– Я так рада, что мы идем гулять! Нам обоим это пойдет на пользу. – Это Зана.
– Невеселая вышла поездка. Особенно для тебя. Бобби.
– О, милый, не стоит беспокоиться обо мне. Я одного хочу: чтобы ты позабыл обо всех этих неприятностя хоть на пару часиков. Помни: у тебя есть я, у меня есть ты. Это самое главное.
Они вышли. Зана что-то весело стрекотала насчет елочки.
Они вышли на улицу, и Ева сразу услышала Нью-Йорк. Гудки, голоса, звуковая реклама, ни с чем не сравнимое пыхтение двухэтажного автобуса. Все это было фоном для новой порции болтовни. О погоде, о небоскребах, об уличном движении, о магазинах. Иногда сюда же примешивались голоса Бакстера и Трухарта. Они уточняли направление, отпускали посторонние замечания.
– Эй, видал плакат? «Бог – человек, и Он на моей стороне». – Голос Бакстера.
– Неизвестно, что за человек, сэр. Бог может оказаться женщиной и соблазнить вас тем, что недоступно. – Трухарт.
– Неплохо, малыш, – пробормотала Ева. – Видит бог, можно со скуки подохнуть, выслушивая всю эту муть. «Дорогой, ты только взгляни на это! О мой бог!» и прочая хрень.
– Хочешь, прокрутим вперед? – предложил Рорк.
– Нет. Вытерпим все до конца.
Ева пила кофе и терпеливо слушала бесконечный треп о покупке маленькой елочки и украшений к ней. Слушала, как хихикала Зана, когда Бобби заставил ее отвернуться и закрыть глаза, пока он покупал ей сережки. А потом – как она ворковала, что не откроет свой подарок до Рождества.
– Мне сейчас плохо станет.
Бобби и Зана заговорили о ланче. Куда пойти, что сделать?
– Боже, сделай что-нибудь! – взмолилась Ева. – Туристы, они меня убивают.
Опять хихиканье, опять ахи-охи, на этот раз из-за сосисок. Из-за кишки, набитой фальшивым соевым мясом, с отвращением подумала Ева, но тут же насторожилась и выпрямилась.
– Останови запись! Что она только что сказала?
– Если хочешь, я прокручу назад, хотя, должен признать, восторги по поводу меню уличного разносчика – это чересчур даже для меня.
– Нет, ты послушай, послушай, что она говорит. Как она это говорит.
– И почему соевая сосиска кажется такой вкусной, если она зажарена на улице в Нью-Йорке? Богом клянусь, нигде не найти таких вкусных жареных сосисок, как в Нью-Йорке.
– Остановить запись. Откуда она это знает? – спросила Ева. – Она не говорит: «Держу пари, нет такого места». Или: «Никогда в жизни не пробовала такой сосиски». Или еще чего-то в этом роде. Нет, она заявляет: «нигде не найти». Со знанием дела, с ностальгией в голосе. Такими словами, таким тоном не будет говорить женщина, пробующая в первый раз сосиску в тесте на углу Манхэттена. А ведь она именно это сказала, именно это решило спор в пользу уличной тележки. «Ой, я никогда раньше не пробовала, вот будет здорово!» Лживая сучка.
– Не стану спорить, но это могло быть просто оговоркой.
– Могло, но вряд ли было. Давай дальше.
Ева прослушала разговор о шляпах, шарфах и о том, что хочется еще немного погулять. Надо перейти улицу. Пролила кофе. Забота, обеспокоенность в его голосе, потом облегчение.
А потом крики, визг, гудки, тормоза. Рыдания.
– Боже, боже, кто-нибудь, вызовите «Скорую». Леди, не трогайте его, не пытайтесь его двигать.
Потом Бакстер, быстрый, энергичный, выдвигается на место, берет дело в свои руки.
– Ладно, теперь мне нужны только они двое. Никаких фоновых шумов с того момента, как они покупают сосиски, и до того, как появляется Бакстер.
Рорк завел программу, включил.
Опять разговор – легкий, беспечный. Бобби говорит с ней ласково, снисходительно, как с избалованным ребенком, подумала Ева. Потом внезапный ахающий вздох, его мгновенный отклик. Раздражение в ее голосе. Потом крики.
– Еще раз, – приказала Ева. – С того места, где она пролила кофе.
Она следила и за графическим изображением голосов: дыхание, громкость, тон.
– Вот, вот, ты слышал?
– Кто-то втягивает в себя воздух. Как будто ахает. Естественно, раз он валится на проезжую часть.
– За секунду до этого. За миг. Может, он поскользнулся, но, может, его и толкнули. А теперь слушай ее. Тот же отрезок, в той же последовательности.
Ева подалась вперед всем телом. Она слушала, и сцена развернулась перед ее мысленным взором.
