Дети белой богини - Андреева Наталья Вячеславовна 20 стр.

...Очнулся перед плакатом. Как тогда. Только девица была брюнеткой. Все повторялось. И его ощущения тоже. Ручки, карандаши - все было там же, в пластмассовом стаканчике.

И вновь желание, которого страшился. Но надо было куда-то выплеснуть захлестнувшую его ненависть. Перевернув плакат, он принялся рисовать. Торопливо, небрежно. «Ребенок нари­совал бы лучше», - сказала тогда Маша. Но у него другие цели. Не важно, хорошо ли, главное чтоб было.

Он рисовал сауну, а точнее, предбанник, где в самом углу, перед столом, покрытым янтарным лаком, прижался топчан. Низкое ложе с набро­санными на него подушками и ватным одеялом. Там лежал человек. Человек этот был мертв. Александр уже знал, кто это. Убийца Маши, уго­ловник по кличке Косой. Он был задушен поло­тенцем. Банным полотенцем, по краю которого написано огромными желтыми буквами: «ПЕТЯ». На столе - бутылки из-под пива и водки, пустая пачка из-под сигарет. Завьялов старательно вы­писывал детали. Когда закончил, перевернул пла­кат. Брюнетка все так же улыбалась. Неожиданно он с остервенением начал зачерчивать красной ручкой ее лицо. Еще, еще, еще, пока не образова­лось сплошное красное пятно, а рука не онемела.

Успокоенный, оставил все это на столе и по­валился на диван. Ему стало легче. А в доме на­против по-прежнему было тихо и темно...

День седьмой

Проснувшись, он не сразу сообразил, где на­ходится. Большая комната, не загроможденная мебелью, светлые обои, с потолка свисает огром­ная люстра из бронзы и.хрусталя, слева - обитое велюром мягкое кресло... Сердце болезненно сжа­лось. Все повторяется. Вновь эта комната и это ужасное чувство, будто случилось непоправимое. Тогда он узнал о гибели Маши. И вот опять. Же­стокие фантазии, вспышка болезненной ненави­сти, рисунок... Рисунок?

Завьялов вскочил. Рисунка на столе не было, стаканчик с карандашами и ручками стоял на полке за стеклянной дверцей. А на стене висел плакат. Что за черт? Глазам своим не поверил! Брюнетка ослепительно улыбалась, словно бы и не было кошмара прошедшей ночи. На ее лице никакого красного пятна. Даже намека. Неуже­ли приснилось? Глянул на часы: половина деся­того. За окном хмурое зимнее утро, сеет мелкий снег, деревья сгибаются под напором ледяного ветра.

Прислушался: тишина живая. Вибрация исхо­дит со стороны кухни. И запах. Яичница на сале. Он подошел к стене, приоткрыл окошко, за кото­рым был кухонный стол. Заглянув туда, увидел стоящего у плиты Германа.

— Завтракать, Зява, — обернувшись на звук ото­двигающейся створки, сказал тот. И ковырнув ножом в сковороде: - Подгорела, зараза. Но - как могу. Давай, двигай сюда. У нас самообслужива­ние.

Словно ничего не случилось. А что могло слу­читься? События вчерашнего вечера, как в тума­не. Было, не было - не разобрать.

Когда он появился на кухне, Герман миролю­биво спросил:

- Как чувствуешь себя?

- Голова болит.

- Ты вчера перебрал. Бывает.

- Нет. Это другое. Странное что-то. Будто про­спал всю ночь напролет, а не выспался. Как из мясорубки вылез, в виде фарша. Все отдельно: руки, ноги, голова. Никак себя не слеплю. И сон мне приснился странный.

- И что же ты делал во сне? - с усмешкой спросил Герман, расставляя на столе тарелки, а в центре водружая сковороду с подгоревшей яич­ницей.

- Рисовал.

- Рисова-ал! Очередной заскок? Что на этот раз?

- Косой убит, - нехотя сказал Завьялов, ковыр­нув вилкой в тарелке.

- Кем убит? - Герман с аппетитом набросил­ся на яичницу.

