Его мать, голядка Уксиня, имела славу ведуньи: всем помогала при родах, умела гадать бросанием жребия, лучше всех знала разные травы. Когда родился ее пятый сын и свекровь-повитуха стала обмывать младенца, ей никак не удавалось смыть кровавое пятнышко на левом глазу новорожденного. Потом разглядели, что это родимое пятно, занимающее внешний угол века и часть пространства под бровью.
Об этом много толковали в гнезде Озеричей: младенец помечен от рождения, к чему бы это? Ничего хорошего не ждали, и большуха решила на всякий случай не давать ему родового имени. Уксиня придумала новорожденному имя Равдан – «багряный». Товарищи-словене часто звали его Радан, что было им ближе. Пятно так и осталось на всю жизнь и привлекало внимание, хотя ничуть не мешало самому обладателю. Подозрения большухи оправдались: младший внук плохо уживался с родичами, дерзил и куда охотнее уходил весной в лес, чем осенью возвращался домой. «На него суденица не то плюнула, не то поцеловала!» – говорили родичи со смесью осуждения и невольной зависти. Сам-то он не сомневался: судьба пометила, чтобы из виду не потерять.
– Давай, не повидаться же к тебе домовик притащился, – поторопил его Ярый, знавший, что «отцы и деды» по Равдану тоже не скучают. – Видать, любопытное расскажет.
Все трое уже оделись. Рубахи из небеленого льна, свиты и порты из серой или бурой шерсти делали их малоприметными в лесу. Шли бесшумно, скользили, будто тени, и Честомил из рода Озеричей, внезапно обнаружив их перед собой, вздрогнул от неожиданности. Он ждал их на берегу Днепра, под развесистыми ивами; рядом был вытащен на песок челн, выдолбленный из ствола такой же толстой ивы.
Близко они не подошли: остановились в пяти шагах, на краю зарослей. Встречи вилькаев и «домашних людей», или домовиков, как лесные их называли, всегда происходили как-то так – на меже, на ничьей земле. Никто из них не боялся друг друга, но взгляды были взаимно настороженными: и те, и другие видели перед собой чужаков, живущих за гранью знакомого мира.
– Здоровы будьте, лесные! – приветствовал парней Честомил. – Отец прислал.
– И вам не хворать, – ответил за всех Равдан, которому Честомил приходился родным старшим братом. – Что передал?
– С Рутавечи весть передали. От Лучинки. Сестра у тебя была такая, не помнишь?
– Да где их всех упомнить! – пренебрежительно усмехнулся Равдан. – У вас там девок, что в лесу зайцев… Батюшка-то времени даром не терял.
– Ты на батюшку не того… – привычно одернул его Честомил. Дома младший брат никогда не посмел бы так дерзко отвечать старшему, да еще говоря об отце, но в лесу Равдан был членом совсем другого «рода» и домашние обычаи его не касались. – Тебе до него во всю жизнь не дорасти!
– С чем тебя прислали-то? – почти ласково спросил Равдан, но за этой ласковостью явно сквозило обычное для «лесных» презрение к «домашним».
– Обоз идет с Рутавечи хороший, – ответил Честомил, подавляя раздражение, которое «лесные» вызывали у «домашних». – Такой богатый обоз. Едут два богатых свея и князю Свирьке везут какие-то подарки очень хорошие. Люди видели два тюка: вот такие, – он раскинул руки, – кожей обмотаны, увязаны, и видно, что тяжелые. На ночевках хозяева их рядом с собой кладут, чтобы присмотр был. Надо думать, там серебро.
– Серебро? – изумленно воскликнул Равдан, и его товарищи недоверчиво подняли брови. Серебра в количестве, чтобы хватило на «вот такой» тюк, они не могли даже представить. – Рассказывай! Да где же бывает столько серебра?
