Настроение ее сразу испортилось. Она пленница, забывать не стоит ни на миг. Он сам нарушает слово, даже гордится, но она слова не нарушит, пусть данное и врагу. Боги следят за нарушением клятв и жестоко карают нарушителей!
Когда выехали за городские ворота, ей показалось, что теплый летний вечер сразу стал сырым и промозглым. Ингвар повез ее среди полей, но после яркости и богатства Киева зеленые поля выглядели бедными, жалкими. Крохотные веси на пригорках – дабы не затопило весной – издали казались кучами навоза. Над ровным полем гулял неприятный мокрый ветер, пробирал до костей. После Киева, а еще после ее густого леса, здесь казалось голо и пустынно.
Едва отъехали, навстречу понеслись телеги с пьяно орущим народом. Ольху удивило, что даже девки и бабы натужно кричали, свистели, что-то разбрасывали яркое, пытаясь возбудить в себе и других веселость. Возница, немолодой мужик с курчавой бородой и сонными глазами, лихо размахивал кнутом, орал, но кони бежали ленивой трусцой, равнодушно встряхивали гривами. За его спиной двое били в бубны, на другой телеге дули, страшно выпячивая щеки, в огромные рога – волхвы не волхвы, но мужики в белых одеяниях.
– Свадьба, – объяснил Окунь.
Но Ольхе свадьба показалась натужной, ненастоящей, здесь люди изо всех сил стараются веселиться, а когда веселье не удается, то затевают кровавую драку, чтобы кровью забрызгать столы и пол, чтобы под сапогами хрустели выбитые зубы. И чтобы потом сказать хвастливо: «Да что за свадьба без доброй драки?»
Повозка с Ингваром тащилась сзади. Ольха то и дело придерживала коня, а то и останавливала вовсе. Лучше подождать самой, чем Окунь ухватит за узду или Боян засвистит предостерегающе. Оба на вороных конях, у обоих луки за плечами, а полные стрел тулы не зря висят на седельных крюках. На этот раз не упустят, задержат любой ценой. Любой!
Потому, когда дорога вынырнула из леса, Ольха первой увидела сверкающую под вечерним солнцем зеленую ширь, а в излучине реки – сказочный терем… нет, кремль. Он высился гордо, празднично, красивый, как ненадолго опустившийся погостить на земле орел, чье место – небо. И весь мир, казалось, смотрит на него и любуется.
Да, он был построен мощно: массивные стены, три поверха, высокая крепостная стена, глубокий ров, что перекрывает дорогу от суши, узкие бойницы в стенах кремля… К воротам ведет мост, что перекинут через ров. Ольха с недоумением увидела толстые канаты. За них, как она не сразу догадалась, привязан край моста. Неужто это, как она слыхала от кощунников, тот самый необычный мост, который можно опускать и поднимать, отрезая дорогу нападающим?
Боян оказался рядом, кивнул:
– Нравится?
– Еще бы, – прошептала она. – Как в сказке… Чей это?
– Ингвара, – ответил Боян с такой гордостью, будто только что сам выиграл в кости этот кремль со всеми окрестными землями, весями и пастбищами.
– Да? Тогда он должен быть сказочно богат.
Подъехал Окунь, фыркнул, как большой конь, которому с сеном попала муха размером с лягушку:
– Для мужчины это неважно. Для мужика разве что…
Послышался стук колес. Ольха тронула коня, Боян и Окунь на рысях ехали по бокам. Дорога дальше пошла прямая, как стрела, словно спешила в нетерпении домчаться до чудесного кремля и юркнуть под его своды.
Ольха, несмотря на сумрачное настроение, ощутила, как сердце застучало часто и взволнованно. Чего только не навидалась с того дня, как ее связанную увезли из родных земель! И, похоже, это еще не конец.
– А кто строил такую красоту? – спросила она возбужденно. Помрачнела, голос стал сухим. – Кого-то из полянских князей зарезали?
