Почти все оборотни в тот же день были усланы в разные стороны. Все они отправлялись в Пекло: по его окраинам и дальним потайным норам выискивать тех, кто жаждал убивать и крушить все, что попадется под руку.
Ее дом — с первого взгляда настоящий терем, но только каменный и наполовину вросший в скалу — стоял на дальних границах Пекла, куда не достигала власть князя. Всего два входа было в нем снаружи — то самое крыльцо, через которое внесли Кощея, и маленькая дверка для оборотней и рабов, — но изнутри в подземелья вело несколько ходов, тайных и явных. Они открывались в пещеры, где могли заблудиться даже местные жители. Именно через эти двери в дом чародейки стали прибывать первые гонцы.
Это были уродливые твари, от которых с презрением отворачивалась даже нежить. Среди них часто попадались вполне похожие на людей — плод связи человека и нежити. Эти полукровки ненавидели всех и каждого и при случае были готовы перебить друг друга — столько было в них злобы. Почти человеческая внешность, вводившая в заблуждение их жертвы, и разум сочетались с выносливостью и силой нежити, делая полукровок опасными тварями. Они наполнили дом и двор Марены, и число их прибывало с каждым днем.
* * *Именно из них Кощей сколотил первые отряды своей гвардии. Обещание Черного Змея исполнилось — каждая тварь слушалась его с первого слова. Натаскав первую сотню воинов, Кощей вместе с ними отправился на север, к Макоши.
Никто не знал, откуда пришла эта чародейка и волхва, где была ее родина. Вроде совсем недавно поселилась она в горах у берега моря, на самой южной границе Ирия, как раз посередине между ним и землями невров, но слава о ее умении предсказывать будущее и гадать об изменениях судьбы гремела уже далеко. Она удивительно точно указывала ответы на любые вопросы, и редко кто не заезжал к ней, если требовалось получить совет. Сама Марена посоветовала Кощею навестить Макошь, признавая, что та была лучшей чародейкой. Кощей не посмел ослушаться — ведь Макошь могла раскрыть ему, как следует поступить, с чего начать покорять мир.
В Невриде все знали, где живет пророчица и чародейка, как когда‑то любой житель Мил ограда мог и среди ночи верно указать дорогу до священных холмов Святогоровых пещер. Марена тоже отлично знала, где ее искать.
Тонкая безымянная речушка обвилась вокруг высоких крутобоких холмов, до вершин покрытых лесами. С их макушек хорошо было видно близкое отсюда море, но от их подножия, из‑под сени непроходимых лесов, оно казалось недостижимо далеким.
Осень окрасила листву в цвета пожара. Толстым слоем лежали на земле опавшие листья. В прохладном осеннем воздухе было видно и слышно четко и далеко — казалось, в такую пору любой поневоле становится пророком.
Неподалеку от жилья чародейки с гор бежал ручей. Его звонкая песенка пробивалась сквозь шорох листвы и скрежет ветвей на ветру. На этот звон и шел отряд Кощея.
Деревья расступились внезапно и открыли небольшую поляну, перечеркнутую тропинкой. Стена горы возвышалась над нею. К ней лепилась избушка, больше похожая на навес перед входом в пещеру. Плющ оплетал ее до крыши, делая мало отличимой от скалы. Подле росло два дерева — на их протянутых к небу ветках болтались на ветру расшитые узорами ткани и венки из высохших цветов.
Под деревьями играли две девочки. Старшей было около пяти лет, младшей — не больше двух. Увидев чужих людей, они остолбенели, потом разом пронзительно завизжали и ринулись в дом. Кощей поморщился. Старшая добежала первой и остановилась на пороге, а меньшая споткнулась, упала и разразилась плачем.
На ее крик вышла женщина в длинной рубахе грубого холста, со звериной шкурой на плечах. Ни оберегов, ни заговорного шитья на ней не было, но она строго взглянула на воинство Кощея — и полукровки разом попятились с поляны. Взгляд ее золотисто–карих, чуть раскосых глаз леденил кровь в жилах, заставлял согнуться и самую гордую спину, Макоши испугалась бы и сама Марена, особенно сейчас, когда она без колебаний двинулась на пришельцев, загораживая девочку собой.
— Пошли прочь, — сквозь зубы процедила она, и воины поспешили ретироваться.
Попятился и сам Кощей.
Взглянув сквозь него невидящими страшными глазами, Макошь подняла девочку на руки и понесла в дом, тихо уговаривая и лаская. На гостей она больше не обращала внимания.