– А я почем знаю? Я этих тюков в глаза не видел. А видел их Подмога, Лучинкин свекр, и ему про них говорил тут мужик, что варягов от Усвяча провожает. Богатые, говорит, свеи, даже родичи свейскому князю… Мало ли что у них там? А по всему видать, что серебро.
Честомил боязливо оглянулся, хотя здесь, в пустынном месте у реки, никто не мог их слышать.
Его появлению возле этой ивы предшествовали бурные споры между родичами. Озеричи жили у истоков реки Каспли с незапамятных времен. Еще при дедах стали все чаще появляться торговые гости, пробиравшиеся от Ловати на Днепр, чтобы оттуда попасть на Волгу или Семь-реку. Местные жители давно приспособились брать плату за проезд по их угодьям, к тому же завели на волоке целое хозяйство: держали катки и волов, которых впрягали в тяжелые лодьи, волокуши, на которых перевозили товар от одной воды до другой. Сами помогали торговым гостям перетаскивать лодьи и перевозить груз, поправлять, что сломалось, подвозили съестные припасы и все прочее, в чем может возникнуть нужда в далеком пути. Плату брали частью товара и в хорошие годы поднимали на этом столько, что хватало пережить плохие. Они отказались даже от поиска новых участков под палы, не желая далеко отходить с такого выгодного места, и теперь на пару переходов вокруг людей из рода Озеричей собралось столько, что хватило бы на маленькое племя.
Князья Велеборовичи взимали с этого и свою долю и порой предлагали местным хорошие отступные, лишь бы отдали им заботу о волоках. Но те, не будь дураки, держались крепко. Разобрали наконец, что сама земля, где расположены дедовы могилы, может родить серебро даже лучше, чем просо и овес. И князья уступали. Будучи лишь старшими сыновьями прародителя Крива, они не могли, боясь богов и чуров, обидеть младших братьев, лишить исконных прав. А что ближе к человеку, чем его земля, перемешанная с прахом дедов?
Князь Сверкер, родом из руси, таких опасений не имел. Он пришел сюда по следу серебра и не дал этому следу остыть. Захватив власть над смолянами, Сверкер завел свой порядок: теперь обслуживанием волока занимались только его люди, варяги и всякие, не пойми где набранные. Разумеется, законные владельцы волоков не отдали их просто так: сам Честислав, отец Краяна, пал в сражении с княжьей дружиной. Но и тогда Озеричи не покорились: не платили дань, дважды сожгли гостиную избу на бывшем своем волоке, однажды ограбили торговый обоз, из-за чего гости потом пару лет обходили этот волок стороной.
Следующим летом после гибели Честислава княжья дружина внезапно налетела на поля, где жали рожь озерские бабы, и уволокли в Свинческ три десятка жниц – почти всех замужних баб двух главных весей. Отбивать их силой Озеричи не могли: война с варяжским князем и так лишила их многих мужчин. Пришлось мириться и приносить клятвы. Теперь они жили как все, пахали пашню, и лишь молодых парней княжий волоковый староста иной раз звал на помощь.
На всех прочих волоках – между Рутавечью и Березиной, между Лучесой и Ржицей, между Днепром и Сожем – люди были в таком же положении и затаили на Сверкера нешуточную злобу. Выступать открыто они больше не решались, но порой натравливали вилькаев на княжеские товары. Но осторожно. В этих делах варяги шуток не понимали.
Но и смоляне далеко не смирились со своей потерей. Они чувствовали себя ограбленными и жаждали вернуть свое достояние. Но пока князь Сверкер оставался в силе, надежды было мало.
– Вся его сила – в дружине, оружии да в варяжской родне! – втолковывал старейшина Краян своим двоюродным братьям, Немиге и Дебряну, а также Крутояру, главе рода Протичей, с которым обменивались невестами. – Сверкера его варяжская родня поддерживает, потому что при нем купцам легко ездить. А будут купцы опасаться – с ним вся родня перессорится.
– Будут купцы опасаться – и нам мало толку, – проворчал Дебрян.
