Дети белой богини - Андреева Наталья Вячеславовна 15 стр.

- «Они» - это милиция?

- Ну да. А потом я увидел ломик, и немного отлегло. Значит, не свои. То есть не больные. Ло­мик у нас был. У Федора, в сторожевой. Но в боль­ницу его не приносили. Зачем? И я почему-то по­думал на Федора. Кинулся звонить в милицию, а потом и Горанину сказал.

- Что сказали? - хрипло спросил Завьялов. - Проверьте, мол, Федора. А он попросил мол­чать.

- Молчать о чем?

- Ну, обо всем. В интересах следствия.

- А дальше что было?

- Приехала милиция, - пожал плечами врач.

- Долго Горанин оставался один в кабине­те?

- Ну... Минут двадцать. Может быть. Там пах­ло кровью. У крови запах очень резкий, отврати­тельный. Когда ее много. Он первым делом проветрил помещение. Еще при мне открыл окно. Сказал, что мутит его.

- Открыл окно?!

- А что в этом странного?

- Да как же! - возмущенно воскликнул Завья­лов.

Это было в нарушение всех инструкций. Пер­вое правило: ничего не трогать. Кому как ни Гер­ману, этого не знать! И еще один момент: в про­токоле осмотра места происшествия не было ни слова об орудии убийства. Вернее, сказано: не найдено. Как и обещал, протокол Горанин пока­зал. Он прекрасно помнит: о ломике в нем - ни слова. Как же так?

- Вы ничего не путаете? — спросил он врача.

- Почему я должен путать? - Михаил Сергее­вич не скрывал раздражения. - Следователь Го­ранин попросил прийти на следующий день к нему в прокуратуру, но меня послали на семи­нар. Коллега, который готовил доклад, внезапно заболел гриппом, мне пришлось готовиться в срочном порядке и...

- Значит, в прокуратуру вы так и не попали?

- Нет. Я...

Дверь в кабинет открылась, вошла улыбаю­щаяся Елена Ивановна, пропела:

- Михаил Сергеевич, вас к телефону.

Завьялов удивленно посмотрел на телефон­ный аппарат: звонка не было.

Не менее удивленно глянул на Елену Иванов­ну врач.

- К внутреннему телефону, - уточнила стар­шая сестра.

Видимо, уловив какие-то знаки, врач поднялся из-за стола.

Завьялов остался один. Внутренний теле­фон? А может быть, параллельный? Не выдер­жав, он снял трубку. И услышал голос Германа. Слов разобрать не мог, Горанин говорил тихо. Но голос узнал. Характерные интонации, еле ощутимую вибрацию, вибрацию силы, непоко­лебимой уверенности в себе. Поняв, что сути разговора не уловить, он аккуратно положил трубку на рычаг.

Вскоре в кабинете появился перепуганный Михаил Сергеевич. За ним шла старшая. Вид у нее был угрожающий.

- Видите ли, я... не совсем здоров, - промям­лил врач. - Я наговорил вам лишнего. Точнее, со­всем не то хотел сказать. Насчет ломика. Не было никакого ломик£ Ну, разумеется, не было!

- Как это не было? Вы же сами пять минут назад сказали, что сначала испугались, потом по­думали на Федора...

- Это была швабра. На полу валялась швабра. Никакой не ломик. У меня со зрением... что-то...

- Михаил Сергеевич не обязан отвечать на ваши вопросы, - отчеканила старшая. - Вы ни­кем не уполномочены. Покиньте кабинет.

- Раньше вы со мной любезнее разговаривали, - усмехнулся Завьялов.

- Покиньте кабинет.

- Да-да, - засуетился Михаил Сергеевич. - Я, действительно, был э-э-э... с похмелья. Мало ли что почудится! И зрение...

- А почему очки не носите? -Я...