Старшая девочка встретила ее у крыльца и уцепилась за подол. Она была некрасива — маленькие бесцветные глазки, большой рот, острые грубоватые черты лица, растрепанные грязно–рыжеватые волосы топорщатся в стороны. Она напоминала дитя водяного или болотной нежити, и улыбка ее казалась одновременно и пугающей и жалкой. Зато младшая, синеглазая, румяная, уже сейчас казалась настоящей красавицей. Но Макошь приласкала обеих девочек с одинаковой нежностью.
Младшая успокоилась, и Кощей решил, что настала пора обратить внимание чародейки на себя. Он шагнул вперед и кашлянул.
Макошь не подняла на него глаза, воркуя с дочерьми, но девочки обернулись на гостя. Подле матери они ничего не боялись, а потому старшая с любопытством уставилась на Кощея, посасывая палец, а младшая только крепче вцепилась в мать, как зверек блестя глазенками.
— Сделай милость, матушка, — заговорил Кощей как можно почтительнее. — Нужда у меня до тебя.
Марена предупреждала — Макошь не станет иначе вообще разговаривать или скажет что-нибудь такое, что потом и сама, даже если захочет, не изменит. Скажет, что ты умрешь через полдня, — и исполнится.
Но чародейка услышала его слова и подняла глаза.
— Чего тебе?
— Хочу будущее свое вызнать, — ответил Кощей. — Дело есть у меня, так хотелось бы выведать, чем оно кончится — сделаю ли все, что задумал…
— Сказать тебе? — Макошь хмыкнула, раздумывая. — Ты ворвался как дикий зверь, дочерей моих напугал, а теперь хочешь, чтобы я тебе помогла?..
По счастью, Кощей знал от Марены, чем нужно умаслить Макошь. По его знаку несколько воинов бочком вышли вперед, поднося к крыльцу корзины с дарами: плодами урожая и набитой по дороге дичины. Отдельно положили свернутый холст, шкуры двух волков и кое–какую утварь.
Заметив приближение Кощеевых слуг, младшая девочка опять зашлась плачем, вырываясь из рук матери, а старшая, по–прежнему не выпуская материнского подола, шагнула вперед, с любопытством вытягивая тонкую шейку. Макошь внимательно посмотрела на обеих дочерей и встала, спуская младшую с рук. Девочка тут же убежала в дом.
— Ну, — чародейка встала перед Кощеем, скрестив руки на груди, — говори, с чем пожаловал!
На дары она не смотрела, но голос ее смягчился.
— Я хотел узнать, смогу ли я… — начал Кощей.
— Мир покорить? — докончила за него Макошь свысока. — Так, что ли?
— Да, но я все подготовил и рассчитал, — воинственно заявил Кощей, которому совсем не понравилось, каким голосом разговаривает с ним Макошь. — Я начну покорять мир с небольшого куска — завоюю его, обложу данью, а потом…
— Завоюешь? — перебила Макошь. — Как?
— У меня есть армия, — подбоченился Кощей.
— Армия! — фыркнула Макошь и небрежно кивнула за его. спину: — Эти, что ль?
Кощей обернулся — его воины топтались у края поляны, не смея сделать и шагу. Видно было, Что они хотят подойти к нему, но сила чародейки надежно удерживала их на месте. Вид у них был встревоженный, но никак не испуганный.
— Да, эти, — гордо кивнул Кощей.
— А ну, покажи мне их, — негромко приказала Макошь, отступая к краю поляны.
От ее суждения могло зависеть и предсказание — судьба всего мира, все будущее, ибо исполнялось только то, что предсказывала Макошь. А потому Кощей обрадованно бросился к своему воинству, желая представить его в лучшем виде и молясь только об одном — чтобы Макошь не ушла в дом, пока он будет объяснять воинам, что от них требуется. Беда, если пророчица не станет ждать — ее молчаливый уход лучше всяких слов предскажет провал дела.
Но она дождалась и стояла на пороге дома, скрестив руки на груди и словно не замечая, что ее старшая, некрасивая дочка осталась подле нее, а меньшая, красавица, не показывается на глаза.
У Кощея все дрожало внутри, и он стискивал зубы, чтобы не выдать своих чувств. Но отряд не подвел — шаг воинов был четок, движения верны и отточены, лица спокойны и решительны, оружие и доспехи сверкали чистотой — большинство воинов были когда‑то в личной гвардии Черного Змея и не забыли его уроков.
Довольный своими воинами, Кощей успокоился и принялся исподтишка наблюдать за Макошью, которая следила за воинами Кощея с непроницаемым лицом. Грубоватое, мужественное, оно не слишком понравилось Кощею, как и сама чародейка. Ей больше подошли бы кольчуга и меч, чем женская одежда, — а еще обрезать эту толстую косу, что висела аж ниже пояса золотисто–серой змеей. Глядя на воинов, Макошь не шевелилась, и только ее дочка удивленно блестела глазенками — ей все было в диковинку.