– Втягивает в себя воздух. Короткий, глубокий вдох. Быстрый. За секунду до того, как он ахает. Вот, смотри на графике. Потом крошечная пауза, она выкрикивает его имя и поднимает визг. – Взгляд Евы стал острым и жестким. – Она сама толкнула его на проезжую часть, зуб даю! Возможность есть, соблазн велик, минутный порыв. Давай пройдемся по фоновым шумам, по голосам индивидуально, в той же последовательности. Вдруг еще что-нибудь выплывет.
Это была скучная работа, но она не успокоилась, пока не прослушала все варианты.
– Все выстраивается, – холодно заявила Ева. – Для меня выстраивается. Предъявить ей обвинение я не могу. Даже если бы мне удалось протолкнуть это через Уитни, прокурор меня высмеет и выставит из кабинета. Но у меня сомнений нет. Сейчас весь вопрос в том, как это доказать.
– Он любит ее.
– Что?
– Он любит ее, – повторил Рорк. – Это слышно по голосу. Это убьет его, Ева, с землей сровняет. И это после смерти матери. Если ты права, а у меня нет причин в тебе сомневаться, его это просто уничтожит.
– Мне очень жаль. Но лучше уж узнать смертельную правду, чем жить с убийцей, обманываясь каждый день.
Ева не могла, не хотела, не желала думать о том, какую боль эта новость причинит Бобби. Пока еще не могла. Только не сейчас.
– Я не слишком продвинулась по своему списку, но уже обнаружила одну пропавшую сумку. Завтра я получу полное описание сумки и всего остального, чего не будет в описи. Мы найдем эти вещи у Заны. Завтра я вызову ее на допрос. Вот там-то я ее и достану. В комнате для допроса. Прямых улик у меня нет, куча косвенных, все разрозненно. Но это буду я против нее в комнате для допроса. И я своего добьюсь.
Рорк внимательно следил за ее лицом, пока она говорила.
– Мне не раз приходилось слышать по разным поводам, что я бываю страшен. Могу сказать то же самое о вас, лейтенант.
Жесткая ухмылка искривила губы Евы.
– Что ж, ты, наверное, прав.
20
Утро началось с того, что Ева по телефону принялась подгонять и торопить лабораторию. Она ругалась и в конце концов перешла на крик. В запасе у нее была еще и взятка: билеты на хоккей прямо над судейской трибуной, но к прянику прибегать ей не пришлось: кнут принес ей желанный результат.
Как только компьютер засигналил, Ева бросилась к нему сломя голову.
– Компьютер, вывести на экран поступающие данные и сделать распечатку.
Принято. Работаю…
Жадно пробежав глазами данные, она стукнула кулаком по ладони.
– Попалась, сука.
– Если я правильно понял, это хорошие новости. – Рорк прислонился к дверному косяку между двумя кабинетами. – Но позволь мне сначала заметить, что этому несчастному лаборанту потребуется терапия. Возможно, на долгие годы.
– Засветилась! – Ева с трудом удержалась, чтобы не пуститься в пляс. – Кровь. На ковре в спальне, на полу в ванной, в душевой кабине пустого номера. Они еще не провели сравнительный тест, но это будет кровь Труди.
– Поздравляю.
– Это еще не конец, но я обязательно ее упакую. Есть и кое-что получше крови. Гораздо лучше. Ни Зана, ни гостиничные горничные не провели того, что можно назвать тщательной уборкой. У меня есть отпечаток пальца на подоконнике. И это ее палец. И еще один на внутренней стороне двери, ведущей в коридор.
– Эта небрежность будет ей дорого стоить.
– Да, это ты верно заметил. Она не заглядывала так далеко вперед. Не думала, что мы будем там искать. Зачем стараться, когда она оставила такой прекрасный кровавый след на пожарной лестнице?
– А теперь?
– С завтрашнего дня я начну терроризировать продавцов в магазинах. Это будет лазерный поток! – Тут она не удержалась и все-таки сплясала джигу. – «Пальчиков» хватит, чтобы добыть ордер на обыск. У меня будет основание вызвать ее на допрос. Но сперва я хочу еще кое-что проверить, отработать первоначальный подход.
– Ты себя загрузила на целый день.
– Я к этому готова. Начну отсюда, тут все-таки тихо. Вот Пибоди вернется, тогда и поеду.
– Ну, не буду тебе мешать. Мне нужно уйти. – Но сначала Рорк подошел к ней, обхватил ее подбородок и поцеловал. – Приятно было иметь тебя под рукой на пару дней.
– И мне приятно, что ты меня имел, – дерзко усмехнулась она.
– Запомни, что ты сейчас сказала, потому что я собираюсь умыкнуть тебя на недельку. Солнце, море и песок.
– Кажется не слишком тяжким испытанием.
