— Ты меня ненавидишь, — сказала Марен тоном брачном консультанта. Я знаю твои настоящие мотивы, слышалось в этом тоне. А ты — не знаешь, добавлялось также.
Марен искоса посмотрела на него, совершенно не опасаясь того, что он может сказать или сделать. Ларс подумал, что просто технически мог бы ее днем уволить или вышвырнуть ночью из своей парижской квартиры, но, в действительности, на нее не было никакой управы. Значила ли для нее что–либо ее карьера или нет, хорошую работу она могла найти везде. В любое время. Она в нем не нуждалась. Если бы они расстались, она бы поскучала о нем недельку или около том, пустила бы слезу после третьей рюмки мартини.
Но и только.
А с другой стороны, если бы он ее потерял, эта рана никогда бы не затянулась.
— Хочешь пообедать? — спросил Ларс безо всякого энтузиазма.
Марен сказала:
— Нет. Я хочу помолиться.
Он уставился на нее:
— Ч… что?
Она спокойно ответила:
— Я хочу пойти в церковь, поставить свечку и помолиться. Что в этом странного? Я делаю это несколько раз в неделю, ты же знаешь. С тех пор, когда ты впервые… — Она деликатно закончила фразу:
— …узнал меня.
В Библейском смысле. Я тебе сказала об этом в первую же ночь.
— А свечка за что? — Зажигать свечи нужно было для чего–то определенного.
— Этой мой секрет, — ответила Марен.
Озадаченный, он произнес:
— Я иду спать. Для тебя это может быть шесть часов вечера, а для меня два часа ночи. Пошли к тебе домой, ты приготовишь мне чего–нибудь перекусить, а потом я посплю немножко, и ты можешь идти молиться. — Он направился к двери.
— Я слышала, что к тебе сегодня пыталось проникнуть советское официальное лицо, — сказала Марен.
Это его остановило:
— Где ты это слышала?
— Я получила предостережение. От Правления. Официальный выговор фирме, в котором говорится, чтобы остерегались невысоких пожилых людей.
— Что–то я сомневаюсь.
Марен пожала плечами:
— Парижский офис должен быть проинформирован. Ты не согласен? Ведь это произошло в общественном месте.
— Я не искал себе таких приключений! Это он подошел ко мне, я как раз пил кофе. — Ларс почувствовал себя неловко. Неужели Правление действительно передало официальный выговор? Если так, то он должен был знать об этом.
— Этот генерал, чье имя я всегда забываю, ну, этот жирный, которого ты так боишься… — Марен улыбнулась, уколов его таким образом. — Генерал Нитц связался с нами здесь в Париже по сверхзасекреченной кольцевой видеолинии и приказал нам быть осторожнее. Я сказала, что разговаривала с тобой. А он сказал…
— Ты все выдумываешь. — Но он видел, что она не врала.
Наверное, это все произошло сразу же после его встречи с Акселем Каминским. У Марен был целый день, чтобы передать ему предупреждение генерала Нитца. Это было в ее стиле — дождаться этом момента, когда сахар в крови на низком уровне, он чувствует себя слабым, и выложить ему все.
— Наверное, я позвоню ему, — сказал Ларс, словно обращаясь сам к себе.
— Он спит. Посмотри схему временных зон для Портленда, Орегон. Все равно я ему все объяснила. — Она вышла в холл, и он в задумчивости последовал за ней. Они вместе дождались лифта, который должен был доставить их на крышу, где стоял его хоппер — маленький самолет, собственность фирмы. Марен что–то весело напевала под нос и этим выводила его из себя.
— А как ты ему все объяснила?
— Я сказала, что ты долгое время думаешь, что если тебя перестанут здесь любить и ценить, ты скроешься.
— И каков был ответ? — спросил он ровным голосом.
— Генерал Нитц осознает, что ты всегда можешь уйти. Он хорошо понимает твою позицию. Вообще–то, военный совет Правления на своей специальной закрытой сессии в прошлую среду обсуждал это. И отдел кадров генерала Нитца доложил, что у них есть три дизайнера, которые ждут своей очереди. Три новых медиума, которых предложил психиатр клиники Воллингфорд в Сент–Джордже, Юта.
— Они на уровне?
— Вроде бы.
Он быстро подсчитал:
— В Орегоне сейчас не два часа ночи, а полдень. Ровно полдень. Повернулся и пошел назад в офис.
— Ты забываешь, что мы живем по экономическому времени Толивера, напомнила Марен.
— В Орегоне солнце сейчас в зените.
Марен терпеливо сказала:
— Но все равно, по Э.В.Т. сейчас там два ночи. Не звони, брось это.
Если бы он хотел поговорить с тобой, он бы позвонил в нью–йоркский офис, а не сюда. Он не любит тебя, вот в чем дело. А не в том, полдень сейчас или полночь. — Она мило улыбнулась.