- Вон! — выпалила Елена Ивановна. Завьялов чуть не расхохотался. А в женщинах больше решительности и здравого смысла! Этот мямлит, заикается, а старшая уже давно все поня­ла. Чем же им пригрозил Горанин? И как узнал, что он тут, со своим коварным вопросом об ору­дии убийства? Ба! Да Елена Ивановна сама позво­нила Горанину! И Герман Георгиевич пригласил к аппарату врача. Сделал выговор, приказал - лиш­него не болтай. Ломик же улетел в открытое окно. Потому что не от вида крови Германа замутило. Нет. От страха. Потом Горанин нашел повод вый­ти из здания. Пока опергруппа работала в кабине­те старшей сестры, он преспокойно подобрал ло­мик и отнес... Куда? Через дорогу - несколько не­достроенных гаражей. Стоят так уже второй год. Хозяева либо разорились, либо сели, а покупате­лей все никак не найдут. Герману ничего не сто­ило перейти через дорогу и спрятать ломик в од­ном из гаражей. Чем он рисковал? Да ничем! Все были в здании больницы. Утро, сумерки. Дождь...

- Вы, наконец, выйдете или нет?!

- Вот так со мной и надо разговаривать. Чет­ко, громко. Теперь я услышал.

- Да вы-ы-ы...- взвилась старшая.

- Лена, не надо, - тронул ее за руку Михаил Сергеевич.

- Как мне это надоело! Сначала его жена, те­перь он! Да когда я, в конце концов, смогу жить спокойно?! Когда-а?!

В гардеробе, где брал пальто, старушка сочув­ственно заметила:

- Знать, не вовремя ты, сынок. Помешал. Ишь, раскричалась! Ни стыда у ней нет, ни совести. Раньше хоть стеснялись, а теперь и днем запира­ются. Все ить знают. У-y-yL. - И сухонькая ста­рушка со вкусом выговорила нецензурное слово.

Странно, но его это не покоробило...

...Один вопрос оставался открытым: как кур­тка и ломик попали в сарай Павновых. Неужели Герман ночью взломал сарай, чтобы подбросить улики? На замке нет царапин. Если сарай вскры­вали, то действовал профессионал.

И тут он впервые вспомнил тот апрельский вечер, когда в него стреляли. Сердце тревожно заныло. Герман, Герман, в какие же игры ты иг­раешь?

ПОЛНОЛУНИЕ

День первый

Убедившись в причастности Германа к убийству Маши, Завьялов почувствовал себя странно. Ему вдруг стало неловко. Да-да! Имен­но неловко! Словно не в убийстве заподозрил друга, а поймал за руку в тот момент, когда он залез в чужой карман. Будь это человек посторон­ний, закричал бы сразу: «Стой! Я все вижу! Все знаю! Я всем расскажу!» Оказалось, что это не так-то просто. Для близких людей всегда ищешь оправдание, какие бы отвратительные поступки они не совершили. Он пытался объяснить, поче­му Герман так поступил. Почему спрятал орудие убийства, а потом подбросил его Павнову вместе с курткой. Хотел раскрыть громкое убийство и сделать карьеру? Наверное так, и никак иначе. Герман был в ту ночь дома, в коттедже. Спал. Причем не один. И вновь возник вопрос о ночевав­шей в коттедже женщине. Кто она? Вероника? Вполне возможно. Надо бы с ней поговорить. Но к дочери мэра не подобраться. К домашнему те­лефону она не подходит. Есть мобильный... А как узнать номер? Не у Германа же! И потом, гово­рить по телефону трудно. Если плохая слыши­мость или помехи на линии, и вовсе невозможно. Нет, надо действовать по-другому.

Наконец позвонила Валентина Владимиров­на или, как ласково называл ее Герман, Валюша. И громко, четко, наверняка проинструктирован­ная Гораниным, сказала:

- Мы вас ждем на работе. Приезжайте.

Завьялов надел рубашку с галстуком, лучший костюм, побрызгался одеколоном и поехал в центр. Заметно волновался: все-таки женский кол­лектив! Это было непривычно.

К единственному мужчине сотрудники стра­ховой компании отнеслись внимательно и с по­ниманием. Все вызвались научить новому делу, но Валентина Владимировна прикомандировала к нему опытнейшую сотрудницу, женщину пен­сионного возраста. Й он вздохнул с облегчени­ем: к женскому кокетству и откровенным заиг­рываниям был всегда не расположен, а сейчас это казалось просто невыносимым, но будь настав­ница молода, без этого не обошлось бы.

