Болтовней Петров скрывал свое смущение. Он покупал подарки из золота не потому, что хотел произвести впечатление на соседку и секретаршу, а потому, что это был беспроигрышный вариант, не требующий хождений по магазинам. Ему только сейчас пришло в голову, что от золотых часов Зина может отказаться. Приличная женщина от постороннего мужчины дорогих презентов не принимает. Кроме того, в отличие от Потапова, ему и в голову не пришло купить какие-то сувениры остальным дамам.
Неожиданно выручила Зина. Она достала из пакета, который прятала под столом, две большие, с экран телевизора, разделочные доски. На одной сценки вроде комиксов изображали похождения маленького бородатого домового. Он прятался под столом и воровал с него продукты, пел песни, когда хозяева спали, перерезал шнуры у настольных ламп, таскал вино из бара. Его поймали и выпороли по замечательно розовой заднице. На последнем рисунке, подперев щеку рукой, домовой качал люльку с орущим ребенком. На второй доске в нескольких оконцах были нарисованы сцены из сказок.
Доски произвели фурор и были признаны лучшими подарками. Людмила тут же принялась экзаменовать внучку — просила показать на своей доске Серого Волка, Красную Шапочку и Буратино.
«Две недели Зининой работы, — прикинул Петров, — ну, дает, миллионерша».
Вечером парились в бане. Первыми женщины. Когда они пришли, раскрасневшиеся и слегка осоловелые, Людмила пожаловалась:
— Я девочкам делала массаж. Они под моими руками мялись как резиновые и трещали, словно вместо костей у них одни хрящи. А потом они вдвоем стали меня массировать. И что ты думаешь, Потапов? Они не могли вдавить мои телеса, как будто я…
— Полированный стол, — подсказал Потапов.
— Людочка! — вскричал Петров. — Твои рассказы будят во мне зверя. Немедленно бросай своего циника! Мы обвенчаемся в церкви!
— Это я циник? — возмутился Потапов. — Он к моей жене прилюдно пристает, а я циник. Иди баню проветривай, а то рога обломаю.
— Рогов у меня по положению быть не может. А вот у тебя… Правда, Людмилочка?
Петров ей подмигивал, прижимал руки к груди и изображал страдание. Людмила смеялась. Шутки Петрова помогали ей переживать горькие мысли о своем возрасте, который она остро ощущала рядом с молоденькими Зиной и Машей. Потапыч запустил в Петрова диванной подушкой. Тот ловко ее поймал.
— Нет, я пойду, конечно, — вздохнул Петров, — даже в баню. Проветривать. Но этот разговор не окончен.
От второй подушки он увернулся, и она врезалась в косяк двери.
Баня стояла метрах в ста от дома. Из парной мужчины выскакивали на улицу и обтирались снегом. Женщины подглядывали из-за занавесок. Несмотря на сумерки, они рассмотрели, что у Потапова узковаты плечи, а у Петрова ноги коротковаты в сравнении с туловищем. К фигуре Сережи придраться не смогли.
После ужина Потапыч, Людмила, Петров и Сережа играли в покер. Маша сидела рядом с мужем, тесно к нему прижавшись. Зина рядом с Петровым. Она к нему не прислонялась, но натурально изображала огорчение, когда у него были хорошие карты, или тайную радость, когда карты никуда не годились. Петров блефовал напропалую. Иногда Зина меняла тактику и актерствовала в точном соответствии с набором петровских карт. Народ терялся и проигрывал. В итоге Петров основательно почистил карманы своих партнеров.
— По справедливости, — сказала Людмила, вставая из-за стола, — половина выигрыша принадлежит Зине. Вы нас ловко провели, дуэт шулерский.
— Согласен, — сказал Петров и протянул Зине пачку денег.
Зина не стала ломаться, небрежно взяла деньги, потрясла ими в воздухе и заявила:
— Если кому-нибудь еще понадобится подсадная утка, обращайтесь без стеснения. Такса у меня небольшая, аппетит умеренный, только выпивку, как вы знаете, надо держать подальше.
Они собирались уехать в понедельник после завтрака, но поддались уговорам Людмилы и задержались. Отправились катать детей на санках.
Зина и Маша, беседуя, немного отстали от основной группы. Маша расспрашивала Зину о том, как ей удается воспитывать двоих детей.
— Не представляю, — говорила Маша, — у меня одна Анька, родители помогают, и все равно хлопот не оберешься. Денег на дочку уходит — прорва.
— Сейчас уже проще, — отвечала Зина. — Первые полгода, конечно, лихо пришлось. Мне кажется, я постарела сразу на десять лет.
— Не кокетничай, тебе и двадцати не дашь.
— Мерси. Но если, как говорят, женщина выглядит на столько, на сколько себя ощущает, то мне перевалило за сорок. Приближаюсь к возрасту моей мамы.
