко осудили продовольственную политику большевиков (создание комбедов) и пригрозили РКП(б), что «против проведения вредных мер, заключающихся в декрете (об образовании комбедов. — С.В.) и против всех вообще мер, ведущих к неестественному разделению трудового крестьянства, они будут бороться самыми решительными мерами как в центре, так и на местах».
Две правящие партии — ПЛСР и РСДРП(б) — приготовились к открытому противостоянию[441]. На V Всероссийском съезде Советов левые эсеры и максималисты распространили среди делегатов воззвание, в котором прямо призвали, в том числе, к изгнанию из Красной Армии старого генералитета «со всеми их черносотенными штабами»[442], 6–7 июля 1918 года состоялось так называемое «выступление левых эсеров», в начале которого члены ЦК ПЛСР были убеждены, что СНК не найдёт достаточно войск, чтобы разбить их силы[443], а в Штабе партизанских формирований и отрядов (том самом, что формально подчинялся Высшему военному совету) лишь «некоторые… товарищи, более знакомые с военным делом… настаивали на использовании момента и переходе в наступление, пока большевики не оправились от внезапности»[444]. Основная заслуга в подавлении «мятежа», как известно, принадлежит «латышским стрелкам»[445]; в подавлении выступления ПЛСР также активно принимали участие отряды МВО[446] — определённый показатель того, что в июле Красная Армия преимущественно контролировалась большевиками.
Я.В. Леонтьев пишет, что и после выступления левых эсеров члены ПЛСР продолжали занимать высокие командные должности (В.И. Киквидзе — начальника сформированной им 16-й стр. дивизии, Г.Д. Гай — 24-й Симбирской стр. дивизии и два руководителя группы войск на Северном Кавказе, «тесно связанные с левыми эсерами»). Действительно, левые эсеры остались (пока) на ключевых постах в армии, но были поставлены под жёсткий большевистский контроль и опасались за своё будущее. В.И. Киквидзе, вблизи дислокации частей которого 1 сентября сошёл с рельсов поезд председателя Высшей военной инспекции большевика Н.И. Подвойского, вообще опасался, что инцидентом воспользуются для его устранения[447]. А комиссар 1-й армии большевик С.П. Медведев осенью 1918 года развязал настоящую травлю Г.Д. Гая[448]. Причины травли Медведевым военных специалистов лежали в маниакальном недоверии к ним значительной части большевиков, но ведь Гай военспецом не был…
Две правящие партии — ПЛСР и РСДРП(б) — приготовились к открытому противостоянию[441]. На V Всероссийском съезде Советов левые эсеры и максималисты распространили среди делегатов воззвание, в котором прямо призвали, в том числе, к изгнанию из Красной Армии старого генералитета «со всеми их черносотенными штабами»[442], 6–7 июля 1918 года состоялось так называемое «выступление левых эсеров», в начале которого члены ЦК ПЛСР были убеждены, что СНК не найдёт достаточно войск, чтобы разбить их силы[443], а в Штабе партизанских формирований и отрядов (том самом, что формально подчинялся Высшему военному совету) лишь «некоторые… товарищи, более знакомые с военным делом… настаивали на использовании момента и переходе в наступление, пока большевики не оправились от внезапности»[444]. Основная заслуга в подавлении «мятежа», как известно, принадлежит «латышским стрелкам»[445]; в подавлении выступления ПЛСР также активно принимали участие отряды МВО[446] — определённый показатель того, что в июле Красная Армия преимущественно контролировалась большевиками.
Я.В. Леонтьев пишет, что и после выступления левых эсеров члены ПЛСР продолжали занимать высокие командные должности (В.И. Киквидзе — начальника сформированной им 16-й стр. дивизии, Г.Д. Гай — 24-й Симбирской стр. дивизии и два руководителя группы войск на Северном Кавказе, «тесно связанные с левыми эсерами»). Действительно, левые эсеры остались (пока) на ключевых постах в армии, но были поставлены под жёсткий большевистский контроль и опасались за своё будущее. В.И. Киквидзе, вблизи дислокации частей которого 1 сентября сошёл с рельсов поезд председателя Высшей военной инспекции большевика Н.И. Подвойского, вообще опасался, что инцидентом воспользуются для его устранения[447]. А комиссар 1-й армии большевик С.П. Медведев осенью 1918 года развязал настоящую травлю Г.Д. Гая[448]. Причины травли Медведевым военных специалистов лежали в маниакальном недоверии к ним значительной части большевиков, но ведь Гай военспецом не был…
К тому же положение не могло не измениться, по крайней мере, в начале 1919 года. 28 января Троцкий телеграфировал Реввоенсовету: в Негельском полку 5-й армии, в Украинской Советской армии и других регулярных частях Красной Армии ряд командиров полков — левые эсеры; «надо установит[ь] за правило не допускат[ь] левых с.-р. [к] занятию командных должностей: командиры могут быть беспартийными, но невозможно допускат[ь] злостных авантюристов, сегодня служащих Советской власти, завтра поднимающих восстание, вступающих в союз с тёмными элементами — например, Саблин и пр. До сих пор участие левых с.-р. в армии приводило только к… конфликтам [и] бессмысленным жертвам»[449]. А 11 марта Троцкий разослал в войска телеграфный приказ: о «левоэсеровских анархических и прочих контрреволюционерах»: «Левоэсеровские авантюристы во главе с Саблиным, Евдокимовым, Муравьёвым в районе Уразово, Купянск и Валуйки организовали заговор против рабоче-крестьянского правительства; они тайно сформировали левоэсеровский штаб в составе командира 10-го украинского полка Рындина, Комохина, Нилова, Моненко и Цветкова; главные силы этого штаба были роты… [с] Минского фронта; под командой Киряченко в Купянске был организован ревком во главе с Саблиным, Муравьёвым; под их угрозами в волостные советы назначили только тех, кто назвал себя левыми эсерами. Сахаров взял на себя организацию Волчанского левоэсеровского центра. 