Целыми днями просиживая рядом друг с дру­гом, невозможно избежать соприкосновений, и намеков. Мужчина не может быть ничьим, и его собственницей, как правило, становится та, что ближе. Это и приятно, и неприятно одновремен­но. Почему приятно, объяснять не надо, а вот не­приятность заключается в неизбежности. В рас­ставленные силки добыча рано или поздно попа­дается. Служебные романы - неизбежность.

Валентина Владимировна, легко, словно пе­рышко, перенесла к столу его наставницы второй i стул.

- Что вы, что вы! Я сам! - испугался Алек­сандр, вскочив ей навстречу.

- Вот что значит мужчина! - подмигнула бухгалтерша. - А мы тут привычные мебель но­сить!

Невольно покраснев, он уткнулся в монитор.

- Ну, значит, так,.- строго сказала наставни­ца, - бланки у нас стандартные, все есть в компь­ютере. Надо только уметь их заполнить.

...В обеденный перерыв оказалось, что все принесли домашнюю выпечку. Женщины слов­но устроили состязание в кулинарных талантах. Он побоялся кого-нибудь обидеть и попробовал всего по чуть-чуть. Под конец рабочего дня на­брался смелости, спросил у Валентины Влади­мировны:

- А у меня будет удостоверение? В том, что я сотрудник страховой компании.

- Нарисуем, - подмигнула начальница. - А кто не поверит, пусть звонит лично мне. Хотя вы еще с месяц будете на положении ученика.

Ученик! В сорок лет! Вся голова седая! Но что ж теперь поделаешь? Веселенькую жизнь устро­ил ему Герман.

...Горанин, легок на помине, пришел к нему вечером того же дня. Звонок был давно заменен на самый резкий, заливистую трель услышал сра­зу, хотя Герман, положив палец на кнопку, сни­мать его не собирался.

...Горанин, легок на помине, пришел к нему вечером того же дня. Звонок был давно заменен на самый резкий, заливистую трель услышал сра­зу, хотя Герман, положив палец на кнопку, сни­мать его не собирался.

- Да слышу я! Слышу! - прокричал Завья­лов.

Герман был сильно пьян, а в руке держал еще одну бутылку водки. Дорогой, «кристалловской», не местного розлива.

- Ты чего? - спросил Александр удивленно. - Случилось, что?

- Радость у меня! А какая, не скажу! - рас­смеялся Герман. - В квартиру-то пропусти! Не на пороге же!

-Проходи, конечно! -посторонился Завьялов.

- Закусить есть? - спросил гость, направля­ясь прямиком на кухню.

- А тебе не хватит?

- Да брось! Если б ты знал! Эх, Зява! Извини, я тебе тут наследил. - И Герман пьяно уставился на линолеум, по которому растекались грязные лужи. Ночью выпал снег.

- Ничего, потом вытру. А что случилось? Не прокурорскую ли должность получил?

- Не-е-т! Тут другое. Дай-ка мне, Саша, рюмку.

Он, действительно, был сегодня счастлив, Гер­ман Горанин. Так счастлив, что Завьялову стало неловко. Горанин налил себе водки, поднял рюм­ку и с чувством сказал:

- За жизнь!

Он расслабился, лицо его было спокойно и [красиво. Карие глаза словно туманом заволокло. Ресницы длинные, густые, как у женщины, кото­рая употребляет много туши. Прикрыв затуманен­ные глаза своими замечательными ресницами, [Герман мечтательно вздохнул:

- Эх, Сашка! Как жить-то хорошо! А?

- Может быть.

- Вот не к кому с этим прийти. Только к тебе. Уверен, ты поймешь.

-Я?

Он хотел было напомнить о своем горе, но [подумал, что не время. Не сейчас.

- Да знаю я, Сашка, что ты скажешь. Жить [плохо, жить тяжело. Но... Семьями спасаться бу-1дем. Семьями! - И Герман поднял вверх указа­тельный палец. - Понимаешь меня?