— А твоя мама?
— Родители погибли в авиакатастрофе пять лет назад.
— Какой ужас! Я тебе страшно сочувствую.
Маша избегала вопросов о муже Зины, ведь она приехала с Петровым. А сама Зина, думая о маме, вернулась к разговору об испытаниях, которые выпадают на долю женщин.
— Мама собирала мемуары наших эмигрантов, — рассказывала Зина, — белогвардейскую литературу, как папа ее называл. Я читала эти книги, и у меня сложилось впечатление, что всех русских аристократок, оказавшихся за границей или оставшихся на родине, можно разделить на две группы. Первые — те, кто был совершенно не способен принять новый, нищенский образ жизни. Они кончали жизнь самоубийством, погружались в меланхолии либо шли на панель, в содержанки. Вторым благородное воспитание не мешало подметать пол, штопать носки и варить борщи. Они научились считать копейки и работали в советских конторах. Не хочу сказать, что до гибели родителей мы в золоте купались. Но жили лучше многих — определенно. У меня никогда не было проблемы купить туфли, была проблема найти туфли к новой сумочке. Я тебя не заговорила?
— Что ты, — возразила Маша, — мне интересно.
— Я терпеть не могу, когда знакомые девицы из прежнего полусвета стенают по былому благополучию. Наверное, потому, что сама отношусь к натурам неутонченным, которые прокладывают дорогу вперед со шваброй в руках.
— У меня было совсем другое детство, — делилась Маша — В садике пятидневка, в школе продленка, летом три смены пионерлагеря. Родителей почти не видела Зато я выросла самостоятельной — могу сдачи дать, укусить, рявкнуть и умею работать с людьми. Боюсь, что Аньку мне родители испортят. Но, судя по тому, что ты рассказала, все зависит от натуры.
* * *Пока мужчины катали по лесу детей, Людмила и девушки затеяли лепить снеговиков на опушке. Когда баба снежная классическая была почти готова, Людмила возмутилась:
— Она на меня похожа!
Зина взяла детскую лопаточку, отсекла лишнее, и снеговик превратился в карикатуру Петрова.
— Лепим Сергея и Потапыча, — решила Людмила.
Они с дочерью готовили материал — катали шары из снега, а Зина ваяла.
— Ох, ждите мужского гнева, — предсказывала она.
Три фигуры стыдливо прикрывали руками низ живота. Узнать каждого можно было по характерным деталям: Потапова — по щуплости и дистрофичному рисунку ребер, Сергея — по утрированным бицепсам, Петрова — по кряжистой приземистости и кривоногости. Они были легко узнаваемы, что подтвердила Анечка.
— Папа, деда и дядя, — объявила девочка, показывая ручкой на снежные скульптуры.
— Откуда дотошное знание нашей анатомии? — весело спросил Сергей.
— Мы вчера в бане подглядывали, — призналась Маша.
— Бесстыдницы! — покачал головой Потапов.
Обмениваясь шутливыми упреками, они пошли к дому. Зина вставляла фразы в словесную дуэль между женской и мужской группой, смеялась со всеми и думала о том, как быстро промелькнули два счастливых дня. Настоящий праздник.
Но ведь так и должно быть в нормальной жизни: доброжелательные, остроумные люди, умеющие подтрунивать над собой и друзьями, много детей, и возня с ними никому не в тягость. Иногда завязывается мудреный разговор, и в то же время все легко болтают о житейских мелочах. Удовольствие от физических, спортивных нагрузок соседствует с сибаритством в креслах у камина. В углу на веранде стоит батарея пустых бутылок, но никто не напился, кроме нее, конечно.
Естественная, приятная и интересная жизнь. Но Зина в ней — случайная гостья.
* * *Утомленные прогулкой, дети после обеда заснули. Когда они встали, их снова накормили, в Москву отправились уже в сумерках.
Первыми уехали на стареньких «Жигулях» Маша и Сергей, за ними — Петров с Зиной и детьми.
Потаповы провожали всех у калитки. Махнув последний раз, Людмила со вдохом сказала мужу:
— Потапыч, давай мы с тобой переженимся.
— Как это? — не понял он.
— Разведемся, разъедемся, ты за мной будешь ухаживать, а потом снова поженимся.
— Интересные мысли. Вдруг кто-нибудь прыткий, вроде Петрова, вклинится и уведет тебя?
— А ты не зевай. Да что там Петров. Вы просто все ему завидуете, что он не женат, свободен. Раздули слухи о его любовных похождениях. Он тоже надувает щеки, а на самом деле никакой он не бабник. Скорее комплексующий романтик. Прынцессу мечтал встретить. Вот и встретил.
— Интересные мысли. Вдруг кто-нибудь прыткий, вроде Петрова, вклинится и уведет тебя?