Боян расхохотался:
– Полянских? Да разве поляне такой замок построят?
– Замок?
– Ну да. По-вашему, кремль, только чуть… иначе. Это выстроил еще Аскольд. Его люди строили. Правда, поляне помогали, но так, по малости. Ямы копали, бревна носили… Аскольд в нем жил, когда Киев оставлял на своего друга Дира. А потом, когда пришел Олег… Ну, дальше ты знаешь.
Кони, завидя вырастающие впереди ворота замка, неслись весело, взбрыкивали, ржали, помахивали хвостами. Когда копыта застучали по деревянному мосту, Ольха убедилась, что в самом деле тот лежит на деревянном настиле свободно, ничем не закреплен. Входит тютелька в тютельку, телега проедет, и молоко в горшках не колыхнется. А канатами можно поднять так, что встанет на дыбки, прикрывая собой на той стороне рва и без того закрытые ворота.
Окунь, не слезая с седла, рукоятью топора постучал в ворота. Прислушался, привстал на стременах, заорал рассерженно:
– Эй, там? Кончай спать!
Над деревянным частоколом появилась лохматая голова. Мужик тупо смотрел на всадника, зевал, тер глаза, наконец сказал удивленно:
– Никак Окунь? Ишь, пожаловал… А это с тобой кто?
– Открывай ворота! – прикрикнул Окунь, уже свирепея. – С курами ложитесь, что ли? Не видишь, сам хозяин едет.
Над воротами появились еще головы, оглядели всех, рассмотрели наконец в подъезжающей повозке Ингвара. По ту сторону ворот послышался визг, метушня, топот, затем загремели тяжелые засовы.
Ворота отворились быстро, за створки тянули десятки рук. Ольха на мгновение задержала коня, ошеломленная увиденным. Двор огромен и тоже, как у великого князя, вымощен каменными плитами. Терем на той стороне двора сложен из камня, самые мелкие с бычью голову, лишь верхний поверх, третий, из дерева. Однако бревна такой толщины, что какие же велеты сумели поднять их так высоко? Окна из цветного стекла, в то время как даже окна бояр и знатных воевод Киева затянуты пусть не бычьим пузырем, как у древлян, но все же у них вставлены тонкие прозрачные пластинки кварца или простой слюды.
Из пристроек выбегала челядь. Ольха с удивлением заметила, что почти все смеялись, кричали весело, женщины поднимали детей над головой, указывая на повозку с Ингваром. Похоже, его не очень боятся, подумала она с удивлением. А ведь вся прислуга из покоренных полян… Или уже свыклись с ролью рабов?
Окунь у крыльца бросил поводья мальчишке, призывно махал рукой. Ингвар вылез из повозки, держался прямо. Лицо его было бледное, но глаза блестели. Он улыбался и вздымал над головой руки, приветствовал всех и вся.
На крыльцо неспешно вышла рослая, добротно одетая женщина. Лицо было строгим, крючковатый нос роднил ее с хищной птицей. Она уперла руки в бока.
– Явились… – Голос ее был могучим, гулким, словно шел из глубокого колодца. – Где вас черти носили?
Ингвар раскинул руки:
– Узнаю Зверяту! Неужто теперь здороваются так?
Дружинники покидали коней, мальчишки наперебой расхватывали, тащили на конюшню. Двое подрались за право повести к колодцу настоящего боевого коня, оба заревели. Ольха, единственная из приехавших, оставалась в седле. Она пленница, без воли ее тюремщика не смеет шевельнуть и пальцем. Так он сказал.
Ингвар протянул ей руку и насмешливо, так поняла, преклонил колено. Что ж, получи! Она наступила ему на колено, стараясь сделать побольнее, затем спрыгнула на землю.
– У меня в гостях княгиня Ольха, – сказал он Зверяте. – Возможно, пробудет несколько дней.
– Я ей покажу лучшую светлицу, – громыхнула Зверята.
