Падуб одним прыжком вскочил на ноги и опрометью кинулся к лошадям, взлетая в седло.
— Отец мой жил — и я смогу! — воскликнул он.
* * *Двадцать дней спустя три всадника осадили коней у подножия одинокой горы над морем.
Весна сюда пришла позже — здесь только–только начинали появляться проталины, набухать почки на ольхе и иве, темнела вода подо льдом, и первые ручьи бежали к вспухшим рекам.
Оставив лошадей внизу, взяв только чару, Даждь взобрался на гору. Полтора года назад, поздней осенью, он уже проходил этими тропами, но тогда ливень грозил смыть его вместе с грязью вниз, где поджидали враги, и он не знал, что ждет его впереди. Не ведал он этого и теперь, но на сей раз Даждя никто не преследовал, а сам он точно знал, куда направляется. Тревожило иное — выполнил ли свое обещание брат, сохранил ли поврежденный им по незнанию склеп, не поздно ли явился сам Даждь?
Падуб и Агрик, с мечами наголо, в молчании шли за ним — юноши ни за что не хотели оставить его одного. Конечно, впереди их не ждет засада, но за последний год Даждю хватило неожиданностей, и он только радовался скрипу шагов за спиной.
Ход, через который он зашел когда‑то вместе с конем, был завален, но мимо него вела круто вверх узкая тропинка. Пройти по ней мог только привычный человек, и здесь Падуб неожиданно обогнал Даждя, руки которого были заняты Граалем. После того как слеза Хорса оживила ее, чара больше не оставалась пустой — на дне ее всегда плескалось немного жидкости, а стоило ее поднести к губам и чуть наклонить, как тут же наполнялась до краев. Она и сейчас была полна, и Даждь прилагал все усилия, чтобы не расплескать ни капли. И помощь Падуба была как нельзя кстати.
Пекленец первым добрался до той площадки, где Даждь когда‑то разговаривал с Хорсом, и успел найти вход в склеп. Поднявшись следом, витязь обнаружил проводника, с интересом заглядывающего в неширокую щель.
— Там что‑то есть, — объявил он и посторонился, давая дорогу.
Проход был достаточно широк для человека — в случае чего могли пройти и двое, — но Агрик и Падуб, не сговариваясь, пропустили Даждя вперед.
В знакомой пещере все было залито розовым светом, исходившим от камня. Кроме почти исчезнувших под слоем пыли следов Даждя, признаков того, что здесь еще кто‑то побывал, не было.
Витязь осторожно приблизился и, поставив чару на пол, наклонился над склепом.
Разбитая им крышка неплотно прилегала к ложу — были заметны следы трещин. Сквозь ее полупрозрачные грани трудно было различить, что там находится, и Даждь осторожно стал снимать обломки. Агрик и Падуб не посмели подойти.
Части крышки один за другим легли на пол, и сквозь розовый свет на Даждя глянуло то самое лицо, которое он не надеялся больше увидеть.
Сорвав тонкую ткань, закрывавшую лицо спящей, Даждь наклонился к ней. Ничто не изменилось те же строгие черты, губы, брови, ремешок на спокойном лбу. Торопясь, он сорвал ткань и с остального тела.
— Сейчас, — прошептал Даждь, хотя девушка не могла его услышать, — сейчас ты обретешь свободу!
Он осторожно приподнял ее голову — из‑за плеча Даждя вынырнул очнувшийся Падуб, с почтением протягивая чару. Поблагодарив его кивком головы, Даждь принял чару и медленно, чтобы не пролилось ни капли, поднес к губам спящей.
Русая головка запрокинулась, губы приоткрылись — и несколько капель просочилось внутрь. Осторожно, боясь сделать лишний вздох, Даждь напоил спящую.
Превращение свершилось внезапно. Казалось, только что перед глазами была живая статуя — и вот дрогнули ресницы, налились жизнью губы, шевельнулась, вздыхая, грудь.
Девушка вздохнула во сне, повернула голову, чуть поменяла позу.
