— Налей‑ка мне вина напоследок.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Получив весточку от Марены, Кощей гнал коней и людей, торопясь в Пекло. Даждь был сильным чародеем, и еще неизвестно, сможет ли с ним справиться Марена. Не ускользнет ли он опять, как бывало? После гибели Яблони Кощей почти поверил в неуязвимость своего врага. И вот он в ловушке.
Оборотень, проделавший весь путь туда и назад без передышки * на последних верстах отстал, хромая и спотыкаясь, но Кощей не нуждался в проводнике. Пади под ним последний конь — он бы побежал пешком, столь велико было его нетерпение.
Взмыленный конь остановился у крыльца. Кощей чуть не рухнул с седла, но холопы подбежали и на руки приняли повелителя. Остальные всадники только подъезжали к воротам.
— Он… здесь? — воскликнул Кощей, ожидая самого худшего.
— Да, повелитель, — сказал один из воинов. — Его сторожит хозяйка!
Оттолкнув слуг, Кощей бегом бросился в дом.
Марена встретила его на пороге, и лицо яснее слов выражало ее чувства — гордость от свершенного дела и облегчение, что дело наконец завершено.
— Это правда? — Кощей схватил ее за плечи и встряхнул. — Он здесь? Схвачен?
— Дался в руки, как ягненок, хотя и показывал коготки, — похвалилась чародейка. — И ты мог не спешить так — он совершенно не опасен.
— Как бы не так, — фыркнул Кощей. — Твой Даждь неуязвим и силен. Знаешь, что он сделал? Убил моих сестер — Ехидну и Яблоню! Одну просто задушил, сломав ей горло, а вторую пристрелил из лука и, судя по ранам на ее теле, потом надругался над нею!
Вспоминая об этом, Кощей судорожно стиснул кулаки, представляя, что сделает с пленником.
— Я хочу на него посмотреть, — сказал он. — И немедленно!
— Идем, — с готовностью откликнулась Марена.
Она потянула его за собой, и Кощей почти побежал, горя нетерпением поскорее увидеть своего неуловимого врага. Конечно, он видел Даждя и раньше и теперь представлял, как они взглянут друг другу в глаза, что скажут, как будет вести себя пленный Даждь.
Марена свела его по крутым ступенькам узкой лестницы в погреба, где хранила припасы. Перед маленькой низкой дверкой стояли навытяжку сторожа. Одним из них был Падуб. Он отсалютовал подошедшим и посторонился, давая дорогу.
Дверь распахнулась от прикосновения чародейки к замку. Марена и Кощей вошли.
Кощей ожидал увидеть закованного в цепи пленника, валяющегося на охапке соломы в углу, но вместо этого в полутемной каморке, куда свет падал из крошечного, затянутого паутиной окошечка, стояла широкая лавка. На ней, разметавшись во сне, спал Даждь.
— Он мертв? — ахнул Кощей.
— Нет, — Марена притворила дверь, — но крепко спит… Знаешь, я сама не смогла его убить — мне хотелось, чтобы эта честь досталась тебе… Ну и, кроме того, — прибавила она в смущении, — мне с ним было так хорошо ночью…
Кощей подошел ближе и наклонился над спящим, стараясь разглядеть его в полумраке. Даждь оказался совсем не таким, как себе представлял Кощей. На лавке спал атлетического сложения человек сорока с небольшим лет, с ранней сединой в длинных волосах. Красивое лицо его было спокойно, но вот что‑то Явилось ему во сне — он шевельнулся, легкая морщинка прорезала высокий лоб, и губы прошептали чье‑то имя.
— Ма… Ма–ре…
— Он зовет тебя, — определил Кощей.
— Вполне возможно, — хмыкнула Марена, — особенно если учесть, что по закону он мой муж.
— Погоди, погоди, — спохватился Кощей. — Только что ты сказала, что тебе с ним было хорошо ночью. Он что, провел с тобой ночь?
Чародейка победно улыбнулась, обнимая Кощея за плечи.
— Что тут такого? — молвила она. — Он имел это право!
— Но ты же знаешь, почему я преследую его! Я боялся, что он станет отцом сына, который о свое время...
— Не забывай, что я не могу иметь детей, — остановила его Марена. — Кроме того, в постели влюбленный мужчина не скрывает ничего от любимой женщины. Я вытянула из него все о его похождениях — оказывается, он слишком любил меня, чтобы поглядывать на сторону. Он сам мне это сказал, так что можешь быть спокоен… Ну, а если случится чудо, — чародейка указала глазами на свое тело, — и я понесу от него, то мы всегда сможем обмануть судьбу и сказать, что это твой сын… И кроме того, вдруг родится девочка?
Сраженный ее доводами, Кощей не стал возражать.