26 декабря [1918 г.] купянские комиссары были изгнаны в подполье, частью расстреляны. 28 декабря на закрытом заседании были подсчитаны левоэсеровские силы: 1-й Валуйский повстанческий полк, 2-й Волчанский Сахарова, 3-й полк Черняна; отряд Сахарова в 16 тыс. человек числился в резерве. Против коммунистов постановлено войти в тесный контакт, установить тесную связь с отрядами Сиверса и Киквидзе, на этом же заседании был намечен состав Украинского левоэсеровского правительства — три представителя от названных полков, один левый эсер от харьковского губсовдепа, по одному от украинской и российской партии левых эсеров, один максималист и один анархист. Вместе с тем эти анархисты вели самую гнусную агитацию против Советской власти путём широкого распространения воззваний, в которых они призывали солдат к бунту: в одном из воззваний они писали, между прочим, «товарищи красноармейцы, гоните в шею своих командиров на чеченцев, гоните в шею офицеров и генералов» и т.д. Как только эти сведения были получены [в] советских войсках группы Курского направления, сейчас же в Купянске был послан один батальон войск — часть авантюристов разбежалась […], арестованы Муравьёв, Белокабыльский, Цветков, Рындин и Киряченко, которые все преданы суду полевого трибунала». Цветкова, отдавшего в Купянске приказ о расстреле и разоружении коммунистов и их сочувствующих, самого расстреляли. «В настоящее время названный район очищен от авантюристов […] Главари именовали себя представителями Восточной Украинской повстанческой армии, [при этом] батальона Красных войск было достаточно, чтобы эта повстанческая армия лопнула, как мыльный пузырь. Однако в виду того, что мы сейчас находимся в боевой обстановке, Революционный военный совет группы войск Курского направления приказывает всем начальникам и комиссарам дивизии, командирам и комиссарам отдельных частей отнестись со всей серьёзностью и строгостью к авантюристам, немедленно арестовать и препроводить в полевой трибунал всех, так или иначе причастных к левоэсеровскому восстанию в Купянске и Уразове». Как известно, «лучшая память — посмертная слава и причисление к лику святых» (стихи Ярослава Кесслера). Троцкий упомянул в приказе о наличии связи «левоэсеровских заговорщиков» с отрядами Киквидзе и Сиверса и уточнил: «бригада, во главе которой стоял покойный тов. Сиверс, и дивизия, которой командует тов. Киквидзе, выполняют свой долг на Южном фронте и ни в какие бесчестные игры вмешиваться не собираются, вполне одобряя энергичный образ действий Реввоенсовета группы войск Курского направления». И в заключение приказа: «Предлагаю реввоенсоветам всех армий и всем комиссарам тщательно наблюдать за контрреволюционной работой так называемых левых эсеров и других врагов Рабочей и Крестьянской власти»[450].
Троцкий, как это нередко бывало, предвосхитил идею Ленина. 13 марта вождь большевистской партии причислил левых эсеров в своей речи на митинге к внутренним врагам[451], а оставление врагов на ответственных постах — тем более, армейских — вряд ли можно назвать логичным.
Известно, что в основе разногласий РКП(б) и ПЛСР лежал продовольственный вопрос; расходились взгляды партий на мир с Германией[452]. Сделанные наблюдения вскрывают ещё один аспект противостояния левых эсеров и большевиков, приведший к противостоянию в июле 1918 года — военный. Большевики, прибравшие к рукам государственную власть, в том числе, с помощью красногвардейских отрядов, непредусмотрительно оставленных в полнейшей неприкосновенности Временным правительством, не хотели существования в Советской России автономных или подконтрольных потенциальным врагам вооружённых формирований. А равно они не хотели, чтобы Красную Армию, нацеленную не только против внешнего, но и (главным образом) против внутреннего врага[453], контролировали их временные попутчики во власти или партии, продолжавшие своё полулегальное существование после Октября 1917 года. И большевики добились своего.
Глава 2 Петроградская ЧК, обыск распоряжением Троцкого: о судьбе главы Военно-революционного комитета Павла Лазимира
Председателем бюро Петроградского Военно-революционного комитета (ПВРК), формально руководившего Октябрьской революцией, был молодой левый эсер Павел Лазимир. Ещё до Октябрьского переворота член Исполкома и заместитель председателя военного отдела Петросовета Лазимир делал доклад о ПВРК (принципиальное решение о создании комитета было принято раньше) в Петросовете, поставленный на обсуждение Л.Д. Троцким. Перу Лазимира принадлежал и проект о ПВРК. В 1917 году Лазимиру было 26 лет; он был сыном сверхсрочника-эстонца, изгнанным из школы кантонистов за защиту новичка от рассвирепевшего офицера, Лазимир с отличием окончил военно-фельдшерские курсы и сразу занялся революционной деятельностью[454].
Известно, что осенью 1917 года Лазимир часто действовал заодно с большевиками; историография до сих пор принимает на веру воспоминания члена коллегии Наркомвоена К.А. Мехоношина, что с 21 октября 1917 года (со времени создания ВРК при Петросовете) Лазимир «решительно встал на нашу (большевиков. — С.В.) сторону». Также считается, что именно в знак доверия большевики назначили Павла Евгеньевича вначале членом коллегии Наркомвоена, а затем и НКВД[455]. Это не так. Судьба левого эсера Лазимира вообще иллюстрирует отношение большевиков к своим коллегам по социалистическому блоку; кроме того, по ней можно проследить отдельные тенденции из истории отечественных спецслужб.