– Давай, давай, давай, вперед помалу... – борттехник пятился перед угловатым носом БРДМ и плавным помахиванием давал понять Резинкину, что тот въезжает правильно. Наконец спина в синей куртке уперлась в перехлестнутую потертыми ремнями грузовой сетки пирамиду разномастных ящиков и коробок. – Стоп!
Броневик послушно замер, и техник отскочил в сторону.
– Ну-ка, осторожненько, еще на метр вперед... Хорош! – скошенный нос завис как раз над первыми ящиками пирамиды. – Ну ты, парень, мастер!
– Стараемся, – скромно ответил Резинкин, выбираясь из люка. – Товарищ лейтенант, разрешите, я и «шишигу» сюда заведу? Дело тонкое, а из Кислого пока водила... сами знаете.
– Давай! – махнул рукой Мудрецкий и повернулся к борттехнику: – Тут как, крепить к чему-нибудь надо или можно просто на тормоз поставить?
– Лучше, конечно, закрепить, – задумчиво ответил тот. – Я сейчас троса дам, притянете к во-он тем скобам. Как раскреплять, сообразишь или помочь?
– Лучше, конечно, помочь, – так же задумчиво посоветовал Юрий. – Вот если бы тут уровень радиации нужно было замерить, я бы точно сообразил, как и где. А закрепить... нет, мы, конечно, постараемся, но за результат я не ручаюсь.
– Понял, – мрачно ответил борттехник. – Тогда хоть пару ребят покрепче дай, одному тут неудобно.
– Это можно, – кивнул Мудрецкий и прогромыхал по металлическому полу навстречу урчащей «шишиге». – Простаков, Ларев, ко мне! Бегом!
Минут через десять на лязг и грохот откуда-то из-за груды коробок выглянул еще один летчик. Ошалело уставился на жабью морду бронемашины и тупо спросил:
– Это чего у нас тут?
– Бронированная разведывательно-дозорная машина, товарищ... э-э... – на летной куртке погоны не были предусмотрены, поэтому Мудрецкий несколько затруднился с определением звания. По возрасту – все, что угодно, от старлея до подполковника. По должности... знать бы ее еще, эту должность. Может, и вовсе какой-нибудь стрелок-радист.
– Майор Воронцов, командир корабля, – выручил химика представитель авиации и дружески протянул руку. – Это мы вас везем? Тогда давайте быстрее, и так уже опоздали. Славыч, а ты чего не разбудил? Договаривались ведь – как они подъезжают, так ты подъем командуешь! Даже неудобно перед гостями получается...
– Так ведь если бы они пешком, Лександр Дмитрыч, – откликнулся откуда-то из-под задних колес «шишиги» борттехник. – А тут видишь, сколько возни... Сейчас, сей момент, последнюю серьгу этим химикам вставим да натянем их хорошенько... Эй, ты, длинный, ты куда?! Ты какой палец сюда суешь! Ты бы еще свой в эту дырку засунул! Уф-ф, помощнички...
– Мой не влезет, – обиженно пробасил Простаков.
– Ничего, мы его кувалдочкой... Все, хорош! Давай, лейтенант, пересчитывай своих и посмотри, чтобы ничего на бетонке не забыли. Это вам не из казармы выскочить, вы сюда больше не вернетесь!
– Ну, Славыч, ну, удружил! – Пилот покачал головой. – А сколько нам движки раскочегаривать еще, ты забыл? Если сейчас вэ-сэ-у не сработает, я тебя заставлю вручную винты раскручивать!
– Ничо, Димыч, запустим. А винты крутить у нас есть кому – вон, какие ребята здоровые!
– Это не ребята, это груз! – Майор не на шутку рассердился. – Ты бы еще предложил от их аккумуляторов запускаться! Погоди, я сейчас деда растолкаю, чтобы он тебе объяснил основы механики!