– Зато упыри эти не будут нашим добром пользоваться! – запальчиво воскликнул Крутояр. – Как жили до варягов, так и дальше будем жить!
– И каждые десять лет с места на место ходить со всем добром и новые избы рубить… – опять проворчал Дебрян.
– Деды ходили, и мы походим! – взмахнул рукой Крутояр.
Дабы никто их не услышал, старейшины собрались на совет в тайном месте: заброшенной веси Кувшиновичей, младшей ветви Озеричей. Ее окружали обширные лядины, через которые не имелось ни дорог, ни даже заметных троп, и нужно было хорошо знать окрестности, чтобы ее отыскать. Вся весь состояла из трех избушек: одна была почти целой, две наполовину развалились. В оконца совалась крапива и прочая дикая поросль.
– Никуда мы не пойдем! – отрезал Краян. – И купцов беречь надо. Вот если бы сыскался человек такой же силы, как Свирька, и на него ратью пошел! А сильнее всех сейчас те же варяги. Ладожский воевода, волховецкий князь, киевский…
– Ладожский воевода и приехал, – вставил Крутояр.
– Они все в родстве, – добавил Немига. – Все одной веревочкой связаны.
– Вот и расчудесно! Одного задень – все потянутся. А теперь рассудите, – Краян оглядел родичей, – что будет, если на Свирькиной земле ладожского воеводу того…
– Чего – того? – опасливо спросил Дебрян.
– Голову снесут, вот чего! – пояснил Крутояр. – Правда, Краян?
– Да вы что! – Дебрян перепугался. – Да что с нами со всеми тогда будет, вы подумали!
– Да вы что! – Дебрян перепугался. – Да что с нами со всеми тогда будет, вы подумали!
– А мы при чем? Я что, с «боевым чуром» тебя на рать идти призываю? Мы вовсе сторона. Мало ли, какие там лиходеи, на волоке? Волок-то больше не наш, какой с нас спрос? Волок-то теперь княжий! А значит, его и ответ. Вот пусть волховецкие и киевские варяги с нашего спросят, почему на его земле их родич голову сложил! А когда спросят…
– Что? – в раздражении уточнил Дебрян.
– Хрен в решето! С дружиной придут и со Свирьки голову снимут!
– А дальше?
– А дальше уж наше время наступит! Пока варяги между собой будут ратиться, мы себе и волока вернем, и… Может, боги пособят, чуры помогут, мы и вовсе эту породу варяжскую с нашей земли снесем! Чтоб духу не осталось! Или вам не стыдно, что они на земле дедов ваших расселись, корни запустили, своих мертвецов возле наших кладут? Все соки высосали! Сидим, как раззявы, на берегу, в реке серебро течет, а нам и капельки теперь не перепадает!
Лица старейшин изменились: видно было, что каждый из них уже не раз думал именно об этом.
– Да ну вас к лешему! – Дебрян даже на ноги вскочил. – Краяшка, тебя кикимора, что ли, укусила? Войну хочешь затеять? Прямо здесь, у нас! – Он даже руки раскинул, будто пытался показать, где именно будет происходить задуманная война. – Варяги ратиться-то будут между собой, а кого Свирька воевать потянет? Нас и потянет!
– А мы не пойдем! – весело крикнул Немига. – В лес уйдем, ищи нас!
– Они избы попалят, тогда точно в лесу останемся – да с бабами, чадами и скотиной! Наши поля и луга потопчут, пожгут! Нашу скотину забьют! Останемся голыми – кто уцелеет. За голову-то возьмитесь!
– Так что теперь – терпеть до самой крады? – Краян сумел дождаться окончания этой речи только потому, что Дебрян говорил быстро. – Так навек себя и признать холопами варяжскими! Отдать им землю дедов наших? Пусть живут и богатеют?
– Они живут и нам дают пожить! Я своими руками свой дом ломать не буду и тебе не дам! Живем, землю пашем, торгуем помаленьку. Чего тебе еще?