— Я тебя люблю, — сказал он, целуя чародейку. — И просто восхищен, как тебе удалось его подманить!
— А ничего особенного делать и не надо было, — фыркнула Марена. — Он явился ко мне сам — ему, видишь ли, было надо, чтобы я сделала некое зелье для его чары. Он собирается оживить какую‑то женщину. Я согласилась — для того, чтобы взять его в плен… Он оказался слабее, чем я думала и чем наверняка ожидал ты. Я припугнула его пытками, которым. ты якобы собираешься подвергнуть его, и предложила безболезненный уход из жизни — выпить яду… Так вот, — лицо Марены сияло победной улыбкой, — непобедимый герой, сражавшийся с чудовищами и злодеями, струсил как ребенок!.. Бели бы не мое зелье, я бы сказала тебе, что он мертвецки пьян.
— Пьян?!
— Ну конечно! Перед тем, как выпить яд, он потребовал вина и выпил его столько, что я удивилась, как он не свалился сразу! Но зато теперь он полностью в моей власти. Я могу пробудить его, а могу погрузить в вечный сон… Он будет спать, сколько я захочу!
Марена простерла руку над спящим Даждем и провела ладонью в воздухе. Подчиняясь ее чарам, дыхание его то углублялось, то почти замирало. Показывая свою силу, чародейка сжала кулак, и Даждь застонал сквозь сон, морщась, словно от боли. Но потом Марена снова разжала пальцы — и он, подчиняясь, заулыбался во сне, как ребенок. Кощей с широко открытыми глазами смотрел на действия подруги.
Показав, на что способна, Марена убрала руку и дотерла ее о подол.
— Он твой, — сказала Марена. — Теперь убей его!
Кощей наклонился над спящим. Лицо его казалось маской мертвеца, если бы не легкое дыхание. От боли, которую только что его заставила испытать Марена, длинные ресницы были влажны. Во сне Даждь меньше всего походил на врага.
— Нет, — услышал Кощей собственный голос. — Разбуди его сначала.
— Ты ума лишился! — воскликнула Марена. — Разбудишь — а он сам же тебя и уничтожит!
— Во–первых, Макошь говорила, что это сможет сделать лишь его сын, — возразил Кощей. — А во-вторых, негоже сонного убивать. И вообще, что станут обо мне говорить? Что для меня врагов моих ловят женщины? Ну уж нет! Мы расправимся с ним по–другому, но так, что никто следов не найдет, даже если очень захочет! Я все сказал!
Не оборачиваясь, Кощей первым покинул подвальчик.
Марена последовала за ним, но задержалась, запирая каморку.
Падуб, сторож–пекленец, пожирал ее глазами. Чародейка вспомнила недавний разговор и поманила сторожа пальцем.
— Помнится, я говорила, что отпущу тебя назад, в Пекло, если ты поможешь мне изловить моего врага, — шепнула она юноше. — Враг благодаря тебе пойман, но по–прежнему опасен. Мы не можем его убить, но нам необходимо от него избавиться. Ты родился в Пекле и наверняка знаешь какое‑нибудь местечко, где его тело не отыщут и через триста лет. Подумай хорошенько! Вспомнишь такое место, проводишь нас туда — и можешь отправляться домой, к родителям. Ты меня понял?
— Мой отец убит, — севшим голосом ответил Падуб, — но место такое я знаю. Туда отвозили тела казненных преступников. Отец как‑то сопровождал туда одного…
— Хорошо. — Чародейка коснулась ладонью лба Падуба. — Я позову тебя!
* * *В тереме у Кощея на шее повисла с радостным визгом третья его сестра, Горынь, дочь Змеихи и сестра погибших Ехидны и Яблони, с весны жившая у Марены как подруга и наперсница. Она ничего не знала о судьбе старших сестер. Горькую весть принес ей сам Кощей, и девушка с готовностью поклялась отомстить.
— От меня он не уйдет, — шипела она. — Если ты, братец, не можешь убить сонного, то я не такая трусиха. У меня достанет смелости вырезать ему сердце, самой зажарить и съесть его!
— Если я его убью, рано или поздно отыщут следы, — возразил Кощей. — Найдут тело… А если расправиться с ним, не убивая, то никто не станет его искать, потому как никто не видел его мертвым. Будут считать, что он пропал где‑то в мире.
В комнату незаметно вошла Марена и остановилась на пороге, слушая разговор.
* * *До самой полуночи продолжалась тихая, потаенная беседа. Когда умаявшиеся за день холопы отправились на отдых, сторож–оборотень тайным ходом провел к чародейке Падуба. Выслушав ее, юноша согласился помочь.
Под покровом темноты, которая в глубоком ущелье Марены была еще мрачнее, несколько теней выскользнули из терема. Через некоторое время они вернулись — с ними были еще четверо, отобранных из числа холопов. Всем им пообещали свободу, если они согласятся молчать о том, что увидят.