– Может, не надо деда, а? – взмолился техник. – Ну, виноват, товарищ майор, исправлюсь... Постараюсь исправиться. Ну, честное слово, Александр Дмитриевич, ну не со зла же!
– Знаю, что не со зла, по дури, а на хрена мне дураки в экипаже? Дураки пускай на «тушках» летают, там машинка умная. Если сломается, так ты и сообразить ничего не успеешь. А на нашем борту – думать надо, Славыч, ду-умать! Головой! Это там, где фуражка! Все, я иду деда будить.
– Не надо, командир! – вяло трепыхнулся провинившийся член экипажа.
– Надо, надо. Видали умника? – Пилот повернулся к Мудрецкому. – На нашей барже хочет без бортинженера взлетать!
– А сам он кто? – не вник в ситуацию Юрий.
– А он у нас борттехник по АДО, – летчик посмотрел на недоумевающего лейтенанта и пояснил: – По авиадесантному оборудованию. Вроде швейцара – двери открывает и ручкой машет. Разница между ним и бортинженером – как между тем же швейцаром и шеф-поваром в ресторане. Так что давайте, собирайтесь-загружайтесь, а мы пойдем фирменное блюдо готовить.
Бортинженера разбудили быстро. Не успел Мудрецкий построить своих бойцов и в последний раз взглянуть на землю родной Саратовской области, как в обшарпанном дюралевом брюхе что-то заурчало и зажужжало. Звук неожиданно оборвался, через несколько секунд повторился и снова затих. Около пилотской кабины распахнулся люк, из него с кувалдой в руках вывалился давешний борттехник.
– Не контачит, – коротко пояснил он замершему в изумлению строю. – Щас мозги вправлять будем!
– Слушайте, товарищ лейтенант, а может, черт с ним? Может, и вправду своим ходом? – тихонько предложил Резинкин. Обсудить это здравое предложение они не успели.
С удивительной быстротой техник подскочил к борту, отвалил крышку какого-то лючка, поднял кувалду и заорал: «Готов!» – «Контакт!» – донеслось из кабины, и кувалда устремилась в недра самолета. Что-то звякнуло, обиженно хрюкнуло и в следующий миг загудело ровно и радостно.
– Есть контакт! – радостно сообщил борттехник, закрывая крышку. Перед тем как скрыться в кабине, обернулся к химикам: – Быстро грузитесь, сейчас взлетать будем!
В подтверждение его слов тонко заныл сначала один двигатель, потом второй... Через минуту все четыре винта начали раскручиваться – сначала медленно и лениво, потом поняли, что отвертеться сегодня не удастся, и лопасти замелькали все быстрее. Моторы гудели не совсем ровно, но мощно – командовать сразу стало затруднительно, и Мудрецкий просто махнул рукой. Пропустил мимо себя по широкой аппарели придерживающую кепки и автоматы колонну, последним оттолкнулся от бетонки и скрылся в тускло освещенном отсеке. Навстречу ему уже пробирался все тот же борттехник.
– Все на месте? Тогда садитесь и держитесь, у нас ремней не предусмотрено! Давайте, к носу поближе размещайтесь, вы всем скопом еще одна тонна! Если с ботинками взвешивать!
Откуда бы могли взяться аэрофлотовские ремни безопасности в салоне, не содержавшем даже намека на мягкие кресла? Химики кое-как расселись на металлических лавках, протянувшихся вдоль бортов, прилипли к редким иллюминаторам. В небольших круглых окошках виднелись в основном бетонные плиты, вцепившаяся в их кромку степная трава и дрожащие тени от винтов. За спинами, в хвосте, заскрежетало и лязгнуло – поднялась аппарель, потом с глухим стуком сомкнулись створки люка. Рев движков на некоторое время притих, потом снова усилился, отдаваясь неприятной дрожью по всей дюралевой туше. Бетонка дрогнула и двинулась мимо иллюминаторов: сначала медленно и печально, а потом все быстрее и быстрее.