- А я откуда знаю? Он в сауне. Задушен. Бан­ным полотенцем, на котором написано «ПЕТЯ». Желтыми буквами.

- Банным полотенцем... Петя... Ну, не могу! -Горанин захохотал.

- Надо пойти туда, проверить.

- Зява, брось. Сходи лучше к врачу. У тебя са­мые настоящие глюки.

- А у тебя что? Материализация моих безум­ных идей?

-Что-что?

- Это не мог быть сон. Или мог? Я запутался. Пойдем проверим. У тебя ведь есть ключи от особняка директора рынка.

- Ну хорошо. Для успокоения твоей души. Если он там, живой, здоровехонький, мы его повяжем. Идет?

- Ты принял решение?

- Ты мне выбора не оставил, - белозубо оска­лился Герман. - Не садиться же мне в тюрьму за преступление, которое я не совершал? Столько народу моими руками через это прошло, подумать страшно! И вот вернулось, бумерангом. На круги своя. Так что ли, говорится? Сам оказался в та­ком же положении. Чего только не сделаешь, что­бы не сесть, а? Мне, Зява, в тюрьму нельзя. Ты не хуже меня это знаешь.

- Значит, идем брать Косого?

- Погоди, я ствол возьму.

- Только на этот раз ты пойдешь первым. -Ха-ха!

Горанин был слишком уж спокоен и весел. Надевая куртку, скалился, пистолет «Макарова» засунул во внутренний карман, подмигнул:

- Ну, что? Добился своего? Может, шлеп­нем его? При попытке к бегству? А? И концы в воду.

Завьялов поморщился, вспомнив сцену у са­рая Павновых. Торопится друг Герман. Убить - и концы в воду. Слишком уж торопится.

- Я хочу от него это услышать.

- Что услышать?

- Как он убил мою жену.

- Упрямец ты, однако, Зява. Ну пойдем.

И Герман снял с гвоздика ключ с приметным брелком, машинально лаская пальцами серебри­стую обнаженную девушку. В коттедже директоратородского рынка по-прежнему было тихо. Эта тишина начинала пугать Завьялова. Снег, который сеял всю ночь, запорошил крыльцо. Если кто-то и входил в коттедж несколько часов назад, то сле­дов уже не осталось. Герман вставил в замок ключ. Дверь, петли который были добросовест­но смазаны, неслышно открылась.

Он первым прошел в холл и негромко попро­сил:

- Тс-с-с... Не зажигай свет. Вот она, дверь в подвал.

Сразу напротив входа - две ступеньки вниз и тяжелая дубовая дверь. Проект индивидуальный, по специальному заказу. Сауна - слабость дирек­тора городского рынка, про это знают все. О де­вочках не знают, но какая же сауна без девочек? Но вообще, кости попарить да пивком побаловать­ся - это святое.

Жена у директора тихая, миловидная женщи­на, безропотно выполняющая тяжелую работу по дому, частенько гостит у родственников в Мамоново. В дела мужа не лезет, скандалов не устраи­вает, прислугу не нанимает. Так, во всяком слу­чае, говорят в N.

- Герман, пистолет, - напомнил Завьялов.

- А? Да. - Горанин полез в карман за «Мака­ровым», потом толкнул дверь: - Не заперто. Ко­сой, сволочь, совсем осторожность потерял.

Он первым стал спускаться по ступенькам вниз. Дом был огромен, и подвал тоже. Часть его оборудована под погреб - вмонтирована сталь­ная емкость, чтобы вода не проникала, а овощи и домашние соленья не портились. Но большая часть отведена под сауну. Между этими двумя частями - пустое пространство, дабы жар сауны не обогревал стену, за которой находится погреб.

Из-за широкой спины Германа не было вид­но, что там, в предбаннике. Завьялов втянул го­лову в плечи, ожидая выстрела. Вот сейчас все повторится. И в ушах снова раздастся оглуши­тельный звон, после которого все погрузится во мрак. Но было тихо.

- Эй, Косой, - негромко позвал Герман. И обернулся: - Никого.