Падуб лично сопроводил их в подвалы, где с них сбили цепи и провели к той самой каморке, где по- прежнему спал Даждь.
Сварожича оказалось не так легко не только убить, но и отравить. Когда Марена вошла к нему первая, она сразу почувствовала, что пленник просыпается. Он беспокойно метался во сне, что‑то бормотал и порывался вскочить, когда чародейка простерла над ним руку, творя заклинание.
Сзади неслышно подошла Горынь, прижимавшая к груди кружку с сонным зельем.
Девушка была очень похожа на своих сестер — то же тонкое, стройное тело, те же раскосые глаза на узком лице. Только кожа была чуть темнее и грубее — Горынь больше времени проводила в лесах и горах, под солнцем и ветром.
Марена сжала кулаки — и Даждь, застонав, провалился в еще более глубокий сон. Теперь только слабое дыхание да тепло его тела говорило о том, что он жив.
Опустившись на колени у изголовья спящего, Марена приподняла его голову и разжала челюсти.
— Лей, — шепотом приказала она.
Горынь тонкой струйкой стала вливать зелье в рот спящему.
— Хватит, — на середине остановила ее Марена. — Он и так спать будет дней десять без просыпа, а когда мои чары спадут и он очнется… вот тогда ему будет по–настоящему страшно.
Женщины развернули принесенный с собой холст и осторожно завернули в него бесчувственное тело.
Через несколько минут по тайным ходам терема пробиралась странная процессия. Все сторожа были предупреждены, и ни одна живая душа не попалась им на пути.
Впереди шли Падуб с факелом, Марена и Горынь. За ними четверо холопов осторожно несли на сделанных из копий носилках большой сверток. Замыкал шествие Кощей.
Проводник через один из многочисленных тайных ходов провел всех в подземелье.
Пекленские лабиринты уже давно представляли собой два различных мира. Та часть, где правил князь Волхов, были словно слоеный пирог со множеством ходов и выходов, где в стенах скрывались потайные лазы, а в больших и малых пещерах жили люди и плодилась нежить.
Но было и другое Пекло, с которого когда‑то все и начиналось. Ныне огромные его области оказались заброшенными — разломы от старых и новых землетрясений прорезали пещеры и коридоры; подземные реки до неузнаваемости изменили привычные места; обвалы уничтожили одни переходы и породили другие. Колодцы, открывающиеся в полу, вели в нижние этажи, где до сих пор обитали твари, вызывающие трепет даже у нежити. В эту часть Пекла опасались заглядывать без крайней нужды, а потому ничего удивительного не было в том, что заброшенные лабиринты, оставшиеся к тому же после недавней войны без власти князя, оказались во владении Кощея и Марены.
Часть лабиринтов была заселена, в другой рабы, захваченные во время последней войны, вели разработки металлов, но значительная территория пустовала — никто не хотел рисковать жизнью, сунувшись туда.
Но сегодня древние своды, веками не видевшие пришельцев, были освещены колеблющимся светом факелов. Падуб шел шагов на десять впереди, припоминая по рассказам отца и его друзей дорогу до Столбового зала. Здесь не было ориентиров, и можно было легко заблудиться, а это означало одно — смерть.
Тишина нарушалась только треском факелов, шарканьем ног по камням и хриплым дыханием людей. Отблески огня колебались на сводах, рождали причудливые образы в глубине, а эхо даже случайный шорох превращало в рев голодного чудовища. Не только холопы, несущие тело, но и их проводники притихли, и лишь у Горыни, чье детство прошло в подземельях, доставало храбрости оглядываться по сторонам.
Петляющий коридор. то поднимался, то круто опускался, то делился на несколько ветвей и вдруг вышел в просторную пещеру, которую пересекала наискосок свежая трещина, уходящая в глубину. На дне ее что‑то грохотало и ревело.
Падуб осветил разлом, нагромождения камней и свисающие с потолка Сосульки, что образовывали настоящий каменный лес. Дальний край пещеры терялся во мраке.
Заметив, что он остановился, Марена нагнала его.
— Мы пришли?
Эхо ее голоса далеко разнеслось по пещере и пропало вдали, разбившись о стены.
— Не знаю, — прошептал Падуб. — Отец говорил — надо пересечь реку и идти вниз по течению. А реки‑то я и не вижу…
— Ищи, я тебе помогу!
Юноша кивнул и крадучись пошел вдоль края трещины.
Остальные оказались почти в полной темноте — факел в руке Кощея начал гаснуть. Холопы испуганно переглядывались, но молчали, больше смерти боясь хозяев.
Вдруг издалека донесся страшный рев. Все — даже Кощей и Горынь — испуганно сбились в кучу.
