Итак, когда я увидела госпожу Кабураги во второй раз, в каком шоке я пребывала, заметив, в ушах этой дамы те самые сережки! После этого я не могла раскрыть рта, что, наверное, выводило тебя из себя.
Я ужасно страдала, прежде чем написать письмо. Будь это перчатки или компактная пудра, все было бы не так уж плохо, но когда одна сережка попадает в карман к мужчине, – это серьезно, насколько я могу судить. Я — женщина, которую хвалят за то, что она не позволяет неприятностям действовать ей на нервы, и я не знаю, почему я так сильно переживаю в этом случае. Пожалуйста, сделай что-нибудь, что развеет мои глупые сомнения. Если не из любви, по крайней мере из дружеских чувств, пожалуйста, не пренебрегай болью женщины, мучимой ужасными сомнениями. Именно в надежде на это я и написала. Позвони, когда получишь это письмо. Я буду дома каждый день, ссылаясь на головную боль».
Письмо госпожи Кабураги было следующим:
«Эта шутка на днях была в очень плохом вкусе. Я быстро произвела некоторые подсчеты. Если ты подарил мне и Кёко по четыре носовых платка, остается еще четыре. Хочется думать, что ты подарил их своей жене, но я в этом не уверена.
Однако мне было грустно видеть, что история с носовыми платками лишила Кёко радости. Она – славная девушка, не так ли? Её мечта, что она единственная в мире, кого любит Юити, была разрушена.
Благодарю за дорогой подарок. Он немного старомоден, но агат – восхитительный камень. Все хвалят серьги, плавно переходя к похвалам формы моих ушей. Если ты подарил мне их за костюм, тогда и ты тоже довольно старомоден. Все, что мужчина, такой как ты, должен делать, чтобы осчастливить женщину, – это брать все, что она ему дает.
Портные закончат шить костюм через пару-тройку дней. Пожалуйста, покажись мне в нём, когда наденешь его в первый раз. И позволь мне выбрать к нему галстук.
P. S. С того самого дня, без всякой на то причины, я обрела некоторую уверенность, что касается Кёко. Почему? Я предвижу, возможно к твоей досаде, что выиграю в этой игре сёги» [55].
«Когда я сравню эти два письма, я все пойму, – сказал Юити сам себе. – Кёко, которая, казалось, не имела никакой уверенности, уверена в себе. Госпожа же Кабураги, которая казалась уверенной в себе, не имеет никакой уверенности. Кёко не прячет свои опасения, но ясно как день, что госпожа Кабураги прячет свои. Всё как сказал Сунсукэ. Кёко постепенно становится все более уверенной в том, что у нас с госпожой Кабураги любовная связь. Госпожа Кабураги постепенно обретает уверенность в том, что у нас с Кёко любовная связь. Каждая опасается, что она окажется той, чье тело останется нетронутым».
В тело той самой единственной женщины, к которому прикоснется этот бесчувственный юноша, теперь проникли два сухих, холодных, пахнущих лизолом пальца мужчины, словно пальцы садовника, внедряющиеся в почву при пересаживании цветка. Другая рука ощупывала органы снаружи. Корень жизни величиной с гусиное яйцо касался теплой земли внутри. Затем врач, как будто брал лопату, чтобы вскопать роскошную клумбу, взял смотровое зеркальце из руки медсестры.
Осмотр закончился. Врач вымыл руки и обратил к пациентке лицо с улыбкой, выражавшей преданность всему человеческому роду.
– Мои поздравления, – сказал он.
Ясуко подозрительно молчала. Глава гинекологического отделения велел медсестре позвать Юити. Тот вошел. Врач снова повторил:
– Мои поздравления. Ваша жена беременна два месяца. Она зачала в самые первые дни вашего брака. Организм матери здоров, все идет нормально. Поэтому беспокоиться не о чем. Ей обязательно нужно есть. Если она не будет питаться, возможны запоры, а если случится запор, будут накапливаться токсины, а это плохо. Поэтому я хочу, чтобы ей каждый день делали укол витамина В. Не волнуйтесь насчет утренней тошноты. Отдыхайте как можно больше… – После этого он подмигнул Юити, добавив: – Это совсем не больно. Еще раз поздравляю, – продолжал врач, сравнивая их обоих взглядом. – Вы – образцовая пара с точки зрения евгеники. Евгеника – единственная отрасль науки, которая питает надежду относительно будущего человечества. С удовольствием буду принимать вашего ребенка.
Ясуко держалась спокойно. Это было странное спокойствие. Как невинный муж, Юити смущенно смотрел на место лона своей жены. От странного видения его бросило в дрожь. Жена держала зеркало у живота, и ему показалось, что из этого зеркала на него пристально смотрело его собственное лицо.
