Стоит напомнить, что спрос с работников органов прокуратуры и юстиции, а также судей за неукоснительное выполнение приказов был тогда самый строгий. Любые послабления в карательной практике могли повлечь за собой не только отрешение «провинившегося» от занимаемой должности, но и предание его суду. В августе 1940 года коллегия Наркомюста СССР под председательством Рычкова дважды рассматривала вопросы применения указа от 26 июня 1940 года. Несколько судей, проявивших либерализм в отношении «прогульщиков», сами были отданы под суд. Был уволен нарком юстиции Белорусской ССР, который отказался привлекать к ответственности за прогулы временных и сезонных работников, полагая, что действие указа распространяется только на лиц, постоянно работающих на производстве. Рычков строго предупредил также наркомов юстиции Украины, Узбекистана и Азербайджана.
С началом Великой Отечественной войны наркому юстиции СССР Н. М. Рычкову пришлось работать особенно напряженно. Он направил на места множество указаний и приказов, обращая особое внимание на наведение порядка в исполнении судебных решений, необходимость чуткого отношения к обращениям военнослужащих и членов их семей. В экстренном порядке был подготовлен сборник законодательных актов о пособиях, пенсиях и льготах семьям военнослужащих рядового и начальствующего состава. В одном из своих приказов от 29 июня 1941 года Рычков отмечал, что в эти трудные для всей страны дни «прямым преступлением является волокита, бюрократизм при рассмотрении уголовных и гражданских дел». В другом приказе он обращал внимание на то, что «ни на один день ни один участок народного суда не должен оставаться без народного судьи». Начальники управлений Наркомюста и наркомы юстиции союзных республик должны были лично «ежедневно и ежечасно» решать вопросы укомплектования судов.
Пост наркома (а с 1946 года – министра) юстиции СССР Н. М. Рычков занимал десять лет. За это время он дважды был награжден орденом Ленина, двумя орденами Кр асного Знамени. Был избран депутатом Верховного Совета РСФСР 1-го созыва (в 1938 году) и депутатом Верховного Совета СССР 2-го созыва (в 1946 году). 28 августа 1944 года ему присвоили воинское звание генерал-лейтенанта юстиции.
«Придирки» к Н. М. Рычкову начались сразу же после окончания Великой Отечественной войны. Вначале он получил выговор от Секретариата ЦК ВКП(б) за назначение людей на должности председателей военных трибуналов без предварительного согласования с ЦК партии. В декабре 1946 года заместитель начальника управления кадров ЦК ВКП(б) Никитин и заместитель заведующего отделом этого же управления Бакакин направили на имя секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Кузнецова большую записку «О неправильном стиле руководства министра юстиции Союза ССР тов. Рычкова Н. М.». В ней Николай Михайлович обвинялся чуть ли не в полном развале всей работы Министерства юстиции. На него возлагалась также ответственность за создание «специальных судов» (их было тогда в стране 887), которые по своей численности уже стояли на втором месте после народных судов, и за нарушения, допускавшиеся судьями.
Авторы записки делали следующий вывод: «Считаем, что т. Рычкова в интересах дела надо очень серьезно предупредить, иначе он, а вместе с ним и Министерство юстиции СССР и его органы на местах по-прежнему будут не выполнять те требования, которые к ним предъявляются Партией и Правительством». Вскоре к служебным неурядицам добавились и личные. Комитет партийного контроля при ЦК ВКП(б) объявил ему выговор за незаконное расходование на строительство личной дачи денежных средств и стройматериалов, принадлежащих министерству.
29 января 1948 года в соответствии с решением ЦК ВКП(б) Верховный Совет СССР освободил Рычкова от должности министра юстиции. Было ему тогда 52 года. Он хорошо понимал, что это конец его карьеры, и очень переживал. До декабря того же года он находился в резерве Главного управления кадров, так как подходящей должности для него не оказалось. В конце 1948 года Генеральный прокурор Союза ССР Г. Н. Сафонов предложил Н. М. Рычкову должность заместителя военного прокурора Сухопутных войск, и Рычков снова вернулся в лоно военной прокуратуры. Спустя полтора года, в апреле 1950 года, Г. Н. Сафонов выдвинул Николая Михайловича на новую в Главной военной прокуратуре должность начальника 3-го управления (по судебному надзору), а в апреле 1951 года назначил его заместителем Главного военного прокурора. Однако занять более высокую должность ему больше не пришлось. Вскоре его отправили в почетную ссылку.