– Ну, тогда пометь второе января. Мы это сделаем.
– Договорились.
Он двинулся к двери, но остановился.
– Ева? Ты спросишь ее – зачем? Это важно?
– Ну, тогда пометь второе января. Мы это сделаем.
– Договорились.
Он двинулся к двери, но остановился.
– Ева? Ты спросишь ее – зачем? Это важно?
– Спрошу. Это всегда важно.
Оставшись одна, Ева вывела на экран данные и лица всех бывших подопечных Труди Ломбард и снова стала искать связь между ними. Школа, работа, социальный работник, учитель. Но она неизменно возвращалась к одному: их всех объединяла только Труди.
– Одна из них мертва, – тихо сказала Ева. – Все остальные живы, их местонахождение установлено.
И она принялась работать с той, что была мертва.
Ральстон Марни. Мать умерла, отец неизвестен. Она вспомнила, что у Заны те же данные: мать умерла, отец неизвестен. Это была наилучшая тактика: держаться как можно ближе к правде при фальсификации удостоверения личности.
Ева вывела на экран файл Марни Ральстон.
Уголовное досье весьма красочное, отметила она. Воровство в магазинах, мелкие уличные кражи, вандализм, злостное хулиганство, хранение наркотиков. Эти ставки Марни подняла до крупной кражи, угнав автомобиль в нежном пятнадцатилетнем возрасте.
Не поддающаяся перевоспитанию патологическая лгунья с социопатическими склонностями. Высокий показатель умственного развития: такова была оценка психиатра.
Ева принялась внимательно читать заметки психиатра.
«Девочка умна и сообразительна. Любит демонстрировать свое умственное превосходство над старшими. Дисциплинированный ум, превосходно умеет принимать тот образ, который, как ей кажется, в наибольшей степени отвечает ее целям».
– Вот это моя девочка, – пробормотала Ева.
«Умеет казаться послушной на протяжении определенного периода времени, но это всего лишь сознательная имитация примерного поведения. Хотя девочка отличает добро от зла, она выбирает ту линию поведения, которая, по ее мнению, окажется для нее наиболее продуктивной и поможет ей завоевать внимание и привилегии. Ее склонность к обману осознанно мотивирована и преследует две цели. Первая: достижение выгоды; вторая: стремление продемонстрировать свое превосходство над старшими, имеющими над ней власть. Причины такого поведения коренятся в детстве, когда ребенок подвергался жестокому и несправедливому обращению со стороны взрослых».
– Может, и так, а может быть, ей просто нравилось врать.
«Люди просто любят врать полицейским», – вспомнила Ева. У некоторых это выходило машинально, как коленный рефлекс.
Ева вывела на экран медицинскую карту Марни Ральстон. Сломанная рука, сломанный нос, гематомы, разрывы. Подбитые глаза, неоднократное сотрясение мозга. Все это, согласно отчетам – медицинским, полицейским, составленным социальными работниками, – было делом рук ее матери. Мать посадили, девочку передали под опеку государства, и в конце концов она попала в руки Труди.
Но все эти травмы были причинены до того, как психиатр составил свой отчет, до совершения худших правонарушений. А потом Марни Ральстон почти год прожила у Труди. В возрасте от двенадцати до тринадцати лет.
Сбежала, скрывалась от властей почти два года. Попалась на угоне машины. Умная девочка. Девочке в таком возрасте надо быть умной, изобретательной и чертовски везучей, чтобы продержаться на улицах так долго.
А когда эту умную девочку наконец взяли, ее, несмотря на оценку психиатра, поместили в другую приемную семью. Через несколько недель она сбежала и оставалась в подполье до восемнадцатилетнего возраста.
Больше она в темные дела не ввязывалась… или не попадалась, подумала Ева. Сменила несколько рабочих мест. Всюду продержалась недолго. Танцы, стриптиз, клубы, бары.
А потом, если верить документам, бум!
– Нет, я в это просто не верю.
Ева вывела на разделенный экран последнюю из известных прижизненных фотографий Марни Ральстон и фотографию Заны. У Марни каштановые волосы, короткие и прямые. И у Марни был жестокий, вызывающий взгляд, как будто говоривший, что она всюду побывала, все повидала, и ничем ее не удивишь. А если надо, она готова все пройти сначала.
Еве очень хотелось пригласить Янси или другого полицейского художника, но она решила поиграть пока самостоятельно.
– Компьютер, увеличить глаза. Оба изображения.
Когда задание было выполнено, она отодвинулась и стала изучать. Цвет глаз почти совпадал, различия можно было объяснить случайностью, дефектом съемки или использованием контактных линз. А вот разрез был разный. У Марни внешние уголки глаз были опущены. У Заны глаза были широко распахнутые, почти круглые.