Потом шагнул в предбанник, засовывая во внутренний карман куртки пистолет. Александр -следом. Сходство с рисунком (или со сном) пора­зило. Небольшая комната, стены которой обиты вагонкой, покрытой янтарным лаком, у стены топ­чан. Пахнет сгоревшей сосной и спиртным, на столе лужица, стакан опрокинут. Бутылки из-под пива и водки, пустая пачка из-под сигарет. Он уже понял, что тишина в предбаннике мертвая. Нико­го здесь нет. И на топчане никто не лежит на­взничь, но все-таки тупо спросил он:

- А где же труп?

- Убежал, - снова оскалился Герман.

- И полотенце... Я не вижу полотенца!

- Труп убежал с полотенцем на шее. Ну, ты доволен?

- Неужели ты его предупредил?

- А что мне это дает? - пожал плечами Гер­ман. - Он же в розыске. У нас есть и честные мен­ты. Вроде тебя. Попадется Косой - мне крышка.

- Куда же он делся?

- А я почем знаю? Ушел. Не на цепи ведь си­дел,

- Выходит, у меня галлюцинации? - растерян­но спросил Завьялов.

- А я тебе о чем говорю?

- Надо бы в сауне посмотреть.

- Смотри, - равнодушно сказал Герман и при­сел к столу. - Жарко тут, а?

Он толкнул дверь в сауну, заглянул туда, слов­но ожидая, что труп с полотенцем на шее окажется на одной из полок.

Полок было три, располагались они лесенкой. Самый жаркий пар всегда вверху. Здесь сгорев­шей сосной пахло ощутимее, но печка уже осты­ла. Рядом с ней стояло ведро с водой, в ведре пла­вал деревянный ковш. На верхней полке валялась мятая белая простыня. И - никого.

- Ну что? - спросил Герман.

- Ничего. Пусто.

- Что делать будем?

- Надо его найти.

- Предлагаешь мне бегать по городу с писто­летом, заглядывая во все злачные места? - зло усмехнулся Горанин.

- Ты ведь знаешь, где он. Знаешь.

- Нет, - покачал головой Герман.

- Врешь.

- Ты слишком много от меня хочешь.

- Надо обыскать дом. Вдруг труп где-то здесь?

- Это же незаконно! Хозяева сегодня вернут­ся. Вот-вот подъедут. Они на свадьбе у родствен­ников гуляли, а сегодня все, похмелье. Понедель­ник. Директору, конечно, наплевать, понедельник на рынке выходной, но протрезвляться он.будет здесь, в сауне. А ты предлагаешь дом обыскать! Из-за какого-то дурацкого сна!

- Это был не сон, - упрямо сказал Завьялов. -Во всяком случае, все мои предыдущие сны ока­зались реальностью.

- А этот нет. Короче, обыскивать дом я тебе не разрешаю. Да и нет здесь никого, неужели не ясно?

Александр понял - надо действовать по-дру­гому. И вдруг сообразил: ему же на работу! Со­всем забыл!

- А сколько времени? - спросил хрипло.

- Начало двенадцатого.

- О, черт! Влетит мне от Валентины Влади­мировны!

- Насчет этого не переживай, - успокоил Горанин, - я ей сейчас позвоню. Покаюсь. Напоил, мол, разговорами убаюкал. Оба, мол, проспали. Тебя отвезти в город?

- Если нетрудно.

- Нам все одно по пути. У меня тоже работа.

- А почему ж ты тогда со мной возишься?

- Ну, заявление о наличии трупа тоже по моей части. Не мог я оставить его без внимания. А если правда?

Они вышли из сауны.

- Прямо отсюда и поеду на работу. Не заходя , домой, - решил Завьялов.

Когда подходили к коттеджу Германа, тот вдруг поднял голову, прислушался и воскликнув: «О, черт!» чуть ли не бегом кинулся в дом. Алек­сандр чуть подождал и последовал за ним. Горанин уже был наверху, на втором этаже. Похоже, разговаривал с кем-то по телефону.

- С работы? - спросил, безразличным тоном, когда Горанин спустился вниз.