- Не совсем.

- Главное в жизни что? Любовь и семья. Ими 1й надо спасаться. А все остальное... Деньги, ра-[бота... власть... - Герман пренебрежительно мах-|нул рукой.

- Ты влюбился, что ли?

- Ну ты скажешь! Влюбленность - это нео­пределенность. Ха-ха! В рифму сказал! Влюблен-|ность - неопределенность. Все в волнах. Будет -"не будет, одному Богу известно. А у меня не бу­дет. У меня есть! Еще, что ли, выпить?

- Герман, тебе хватит/ Не теряй лицо. Либо напейся и ложись здесь.

- Здесь? - Горанин рассеянно обвел глазами кухню. - Нет, мне здесь не нравится. Тут мрачно.

Тут обитает гордый несгибаемый дух Александ­ра Завьялова. Горанину здесь не место. Домой пойду. Десять минут ходу. Неужели не дойду? Хотя постой... Сначала умоюсь. И правда нехо­рошо. Вот ведь напьется человек с горя - отвра­тительно. От счастья - все одно неприглядно. Почему так? Водка - мерзость. Какая зараза ее придумала? Однако же пьем и пить будем. Пото­му как — человек!

Герман беззлобно выругался, и, тяжело вздох­нув, отправился в ванную. Не было его долго. Когда вернулся, выглядел гораздо лучше. Твердо стоял на ногах и был серьезен.

- Ты извини - там, в ванной, я беспорядок оставил. - Сказал он виновато. - Ничего?

- Все нормально.

- Почему не спросил, какая у меня радость?

- Надо будет, сам расскажешь. Не клещами же из тебя тянуть? Тем более гнусно восполь­зоваться твоим состоянием и что-то выведы­вать.

- Сашка, ну откуда в тебе такое благородство? Ведь только хуже мне делаешь! Это ты хотя бы понимаешь?

- Не умеешь бить первым? Хочешь дождать­ся, пока я сам начну? Нет, Гора, - покачал он го­ловой. И твердо повторил: - Нет.

- Я слышал, у тебя сегодня первый рабочий день, - сменил тему Герман. - Поздравляю. Женский коллектив. - Будешь, словно ягода в сиропе. Смотри, не засахарись. Не провожай меня. Я сам.

Завьялов долго стоял у окна и наблюдал, как Герман идет в Долину Бедных. Спокойно, уверен­но и твердо. Сильный человек. Зачем приходил? Радостью поделиться? А какая радость, не сказал..

Он тоже не сказал о ломике и куртке. Не ска­зал, что знает правду. Нехорошо мешать чужому счастью. Для выяснения отношений еще будет время.

День второй

Получив удостоверение в том, что он, Алек­сандр Александрович Завьялов, является страхо­вым агентом, решился на безумный поступок. Постучаться в двери особняка, принадлежащего самому мэру города, и попытаться увидеть Веро­нику. И сказать ей буквально два слова, чтобы потом девушка уже искала его сама.

Решился он на отважный поступок в пятницу вечером, по пути с работы. То есть сделав крюк в Долину Бедных. Чуть не рассмеялся собственной смелости, когда звонил в дверь. Почему у дома мэра нет охраны? Играет в демократию?

Оказалось, за дверью был так называемый предбанник. В следующей двери, железной, — пе­реговорное устройство. А с виду дом, как дом. Башенки, балкончики, арки, флигелечки. Вычур­ность в Долине Бедных в моде. И Аглая Серафи­мовна тоже поддалась.

- Че вы хотели? - раздался грубый голос, ког­да надавил на кнопку переговорного устройства.

- К хозяевам. По делу. - Он ткнул в глазок удостоверение.

Видимо, охранник растерялся, потому что сразу открыл. Завьялов очутился в просторном холле.

- Че-то я не понял, - почесал бритый затылок крепкий парнишка. - Из милиции, че ли? Лицо мне знакомо.

- Миша, кто там? — послышалось сверху.