Борт с перепуганными химиками внутри долго рулил мимо толстопузых «Илов» и расслабленно опустивших длинные крылья бомбардировщиков. Двигатели то почти совсем затихали, то начинали грохотать так, что машины на рессорах чуть заметно покачивались. Наконец самолет окончательно выбрал верную дорогу и замер. Химики без всякого приказа втянули головы в плечи и покрепче ухватились за все, что показалось надежным. Моторы взревели еще раз, и первый стык между плитами бетонки чуть заметно толкнулся снизу. Второй был гораздо ощутимее, а затем началась сплошная и все ускоряющаяся тряска. Внезапно она прекратилась, и все в отсеке резко встало на дыбы. Пирамида ящиков и коробок перекосилась, потеряла всякую стройность и правильность форм, авоська из капроновых ремней сползла под колеса бээрдэмки вместе с разнокалиберным содержимым.
– Летим! – первым догадался Валетов. Заорал радостно и испуганно: – Мужики, оно все-таки летает!
– Молчал бы лучше... – поморщился Простаков. Его широкое лицо явно меняло оттенок со здорового розового на похмельно-запойный сизый. Потом Леха сглотнул и беспокойно поинтересовался: – Товарищ лейтенант, а здесь эти... ну, пакетики... на всякий случай которые... Они имеются или надо было свои брать?
– Ты чего, укачиваешься? – изумился Мудрецкий. – Или летать боишься?
– Вообще-то не боюсь, – Простаков боролся с рвущимся на волю желудком, но явно мог в любой момент проиграть этот неравный бой. – Я на самолетах летал, и на вертолетах тоже. А вот на этом чего-то... ну... не по мне это... Ой, простите, сейчас, кажись!..
Леху перекосило, он поднес руки к лицу и жутко выпучил глаза. С хлюпаньем втянул в себя воздух... Очередная атака была отбита, но следующая могла увенчаться прорывом обороны прямо на пол и на всех, кто окажется поблизости. Требовались срочные меры, а пакетиков, естественно, не было. Не входят они в перечень услуг, предоставляемых военно-транспортной авиацией. И, естественно, химики заранее ими не запасались – ну кто ж знал, что летать придется!
Взгляд Мудрецкого лихорадочно шарил по салону в поисках спасательного средства. Хотя бы подручного. Хоть что-нибудь, какую-нибудь емкость... Ящик? Не то, и разгружать долго, а Простаков, судя по судорожному дыханию, готов уже сейчас. Приборы? В комплект ДП-5, помнится, входили какие-то полиэтиленовые пакетики, но такие крохотные, что Простакову ровно на один плевок хватит... Машины? Где-то в «шишиге» ведро валяется, но в общей куче его искать и искать. Что еще? Думай, химик, думай!
Юрий еще раз посмотрел на корчащегося и зажимающего рот сибиряка, машинально перевел взгляд от страдальческих глаз к животу, виновнику всех бед... Вот оно!!! На поясе, как и у всех во взводе, болтался зеленый чехол с перчатками и бахилами от ОЗК. Ну, перчатка-то маловата...
– Младший сержант Простаков! – Мудрецкий рявкнул так, что изумленный Леха судорожно сглотнул все, что лезло из желудка. – Химическая тревога!
– Так... товарищ лейтенант... Плащ же в машине! – просипела жертва воздухоплавания.
– Одевай что есть! – грозно нахмурился командир взвода. – Какого черта снаряжение валяется хрен знает где?! Вот уж действительно раззвездяи, мать вашу!
Ошарашенный Простаков потянул из чехла тугой резиновый сверток. В это время самолет заскрипел, затрещал и перекосился. Глаза младшего сержанта подпрыгнули и звонко щелкнули изнутри по черепу. Щеки забавно раздулись, и товарищи поспешили отодвинуться от обреченного бойца на максимально возможное расстояние.
– В бахил! В бахил, кому говорю!