— Ты сеешь семена возмущения.
— Я говорю правду, — возразила она. — Х.З.В.Ч.Т.Б.?
— Нет, — сказал он, — я не хочу знать, в чем моя беда.
— Твоя беда…
— Отстань.
Но Марен продолжала:
— Твоя беда в том, что ты чувствуешь себя не в своей тарелке, когда тебе приходится иметь дело с мифами, или, как ты говоришь, с ложью.
Поэтому целый день ты чувствуешь себя плохо. И когда кто–то начинает говорить тебе правду, ты покрываешься сыпью и становишься психоматическим больным с головы до пят.
— Гмм…
— Решение — по крайней мере для тех, кто имеет с тобой дело, темпераментным и переменчивым, — в том, чтобы говорить тебе те же мифы…
— Ох, заткнись! Нитц говорил о каких–нибудь деталях насчет этих новых медиумов? Что они раскопали?
— Конечно. Один маленький мальчик, жирный как сказочный герой, играет на скрипке, сосет леденец на палочке. Очень неприятный. Одна пожилая старая дева из Небраски. Один…
— Мифы говорят так, что они кажутся реальностью, — прервал ее Ларс.
Ларс пошел обратно по коридору в кабинет Марен. Через минуту он уже открывал ее видеоустановку и набирал Фестанг–Вашингтон, все станции Правления.
Но как только показалась картинка, он услышал щелчок. Мгновенно, но вполне видимо с близком расстояния, картинка исчезла. В ту же минуту загорелся красный предупредительный сигнал.
Видеоустановка прослушивалась. Не просто в одном месте, а вдоль всем передающем кабеля. Он сразу же выключил связь, встал и вновь пошел к Марен, которая пропустила один лифт и теперь спокойно ждала другого.
— Твой видеофон прослушивается.
— Я знаю, — сказала Марен.
— Почему же ты не вызвала ПТиТ, чтобы они убрали микрофон?
Марен деликатно, как будто разговаривала с человеком с весьма ограниченными умственными способностями, ответила:
— Послушай, они ведь все равно узнают. — Это был достаточно неясный намек: они. Незаинтересованное агентство КАСН, нанятое Нар–Востоком, или отделение самого Нар–Востока КВБ. Что ни говори, это не имело значения.
Они все равно все знают.
И все же его раздражала попытка выйти на его сотрудника через подключенное таким образом устройство. И не было сделано ни малейшем усилия, даже формальною, чтобы скрыть внедрение этого вражеском, самостоятельно действующем, совершенно чужого здесь электронном аппарата.
Марен задумчиво сказала:
— Его поставили когда–то на прошлой неделе.
Ларс ответил:
— Я ничем не имею против монополии на информацию для одного маленькою класса. Я не расстраиваюсь из–за том, что мошенников и простофиль сколько угодно. Каждое общество действительно управляется элитой.
— Так в чем же дело, дорогуша?
Когда подошел лифт и они с Марен вошли в него, Ларс продолжил:
— Меня волнует, что элита в данном случае не беспокоится о защите той информации, что и делает ее элитой. — Может быть, подумал он, существует бесплатно распространяемая ООН–3 ГБ анкета с приблизительно таким вопросом: «ЧТО ВЫ ДУМАЕТЕ О НАШЕМ ПРАВЛЕНИИ, РЕБЯТА, И ЧТО ВЫ СОБИРАЕТЕСЬ ДЕЛАТЬ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ?».
— Но ты занимаешь руководящее положение, — напомнила ему Марен.
Ларс бросил на нее быстрый взгляд:
— А ты включила телепатическую умственную приставку. Нарушаешь Закон Бехрена.
Марен ответила:
— Чтобы заполучить ее, я потратила пятьдесят миллионов кредитов. Так что ты думаешь, я ее когда–нибудь отключу? Она вполне окупает затраты. Она говорит мне, правду ты говоришь, или в какой–нибудь квартире с…
— Тогда прочитай мое подсознание.
— Я читала. В любом случае, зачем это тебе? Кому интересно знать, где там всякая дрянь, о которой ты даже не хочешь вспоминать…
— Все равно прочитай! Прочитай прогнозирующие аспекты. Что я собираюсь делать? Потенциальные акты в зародышевом состоянии.
Марен покачала головой:
— Такие большие слова и такие мелкие идеи. — Она захихикала над его просьбой.
Аппарат на авто–авто уже набрал высоту и держал курс за город. Ларс рефлективно приказал ему покинуть Париж. Бог знает, почему.
— Я проанализирую тебя, дорогой утеночек, — сказал Марен. — Это действительно очень трогательно, что ты пытаешься думать и думать, хотя твой субстандартный мозг находится на самой нижней ступени. Субстандартный — если не считать той выпуклости на фронтальной лобовой доле, что и делает тебя медиумом.