Завьялов почувствовал могильный холод. Ко­лени задрожали, спина покрылась липким потом. По лестнице со второго этажа спускалась сама Аглая Серафимовна. В ее внешности было что-то змеиное, отталкивающее, хотя женщина была очень красива, а над ее лицом, одеждой и при­ческой трудились лучшие руки города. У нее были гладкие черные волосы, длинная шея и малень­кая голова. Кожа холеная, белая. Аглая Серафи­мовна словно бы только что выползла из банки с молоком.

-Добрый день, - вежливо поздоровался Алек­сандр, и голос предательски дрогнул.

Ее боялись все, даже прекрасный, как гречес­кий бог, Герман. На Аглаю Серафимовну его со­вершенная красота не действовала.

- Кто вы такой? - не моргая, уставилась на незваного гостя хозяйка особняка.

- Страховой агент, - сказал, чувствуя, что вы­летит сейчас за дверь. - Вы хозяйка? Скажите, ваш дом застрахован от несчастного случая?

—Вы в своем уме? Миша! Ты уволен! - взвиз­гнула Аглая Серафимовна.

Охранник моментально стушевался и втянул голову в мощные плечи. Забормотал виновато:

- Аглая Серафимовна, я ж не знал. Я ж не ду­мал...

- А надо думать! Идиот! Оба! Вон!

- Ляля, что случилось? - выскочил из дверей столовой перепуганный мужчина в спортивном костюме. Сам.

- В этом городе живут одни идиоты! Вот что случилось! Один идиот впустил в дом другого! Страхового агента!

- Лялечка, но, может быть, это не так уж и плохо? - виновато сказал муж. - Не забывай, вы­боры на носу. Что плохого, если мы, как и все про­чие жители города, обратимся к услугам местной страховой компании и побеседуем с товарищем? Как ваше имя?

- Завьялов Александр Александрович.

- Мне знакомо ваше лицо, - наморщил лоб хозяин.

- Обо мне писали в газете. Ранение на боевом посту. Теперь я на другой работе. Неопытный еще, вы уж извините.

- Вот видишь, Лялечка! Товарищ, ко всему прочему, работал в органах! Так что ты напрасно волнуешься.

- Наш дом застрахован, - сухо сказала Аглая Серафимовна, которой обращение «Лялечка» аб­солютно не шло.

- Вот и надо объяснить это товарищу. Э-э-э... Александр Александрович, вы в декабре пойдете на выборы?

- Да, конечно, - соврал он.

Завьялов просто не думал об этом. Но сказал то, что от него ждали. Немигающий взгляд Аглаи Серафимовны парализовал волю.

- Как изменился город за восемь лет, а? - по­чти по-дружески подмигнул ему мэр.

«Неплохой человек, без гонора, - подумал Александр. - На людях держится так неприступ­но, но в домашней обстановке нормальный му­жик, точнее сказать, несчастный. Под каблуком у жены».

- Миша, проводите этого господина, - прика­зала Аглая Серафимовна. - Встреча с избирате­лями завтра, в ДК «Текстильщик».

- Что у вас тут происходит? Митинг? - раз­дался вдруг звонкий женский голос.

Фразу он расслышал и поднял голову. На са­мом верху лестницы стояла Вероника. Ну, нако­нец-то!

Его умоляющий взгляд девушка поймала и быстро начала спускаться.

- Ника! Ты можешь себе представить? К нам зашел страховой агент! - продолжала возмущать­ся Аглая Серафимовна -Дожили!

- Замечательно! Я хочу застраховать свою но­вую машину, - спокойно сказала Вероника.

- Не сходи с ума. Это делается гораздо проще.

- Я могу хотя бы спросить?

Аглая Серафимовна презрительно поверну­лась к незваному гостю спиной и исчезла в две­рях столовой. За ней последовал взволнованный мэр.

- Вы от Германа? — быстро-быстро спросила Вероника. Едва разобрал.

- Нет, но поговорить хотел о нем.

- А... - разочарованно протянула она. - Это вы напрасно.

- Он попал в неприятную историю. Вероника оглянулась. Крепкий бритоголовый