-^ Что? Да, с работы.

- Что-то случилось?

- Срочный вызов.

- В городе труп?

- Мать твою, ясновидящий! Просто работа, понятно? Совещание у меня!

- Врешь, - спокойно сказал Завьялов и вы­шел первым.

Стоя на крыльце, - смотрел, как Герман отпи­рает гараж. Уже заведя мотор тот вдруг сказал:

- Что-то у меня сегодня с памятью. Мобиль­ник-то дома забыл! Погоди, я сейчас. — И мет­нулся обратно в дом.

Пока Герман ходил за телефоном, Завьялов подошел к гаражу. Внимательно осмотрел створки ворот. Увиденное его заинтересовало. Вчера шел дождь, лед начал таять, а ночью уда­рил мороз, который и сегодня ощутимо пощи­пывает щеки. Значит, за ночь на створках ворот, снизу, должен был намерзнуть новый лед. Вода с крыши гаража стекает под таким углом, что в неустойчивую зиму ворота то и дело при­мерзают к земле. Герман же открыл их легко, без усилий. Это могло означать только одно: ночью здесь орудовали ломиком. А вот и следы свежей сколки. Он нагнулся, потрогал пальцем углуб­ление. След от ломика. С одной стороны, это до­казывает, что ломик, тот, что принадлежит Горанину, не приобщен к делу в качестве орудия убийства. С другой стороны, зачем Герману но­чью открывать гараж? Да и ломик не дефицит, его можно купить на рынке либо в магазине. Не проблема.

Мотор в гараже негромко урчал. Заглянув, За­вьялов заметил, что колеса машины в снегу, а на подкрылках и бампере - рыжие нашлепки. Снег, перемешанный с речным песком. Теперь, когда мотор работал, снег этот потихоньку начал та­ять, на полу натекли грязные лужицы. Герман аккуратист, бережливый человек. Никогда не ви­дел, чтобы он загнал в гараж грязную машину. Обязательно должен был обчистить веничком у ворот.

- Зява, в чем дело?

Тяжелая рука легла ему на плечо.

- Так, ничего. Замерз.

- Ну садись в машину.

Конечно все это только догадки. Но вчера днем снега еще не было, выпал он ночью. Разумеется, ночью дороги никто чистить не будет. Они обиль­но посыпаны песком, на который и выпал снег. Отсюда нашлепки на ободах и бампере: Герман месил рыжий снег на дорогах N. Ночью?

Горанин плавно вывел машину из гаража, по­том вылез, чтобы закрыть ворота. Завьялов сидел, почти не дыша, осмысливая увиденное. Что про­изошло ночью, пока он крепко спал? Не Германа надо об этом спрашивать. Тот все равно не скажет.

- А знаешь, - сказал Горанин, выруливая на дорогу, - зайду-ка я с тобой к Валентине Василь­евне, поздороваюсь.

- А как же совещание?

- Подождут. Я же сказал: еду.

На дорогах уже работала уборочная техника. Снег, перемешанный с песком, сдвигали к обо­чине, где трудился транспортер. Ехали они мол­ча, Горанин был рассеян, пролетел на красный, но его никто не остановил. Завьялов подумал вдруг: «Сотрудники ГИБДД! Машина у Германа приметная, ее в городе знают все. Правда, по но­чам в N никто не караулит нарушителей. А если дело было утром, часов в шесть?

Тряхнул головой: ну, ездил куда-то Горанин ночью, и что это даст? Скажет, к любовнице, и все j поверят. И женщина найдется, которая это подтвер­дит. Нет, Германа так просто не возьмешь».

- Эй, Зява! Очнись, приехали! — окликнул его Горанин. И посигналил.

В окне тут же появились любопытные женские лица. Сотрудницы страховой компании зау­лыбались, начали поправлять прически. Герман первым ввалился в офис, загудел:

- Повинную голову меч не сечет! Каюсь, бабоньки, мы с Александром вчера загуляли, вы уж |его простите.

- И девочки были? - кокетливо спросила Ва-люша, поднимаясь из-за стола.