Отряд остановился перед входом в дом чародейки. Кощей повернулся к Макоши, с трепетом ожидая ее решения — быть или не быть ему повелителем мира.
— Ну же! — не выдержал он. — Скажи хоть что- нибудь!.. Стану я повелителем мира?
Каменная статуя, в которую обратилась Макошь, ожила, и чародейка смерила Кощея пристальным взглядом.
— Я не расслышала, — медленно молвила она, — ты собираешься завоевать ВЕСЬ мир?
— А как же? — вновь подбоченился Кощей. — Весь, от края до края! Кто же станет покорять половину? И зачем?.. Чтобы жители другой половины пошли на него войной?.. Но ты можешь не беспокоиться, — спешно добавил он, — если ты предскажешь мне победу, я тебя не трону… Да и ты сама можешь сказать: ты, мол, покоришь весь мир, если не обидишь меня и моих дочерей!.. Я так и сделаю…
Макошь слушала его с интересом.
— Наглец, — изрекла наконец она. — Какой наглец!
Золотистые глаза ее обожгли Кощея ледяным холодом, и он отпрянул, прочитав в них весть о своей смерти.
— Что? — прошептал он, не веря догадке.
— Ты, конечно, можешь попытаться покорить мир, — кивнула Макошь вполне миролюбиво. — И даже станешь единоличным повелителем громадных земель к югу отсюда и властителем. гор… С твоим именем будут считаться, позже им станут пугать детей, но не забывай, — в голосе Макоши послышалось плохо скрываемое презрение, — рано или поздно найдется тот, кто тебя не только остановит, но и сметет с лица земли, и ты станешь значить даже меньше, чем сейчас…
Она толкнула дочку в дом и повернулась, чтобы уйти, но Кощей поймал ее за локоть и развернул к себе.
— Ты, — прошипел он, забывая, кто перед ним, — как ты смеешь!.. Ты плохо смотрела, женщина! Это только первый отряд, а за ним будут и другие… целая армия!.. Кто сможет меня остановить? Какая страна?
Макошь спокойно отцепила его пальцы от своего локтя.
— Не страна, — сказала она, — один человек.
Словно дикий зверь, Кощей рванулся к ней и встряхнул чародейку за плечи.
— Кто он? — закричал он ей в лицо. — Кто он? Скажи — и я уничтожу его! Он от меня никуда не денется! Кто он?
— Ты не сможешь причинить ему никакого вреда, — все так же спокойно молвила Макошь. — Он еще не родился.
— Кто он? Где его родители? — брызгая слюной, кричал Кощей.
Макошь резким рывком отбросила его руки и отодвинула Кощея. Тот отлетел на несколько шагов ж чудом удержался на ногах. Это немного успокоило его, но зато рассердилась сама чародейка.
— Я ничего не знаю о том, кто будет его матерью, — воскликнула она, — но его отец Даждь Сварожич!
Сварожич? — выдохнул Кощей. — Даждь Сварожич, ты сказала? Муж Марены, которая за десять лет супружества не смогла понести от него?
— Я все сказала! — отрезала Макошь, направляясь в дом. — Или ты жаждешь узнать, как это случится?
Всякий другой на месте Кощея остановился бы, услышав про свою смерть, но он только сжал кулаки.
— Марена не может иметь детей! — крикнул он в спину чародейке. — И она моя жена!
— Но Даждь еще может стать отцом, — не оборачиваясь, ответила Макошь.
— Тогда я уничтожу его, и он умрет бездетным!
— Попробуй, — обронила чародейка, прежде чем уйти.
— Ты увидишь это сама, — прошептал Кощей.
Отряд преданно глазел, ожидая приказов. Кощей взмахом руки приказал воинам следовать за собой и бросился прочь.. Надо было торопиться — Макошь не сказала, когда родится сын Даждя, и Кощей не имел права опоздать. Марена знает Даждя, она поможет его найти и уничтожить.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Серая стена ливня отгораживала мир — в трех шагах предметы теряли краски, их очертания расплывались за потоками воды. Дождь зарядил с ночи, и сейчас, на рассвете, низкие тучи еще не истратили своих запасов влаги. Они закрывали все небо, не давая солнцу пробиться к земле, и внизу царил почти ночной сумрак. Ветер с огромным трудом ворочал неповоротливые тучи, тщетно стараясь сдвинуть их с места, но у него ничего не получалось.
Все‑таки ливень выдыхался — если ночью он лил как из ведра, то сейчас это был всего лишь проливной дождь, который обещал к середине дня превратиться в изморось, а к вечеру — перестать совсем.
Мир уже был напоен водой, наполнен ею, как губка, но все же сквозь серую стену воды пробивались отсветы огня, с которым дождю оказалось трудно справиться.