— А ты не зевай. Да что там Петров. Вы просто все ему завидуете, что он не женат, свободен. Раздули слухи о его любовных похождениях. Он тоже надувает щеки, а на самом деле никакой он не бабник. Скорее комплексующий романтик. Прынцессу мечтал встретить. Вот и встретил.
— Откуда сарказм? По-моему, вполне симпатичная женщина. И относится к нему нормально.
— Вот именно, нормально. Она, Потапыч, боится его полюбить.
— Почему?
— Муж, долг и прочая ерунда.
— С каких пор муж стал ерундой?
— Несчастлива она замужем. Это как клеймо на лбу, не спрячешь. Знаешь, сколько я таких трусливых видела? Сидит за дураком мужем, как за частоколом. Из щели на других, нормальных мужиков посматривает. Те даже пальцем манят к себе, уговаривают. Она — нет, неможно моего убогонького бросить. Петрова жалко.
— Ты все-таки к нему неравнодушна! И твое знание жизни меня настораживает. Пережениться! Выдумала! Нет, я должен разобраться с твоими подозрительными мечтами детально, в соответствующей обстановке.
Потапыч обнял жену за плечи и повел в дом.
Ваня и Саня, в креслицах на заднем сиденье, снова задремали, склонив головки друг к другу.
Зина тоже прикрыла глаза, откинулась на спинку и повернула голову к Петрову. Он думал, что Зина дремлет, но она не спала — смотрела на Петрова.
Его руки уверенно лежали на баранке руля. Сосредоточенное лицо, подсвеченное огоньками приборной доски, время от времени освещалось фарами встречных автомобилей. Тихо звучала музыка.
Зина смотрела на Петрова и пыталась прогнать слова, которые навязчиво крутились в голове, — «желанный мужчина».
Надо думать о чем-то другом. Например, о транспорте. Мужчины во все времена стремились укрощать транспортные средства — коня, парусник, паровоз, автомобиль. Может быть, они инстинктивно чувствовали, что, когда держат в руках уздечку или руль корабля, сосредотачиваются на движении, забывают о женщинах, — в этот момент они и вызывают у женщин потребность завладеть их вниманием и телом гораздо большую, чем когда стоят на коленях, объясняются в любви, поднимают штанги или спасают утопающих. Таким желанным Петров никогда не был. Опять Петров!
Есть ли на подводной лодке Игоря рулевое колесо? Игорь… За три дня она ни разу не вспомнила о муже. Нечего врать себе: грань — думать о Петрове, чтобы не тосковать без мужа, — она давно перешагнула И сейчас ей хочется, чтобы Павел остановил машину и обнял ее, целовал.
Это безобразно, но страстно хочется. Павел не посмеет к ней прикоснуться. Только попробует — она возмутится. Но хоть бы попробовал!
— Павел, тебе нравится мой муж? — спросила Зина.
— Не спишь? Что значит — нравится? Он не красна девица.
— Он интересный человек? Как ты считаешь?
— Нормальный. Достань мне, пожалуйста, банку воды. Я открою окно и выкурю сигарету? Назад дым не будет затягивать.
Зина заговорила о муже вовремя. Петров всю дорогу по ночной трассе мечтал о том, чтобы остановить машину на обочине и обнять Зину, найти ее губы. Когда Зина говорит, губы ее подрагивают и ложатся странной ломаной линией. Он заставляет себя не пялиться на эту линию. Ему хочется узнать вкус ее губ. Дегустатор! Попробуй — и вы расстанетесь на веки вечные. Может быть, это самое лучшее — расстаться.
* * *Они простились на лестничной клетке — странно отчужденные, словно и не было замечательных дней, проведенных вместе.
Зина вошла в квартиру, раздела детей. Потом она их купала, кормила и укладывала спать. Сделала еще кое-какие домашние дела и легла сама.
Ее мысли, точно намагниченные по-разному шарики, раскатились на две стороны. На каждой стороне находилось по женщине. Они ссорились: «Дальше так продолжаться не может!» — «А что страшного произошло?» — «Мало того, что с Игорем бранишься, еще и в соседа едва не влюбилась». — «Я просто думаю иногда о нем». — «Ты думаешь о нем постоянно». — «Он того заслуживает». — «Чего доброго, станешь его любовницей!» — «Фу, гадость какая!» — «Тебе же хочется». — «Не хочется!» — «Врешь!» — «Не вру, я мужа люблю». — «А кто мечтает с Петровым целоваться?» — «Это понарошку». — «Не будь дурой!» — «Я честная женщина». — «Была». — «Есть!» — «Посмотрим». — «Что же мне делать?» — «Каленым железом выжигать!» — «Хорошо, но не сразу, постепенно».
