Повисев несколько мгновений над Даной, дракон медленно отплыл чуть в сторону и опустился на землю, прямо перед ней: сначала касание тяжело повисших, с тонкими кривыми когтями, лап, потом с грохотом обрушился хвост и размеренно, осторожно начало приземляться тело — под его тяжестью расплылся огромный живот, желтые пластины разнесло в сторону и казалось, что дракон возлег на специальное, покрытое панцирем ложе…Утих ветер, трава робко заняла прежнее положение и только тогда, услышав далекий стрекот кузнечиков, Дана отняла ладони от лица.
Прямо перед ней сверкало зеркало — рыжее, яркое, наполненное всплывающими изнутри зелеными прожилками и ее отражение в глубине его казалось оплетенным водорослями.
— Это мой глаз — сообщил дракон. — Отойдите, я сейчас буду моргать.
Едва Дана отошла, как зеркало на мгновение закрылось зеленоватой заслонкой с белым пухом по краю и тут же открылось вновь, еще более блестящее, чем прежде.
— Как ваше имя? — спросил дракон
Дана, все еще ошарашенная, смогла только слабо пискнуть.
— Имя, имя — нетерпеливо повторил дракон
— Имя?…Дана…
— Госпожа Дана, вы объявляетесь лучшей певицей, которую я слышал на протяжении последних пяти сотен лет.
Не зная, что сказать, Дана промолчала.
— Что же вы замолчали?…Продолжайте, пожалуйста. Или я мешаю вам? — дракон снова моргнул и чуть пошевелился, словно собираясь уйти.
— Нет-нет, постой… — Дана совершенно растерялась, но откуда то пришла к ней уверенность, что спрашивать Провожатого сейчас бесполезно, его нет рядом, он сбежал, и прийдется выпутываться самой.
— Вам понравилась песня?
Дракон задумался.
— Пожалуй, мне понравилось, что я слышу песню. Это не так уж часто происходит. Это очень трогательно. Детский, чуть визгливый голосок.
Он моргнул или, точнее, подмигнул.
Дана посуровела.
— Ах так!..Я не буду больше петь для тебя, противный дракон. Можешь сожрать меня, если хочешь!
— Не хочу — дракон вдруг скосил глаз и заметил россыпь жемчужин в траве и те несколько, что еще остались в кулачке у Даны.
— Ты собирала их — спросил он удивленно. — Но зачем?
Почему то Дана смутилась. Она не знала, было ли в этом что-то нехорошее, но почувствовала, что дракону неприятно смотреть на ее находки. " Ну и пусть" решила она и еще крепче сжала руку " я не выброшу их, даже если он рассердится на меня. А потом наберу еще больше…"
— …Я просто не мог сдержаться — продолжал дракон. — Тебе этого не понять, девушка, но когда слышишь звуки живого существа, да еще так редко, очень не просто сдержать свои чувства. Поневоле начинаешь вспоминать времена, когда и сам ты мог вот так распевать, не кричать, не вопить, не исходить рыком, а распевать…Вот я не и не сдержался. Глупо, конечно…Радуйся, девчонка, у тебя большой талант. Если тебе будет мало, достаточно лишь еще пару раз пропеть песню и я расплачусь вновь, как мальчишка…Чтож ты молчишь?
Дана посмотрела сначала на разноцветное сияние, пробивающееся у нее между пальцев, потом на выпуклое гигантское око.
— Это ты сделал — сказала она, наконец. — Ты наплакал. Это твои слезы.
— Да — согласился дракон. — Красивые, не правда ли?
Дане вдруг стало очень стыдно, непонятно от чего, щеки погорячели и она почувствовала неодолимое желание отбросить от себя подальше все разноцветные шарики. Она была одинока, несчастно, провожатый бросил ее и рядом лежит дракон, который смотрит и насмехается над ней…
" Ну и что" сказала Дана сама себе и поразилась, потому что голос ее звучал так по взрослому решительно, " ну и пусть смеется. Мне не капельки не стыдно, что я набрала жемчужинки, а ему должно быть стыдно, что он разревелся, как нюня…Он большой и трусливый. Когда я буду всемогущей девчонкой, он будет реветь каждый день…"
Она решительно забросила жемчужины за пазуху, а освободившиеся руки скрестила на груди.
— Я буду петь тебе еще — ласково произнесла она и смело посмотрела прямо в рыжее зеркало. — Я ведь пришла сюда для этого.
— Да? — дракон почти прошептал это, безучастно, будто где то внутри себя уже давно решил, что это ложь и стремился лишь сохранить видимое уважение к собеседнику. Несколько секунд они стояли, словно на ринге, друг против друга, и неважно стало, что он огромен, а она слаба, сейчас, в эти секунды девочка и дракон были равны перед судьбой, что привела ее сюда, а его поставила столетиями нести дозор в небе.
— Я пришла — начавшись с испуга, каждое слово прибавляло Дане холодной уверенности и сила вливалась в тело — …я пришла, чтобы получить свой Сюрприз и стать хозяйкой замка. Ты должен пропустить меня…Дай мне войти и твоя служба кончиться. Ты будешь свободен, дракон…Если, конечно, не захочешь служить мне…
— Служить тебе?
Дракон слабо улыбнулся.