— Я проанализирую тебя, дорогой утеночек, — сказал Марен. — Это действительно очень трогательно, что ты пытаешься думать и думать, хотя твой субстандартный мозг находится на самой нижней ступени. Субстандартный — если не считать той выпуклости на фронтальной лобовой доле, что и делает тебя медиумом.
Он ждал, что она выскажет всю правду.
Марен продолжала:
— Снова и снова этот тоненький внутренний голосок скрипит: почему простофили должны верить, что они простофили? Почему им нельзя сказать правду? И почему они не поверят в нее, даже если узнают? — Ее тон был теперь сочувствующим. Для нее это было довольно необычно. — Вы просто не можете признаться во всем даже себе самим. А уж им — тем более.
Глава 7
После обеда они пришли в парижскую квартиру Марен. Ларс мерял шагами гостиную, ожидая, пока Марен переоденется «во что–нибудь поудобнее», как однажды заметила Джин Харлоу в старой, но все еще веселой шутке.
И тут он обнаружил прибор на низеньком столике, выполненном под тарслевое дерево. Он был как–то странно знаком ему. Ларс взял его и с удивлением повертел в руках. Знакомый — и в то же время странный.
Дверь в спальню была приоткрыта.
— Что это? — крикнул Ларс. Он видел неясную, в нижнем белье фигурку, которая двигалась туда–сюда между постелью и шкафом. — Эта штука, похожая на человеческую голову. Только без черт лица. Размером с бейсбольный мяч.
— Это из 202–го, — весело отозвалась Марен.
— Мой эскиз? — Он уставился на прибор. Внедрение. Эта штука была пущена в розничную торговлю по решению одного из сокомов. — А что он делает?
— Развлекает.
— Как?
Марен вышла из комнаты совершенно голая.
— Скажи ему что–нибудь.
Глядя на нее, Ларс ответил:
— Мне гораздо интереснее смотреть на тебя. Ты поправилась на два килограмма.
— Задай Орвиллу вопрос. Старый Орвилл — это страсть. Люди уединяются с ним на много дней и ничего не делают, а только задают вопросы и получают ответы. Это заменяет религию.
— В этом нет никакой религии, — сказал он серьезно.
Его общение с неизмеримым миром лишило его всякой догматической, безоглядной веры. Если кто–нибудь из живых и может быть определен как знаток «потустороннем мира», то им может быть только он. Но в этом Ларс не видел никаких выдающихся заслуг.
Марен сказала:
— Тогда расскажи ему анекдот.
— А может, просто положить его на место?
— Тебе действительно все равно, как внедряют твои разработки?
— Да, это их дело. — Тем не менее, Ларс пытался придумать какую–то шутку. — У кого есть шесть глаз, — начал он, — склонность к энтропии, км носит шапочку для верховой езды…
— Неужели ты не можешь придумать что–нибудь серьезное? — спросила Марен. Она вернулась в спальню и снова стала одеваться. — Ларс, ты полиморфный извращенец.
— Хм, — ответил он.
— В плохом смысле. Инстинкт саморазрушения.
— Лучше уж это, — сказал он, — чем инстинкт убивать.
Может, спросить об этом у Орвилла?
Он обратился к твердой маленькой сфере, которую держал в руке:
— Я ошибаюсь, когда чувствую за собой вину? Веду борьбу с городским советом? Разговариваю с советским официальным представителем во время перерыва для кофе? — Он подождал, но ничем не произошло. — Когда верю, продолжил он, — что сейчас как раз то время, когда те, кто делают машины, чтобы убивать, калечить и выбрасывать все в отходы, должны быть людьми этически цельными? Чтобы действительно создавать машины, которые убивают, калечат и выбрасывают. Вместо тех, что создают верные предпосылки для всеобщего небытия, декадентских новых веяний — таких, как ты? Он снова подождал, но Старый Орвилл молчал.
— Он сломан, — крикнула Ларс Марен.
— Дай ему время. В нем 14000 взаимосвязанных частей. Они должны все сработать.
— Ты хочешь сказать, в нем полная схема системы управления 202–го?
Он с ужасом посмотрел на Старого Орвилла. Да, конечно! Эта сфера была такого же размера и формы, что и система управления 202–го. Он начал думать о возможностях Орвилла. Он мог отвечать на заданные ему устно вопросы даже лучше, чем железооксидная или перфорированная лента из 60–ти составляющих. Ничего удивительного, что ему требовалось время, чтобы ответить на вопрос. Он активизировал свои оценивающие способности.
Возможно, больше ни в каком эскизе Ларс этого не превзойдет. Ведь уже есть он, Старый Орвилл, новинка, заполнившая свободное время и умы мужчин и женщин, работа которых дегенерировала в такой уровень психомоторной деятельности, что даже тренированный голубь справился бы лучше. О Боже!