– И от лавки подальше! Он лопнуть может! – истошно заорал Валетов, которому никак не удавалось проскочить в узкую щель между скрючившимся приятелем и бортом бээрдэмки. Покинуть возможную зону поражения он не успевал.
Леха понимающе кивнул и сорвался с места. С неожиданным для такого массивного человека проворством нырнул между броневиком и «шишигой». Почти сразу же оттуда послышались характерные звуки, сопровождающие любое обострение морской болезни, – и сразу вслед за ними раздались дикие крики и грохот металла.
Вообще-то борттехник был сам виноват в случившемся. Ему еще до взлета полагалось дойти до пилотской кабины и сидеть там, что называется, на подхвате. Но сначала нужно было получше проверить крепление люка... потом одна из растяжек грузовика показалась недостаточно надежной... Словом, очень не хотелось ему идти и получать очередную порцию теплых слов от бортинженера. Поэтому злосчастный Славыч встретил отрыв от земли в уютном отдельном помещении с хорошим обзором – в бывшей кабинке бортового стрелка, прилепившейся под хвостом... то есть под хвостовым оперением. Пушки давно были сняты за ненадобностью, аппаратура раскулачена, зато оставалось кресло и множество неприметных закоулков, в которых так удобно хранить разнообразную заначку. Например, стандартную пехотную фляжку с не рекомендуемым для пехоты содержимым. В принципе и летчикам во время полета спирт употреблять запрещается, но что поделать, если нервы на пределе, а работать надо.
Умиротворенный и успокоившийся, готовый к любым поворотам судьбы и переворотам самолета, техник пробирался к кабине.
На свою беду, он выбрал тот борт, лавки вдоль которого были не заняты пассажирами; что, в общем-то, понятно – зачем ходить по ногам, когда свои подрагивают? Попутно можно было заглянуть в кузов... Впрочем, там не нашлось ничего особенно интересного, и борттехник уже почти миновал кабину «шишиги», когда перед ним возникло чудовище. У чудовища была страшная зеленая морда с раздувающимся и колышущимся хоботом, ужасные багровые глаза размером почти что с донышко эмалированной кружки и дикий, выворачивающий нутро рык.
В следующее мгновение Славыч наглядно доказал тот некогда спорный вывод, что человек произошел от обезьяны, а не был вылеплен из глины. Ни одно глиняное изделие не способно за долю секунды взобраться по дюралевому, нависающему над головой борту, цепляясь только за скользящие в руках вертикальные ребра-шпангоуты. Впрочем, и для большинства обезьян эта задачка была бы достаточно трудной – особенно если надеть на них ботинки и отрезать хвост.
Зависнуть на потолке борттехник не смог. Если бы самолет стоял в это время на земле – запросто, а крен при повороте просто стряхнул его на броню БРДМ. Извернувшись в воздухе, Славыч упал на все четыре конечности и тут же длинным лягушачьим прыжком стартовал прямо в руки ничего не понимающему Мудрецкому. Лейтенант послужил достаточно неплохой подушкой безопасности, а вот сам продолжил траекторию полета и с размаху приложился затылком в ближайший иллюминатор.
Будь это все на съемках голливудского боевика или комедии в духе «Итальянцев в России», стекло имело бы полное право не выдержать. Было бы много интересного – разгерметизация салона, могучий вихрь, выдувающий за борт бумаги, ящики и младшего сержанта Валетова, героическая задница кого-нибудь из молодых, при настойчивой помощи Багорина-И-Заморина затыкающая отверстие... Увы, дорогой читатель, увы. При всей своей дряхлости и изношенности советская военная техника имеет изрядный запас прочности, и транспортные самолеты – не исключение. Поэтому в поединке стекла и головы слабым звеном оказалась как раз голова Мудрецкого. А слабое звено, как нам известно из одноименной телевизионной игры, выбывает первым. Что, в общем-то, и произошло.