Это было не зеркало. Случилось так, что закатное солнце, проникнув через окно, попадало на её темно-красную юбку и отражалось от неё – только и всего. Страх Юити был подобен страху мужа, по вине которого его жена заболела.
«Поздравляю!» По дороге назад он представлял себе, что слышит это слово снова и снова. До сих пор оно повторялось бесчисленное число раз. И потом его снова повторят бесчисленное число раз.
У него было такое ощущение, что этот пустой звук звучит как молитва. Точнее сказать, то, что звенело в его ушах, было не поздравлениями, а монотонными проклятиями.
Даже без желания родится ребенок. У незаконнорожденного ребенка, родившегося только из желания, появляется парадоксальная красота, но у ребенка, зачатого без желания, лицо должно носить печать несчастья! При искусственном оплодотворении сперма берется у гетеросексуального мужчины. Евгеника – идея усовершенствования общества, которая игнорирует желание. Юити почувствовал ненависть к великолепным сединам главы гинекологического отделения. Сдержанное здоровое отношение, которое Юити питал к обществу, основывалось на том, что его особое общество не имеет чувства реальности.
Они оба сжались от ветра, который поднялся на закате солнца, и шли с поднятыми воротниками пальто, прижимаясь друг к другу. Ясуко взяла Юити под руку, тепло их рук смешивалось через одежду. Что же сейчас не даст соединиться их сердцам? У сердец нет тел, они не могут протянуть друг другу руки. Юити и Ясуко боялись момента, когда их невысказанные обвинения будут произнесены вслух. Со свойственной женщинам поспешностью Ясуко восстала против этого общего табу. «Ну, я буду счастлива?»
Юити не осмелился посмотреть прямо в лицо жене, когда та сказала это. Он понимал: все, что ему остается, – воскликнуть громко и радостно, не глядя на Ясуко: «Конечно! Поздравляю!» Однако к ним кто-то приближался, и он погрузился в молчание.
На окраинной улочке пешеходов было немного. На дорожном покрытии из белой гальки увеличенные и уменьшенные тени от крыш домов простирались до черно-белого пересечения рельсов и взбирались вверх под углом. К ним бежал шпиц, которого вёл мальчик в свитере. Половина белого лица мальчика полыхала красным под лучами заходящего солнца, но когда он подошел поближе, стало ясно, что ало-красные шрамы от ожога покрывали его щёку. Мальчик отвернул лицо, проходя мимо, но Юити подумал о красках далекого пожара и звуках пожарных сирен, которые столько раз появлялись перед ним в моменты желания. Скандальные постулаты евгеники снова пришли ему на ум. Наконец он произнес:
– Да, будь счастлива! Поздравляю!
Ясуко пришла в уныние от эха безошибочного протеста в словах её мужа.
Поведение Юити было покрыто мраком. Оно было тайным, как поступки величественного филантропа. Однако тонкая довольная улыбка анонимно благодетельствующего филантропа не коснулась его губ.
В юности он страдал от отсутствия выхода своей энергии в дневном обществе. Есть ли что-либо более скучное, чем стать образцом морали и хороших манер, не прилагая к тому никаких усилий? Из-за невыносимой боли от своей способности оставаться чистым без всяких на то усилий он научился ненавидеть как женщин, так и мораль. На мужчин и женщин, объединенных привязанностью, на которую когда-то смотрел глазами, полными зависти, он теперь смотрел темным проницательным взглядом, полным ревности. Иногда он удивлялся глубине скрытности, к которой он вынужден был прибегать. О своих ночных похождениях он хранил холодное молчание неподвижной мраморной статуи, но подобно настоящей статуе он был заключен в собственное тело.
Беременность Ясуко наполнила жизнь в доме Минами деятельностью. Благодаря неожиданному визиту семейства Сэгава ужин прошел весело. В тот же вечер мать ему сделала замечание по поводу того, с каким нетерпением он стремится уйти из дому.
– Чего еще ты можешь желать? – спросила она. – У тебя красивая, милая супруга, и сегодня вечером мы собираемся отпраздновать зачатие твоего первого ребенка.
Юити ответил с преувеличенной веселостью – у него есть все, что он хочет. Добродушная мать Юити почувствовала сарказм в его словах.
– Чем это вызвано? До того как он женился, он никогда не заставлял мать волноваться, когда уходил. С тех пор как он женился, он все время уходит из дому и весело проводит время. Нет, в этом нет твоей вины, Ясуко. Определенно потому, что он завел слишком много плохих друзей. Посмотри, его друзья никогда не приходят к нам домой.