- А как же! Десятка два, не меньше!

- Ну тебя-то я знаю, а вот Александр Алек­сандрович удивил! Мы бы ради него и сами зас­толье организовали, разве ему нас мало? А, де­вочки?

Девочки заулыбались, а Завьялов смутился и покраснел. Вечно Герман впутает в историю! Те­перь ведь заклюют!

- Герман Георгиевич шутит. - Он смущенно кашлянул. - Никого не было.

- Да ладно тебе скромничать, Саша! - хлоп­нул его по плечу Герман. - Вот, девчонки, теперь отдаю его вам. Пользуйтесь.

- Да уж нам теперь мало что достанется, -звонко рассмеялась Валюта. - Разве что ты по­можешь.

- Обязательно, - подмигнул ей Герман. — Но в другой раз.

- Когда же? Мы подготовимся.

- Саша, и правда! Ведь проставиться надо! - Засмеялся Герман.

- Как закончим учебу, так и накроем поляну, - деловито сказала наставница Завьялова.

Он молча кивнул — хорошо.

- Так и решим, - постановила Валюта. - Толь­ко уж и вы приезжайте, Герман Георгиевич.

Весь день Александр сидел, как на иголках, отбиваясь от насмешек. Он не умел брать верх в шутливой перепалке, заставляя представительниц прекрасного пола мило краснеть. Сам оказался в роли мальчика для битья. На обед, естественно, не пошел. Какой уж обед, когда опоздал на три часа! Насмешки терпел до вечера. Выйдя из кон­торы, направился к автобусной остановке.

После того как вышел в отставку, заказал себе появляться на месте прежней службы. Сердце ныло, когда вспоминал о любимой работе. Тяже­ло было, но зато занимался настоящим, мужским делом. Тянул на себе много, привык себя уважать. И коллеги его уважали, хотя и не любили. А те­перь что? Страховой агент, бабский коллектив! Узнают - засмеют! Как всякий застенчивый че­ловек, насмешек он боялся и даже от безобидных шуток терялся.

Но теперь выбора не было. Знал: начальник отдела ГУВД по борьбе с особо тяжкими преступ­лениями засиживается допоздна. В семье нела­да, поэтому домой не спешит. Всегда у него есть в заначке бутылка водки, и, прежде чем отпра­виться на очередной скандал с распоясавшейся бабой, мужик, которого ценит и уважает вся го­родская милиция, подбадривает себя солидной порцией спиртного. Иначе тоска. Терпению май­ора можно только удивляться, но и так тоже бы­вает. На работе орел, а дома воробей. Но жена-то орлица!

К бывшему начальнику его пропустили бес­прекословно. Знакомый парень с автоматом на шее, дежуривший на входе, участливо спросил:

- Ну как оно? На гражданке-то?

- Потихоньку, - уклончиво ответил Завьялов. - Мне к Борисовичу.

- Проходите.

Александр постучался в дверь, напряженно прислушался. Толкнул - заперта. Через минуту на пороге появился его бывший начальник. Лицо у него было помятое, глаза красные. Судя по за­паху, успел уже принять. Но норму свою майор знал, домой шел твердо, спину держал прямо. И с порога грозно рычал:

- Цыц, Марьяна! Я пришел!

Так рассказывали соседи. Что бывало потом, за дверью, оставалось только догадываться. Но в мусоре, который майорша выносила по утрам, частенько попадались осколки посуды.

- Завьялов, ты? - хрипло выдохнул майор вме­сте с парами спиртного. - Ну проходи. - И посто­ронился.

Все было, как прежде: обстановка в кабинете начальника, традиционное приветствие. Будто и не уходил.

- Ну что, капитан Завьялов, выпить хочешь? - подмигнул майор и полез за бутылкой, которую при стуке в дверь предусмотрительно убрал в шкаф.

- Мне нельзя.

- Мне тоже. Не рекомендуется. Что у врачей, что у баб - одна песня. А мы ее - мимо ушей. Но не хочешь, как хочешь, настаивать не буду.. А мне надо-