Ее запавшие глаза подозрительно оглядели гостью с головы до ног. Ольха видела в лице женщины, которую Ингвар называл Зверятой, недоверие и неприязнь.
– Спасибо, лучше покажу я, – отрезал Ингвар. – Так надежнее.
– Ее плохо где-то принимали?
Ольха чувствовала на себе ее испытующий взгляд. Это была ключница, она повидала их немало, чтобы не научиться узнавать с первого взгляда. Сильная, уверенная женщина, умеющая держать дворовых девок в кулаке, всем найти работу, держать дом в чистоте, следить, чтобы в подвалах не переводились мясо и хлеб, считать деньги хозяина, лишнее не тратить.
– Плохо, – буркнул он. – Ой как плохо. Но некоторые, наоборот, слишком хорошо.
«Слишком», – подумала она, чувствуя, как в душе закипает гнев. Это Сфенел принял слишком хорошо? Что с ним? Жив ли еще? Конечно, здесь, с точки зрения Ингвара, будет как раз: улизнуть не удастся.
Внезапно взгляд Зверяты смягчился.
– Я вижу, – сказала она, – вам обоим досталось.
– Гм…
– Бедненькая, – сказала Зверята. Она обняла Ольху за плечи, повела в дом, не обращая внимания на запрещающий взор хозяина. – Правда, я не знаю мест, где с нами, женщинами, обращались бы хорошо… Но здесь, я тебе обещаю, тебя никто не обидит. Кроме меня.
Ольха перехватила предостерегающий взгляд, брошенный Ингваром, но Зверята не заметила. Или не захотела заметить. Ольха в самом деле чувствовала странную защищенность. От женщины, судя по ее одежде и говору – полянки, исходила добрая сила и властность.
Глава 24
Ольха, чувствуя на плече тяжелую руку Зверяты, поднималась по скрипучему крыльцу с сильно бьющимся сердцем. С этим домом явно связана какая-то тайна. Он не выглядит старым, его построили не сто лет тому, но выглядит запущенным, усталым. И это несмотря на множество челяди, усилия могучей ключницы и, как очевидно, несомненный достаток.
Глава 24
Ольха, чувствуя на плече тяжелую руку Зверяты, поднималась по скрипучему крыльцу с сильно бьющимся сердцем. С этим домом явно связана какая-то тайна. Он не выглядит старым, его построили не сто лет тому, но выглядит запущенным, усталым. И это несмотря на множество челяди, усилия могучей ключницы и, как очевидно, несомненный достаток.
Так выглядит старше своих лет человек, которого гложет тяжкая хворь или который давно махнул рукой на то, как выглядит, что ест, как одевается или что о нем подумают соседи.
Зверята молчала, сопела, говорить не давали крутые ступени, а Ольха молча дивилась княжескому убранству терема. Если поразил ее снаружи, то внутри просто дыхание обрывалось при виде дорогих и красивых вещей. В стены вделаны в два ряда огромные светильники в виде сказочных зверей, грифонов, змей, а стены завешаны толстыми коврами! В промежутках торчат рогатые головы туров, лосей, оленей, скалят клыки кабаны чудовищных размеров, грозно смотрят хозяева леса….
Когда Зверята повела ее через цепь огромных комнат, горниц, светлиц, Ольха чувствовала оторопь при виде изукрашенных стен, где на коврах в изобилии висит дорогое оружие. Еще в Искоростене ее научили отличать хороший булат от сыродутного железа, а тут ко всему еще рукояти мечей, топоров, кинжалов блещут драгоценными камнями! Налучники, виданное ли дело, окованы темным серебром!
От обилия всевозможного оружия закружилась голова. Она даже не знала, что оно бывает такое разное и такое красивое. И что его может быть столько в одном месте.
– Вот здесь, – сказала Зверята. – Не перепутай, напротив такая же дверь.