Даждь склонился над спящей, не сводя с нее глаз. Только что произошло чудо — та, которая была обречена вечно лежать в этом склепе, обрела вторую жизнь. И это сделал он!
В какой‑то миг девушка показалась ему прекраснее всех женщин на земле, и Даждь взял в ладони ее лицо и поцеловал уже живые, теплые губы.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Златогорка открыла глаза и сразу почувствовала, что ее страстно целует мужчина. Именно его поцелуй вырвал ее из объятий сна. Пробудившись, она тут же ясно вспомнила последние минуты перед сном и поняла, что ее обманули. Этот шарлатан наврал ей с три короба про судьбу и ждущего в вечности жениха, чтобы погрузить девушку в сон, а затем воспользоваться ее беспомощностью. Страсть, с какой мужчина ее целовал, прямо говорила об этом. Неизвестно, сколько времени она уже пробыла в его власти, но, по счастью, меньше, чем он рассчитывал. Что ж, второй раз ее не обмануть!
Не открывая глаз, Златогорка размахнулась и ударила.
Поцелуй прервался, потому что мужчина отлетел в сторону. Не давая ему времени прийти в себя, девушка резко села, подалась вперед и — застыла на месте.
Глазам ее предстали своды старой пещеры, совсем не похожей на покои чародея, предложившего ей свою магию. Снаружи доносился гул ветра и далекий шум моря — а ведь моря там не было. Она сидела на ложе, устроенном в огромном продолговатом камне, от которого исходил сладкий запах трав. Только этот камень и был ей знаком, но сейчас девушка не подумала о нем, обернувшись к людям, что стояли над нею.
Их было трое, и все они оказались незнакомыми. У стены застыли в удивлении двое юношей — один чуть помоложе, глядевший растерянно, другой — темноволосый, с бледным лицом жителя подземелий, был настроен гораздо решительнее. Он держал наготове саблю и не сводил вопросительного взгляда с мужчины, стоявшего близ ложа.
Именно он ее и целовал — сразу поняла Златогорка, разглядев на щеке незнакомца алое пятно. Что ж, это научит его вести себя как подобает!
Никто из них не двигался, давая возможность девушке осмотреться. Их молчание одновременно успокоило и насторожило ее.
— Кто вы? — быстро спросила она. — И где я? Что тут происходит?
Незнакомец поднес руку к пятну на щеке, ощупывая его, и вдруг улыбнулся неожиданно мягко.
— Прости мой порыв, не кори за несдержанность, — спокойно и чуть растягивая слова, словно напевая, заговорил он. — Я не причиню тебе зла. Имя мое Даждь Сварожич, а это друзья мои — Агрик и Падуб. По моей вине нарушен твой сон. Я чуть не стал виновником твоей смерти, разбив крышку твоего ложа. Но старший брат меня надоумил, как исправить ошибку. Я тебе жизнь спас, а потому не сердись. — Он опять погладил щеку. — А рука у тебя тяжелая!..
Он рассмеялся, но Златогорке было не до смеха. Она села, собираясь покинуть ложе, и Даждь тут же оказался рядом, подав ей руку.
— Обойдусь — не дитя, — отрезала Златогорка и не приняла помощи, легко спрыгнув на пол.
Она оказалась высока ростом и стройна — под стать Даждю, который почему‑то отступил в сторону я поспешил убрать от ее ног Грааль, так и забытый им у ложа. Падуб принял из его рук чару, но девушка даже, не заметила этого. Она внимательно осматривалась, и в глазах ее закипало возмущение.
— Так, значит, ты меня здесь нашел, Даждь Сварожич? — молвила она. — А знаешь ли ты, кто я?
Все знаю, Златогорка Виевна, — почтительно ответил Даждь удивленной девушке. — Я брата твоего знавал, самого Святогора Виевича — он с моим отцом, Сваргом Родовичем, побратимом был…
Красивые брови Златогорки изогнулись.
— Где он? — воскликнула она. — Где Святогор?