В 1952 году Н. М. Рычков был откомандирован в Венгерскую Народную Республику «для работы в качестве советника по вопросам суда и прокуратуры». 5 июля 1955 года его уволили в отставку «по болезни». Здесь его задержали почти до самой пенсии.
Остается только добавить, что старший сын Николая Михайловича, Виктор, погиб двадцатилетним в самом начале Великой Отечественной войны.
Скончался Н. М. Рычков 28 марта 1959 года в поселке Малаховка Люберецкого района Московской области. Похоронили его в Москве.
Михаил Иванович Панкратьев (1901–1974)
«Активно участвовал в выкорчевывании врагов народа»
Михаил Иванович Панкратьев родился 4 ноября 1901 года в деревне Каблуково Бежецкого уезда Тверской губернии в семье мелкого служащего. Отец и мать, выходцы из крестьянской среды, трудились с малых лет. Иван Панкратьев в молодости был приказчиком в бакалейной лавке, а впоследствии, сколотив деньжат, сам занялся торговлей. Мать работала портнихой на дому. У супругов было пятеро детей: три сына, Михаил, Сергей и Николай, и две дочери, Елена и Анна. В 1914 году Иван Панкратьев был призван в действующую армию, где сумел дослужиться до унтер-офицера.
Постоянные нужда и скудость, преследующие семью, не позволили Михаилу Панкратьеву получить в юности хорошее образование. Он окончил лишь три класса церковноприходской школы, да по одному классу в начальном и реальном училищах в Бежецке. Трудился с пятнадцати лет – поначалу на различных сезонных работах, а после Февральской революции 1917 года – грузчиком на Виндаво-Рыбинском участке Московской железной дороги. После октябрьских событий Михаил поступил делопроизводителем в Бежецкий уездный продовольственный комитет. В январе 1920 года он был принят в партию и с марта стал заведующим учетным подотделом, а позже возглавил организационный отдел Бежецкого укома РКП (б). В мае 1921 года его призвали в Красную армию – там он служил вначале инструктором, а затем и начальником организационной части политотдела 27-й Омской стрелковой дивизии. В ноябре 1922 года Михаил Панкратьев стал военным комиссаром 81-го стрелкового полка. В сентябре 1923 года молодого офицера выдвинули на должность комиссара штаба 8-й стрелковой дивизии, а в январе 1925 года – 22-го стрелкового полка той же дивизии.
Летом 1925 года М. И. Панкратьев по решению аттестационной комиссии получает отпуск для подготовки к поступлению в Военную академию, но по состоянию здоровья к приемным испытаниям его не допустили. В 1926 году Михаил Иванович, служивший тогда в городе Карачеве Брянской области, познакомился с девятнадцатилетней Ольгой Сергеевной Желоховцевой, учащейся педтехникума. Вскоре они поженились и уехали в Новозыбков, к новому месту службы Панкратьева. В 1927 году у молодых родилась дочь Галина, которую Михаил Иванович очень любил и всегда называл Алечкой.
Панкратьев служил военным комиссаром до сентября 1929 года. Он всегда искренне тянулся к знаниям – за годы службы много читал, серьезно увлекался юриспруденцией, даже сумел прослушать два курса юридического факультета Института красной профессуры. Так пришло решение стать юристом. В ноябре 1929 года двадцативосьмилетний Панкратьев получает назначение в органы военной прокуратуры и становится помощником военного прокурора Азербайджанской 2-й Кавказской стрелковой дивизии и Каспийского военного флота. Вскоре его прикомандировали к военной прокуратуре Кавказской краснознаменной армии и поручили исполнять нештатную должность прокурора Тбилисского гарнизона. В апреле 1933 года его назначают военным прокурором 4-й бригады железнодорожных войск на строительстве железной дороги Москва – Донбасс. В марте 1933 года его переводят на работу в центральный аппарат, где он служит сначала в должности военного прокурора отдела, а позднее – начальника отдела и помощника Главного военного прокурора.
В апреле 1937 года Панкратьев был избран заместителем секретаря партийного комитета Прокуратуры СССР. В характеристике отмечалось, что Панкратьев «принимал активное участие в работе прокуратуры по выкорчевыванию врагов народа и ликвидации последствий вредительства». Сам Михаил Иванович писал в автобиографии, что он «колебаний от линии партии не имел, взгляды разного рода оппозиции не разделял».