Она оставила ее одну. Ольха прикрыла за собой дверь и робко постояла у порога, боясь сдвинуться с места. Комната была исполинская, целая палата. Высокая кровать с крышей из цветной материи стоит зачем-то посередке. По обе стороны лежат роскошные медвежьи шкуры. Но стены убраны коврами. Ольха с раскрытым ртом, как лесная дурочка, засмотрелась на искусно вытканные цветы и узоры. Она не представляла, как это делается, где живут такие люди, что умеют делать такую красоту. Проклятые русы сумели покорить и это племя! А дань берут наверняка одними коврами…
Под стеной стояли два стола, кресла с резными спинками, тяжелые комоды, сундуки. Все богато украшено искусной резьбой, серебром, даже золотом.
Слышно было, как хлопали двери, слышались шаги. То тяжелые, уверенные, то быстрые шажки сенных девок. Потом протопало достаточно тяжело, так ходят мужчины, но Ольха ощутила, дверь сейчас откроет Зверята.
– Тебе принесут помыться, – заявила Зверята с порога, – потом переоденешься, а ужинать позовут вниз.
– Я не хочу надевать чужое, – возразила Ольха.
Зверята удивилась:
– Чужое? Да в этом доме нет ни одной женщины! Настоящей, я имею в виду. Моль отъелась такая, что ее уже мыши боятся. Осмотрись пока, там в сундуках немало диковин. А я же пойду распоряжусь.
Она погладила Ольху по голове, сразу поведя себя покровительственно, ушла. Ольха выждала, пока шаги утихли, на цыпочках подбежала к двери. Выглянула осторожненько. Коридор пуст, стражей не видно.
Странно. Ингвар утверждал, что в его доме муравей не проползет незамеченным. Что он имел в виду?
Она подбежала к единственному окну, которое не загораживали ни стол, ни сундуки. Далеко внизу во дворе продолжалась веселая суета. Таскали мешки, из подвалов выкатывали бочки, тащили окорока, кувшины. Но ее острый взгляд отыскал и трех стражей. Они держались в тени под навесами, но выбрали такие места, что, откуда ни выйди, попадешься на глаза двум, не меньше. Да за воротами может быть еще кто-то. Ингвар не даст себя одурачить снова на том же месте.
А в коридоре нет стражей, подумала она со страхом, потому что так легче прийти к ней ночью… или даже не обязательно ночью, взять ее силой. Ее криков не услышат, а если и услышат, отвернутся. Кто решится перечить всесильному хозяину?
Молодая смешливая девка прибежала сказать, что ужин готов, гостью ждут в нижней палате. «Гостью!» – повторила про себя Ольха с горечью. Пес великого князя придумал, как поиздеваться? Как еще не привез связанную, с петлей на шее!
В сопровождении девки спустилась по широкой лестнице. Перила были из старого дуба, отполированы до блеска, перекладины умело и старательно украшены головами грифов, драконов. Посреди лестницы с самого верха до низа опускается красный ковер.
Она чувствовала, как ее ноги ступают по мягкому, будто по лесному мху. Ощущение было непривычным. Да, трусила, а от трусости еще больше выпрямлялась, шла надменно и гордо, хотя сердце трепетало, как у зайца.
В обеденной палате за столом сидели трое мужчин. Она видела, как они оборвали разговор и уставились, как подростки. Двое незнакомцев были матерыми воинами, крепкими и жилистыми. Только когда Ольха спустилась ниже и свет перестал ее слепить, она с удивлением и радостью узнала Асмунда и Рудого.
– Ингвар, – проревел Асмунд берложьим голосом, – ты что ж, кабан лесной, не сказал, что привез такую красоту?
Рудый смотрел с прежним восторгом, но что-то ощутил в ее походке, сдержанности, и во взгляде воеводы появилось вопросительное выражение.
«Красоту», – сказала Ольха про себя сердито. Только и того, что помылась в Киеве. Да еще волосы расчесала. А в сундуки и заглядывать не стала, она в плену, а не в гостях!