— Его нет в живых — годы вышли… Слышал я, под конец жизни он женился, но вскорости жену с детишками оставил, в пещеру удалился. Там я его и нашел, да потом наши дорожки разошлись, и где он смерть встретил, про то мне неведомо…
Он осекся, увидев, что на ресницах девушки дрожат слезы. Она еле сдерживалась — мешала заплакать гордость.
— Умер, — прошептала она, хрустнув пальцами. — Сколько ж лет миновало… И ты Сваргов сын…
— Старший, но до меня у него на стороне сколот[6] был…
Златогорка не слушала Даждя. Она снова развернулась к нему, уже не сдерживая своих чувств — на сей раз ее переполняла ярость.
— Ты! — воскликнула она. — Ты сам сказал, что знал все обо мне — кто я, кто моя родня!.. Но тогда ты должен знать, почему я пошла на это, что меня заставило так рисковать! Ты знал все, я несмотря на это…
— Прости, — повторил Даждь, подходя. — Каюсь — я знал, что ты здесь ждала своего суженого, единственного, кому назначена по душе и силе. Но не смог я уберечь твоего сна, не смог позволить тебе встретить суженого. Прости меня за то, что вы разминулись, прости! У меня не было иного выхода…
Златогорка вдруг заплакала, не сдерживаясь, и Даждь нежно привлек ее к себе, гладя по вздрагивающим плечам. Девушка рыдала, причитая сквозь слезы, и то ли умоляла помочь, то ли укоряла Даждя за ошибку. Он и сам понимал: все вышло не так, как ожидал он сам и как предсказывал Хорс. Не зная, чем успокоить девушку, он поднял ее заплаканное лицо и быстро поцеловал мокрые глаза, губами осушая слезы.
— Не плачь, не рви сердца, солнышко мое, — шептал он. — Ты жива и будешь еще счастлива. Я верю — ты найдешь его, своего суженого. Он ищет тебя, по свету бродят, у людей выспрашивает. Вы встретитесь не сейчас, позже! Верь мне!
— Не плачь, не рви сердца, солнышко мое, — шептал он. — Ты жива и будешь еще счастлива. Я верю — ты найдешь его, своего суженого. Он ищет тебя, по свету бродят, у людей выспрашивает. Вы встретитесь не сейчас, позже! Верь мне!
Заглянув в оказавшиеся небесно–синими бездомные глаза, он вдруг почувствовал к этой девушке которая вполне могла быть его дочерью, такую нежность, что сам испугался. Он опять привлек ее к себе, но Златогорка вдруг вырвалась и отскочила в сторону. В руке ее блеснул Даждев двуручный меч.
— Ты дважды оскорбил меня! — воскликнула девушка. — За одно ты уже получил от меня, и я была готова тебя простить. Но ты, зная обо мне все, разрушив мою жизнь! Я жила, надеялась, что встречу того единственного. а ты пришел и помешал мне! Я теперь погибну одна, а ты... ты... Ты тоже умрешь! Защищайся!
Даждь еле успел отпрянуть, уклоняясь от прямого выпада. Он вскинул было руки, показывая, что у него нет оружия, но Златогорка словно ослепла и атаковала снова.
Падуб и Агрик, не сговариваясь, бросились к нему, протягивая свое оружие. Даждь принял меч и саблю — против тяжелого двуручного меча у него не было иного способа выстоять. Обороняясь, он еле успел скрестить их над головой — три лезвия столкнулись с громким визгливым лязгом.
Отступив к стене, Агрик и Падуб во все глаза смотрели на схватку. Даждь был опытнее девушки, но проигрывал ей в оружии, а потому отступал, ведя ее вокруг опустевшего ложа. А возможно, причина была в чем‑то ином.
Обогнув камень, Даждь продолжал пятиться к выходу из склепа. Внешний мир мог отвлечь внимание поляницы, и тогда ее можно будет одолеть.
Агрик и Падуб выбежали вслед за сражающимися. Они поняли замысел Даждя, но поняли также и то, что план не удался.