Одинокий замок возвышался над нешироким морским заливом северного моря. Стены его напоминали отточенные ветрами скалы, казавшиеся вершинами горы. Сейчас, серым осенним днем, замок и впрямь можно было принять за нагромождение камней, если бы не языки огня, охватившие его.
Замок горел. Ворота его, покореженные мощным ударом, были сорваны с петель и брошены в грязь. Под ними бежали дождевые потоки. Внутри, на дворе, стоял шум сражения, сквозь который пробивался треск и гул пожара.
Горели пристройки, распространяя удушливый запах гари. Из‑под объятой пламенем крыши еще доносились визг и рев — там в огне погибали лошади. Но люди не спешили прийти к ним на помощь — сейчас каждый должен был рассчитывать только на себя и на случай.
Под стеной и во дворе — всюду валялись тела защитников замка. Последние оставшиеся в живых воины с боем отступали к самому замку, отчаянно обороняясь от противника, заметно превосходившего их числом. Силы были неравны — против людей шли полукровки, наемники Кощея. Страшно напоминающие людей, они силой и ловкостью больше походили на нежить. Не обращая внимания на редкие незначительные раны, они методично уничтожали одного человека за другим, вынуждая оставшихся в живых отходить.
Стены замка, поблескивающие окнами, словно дрожали из‑за стены дождя. В окнах отражалось зарево пожара, и казалось, что замок плачет кровавыми слезами. Оставшиеся в живых воины — числом поменьше — наконец достигли закрытых изнутри дверей и, зная, что находящиеся внутри не станут рисковать и впускать их внутрь, подняли мечи, готовясь умереть.
На ступенях закипел бой. Но, прежде чем защитники нанесли врагу заметный урон, наемники предприняли обходной маневр. Пользуясь тем, что, кроме горстки смельчаков, на дворе не осталось ни единого человека, несколько оборотней ловко вскарабкались на заборолы и, пригибаясь, побежали по гребню стены к замку, окна которого находились от края стены в опасной близости.
Укрывшиеся в замке воины заметили это слишком поздно и еле успели сообразить, что к чему. Со. стуком распахнулось одно из окон, освобождая дорогу стрелку. Он поднял лук и выпустил несколько стрел. Трое нападавших, остановив бег, скорчились, хватаясь кто за живот, кто за глаз, и упали со стены, но меткий ответный выстрел сбил и лучника. Не успел новый воин занять его место, как бежавший впереди наемник достиг оставшегося открытым окна и с воинственным криком прыгнул внутрь.
Вслед за ним ринулись остальные, и в замке закипела схватка. Сражавшиеся снаружи последние воины поняли, в чем дело, только когда из окна над ними донесся отчаянный женский крик. Воины дрогнули на миг, смешались — и, воспользовавшись замешательством, оборотни накинулись на них, выдирая из рук оружие и связывая пленников.
В замке продолжался бой и грабеж. С треском рухнула крыша конюшни, взметнув вихрь огня. Несколько головешек попало на стену, и нападавшие тут же бросили их в распахнутые окна. Из одного сразу же повалил густой дым.
Связанных воинов оборотни оттащили на середину двора, когда послышался шум от дверей — нападавшие добрались до завалов и раскидывали их. Наконец двери подались, и наемники распахнули их, означая тем самым победу.
Но замок еще жил и сражался. Пока не все его защитники были убиты: на лестницах и этажах воины продолжали бой, сражаясь уже не только и не столько за свою жизнь, сколько потому, что не хотели попасть в плен живыми.
На самом верху, на башне, послышался стук распахиваемого окна и завывание зверей. Все; кто был на дворе — пленники и их охрана, — разом вскинули головы.
В проеме распахнутого окна змеились языки пламени — внутри пожар распространялся гораздо быстрее, чем могло показаться. На фоне огня возникла фигура женщины с ребенком. Из облаков дыма к ней тянулись лапы и руки. Несколько секунд женщина смотрела на них, потом подхватила ребенка на руки и прыгнула вниз. Мелькнув в воздухе, она упала прямо в самый центр горящего сарая. Многие пленники отвели глаза…
По замку еще очень долго шныряли наемники, раскидывая утварь, ломая и бросая в огонь все, что можно. Некоторые орудовали топорами, разбивая двери и в щепы круша полы. Те же, кто не был занят грабежом, выволакивали во двор новых пленников — слуг и служанок. Всех их сгоняли в толпу под охрану оборотней. Те плотоядно облизывались, разглядывали женщин, с которых уже кто‑то успел сорвать часть одежды, и представляли, кто из них какую выберет, когда все будет кончено.
Один из наемников бросился с докладом, и не успел грабеж закончиться, как в замок въехал сам Кощей.