Только Марена осталась стоять на месте, и никто не видел, как она побледнела от страха. Чародейка медленно вскинула руку, чтобы очертить круг.
Вдалеке, сопровождаемый грохотом, показался мерцающий огонек. Он быстро приближался, и, по мере как расстояние между ним и людьми сокращалось, стало ясно, что жуткий вопль — всего-навсего искаженный человеческий крик, а грохот — шум его шагов.
Падуб, бывший всему причиной, подбежал, размахивая факелом.
— Река! — воскликнул он. — Я слышал шум реки там, впереди! В конце пещеры ход — река с той стороны!
Облегченно вздохнув, Марена даже обняла Падуба и толкнула его вперед, призывая поторопиться.
Люди так спешили, что не заметили несколько теней, что бесшумно двинулись за ними, пригибаясь и прячась от света факелов в тени сталактитов.
Грохот реки услышали издалека — еще в начале коридора. Указывая путь, Падуб шепотом говорил идущей рядом Марене:
— Отец говорил, как по приметам найти Каменную реку, но, может быть, это окажется не она. Отец знал другой путь —- он дольше, но зато вернее… А если река та, что нам нужна, то Надо будет искать условный знак на берегу — место переправы. Таких мест всего два или три по всей реке, и ровно столько же Столбовых залов.
— Значит, нам мало найти реку — надо еще и отыскать переправу? — прошипела Марена. — Но мы не можем бродить по берегу до изнеможения!
— Госпожа, сначала я проверю, та ли это река, — возразил Падуб, — и тогда ты поймешь меня!
Грохот и гул подземной реки усиливался, заглушая шаги и голоса» Трещина ползла вдоль тропы, словно тоже стремилась к реке. В узком коридоре люди были вынуждены идти вплотную к краю. — За обрывом открывалась бездна, на дне которой что‑то ревело и гудело. Шум внизу и спереди сливался, рождая оглушающую смесь звуков.
Стены хода раздались в стороны. Перед глазами людей открылась огромная пещера — больше любой виденной ими раньше. Шагах в десяти ее пересекала темная масса реки, прыгая м ярясь меж камней. Чуть ниже по течению вода успокаивалась и ползла дальше медленно и полусонно.
— Это она? — Марена толкнула Падуба локтем.
Юноша кивнул и подошел к воде, на ходу вытаскивая черенок догоревшего ранее факела. Присев, он опустил палку в воду.
— Что ты там делаешь? — вскипела Марена.
Падуб выпрямился.
— Это та самая река, хозяйка, — сказал он и протянул ей палку. Она была покрыта тонкой коркой извести. — Если кто наступит в воду, сам станет известковой статуей. Поэтому придется идти до переправы!
Но Марена его уже не слушала. Она повернулась к Горыни и подмигнула ей.
Девушка мгновенно все поняла и заторопила холопов. Те подошли к воде и осторожно, косясь на окаменевшую палку в руках Падуба, опустили в воду свою ношу.
— Он никогда не проснется, — прошептала Горынь. — Ни через десять дней, ни через десять лет.
Вода над свертком чуть дрогнула — словно заключенный в нем человек в последний момент почувствовал близость смерти. Холопы взвалили на плечи известковую глыбу, и Падуб опять пошел впереди, ища переправу.
Каменная река то сужалась до глубокого ручейка, то разливалась настоящим подземным морем. Несколько раз приходилось делать остановки — тащить тяжелую глыбу холопам было не по силам. Но постепенно стало заметно, что река уходит все глубже и глубже, словно проваливаясь в трещину.
Переправой оказался невероятно узкий изогнутый мостик, нависавший над рекой. Балансируя факелом, Падуб первым пробежал до половины и, стоя там, подал руку Марене.
На сей раз путешественникам повезло — не прошли они и сотни шагов, как в низине им открылось огромное подземное поле.
— Пришли, хозяйка, — сказал Падуб.
Когда‑то Столбовой зал состоял из двух или трех меньших пещер, но обвалы разрушили переборки, образовав огромное даже по поверхностным меркам поле, на котором кое–где высились бесформенные груды камней — остатки стен. Низкий сводчатый потолок вдалеке сливался с полом, так что в полной мере обозреть открывшуюся картину люди не смогли бы, будь у них не два, а двести факелов. Но и то, что они увидели, заставило всех замереть с открытыми ртами.
Все пространство пещеры заполняли сталактиты и сталагмиты. Многие из них уже давно слились в грязно–белые с желтоватыми разводами соляные и известковые столбы, часть из которых успела разрушиться от времени или потерять форму. Отовсюду с потолка падали капли, и их перезвон рождал нежную, но зловещую в своей неуместности музыку. Звон капели завораживал, очаровывал, притуплял чувства.