– Это ты потому так говоришь, что тебе Свирька зимой чашу подарил! Чаша-то медная, а ты носишься с ней, будто золотая!
– А тебе он будто рубаху не подарил?
– Да я плюю на его рубаху! Хоть бы ее на свинью надели, мне все равно!
– Дурень ты! Так пробросаешься, голова твоя к свиньям полетит!
– А ты подстилка варяжская, а не мужик!
– Сам ты…
Дебрян подался к Краяну и с размаху ударил в грудь. Тот не остался в долгу, и двое бородатых мужей сцепились в драке. В тесноватой избе они то и дело налетали на печку и стены, так что сруб содрогался и прочие с испугом поднимали глаза к кровле: сейчас рухнет и придавит всех!
Из темного угла выступила невысокая женская фигура. Это была жена Краяна, голядка Уксиня: он взял ее с собой, потому что только она помнила дорогу к заброшенной веси Кувшиновичей. Без страха она шагнула к дерущимся мужикам, что-то быстро сказала по-голядски и сделала руками резкое движение, будто разрывала ветхий лоскут напополам.
Краян и Дебрян расцепились и разошлись на пару шагов. Потом подняли головы и с изумлением уставились друг на друга. Им казалось, что драка, от которой они еще не остыли, им примерещилась, тем более что ни тот, ни другой никак не могли вспомнить, из-за чего она началась!
А Уксиня тихо отошла к двери и снова присела там, став почти незаметной.
– А все же пощипать варягов было бы неплохо, – сказал Немига, невозмутимо наблюдавший за дракой. – Что им плохо, то нам уже хорошо. А выйдет поссорить Свирьку с киевскими и ладожскими – и еще того лучше. За вилькаев мы не ответчики, а они о себе сами порадеют. Выйдет худо – уйдут подальше, этим летом домой не воротятся, что за беда? У тебя же, Краян, там один сын?
– Один.
– А четверо дома?
– Четверо.
– Ну, и у меня так. Если что – еще настругаем!
Старейшины обменялись ухмылками, разгладили нахмуренные лбы. Все они были уже в тех годах, когда первая жена состарилась и не может больше рожать, зато сами мужики еще орлы. В эту пору, женив старших детей, обычно берут вторую, молодую жену.
– Я вот про одно только думаю… – начал Немига. – Вот, услышат нас боги, приберут породу варяжскую, очистят землю нашу. А князя-то мы где себе возьмем?
Все озадаченно уставились на него. Велеборовичи, исконные князья смолян, были Сверкером истреблены начисто.
– Ну… – Даже Краян растерялся, поскольку этот вопрос никогда не приходил ему в голову. – Как-нибудь… неужели не справимся?
– Чего – справимся? Из глины, что ли, себе нового князя слепим?
– У полоцких можно попросить. Их князья с нашими в родстве были.
– Зоричский князь Велебой прежний был женат на сестре Ведомила, – подсказал Дебрян. – Значит, нынешний их князь – ее внук.
– Который киевскому князю покорен и дань платит? Вот нам, кстати, и помощник! – повеселел Краян. – А вы говорите… Тут главное – дело начать. А там уж…
– Если дело наше угодно богам, они пошлют смолянам князя, – вдруг подала голос Уксиня.
– Да как бы узнать, угодно или не угодно! – Дебрян в отчаянии хлопнул себя по бедрам, поскольку этот вопрос его мучил более всего.
– Узнать есть способ только один.
– Какой?
– Начать. Кто не начинает дела, никогда не узнает, угодно ли оно богам.
Из тех, кто на этом малом вече не был, о деле узнал только старший Краянов сын Честомил. Его отец выбрал в гонцы, а остальным было вовсе незачем знать. Если хоть слух просочится, кто навел вилькаев на дорогой груз, род Озеричей окажется под угрозой полной гибели. Князь и так ведь помнит, кто ему добра не желает…
– Мать гадала – сказала, дело кончится благополучно и с прибылью. Одно худо – дружины у тех двоих много, – добавил Честомил, рассказав вилькаям о варяжском обозе.