Небеса треснули, раскололись, и Юрия Мудрецкого с мощным гулом втянуло в образовашийся пролом. Сначала было очень темно, потом где-то вдалеке появился слабый свет, и Юрий полетел ему навстречу. Лететь было очень трудно, потому что откуда-то набежали грозовые облака. Струи ливня стекали за шиворот, раскаты грома больно отдавались на щеках, но Юра не сдавался. Наконец тучи разошлись, свет ударил в глаза, и над лейтенантом Мудрецким показалось огромное бородатое лицо – доброе и обеспокоенное.
– Командир, он очнулся! – прогрохотал нечеловеческий голос.
– Эт хорошо, дед, эт правильно! – откликнулись из другого мира. Другой мир был где-то слева, и Юрий повернул голову, чтобы посмотреть, на что он похож. Точнее, попробовал повернуть – свет тут же начал меркнуть, а бородатое лицо – удаляться куда-то наверх.
– Эй, эй, химия, куда опять намылился! – несколько вполне ощутимых и по-земному болезненных пощечин отрегулировали яркость, а заодно вернули лейтенанту все остальные чувства. Другой мир пах пыльным металлом, старым пластиком и керосином. Другой мир гудел турбинами и свистел винтами. Из другого мира на Мудрецкого посмотрел майор, которого все в экипаже звали по имени-отчеству.
– Доброе утро, лейтенант. Как отдохнул?
– Ни-икак, – честно ответил Юрий. – Я ле-етал. О-очень тру-удно.
– А ты думал, как оно?! – хмыкнул пилот. – У нас всю дорогу работа трудная. Далеко улетел-то?
– Н-не очень, – сознался Мудрецкий. – То-олько вы-ысоту на-абрал.
– Ну вот видишь, и это за час полета! Мы, между прочим, треть пути уже пролетели.
Голова гудела и подвывала в такт двигателям. Смысл сказанного не сразу дошел до Юрия, а произвести нехитрые вычисления получилось только с третьего раза. Арифметика оказалась весьма болезненным занятиям. Наконец все умножилось и сложилось, и Мудрецкий начал лихорадочно подниматься. Бородатый бортинженер заботливо поддержал лейтенанта под локоть.
– По-очему треть? До Самары все-е-го час ле-ететь! Да-аже меньше!
– Какая Самара? – настала очередь командира выкатить большие и круглые глаза. – Ты вниз посмотри! Вон за спиной иллюминатор, дальше и вправо, город за рекой видишь?
Действительно, за редкими белесыми облачками хорошо просматривалась серая короста множества зданий, расползшаяся на многие километры вдоль широченной блестящей реки.
– Увидел? А теперь подальше от реки, на холмике – видел?
Ближе подлететь не могу, но бинокль дам, если не разглядишь.
– Не-е на... – тихонько выговорил Мудрецкий и сполз на рифленые пластины пола. Сознания он не потерял, хотя очень жалел об этом. Город он узнать, конечно же, не мог, а вот фигурку на холме разглядел. К своему огромному сожалению. Надо, конечно же, знать, что происходит вокруг, но иногда очень-очень не хочется. Когда вместо Самары оказываешься над Волгоградом – ошибки быть не может, какая скульптура стоит на Мамаевом кургане, знает вся страна... Так вот, если это только треть пути, то он должен закончиться – где? Вы уже подсчитали, дорогой читатель? Юрий тоже, но он решил уточнить и спросил прямо с пола: – Ку-уда летим, ка-амандир?!
– В Каспийск, – жизнерадостно откликнулся майор. – Пока вы возились, Моздок затянуло, а Ханкала со вчерашнего дня не принимает. Можно было бы вас в Беслане высадить, да они тоже вот-вот грозой закроются, никаких гарантий. Так я уж прямо вдоль моря, мне так ближе получится, а там вы своим ходом, там километров двести всего-то...
– До-окуда две-ести? – Мудрецкий до последнего цеплялся за ускользающую надежду.