Оказавшись на свету, Златогорка не растеряла боевого пыла. Наоборот, в нее словно вливались от солнца и ветра новые силы. Даждь продолжал отступать, следя только за тем, чтобы не споткнуться на узком карнизе.
Отступая вдоль края, Даждь понимал, что это его единственный шанс. Он был искусным бойцом, но не мог заставить себя в полную силу сражаться с женщиной, которую только что держал в объятиях. Отвлекшись на мгновение, он почувствовал, что земля уходит у него из‑под ног.
Изогнувшись в отчаянном стремлении удержаться на краю, он поднырнул под взлетевшим над ним мечом, выставил саблю — и сам не понял, как оказался обезоружен. Златогорка выбила из его руки оружие каким‑то неизвестным ему приемом и с видом победительницы приставила клинок к горлу Даждя.
— Я побежден, — признал он, отводя в сторону бесполезную теперь саблю. — Но убить меня моим же мечом? Это что‑то новое!
— Ты умрешь, — пообещала Златогорка, — если не поклянешься жизнью, что исправишь свою ошибку. Ты это сделал — тебе и ответ держать!
Даждь понял, что она имеет в виду.
— Я не столь могучий чародей, как ты думаешь, — сказал он. — Все дело в чаре и особом камне, из которого она сделана… Но мой брат знает и умеет больше меня. Если хочешь, провожу тебя к нему, сама с ним поговори.
— И поговорю, — ответила Златогорка, — но сначала я с тебя зарок возьму, чтоб ты слова своего не нарушил!
Она всего на миг отвела взгляд — и этого оказалось достаточно, чтобы подле нее появился белый волк. Зверь вздыбил шерсть на загривке и обнажил клыки.
Девушка не закричала — она просто шагнула назад, отводя меч от горла Даждя. Волк сделал движение — и она отпрянула еще дальше, к обрыву.
— Назад! — приказал Даждь.
Зверь замер, но ничего не понявшая Златогорка тоже сделала шаг, куда велели. Она покачнулась чувствуя, что падает, но не успела ни закричать, ни отпрыгнуть, как Даждь оказался рядом и подхватил ее за талию.
Меч выпал из руки девушки. Обхватив руками шею спасителя, она взглянула на камни внизу, далекий морской прибой и прижалась к Даждю.
— Что ж ты прыгаешь‑то, как коза? — ласково упрекнул ее Даждь. — Не приметила, что это горы? С ними ухо востро держать надобно. Не ровен час… Я в горах родился, сызмальства к ним привычен!
— И я — тоже… — тихо ответила девушка, не сводя глаз с открывавшихся далей. — Просто забылась…
— Забылась. — Даждь погладил ее по голове. — А с тобой оказалось не просто совладать. Ты, верно, лишь с женихом своим будешь ласковая да смирная! — Тело девушки напряглось в его руках, она гневно вскинула голову, и Даждь поспешил добавить: — А слово я сдержу — свожу тебя к брату. Может, он что присоветует. А нет — так не обессудь!
Отпустив девушку, он подобрал оружие и первым стал спускаться вниз, к лошадям. За ним, даже не взглянув на Златогорку, поспешили Агрик и Падуб. Девушка стояла на краю, сжав кулаки, но потом последовала за ними.
* * *Никто не мог, отправившись в путь, миновать одинокую пророчицу и волхву Макошь. Ее дом в скале над ручьем был неподалеку — в двух днях пути — и находился как раз по дороге на север.
После битвы Даждь почему‑то стал относиться к Златогорке с уважением, которого удостаивались только испытанные воины. Он величал ее по имени-отчеству, обращался почтительно и ласково, ни разу не молвил слова поперек и предпочитал отмалчиваться, если у поляницы было дурное настроение. Нрав у девушки оказался не такой мирный, как можно было ждать, памятуя ее брата, но именно это в ней и привлекало. В отличие от Марены, Златогорка никогда не скрывала, что у нее на уме. Выслушав предложение Даждя посетить Макошь, девушка заявила, что не доверяет предсказаниям, так как однажды ее уже обманули, — и при этом многозначительно посмотрела на витязя. Но Даждь был само терпение — только хмыкнул, отведя глаза, — и она Согласилась.