Сбылись его самые худшие ожидания!
Ларс П., подумал он, вспомнив рассказы и новеллы Кафки, проснется однажды утром и обнаружит, что каким–то образом за ночь превратился в гигантского — кого? Таракана?
— Кто я есть? — спросил он Старого Орвилла. — Забудь мои прежние вопросы, ответь только на этот. Кем я стал? — Он зло стиснул сферу.
Одетая в голубые хлопчатобумажные китайские штаны, Марен стояла на пороге спальни и наблюдала, как он боролся со Старым Орвиллом.
— Ларс П. проснется однажды утром, чтобы обнаружить, что каким–то образом за ночь он превратился в… — Она замолчала, потому что в углу гостиной пискнул и включился телевизор. Сейчас должны были передавать сводку новостей.
Забыв о Старом Орвилле, Ларс повернулся к телевизору. Он почувствовал, что его пульс участился. Сводки новостей всегда сообщали только о плохом.
На телеэкране появилась надпись: «Сводка Новостей». Голос диктора зазвучал профессионально спокойно: «НАСБА, космическое агентство Запад–Блока в Чейенне, Вайоминг, объявило сегодня, что новый спутник, запущенный, возможно, Народным Китаем или Свободной Кубой, находится на орбите в…»
Марен выключила телевизор:
— Ну и новости!
— Я жду дня, — сказал Ларс, — когда уже запущенный спутник сделает сам себе еще один, для компании.
— Они уже и сейчас это делают. Ты что, не читаешь газеты? Ты не читаешь «Сайентифик Америкэн»? Ты ничего не знаешь? — Ее насмешка была серьезно–ироничной. — Ты просто идиот–ученый, такой же, как и те кретины, что запоминают номера всех лицензий, или номера видеофонов в районе Лос–Анджелеса, или индексы всех населенных пунктов Северной Америки. — Она прошла в спальню за верхом от своей пижамы.
В руке Ларса пошевелился и заговорил забытый Старый Орвилл. Жуткая штука! Он заморгал и со скрежетом произнес телепатический словесный ответ на вопрос, о котором Ларс уже забыл.
— Мистер Ларс.
— Да, — ответил тот загипнотизированно.
Старый Орвилл, покряхтывая, стал медленно разворачивать свои так долго готовящиеся ответы. Хотя он и был игрушкой, но не простой. Слишком много содержащихся в нем компонентов делали его чрезвычайно словоохотливым.
— Мистер Ларс, вы задали онтологический вопрос. Индоевропейская лингвистическая структура не дает возможности провести четкий анализ. Не могли бы вы перефразировать свой вопрос?
После минутного раздумья Ларс ответил:
— Нет, не мог бы.
Старый Орвилл помолчал, потом заявил:
— Мистер Ларс, вы — вилкообразная редиска.
Всю свою жизнь Ларс никогда не знал точно, когда нужно смеяться.
— Это Шекспир, — сказала Ларс Марен, которая, уже благоразумно одетая, присоединилась к нему и тоже слушала. — Он цитирует. — Конечно. Он основывается на огромном банке данных. А ты ожидал совершенно новом сонета? Он может только пересказать то, чем ем напичкали. Он может выбирать, а не придумывать. — Марен была искренне удивлена. — Честно говоря, Ларс, у тебя действительно не технического склада ум, и, по правде, нет никакого интеллектуальном…
— Замолчи, — сказал он. Старый Орвилл собирался что–то произнести.
Протяжно, как заигранная пластинка, тот промычал:
— Ты спрашивал, кем ты стал? Ты стал изгоем. Бродягой. Бездомным.
Если перефразировать Вагнера…
— Ричарда Вагнера, композитора?
— А также драматурга и поэта, — напомнил ему Старый Орвилл, — и перефразировать Зигфрида, для того чтобы обрисовать твою ситуацию, то «Ich hab nicht Bruder, noch Schwester, meine Mutter… ken ich nicht. Mein Vater…», — добавил Орвилл, подумав.
Получив дополнительные данные после замечания Марен, интегрировав их, он поправился:
— Имя «Мистер Ларс» запутало меня. Я думал, это был Норс. Извините меня, мистер Ларс. Я хочу сказать, что вы, как и Парсифаль — Waffenlos, без оружия… в двух смыслах, буквальном и переносном. В действительности вы не производите оружия, ваша фирма только притворяется. Вы — Waffenlos в другом, более общем смысле. Вы невинны, как юный Зигфрид, до того как убьет дракона, выпьет ем кровь и поймет песню птицы, или как Парсифаль, до того как узнает свое имя от цветочных фей. И возможно, в этом нет ничего хорошего.