– Чего еще ты можешь желать? – спросила она. – У тебя красивая, милая супруга, и сегодня вечером мы собираемся отпраздновать зачатие твоего первого ребенка.
Юити ответил с преувеличенной веселостью – у него есть все, что он хочет. Добродушная мать Юити почувствовала сарказм в его словах.
– Чем это вызвано? До того как он женился, он никогда не заставлял мать волноваться, когда уходил. С тех пор как он женился, он все время уходит из дому и весело проводит время. Нет, в этом нет твоей вины, Ясуко. Определенно потому, что он завел слишком много плохих друзей. Посмотри, его друзья никогда не приходят к нам домой.
Она наполовину осуждала, наполовину защищала своего сына перед его женой.
Не стоит говорить, что счастье сына больше всего занимало его прямодушную мать. Планируя счастье другого, мы бессознательно приписываем ему то, о чем сами мечтаем, принимая это за осуществление его счастливых надежд. Мать полагала, что Ясуко виновата в том беспутном образе жизни, который Юити стал вести сразу же после свадьбы. С известием о беременности Ясуко все её сомнения рассеялись.
– С этого времени он успокоится, – говорила она Ясуко. – Мой ребенок становится отцом.
Состояние её почек несколько улучшилось, но теперь многочисленные заботы стали для неё причиной снова желать смерти. Однако сейчас фатальная болезнь отказывалась приходить. Её мучило не столько отсутствие счастья у Ясуко, сколько-благодаря её материнскому эгоизму – то, что её сын несчастлив. Но опасение, что этот брак, основанный на порыве из чувства долга, стал для Юити браком без любви, было источником волнений и глубокого раскаяния его матери.
Вдова решила, что до того, как в доме произойдет катастрофа, она должна действовать в качестве миротворца, поэтому проинструктировала Ясуко, чтобы та не поднимала дома вопрос о похождениях Юити, а попыталась спокойно поговорить с ним. Юити же сказала:
– Теперь, если тебя беспокоит что-то, о чем ты не можешь никому рассказать, какие-то сексуальные проблемы, пожалуйста, поделись со мной. Это в порядке вещей. Я ничего не скажу Ясуко. Но если все будет продолжаться, как идет сейчас, случится что-то ужасное.
После этих слов, сказанных еще до известия о беременности Ясуко, Юити стал считать свою мать провидицей. Каждый дом при определенных обстоятельствах может быть несчастным. Попутный ветер, который надувает паруса и помогает кораблю бороздить морские просторы, в основе своей ничем не отличается от ужасного штормового ветра, который ведет к погибели. Дом и семья продвигаются вперед, преодолевая все беды, словно движимые попутным ветром. В уголке портретов столь многих знаменитых семейств рука несчастья оставила свой отпечаток, словно подпись.
«В этом отношении мое семейство, по-видимому, входит в разряд здоровых семей», – думал Юити, когда пребывал в оптимистическом настроении.
Управление состоянием семейства Минами было передано в руки Юити. Его мать, которая даже в жутких снах не подозревала, что Сунсукэ подарил им пятьсот тысяч йен, стыдилась приданого, полученного за Ясуко. Откуда ей было знать, что ни единого сэна [56] из их трехсот пятидесяти тысяч иен не было тронуто! У Юити был приятель по средней школе, который работал в банке. Двести тысяч иен из денег Сунсукэ, которые Юити вручил ему для не вполне законных ссуд, приносили доход в двенадцать тысяч иен в месяц. В то время опасности в подобных инвестициях не было никакой.
Одна из школьных подруг Ясуко стала матерью совсем в юном возрасте в прошлом году, но потеряла ребенка, заболевшего полиомиелитом. Когда она рассказала об этом Юити, то увидела в красивых темных глазах мужа насмешку, они словно говорили: «Вот видишь! Видишь!»
Как часто несчастье одних оборачивается счастьем для других! В горячей голове Ясуко зародилось подозрение, что ничто не утешает её мужа так, как несчастье. Размышления Юити о счастье были совсем бессистемными. Он не верил в так называемое прочное счастье, – казалось, в душе он тайно боялся этого, его охватывал ужас.
Однажды они отправились за покупками в универмаг отца Ясуко, где надолго застряли в отделе детских колясок на четвертом этаже. Раздосадованный Юити решил поторопить жену, настойчиво подталкивая её к выходу, на что она из упрямства не обращала внимания. Он сделал вид, что не заметил гневного взгляда, который бросила ему Ясуко. В автобусе по пути домой она сюсюкалась с младенцем, который любовно тянулся к ней с соседнего сиденья.