Падуб каким‑то полузвериным чутьем угадывал в ней нечто особое. Он без спора уступил ей своего коня и пересел на заводного. Таким образом под Златогоркой оказалась кобыла, к великой радости Хорса, который теперь сам, не слушая повода, держался поближе к ней и ее всаднице. Наступала весна, все в мире тянулось друг к другу, и две лошади тоже обрадовались встрече. Златогорке это не нравилось хотя бы потому, что Даждь теперь постоянно был рядом. По его лицу и прядям седины в волосах сразу можно было угадать его возраст, и, хотя по его фигуре, голосу и глазам трудно было счесть его стариком, все же было ясно, что он гораздо старше девушки.
Весенний лес радовал глаза набухающими почками, распустившимися сережками на кустах, золотистыми звездочками первоцветов и молодой зеленой травкой. Сугробы еще лежали в низинах и в тени, но почти всюду открылась бурая, еще прохладная и полусонная земля. Чудом выжившие бабочки мелькали над проталинами, а воздух звенел от голосов ранних птах. Речки ломали лед и выплескивались из берегов.
Соскочив с коня на ходу, Даждь сорвал ярко–золотой цветок и вернулся к Златогорке. Не успела она спросить, зачем ему это, как он ловко воткнул его девушке в волосы.
— Как раз для тебя, — улыбнулся он, — по твоему имени…
— Не люблю, когда рвут цветы, — отозвалась девушка, — особенно,., для этого!
— Хорошо, больше не буду, — послушно сказал Даждь, трогая коня.
Проехав еще десяток шагов, они увидели Макошь. Встав на колени над разлившимся ручьем, пророчица раскинула руки в стороны и что‑то шептала, обратив лицо к небу. Глаза ее были закрыты, ветер трепал распущенные волосы — волхва была совершенно нагой.
— Это она? — шепнула Златогорка Даждю. — Что‑то не похожа!
Макошь тут же открыла глаза и встала, как ни в чем не бывало направившись к развешанной на ветках ивы одежде.
— А ты, девонька, не гляди на лик‑то, — молвила она, одеваясь, — а не то проглядишь главное!
Одевшись, волхва вброд, как была, босиком перешла ручей и поравнялась со всадниками.
— Ишь ты! — усмехнулась она. — Четыре дорожки в кон‑то веки вместе сошлись! Хорошо, что пока не разбежались… А, это ты! — кивнула она Даждю как старому знакомому. — С Кощеем пока что не сталкивался?
— А как ты узнала? — ахнул Даждь.
— Да был он тут по осени, — ворчливо объяснила женщина, — тоже о будущем пытать приезжал.. Злой умчался!
— Ты назвала ему мое имя? — Даждь свесился с седла.
Макошь смерила его прищуренным глазом.
— Назвала, — загадочно ответила она, — отчего не назвать, коль правда?.. А хочешь — тебе его имя повторю, потому как забыть о нем — смерть для тебя! Пока помнишь — жив и счастлив будешь, а забудешь — тут и конец тебе!
— Ты говори, да не заговаривайся! — вспылили разом Падуб и Агрик. — Никак, смерть пророчишь?
Пекленец уже выхватил саблю, но Макошь смерила и его таким же взглядом, и он сник, как зачарованный.
— А почему бы и не напророчить ее бессмертному? — вкрадчиво сказала она. — Дважды смерть его касалась — ан нет ведь, жив и здоров, а потерпит еще немного — и счастлив будет! Дважды ты уже умирал, — строго добавила она, глядя в лицо Даждю. — Смотри, как бы третий раз последним не стал!
Даждь выпрямился в седле, стискивая вспотевшие вдруг ладони. Сбоку ему в лицо заглядывали встревоженные Агрик и Падуб, даже Златогорка, но он не замечал ничего. А Макошь спокойно повернулась к нему спиной и пошла вверх по склону, отводя руками ветки.