Ингвар сказал торопливо:
– Асмунд, Рудый, с нами будет обедать Ольха Древлянская.
Асмунд, седой медведь, встал, сделал приветственный жест:
– Я всегда, когда хочу хорошо поесть, заезжаю к Ингвару. Но впервые вижу такое… Как ты решился привезти сюда женщину?
Ингвар ответить не успел, вмешался Рудый:
– Ты же слышал, взята у древлян. Остальное понимай сам.
Он тоже встал, поклонился. Ингвар зыркнул на одного, другого, нехотя воздел себя, упираясь обеими руками в крышку стола. Чтобы как-то объяснить свой жест, для него дикий, буркнул нехотя:
– Она княгиня… Олег отдаст ее в жены здесь.
– Тебе?
Ингвар дернулся:
– Рехнулся? Ты же знаешь, что такое для меня женитьба.
– А кому?
– Кто захочет взять.
Рудый не сводил с него острых глаз. Асмунд поглядывал тоже испытующе, хмыкал. Ольха села за стол, и мужчины опустились на лавки. Ингвар сделал это так поспешно, будто его ударили сзади под колени.
Им прислуживали двое расторопных парней. Все трое мужчин ели быстро, хватая мясо руками и разрывая на части. Зелени, как заметила Ольха, не было вовсе, ели как простые дружинники. Рудый, он выглядел расторопнее своего медведистого приятеля, посматривал на нее вопросительно, что-то прикидывал.
– Мы старые приятели Ингвара, – объяснил он. – Асмунд и я знали его еще в те времена, когда он скакал на палочке и рубил крапиву. Не скажу, что у него вкусно кормят, но у нас вовсе хоть шаром покати. Так что не удивляйся, если мы и завтра… У нас с Асмундом память слабая: где поужинаем, там и позавтракать норовим!
Он раскатисто засмеялся. Ингвар взглянул с удивлением. Асмунд ел молча, сопел от удовольствия, а когда заговорил, то даже Рудый вскинул от удивления брови.
– А что приходить завтра?.. Тут и заночуем. Чтоб не уходить далеко от стола.
Ольха перестала есть, вслушивалась. Что-то происходило, но не могла уловить сути. Ингвар вообще подпрыгнул, смотрит на Асмунда с подозрением. Но Асмунд ей нравился. Он напоминал огромного медведя, но вид у него был добродушный, двигался с ленцой, хотя чувствовались в нем огромная мощь и здоровье. Сколько Ольха ни встречала таких людей, они все становились ее друзьями.
Если Асмунд медведь, то Рудый походит на барса – гибкого, стремительного, легко приходящего в ярость, способного прыгнуть неожиданно, из засады. Однако он пока что никак не выказал ей своей неприязни или симпатии. Или выказал? Тем, что пообещал прийти завтракать?
Она смутно помнила, что случилось после ужина. Рука стала тяжелой, а пальцы едва не роняли ложку. Мужчины что-то говорили между собой, потом явилась Зверята, помогла добраться в ее комнату.
Еще Ольха помнила, что ей помогли снять платье. Дальше она провалилась в такой глубокий сон, что вряд ли проснулась бы, даже если бы в ее комнату вломился хозяин кремля.
И спала без задних ног ночь, все утро, а пробудилась от яркого света. Солнечный лучик проник сквозь окошко и щекотал ей губы, нос, веки. Ольха попыталась закрываться руками, но сон не шел, усталость из тела выветрилась. Еще не открывая глаз, она вдруг вспомнила, где находится, счастливая улыбка замерла на ее губах.
Ее пальцы судорожно пробежали по телу. Голая! Как есть голая, с нее сняли все до ниточки.
Открыла глаза, в ужасе обвела взглядом комнату. Ее платье висит на стене. Замирая от ужаса – вдруг кто войдет, она вскочила, прокралась на цыпочках, торопливо оделась. Лишь когда застегнула последнюю заколку, обнаружила, что задерживает дыхание.