– Дети такие милые, правда? – сказала Ясуко Юити, кокетливо склоняя голову к его плечу, когда мамаша с ребенком вышла.
– Что за чушь? Ты слишком сентиментальна.
Ясуко снова замкнулась в себе. Слезы застыли у неё в глазах. Любой другой нашел бы естественным поддразнить её по поводу такого раннего проявления материнской любви, но Юити этого не сделал.
Однажды вечером у Ясуко случился приступ ужасной головной боли, отчего ей пришлось лечь в постель. Юити остался дома. Она чувствовала подступающую тошноту, сердце учащенно билось. Пока они ждали врача, Киё прикладывала холодные компрессы к животу больной. Мать Юити пришла успокоить сына словами:
– Не волнуйся. Когда я носила тебя, меня по утрам ужасно тошнило. Со мной тогда происходили странные вещи: когда мы открывали бутылку вина, мне вдруг страшно хотелось съесть пробку. Мне она казалась похожей на гриб.
Было почти десять часов, когда врач закончил осмотр, и Юити остался с Ясуко наедине. Кровь оживила её мертвенно-бледные щёки, и от этого она стала выглядеть свежее обычного, а её белые плечи, томно выпростанные из-под стеганого одеяла, были очаровательны в отбрасывающем тени свете лампы.
– Когда я думаю, что страдаю ради нашего ребенка, мне все нипочем, – сказала она, подняв руку ко лбу Юити и играя прядью его волос.
Юити позволил ей это. В нём неожиданно зародилась какая-то жестокая нежность, и его губы вдруг прижались к всё еще пылающим губам Ясуко. Тоном, который заставил бы любую женщину признаться, независимо от её на то желания, он спросил:
– Ты действительно хочешь этого ребенка, правда? Однако согласись, еще несколько рановато для выражения материнской любви. Если ты хочешь мне что-то сказать, давай говори.
Усталые, полные боли глаза Ясуко наполнились слезами. Ничто так не трогает мужчину, как женские беспричинные слезы, сопровождаемые какими-нибудь признаниями.
– Если у нас будет ребенок, – заговорила Ясуко несколько нерешительно, – если у нас все-таки будет ребенок, я не думаю, что ты меня бросишь.
Именно тогда Юити пришёл к мысли об аборте.
Публика с удивлением смотрела на помолодевшего Сунсукэ, вернувшегося к своим прежним привычкам одеваться как денди. Если копнуть глубже, произведения Сунсукэ последних лет выглядели обновленными, то есть приобрели некую свежесть. Но это была не та свежесть, что появляется в закатные годы выдающегося художника, а перезрелая свежесть чего-то болезненного, что продолжает расти, но никогда не повзрослеет. Он не мог помолодеть в прямом смысле этого слова. Если бы смог, для него это было бы равносильно смерти. Он абсолютно не обладал жаждой жизни, и полное отсутствие у него эстетического чувства, по-видимому, было причиной его манеры одеваться. Гармония между эстетикой художественного произведения и вкусом в повседневной жизни – вот к чему обычно призывают в нашей стране. Эта чепуха, которой самозабвенно предавался Сунсукэ, заставила публику, не подозревающую о влиянии морали заведения «У Руди», питать некие подозрения относительно того, в здравом ли уме старик.
В его речах и поведении, которые были прежде далеки от юмора, казалось, появлялась какая-то фальшивая легкость, точнее, легкая фальшивость. Его возложенные на себя муки возрождения были радостно встречены читателями. Его произведения были постоянно востребованы. Молва о странной новизне его психологического состояния подстегнула продажи. Ни один даже самый проницательный критик или даже друг, благословенный способностью проникать в суть вещей, не смогли бы разглядеть настоящую причину преображения Сунсукэ. Причина была проста. Сунсукэ овладела одна идея.
Тем летним днем, когда он увидел юношу, появившегося из пены на пляже, в его уме зародилась и поселилась идея. Чтобы излечить болезнь жизни, он придаст ей железное здоровье смерти. Именно о такой идеальной выразительности в художественных произведениях всегда мечтал Сунсукэ.
Он считал, что в художественных произведениях имеется двойственная возможность существования. Точно так же, как из древнего семени лотоса вырастает цветок, когда его выкопают и пересадят, произведение искусства, которое, как считается, имеет бессмертную жизнь, может снова ожить в сердцах людей всех времен и народов. Когда человек прикасается к произведению древности, будь то искусство в пространстве или во времени, его жизнь пленяется пространством и временем произведения и отказывается от другого существования. Человек живет иной жизнью. Однако внутреннее время, которое он потратил на это в своей другой жизни, уже отмерено, уже установлено. Это то, что мы называем формой.