В апреле 1937 года Панкратьев был избран заместителем секретаря партийного комитета Прокуратуры СССР. В характеристике отмечалось, что Панкратьев «принимал активное участие в работе прокуратуры по выкорчевыванию врагов народа и ликвидации последствий вредительства». Сам Михаил Иванович писал в автобиографии, что он «колебаний от линии партии не имел, взгляды разного рода оппозиции не разделял».
Первое время приходилось ютиться у родственников жены, но в 1937 году после ареста Тухачевского освободилась огромная квартира из одиннадцати комнат, и Панкратьеву предоставили две из них. Жил он очень замкнуто, ни в театры, ни в гости ходить не любил.
20 мая 1938 года М. И. Панкратьев был назначен Прокурором РСФСР. Ему сразу же пришлось участвовать во Всесоюзном совещании прокуроров, которое заслушало доклад А. Я. Вышинского о перестройке работы органов прокуратуры и обсудило проект его же приказа по этому вопросу. Панкратьев выступил от Прокуратуры РСФСР и начал со следствия, качество которого было еще очень низким. Привел вопиющие факты беззакония, когда люди попадали под суд по надуманным основаниям. В Куйбышевской области, например, председатель колхоза был осужден только за то, что выставил из дома вломившегося пьяного колхозника. В Чувашии был лишен свободы учитель – за сказанную им в гостях при женщинах непристойную фразу. Затем Панкратьев поднял вопросы подготовки кадров, организации руководства нижестоящими прокуратурами – в первую очередь районного звена. «Мы районного прокурора редко вызываем в Москву, с тем чтобы показать ему, как надо работать, – говорил Панкратьев, – чтобы поучить его, как нужно работать. Мы не знаем, что он из себя представляет… Когда просматриваешь план обследования, то убеждаешься в том, что он нереальный, не рассчитан на то, чтобы помочь районному прокурору. На это мы должны обратить внимание, подумать о районной прокуратуре; в соответствии с этим мы должны перестроить нашу работу».
3 января 1939 года Прокурор Союза ССР А. Я. Вышинский в письме на имя секретаря ЦК ВКП(б) Маленкова подтвердил свое предложение об утверждении Панкратьева в должности прокурора республики, охарактеризовав его как опытного работника, политически твердого и устойчивого. Прокурором республики М. И. Панкратьев работал в течение года. За это время он стал депутатом Верховного Совета РСФСР, ревностно выполнял все директивы партии и правительства, а также указания и распоряжения Вышинского. Последний рекомендовал его на свое место после того, как стал заместителем Председателя Совнаркома СССР. Правда, особого выбора у него и не было, так как после основательных чисток кадры органов прокуратуры серьезно оскудели.
31 мая 1939 года Панкратьев занял кабинет Прокурора Союза ССР в здании на Пушкинской улице. На высоком посту он пробыл немногим более года. Первая жена Панкратьева, Ольга Сергеевна, рассказывала: «Михаила назначили на эту должность в страшное время, шли аресты и расстрелы людей, занимавших высокие посты. Телефон в нашей квартире на Ленинском проспекте звонил не умолкая, хоть совсем его срезай, да нельзя. По сто раз на дню: «Помогите с Михаилом Ивановичем встретиться, умоляю!» Мне было запрещено отвечать, и я молча вешала трубку. Все равно повлиять на мужа никак не могла. Бакинский прокурор, с которым когда-то жили в одном доме, был арестован. Его жена все время искала со мной встречи. Я жалела ее, рассказывала мужу, как она убивается, спрашивала, можно ли ей помочь. Михаил закрыл эту тему раз и навсегда. Говорить дома о его работе было запрещено… С какого-то времени Михаил стал просить, чтобы в доме был коньяк, чтоб, когда он придет с работы, бутылка стояла. Так всю ночь, бывало, за бутылкой и просидит. А когда я забывала поставить, сердился: «Ты пойми, Оля, мне хоть рюмочку, но обязательно надо выпить». Сколько санкций на арест и расстрел ему приходилось подписывать! Неимоверное количество! Он много подписывал, но и на пересмотр много отсылал. Не терпел никакой неясности. Когда его секретарь спрашивала, что делать с неподписанными доносами и жалобами, которые шли мешками, орал: «Рвать, не читая!» Анонимки приводили мужа в ярость, его трясло. А как еще прикажете реагировать, когда от твоей подписи зависит столько жизней? У него голова шла кругом».