* * *Петров бросил в прихожей сумку и яростно пнул ее ногой. Чего он добивается? Хочет дружить с этой женщиной? Чепуха, какая может быть дружба, если он мечтает затащить ее в постель! Хочет сделать ее любовницей! Ага, соседку и мать двоих детей. Зина не станет жить на два фронта, значит, Петров должен отбить ее у красавчика мужа. А потом что? И вообще, есть ли у него шансы? Пусть в пьяном бреду, но Зина прямо сказала: «Я тебя не люблю». Ее приговор до сих пор в ушах звенит.
Он попал в ловушку, которую тщательно обходил много лет. Живет как монах. Куда делась Таисия? С Леночкой полный обвал. На свете масса других симпатичных и необременительных женщин. Они ему даром не нужны!
Он привык разговаривать с Зиной. Она стала близким другом, с которым он делился своими гениальными мыслями и даже служебными проблемами.
Ужинать одному на кухне вечером стало противно.
Он знает Зинины вкусы, покупает к мясу соусы, которые ей нравятся. Соусы, едрёна кочерыжка! Пеленки, погремушки! Но Зина не отталкивает его. Так он и не пристает с домогательствами! Пора начать?
В общем, дружище, ты подошел к рубежу, и надо либо откатывать назад, либо биться за высотку. Позади все ясно и понятно, впереди — неизвестность и куча проблем. Умный в гору не пойдет, тем более с чужим грузом. Поворачивай лыжи в другую сторону… Зина неплохо на лыжах ходит и здорово его разыграла, когда на шпагат плюхнулась…
Глава 3
Они не виделись неделю, даже не перезванивались. Петров заглянул в воскресенье, чтобы забрать ложки и отдать деньги. Еще раньше Зина, которая так и не познакомилась лично с Григорием, просила узнать, не заинтересуют ли коммерсанта комплекты сувениров — разделочная доска и шесть ложек, расписанных в одном стиле. Петров похвалил тогда Зину за смекалку. Теперь он сказал, что Григорий идею с комплектами одобрил и цену назначил хорошую.
И следующую неделю Петров не забегал к Зине. Работа — лучшее лекарство от душевных невзгод. Благо Петров имел работу, которую, как ремонт, нельзя было закончить, ее можно было только прекратить на время. Он лично прекращал для перерывов на сон. Ужинал на фирме, приезжал домой после одиннадцати вечера и сразу заваливался спать.
В субботу Петров решил после обеда съездить в спортивный клуб. За неделю сидения в конторе тело задеревенело, мышцы требовали растяжки. Но как на грех сумку забыл дома, пришлось возвращаться.
С Зиной он столкнулся на площадке. Он открывал свою дверь, когда она вышла. Ваня и Саня сидели в коляске, за спиной у Зины был рюкзачок.
— Привет, — сказал Петров. — Гулять собрались? Там дождь со снегом, мерзкая погода.
Он знал, как нелегко тащить коляску с маленькими колесиками по снежной каше.
— Ничего, — ответила Зина. — Нам только до метро. Мы бабушку едем навестить.
— Ты собираешься ехать в метро с детьми? У тебя денег нет на такси?
Зина однажды съездила к бабушке на такси. Тех денег, которые она заплатила за комфорт, хватило бы на десять килограммов фруктов.
— Есть у меня деньги, — бодро ответила она. — Но надо когда-то осваивать жизнь, в том числе и транспорт. Все будет нормально, у нас только один переход.
Петров не спускался в метро несколько лет. Если там толчея как прежде… Он представил себе волокущую коляску Зину с детьми на руках, с рюкзаком на спине…
— Я вас подвезу, — решил он. — Подожди минутку, я сумку возьму.
— Вот еще! Ты даже не спросил, куда нам ехать. Вдруг тебе не по пути.
— Куда вам ехать?
— На «Бауманскую».
Петрову требовалось в другой конец Москвы.
— Подходит, — кивнул он. — Я сейчас.
Он вошел в квартиру и поднял трубку зазвонившего телефона. Это была Таисия.
— Что мы делаем с тобой через полчаса? Ты соскучился? — спросила она после приветствия.
— Дьявольски соскучился! Но видишь ли, у меня сейчас — замялся Петров.
В Таиной практике не случалось, чтобы мужчина ей отказывал. Он должен бросаться по первому зову, а если юлит, переносит свидание — значит, финал. Ей стало досадно. Долгий перерыв в свиданиях с Петровым был вызван отбытием в Швейцарию для пластической операции на груди. Месячная поездка затянулась почти на пять: неожиданно загноились швы, пришлось их лечить, потом делать еще одну операцию — иссекать рубцы. Зато сейчас ее грудь выглядела потрясающе. Таисия десять дней провела на пляже в Хургаде и теперь на фоне авитаминозных московских физиономий чувствовала себя Клеопатрой среди невольников. Она заранее предвкушала, как отреагирует Петров на ее юную торчащую грудь, а он лишал ее такого удовольствия.