– Много – это сколько? – Равдан перестал ухмыляться, его дерзкий взгляд стал пристальным и внимательным.
– Да копий по тридцать у каждого. – Честомил помрачнел. – Вы уж сами думайте, сподручно вам или как. А товар, по всему видать, дорогой. Не всякий год такое возят.
Равдан быстро переглянулся с товарищами.
– Где они сейчас? – спросил Лютояр.
– У Подмоги и есть. Сказали, дня три отдохнуть хотят.
Вилькаи вновь переглянулись: времени оставалось в обрез.
– Передай спасибо Подмоге и Краяну, – сказал Ярый.
– Не забудьте: наша половина… если что, – напомнил Честомил.
– Много хотите! – возразил Равдан. – Наших половина поляжет, если дело не сладится. А ваших всех трудов – по реке прокатиться.
– Да вам что – вы в лес ушли, ищи вас! – возмутился Честомил. – А нам куда деться: у нас селенья, избы, бабы, скотина, дети! Если узнают, что от нас вести пошли, – пожгут и всех варягам продадут! По реке прокатиться! Вот будут у тебя дети, узнаешь, чего стоит так вот кататься! Э, да какие тебе дети…
Он махнул рукой, не ожидая от младшего брата ничего хорошего и в будущем.
Равдан только ухмыльнулся. Он нравился девкам и даже молодухам, на Ярилиных игрищах не скучал и не сомневался, что у него уже есть дети, только он об этом не знает. О том, чтобы где-то родился младенец с таким же, как у него, пятном, пока разговоров не было. Но при всех своих способностях он не мог вообразить себя таким же вот хозяином, дрожащим за сохранность избы и домочадцев.
– Нам и половины хватит! – Лютояр усмехнулся и положил Равдану руку на плечо, успокаивая. – Много ли нам надо, брат? Или тебе шелков хазарских, или блюд хвалынских хочется?
Равдан расхохотался и кивнул на сложенные на траве медвежьи шкуры:
– По мне – так лучше этого вон платья ничего нет.
– Ну так и леший с ним, добром княжеским. Нам наша воля всего дороже, правда?
Набеги на купцов вилькаи предпринимали не слишком часто: у тех имелась своя дружина, и редко когда добыча оправдывала риск.
– А вот кому хорошо, так это гостям торговым, – сказал Равдан, глядя вслед челноку, на котором Честомил отправился восвояси. – На месте не сидят, возле бабы, а ездят по разным землям. Я порой думаю, вот бы и нам тоже…
– И нам? – насмешливо покосился на него Лютояр. – Чем торгуешь, богатый гость – шишками сосновыми, шишками еловыми?
– Нет, ты посмотри! – Равдан подошел к нему. – Вот сейчас, даст Велес, возьмем добычу. Чтобы там серебро было вот в таком тюке, это Подмога, конечно, брешет. Но если и правда товар дорогой, то можно с нашей долей отсюда на Волгу двинуть, там продать.
– В Киев ближе. Сейчас все больше в Киев идут.
– Ну, туда. Доберемся и до Киева, мы ребята не робкие. А, Лютога?
– Судьба моя темна покуда! – Лютояр подавил вздох. – Не хочу загадывать.
– Ты что – бабка старая, сидеть косточки бросать? – негодовал Равдан. – Так всю жизнь просидеть можно! В деле ее испытывают, судьбу! Ты вроде парень-то неробкий, а жмешься, как девка!
– Я – девка?
– Ты девка! Косу осталось отрастить!
После этого последовала потасовка, за которой разговор забылся. Однако Равдан, не в первый раз заведший подобный разговор, видел, что некие думы о своей судьбе у его приятеля имеются. Только он не хочет ими делиться.