За то непродолжительное время, в течение которого Панкратьев возглавлял Прокуратуру Союза ССР, он сумел провести целый ряд мероприятий, направленных на активизацию прокурорского надзора на всех важнейших участках работы. В отличие от своего предшественника А. Я. Вышинского, часто пускавшего пыль в глаза, делавшего ставку на раскручивание помпезных политических процессов, новый Прокурор Союза занимался в основном будничной работой органов прокуратуры, его деятельность не была столь броской и эффектной, поэтому с первых же дней вызвала нарекания у высшего руководства. Вскоре после его назначения Комиссия партийного контроля при ЦК ВКП(б) проверила работу Прокуратуры СССР по рассмотрению жалоб, направленных из партийных органов, и нашла ее крайне запущенной. И хотя было совершенно очевидно, что все недостатки следовало отнести на счет бывшего Прокурора Союза ССР Вышинского, тем не менее в июле 1939 года было принято решение указать Прокурору СССР Панкратьеву на то, что он «не принял до сих пор мер к ликвидации преступного отношения некоторых работников прокуратуры к жалобам и заявлениям» и проявил «медлительность в наведении порядка в работе аппарата Прокуратуры СССР».
Выступая на Всесоюзной конференции лучших следователей, Панкратьев сказал: «Живя в капиталистическом окружении, чувствуя и осязая это окружение, мы должны всегда иметь в виду, что враг оружия не сложил. Он только меняет формы и методы борьбы. Естественно, что наши органы следствия, призванные прежде всего к борьбе с вражеской работой, не могут, не имеют права застывать как в смысле своей политической подготовки, так и в смысле профессиональных знаний и опыта. Наши следственные органы должны быть остро отточенным оружием, крепко закаленным, метко разящим».
После многочисленных ссылок на высказывания И. В. Сталина Прокурор Союза ССР Панкратьев перешел к анализу состояния следствия. Результаты были неутешительные. Около 20 процентов дел прекращалось как «неосновательно возбужденные», многие возвращались на дополнительное расследование, сроки следствия грубо нарушались. Одной из причин такого положения, по мнению Панкратьева, являлось то, что «враги народа пытались, и порой небезуспешно, использовать в своих контрреволюционных целях наш прокурорский аппарат, хотя бы тем, что засыпали органы прокуратуры колоссальным количеством материалов, требуя по ним судебных процессов. А некоторые наши работники… оказывались на поводу у врага и объективно, а кое-кто и субъективно, помогали избивать кадры». Затем Панкратьев заметил, что все еще слаба организационная работа, плохо обстоит дело с обеспечением следователей методическими пособиями. Районные прокуроры редко включаются в руководство следствием, предпочитая заседать в исполкомах и комиссиях.
М. И. Панкратьев обратил внимание на важность соблюдения процессуальных норм. В связи с этим он вспомнил о судебном процессе над некоторыми смоленскими работниками прокуратуры и суда, которые полностью пренебрегали процессуальными нормами. Доходило до того, что в постановлении о возбуждении дела не указывалась даже фамилия лица, совершившего преступление. Дела направлялись в суд при отсутствии каких-либо объективных доказательств. Панкратьев сказал: «Были случаи, когда судебные приговоры признавали людей виновными в контрреволюционных преступлениях, в то время как обвинительное заключение им таких обвинений не предъявляло и на суде это доказано не было».
В 1939 году под редакцией Панкратьева было издано и направлено подчиненным прокурорам методическое письмо «О квалификации преступлений», особое внимание в нем уделялось правильной квалификации посягательств на социалистическую собственность, должностных преступлений, спекуляции, хулиганства.
Вопросы состояния следствия в то время широко обсуждались на страницах журнала «Социалистическая законность». В статье «Уголовно-судебные доказательства и следственная практика», опубликованной в № 8–9 за 1939 год, В. Громов писал: «Всесоюзная конференция лучших следователей, созванная Прокуратурой СССР в июне 1939 года, показала, что среди наших следователей имеется уже группа таких работников, которые способны раскрывать самые запутанные, самые сложные дела. Повышение за последнее время качества расследования – факт бесспорный. Но не нужно забывать, что в общей массе рядовых следственно-прокурорских работников еще немало и таких, которые не обладают ни достаточным опытом, ни знаниями и не гарантированы от крупных, а иногда и непоправимых ошибок при производстве следствия».