Ева увеличила брови. У Заны – более явно выраженная дуга. Нос поуже, чуть вздернутый.
Неужели это будет натяжкой – приписать эти перемены вмешательству хирурга-косметолога? Тщеславная женщина могла бы заказать эти легкие изменения и заплатить за них, если бы решила, что они улучшат ее внешность. И уж тем более если бы ей понадобилось изменить внешность ради каких-то иных целей.
Но когда Ева сравнила губы, ее собственные губы изогнулись в хищной усмешке.
– Вот оно что? Тебе нравится твой ротик, да? Компьютер, провести сравнительную проверку изображений на экране. Разве это не совпадение?
Работаю… Изображения на экране полностью совпадают.
– Итак, ты изменила волосы, глаза, нос. Убрала округлость щек, но губы оставила без изменения. Прибавила несколько фунтов, – вслух сказала Ева, сверяя рост и вес. – Слегка смягчила контуры. Но изменить рост не в твоих силах.
Ева записала все, как ей это представлялось, перечислила все улики в пользу своей версии. Она собиралась лично обратиться к прокурору, к судье и потребовать выдачи ордеров.
Ее телефон зазвонил, когда она спускалась по лестнице.
– Даллас. Говори быстро.
– Привет! Я вернулась. Я на месте, а тебя нет. У нас был…
– Свяжись с конторой окружного прокурора, – перебила Ева жизнерадостное приветствие Пибоди. – Постарайся найти Рио, если сможешь. Она у них там сейчас считается главной звездой.
– А что…
– Мне нужна консультация. Немедленно. И пусть порекомендуют такого судью, чтоб срочно подписал пару ордеров.
– На кого? Для чего?
– На Зану Ломбард. Обыск в гостиничном номере, ее вещи. Подозрение в убийстве, подозрение в покушении на убийство. Игра начинается.
– На Зану? Но…
– Выполняй, Пибоди. – Ева схватила пальто со столбика перил и надела его, проходя мимо Соммерсета. – С прокурором говорить буду я. Тебе надо войти в курс дела, я послала отчеты на твой рабочий компьютер, прочти их. Прежде всего, я должна все согласовать с майором. Я еду.
– Черт, вот всегда так: стоит мне взять день отпуска, как я пропускаю самое интересное.
– Начинай работать. Я хочу вызвать ее на допрос сегодня до обеда.
Ева отключила связь. Ее машина, как и ее пальто, уже ждала ее. В эту минуту она была так возбуждена предстоящими делами, что мысленно даже поблагодарила Соммерсета за его неожиданную заботливость.
Ее кровь кипела. Может, у нее и температура повысилась, но Ева решила отложить выяснение этого обстоятельства на потом. Сейчас она знала только, что взяла след. Фактор неожиданности был на ее стороне: немаловажное преимущество в борьбе с таким противником, как Зана. Как Марни, поправила себя Ева. Пора называть ее этим именем.
Она закроет дело, на этом все кончится. Она сдаст его в архив и забудет. Труди Ломбард и все эти ужасные месяцы, проведенные в ее доме, будут заперты на ключ в темном пыльном архиве, где им самое место.
А когда все закончится, мысленно продолжала Ева, вливаясь в поток уличного движения, она обязательно возьмет несколько дней отпуска и уедет вместе с Рорком. Они поедут на остров, будут бегать голышом, как обезьяны, заниматься сексом до одурения прямо на песке. Погреются на солнце, искупаются в море, поднакопят сил для долгой холодной зимы.
Опять засигналил ее телефон.
– Даллас. Что?
– Эй, привет! У тебя было потрясное Рождество?
– Мэвис! – Еве пришлось переключиться, сделать мысленный разворот на сто восемьдесят градусов. – Да. Слушай, я еду на работу. Давай я тебе позже перезвоню, хорошо?
– Ладно, без проблем. Я, в общем-то, просто хотела узнать, не забыли ли вы с Рорком о курсах помощи. Занятия через пару недель.
– Нет, я помню.
Этот ужас был врезан ей в мозг, как узор на хрустале.
– Если хочешь, мы с Леонардо можем пойти вместе с вами. А потом вместе пообедаем или что-то вроде того.
– Э-э-э… да, конечно. Это можно. Извини, а не рановато ли для тебя? Ты обычно в такое время еще спишь.
– Меня ребенок будит. Думаю, мне это полезно. Смотри, смотри, что мой сладкий пирожок мне сшил своими собственными руками!
Мэвис подняла к экрану какую-то короткую вещичку с ножками – что-то вроде миниатюрного комбинезона, решила Ева, сшитого из убийственно красной материи со множеством серебряных сердечек и загогулинок.
– Да. Обалденно.
– Потому что ребеночек родится до Дня святого Валентина. Уже совсем скоро. Как тебе Пат?