— Я думаю, что никогда еще не было у тебя слуг и, поверь, не мне начинать прислуживать тебе. Погаси, погаси этот огонек в глазах, он пока еще слишком смешон…Ты полагаешь, что я здесь на службе?…Может быть…Но ты, и тот, кто ведет тебя, (а он ведь недалеко, верно?). вам не понять, кому я служу. Ты думаешь, что знаешь, кто здесь сторож и где клад?…Глупая, глупая напыщенная девчонка…
Дана покраснела и сжала ладошку так, что ногти впились в кожу…
…— когда-то сюда приходило много посетителей. Все они хотели войти и, не будь меня, вошли бы. Некоторые прислушивались к тому, что я говорил, некоторых приходилось отбрасывать силой. Все они были слишком хороши, для того, что искали. Но ты войдешь. Я устал стоять на страже, чутье уже не то. Романтика кончилась сегодня, когда я понял, что можно обмануть и песней… — голос дракона вдруг перешел на свистящий брезгливый шепот. Да, девочка, ты действительно достойна войти туда…Моя служба окончена, теперь ты сама будешь сторожить свое сокровище.
— Ты пропустишь меня? — спокойно спросила Дана
— Проходи…
— И ты не будешь мешать?
— По отношению к тебе у меня не возникает такого желания…
Дракон поднял голову. Дана отпрянула, полагая, что он просто приманивал ее спокойствием, чтобы сейчас запросто сожрать, но дракон даже не смотрел на нее. Тяжело дыша, он приподнялся на лапах, ослепив быстрой полосой блеска, пронесшейся по чешуям, расправил крылья. Тугой порыв ветра ударил Дане в лицо.
— Отойди…Я взлетаю
Он несколько секунд помедлил, ожидая, пока она не отойдет на безопасное расстояние, затем подпрыгнул и, в прыжке, первый раз взмахнул со свистом крыльями. Рванулся вверх и мгновенно набрал высоту, из которой была видна лишь черная точка его тела и извивающаяся ниточка хвоста.
Дана молча, не мигая, смотрела ему вслед…
*****
Доб сидел на солнцепеке почти целый день и постепенно рядом с ним выстроилась целая батарея пустых бутылок из-под пива. В полдень они сверкали, как гордый строй средневековых рыцарей в полном облачении, а сейчас, к вечеру, погасли и отбрасывали длинную полупрозрачную тень. Из-за выпитого пива ему часто приходилось отбегать в сторону, за развесистый куст, но и тогда он не выпускал из виду обшарпанный дом, за которым вел наблюдение. Каждый раз, когда кто-то заходил в широкую, оббитую железом, дверь, он чертил в пыли черточку, а если посетитель выходил, кружок. Разумеется, потом пришлось стереть всю эту вереницу знаков, но зато теперь, в конце дня, он четко представлял себя все, всю картину передвижения на его участке. Оставалось только сложить это с данными за другие дни и можно было смело утверждать, что распорядок работы ему знаком.
В девять он поднялся со своего места, затоптал последний окурок и потянулся до хруста. Только что он начертил черту — в дверь вошел молодой человек с хозяйственной сумкой, из которой торчал не поместившийся до конца длинный двухкассетный магнитофон. Одно из окон зажглось тускловатым желтым светом. Доб посмотрел на часы. Все верно, больше никто не появиться здесь до утра.
Он прошел свежевырытую канаву, стараясь не попадать в липкую глину, чтобы не оставить отпечатков, перебрался по дощатому мостику на не поврежденный тротуар и зашагал по направлению к центру города, постепенно обрастая попутчиками: последними одинокими служащими с толстыми папками под мышкой, которые спешили домой и целыми группами молодежи, которым, наоборот, не терпелось вырваться из скучных окраинных районов и окунуться в кипящую жизнь центральных площадей.
Неторопливо шагая и глазея по сторонам, Доб дошел до их нынешнего обиталища — маленького, облупленного двухэтажного дома, поднялся по скрипучей деревянной лестнице и открыл дверь своим ключом.
Посреди пустой квартиры, на одиноком столе, сидел Рыжий и смотрел на него спокойно, чуть покачивая короткими ногами, не достающими до пола.
— Я вернулся — коротко сообщил Доб и присел рядом, на стол.
— Я вернулся — коротко сообщил Доб и присел рядом, на стол.
— Очень хорошо — спокойно ответил Рыжий.
Он был в костюме, что смотрелось несколько дико среди голых стен и пыльного пола с щербатым паркетом. Он всегда ходил в темно-синих, представительных костюмах, что, совместно с его малым ростом и круглой, добродушной физиономией, надежно маскировало то, что действительно пряталось в глубинах этого человека. Рыжий был благопристойной, респектабельной ширмой, за которой всегда прятались все остальные члены их компании, когда требовалось вести дело скрытно и вежливо. Именно Рыжий ходил по объявлениям, отыскивая квартиру на время пребывания их в новом городе и все, даже пугливые старые девы, расцветали, когда задорная улыбка распирала гладко выбритые щеки Рыжего, вытесняя на них две детские ямочки.
— Где Зубик? — спросил Доб. — Жрать есть чего нибудь? Ты что, так и сидел тут целый день?
— В холодильнике пирожки с чем-то. Я выходил днем, взял пирожки. Зубик их поел, обозлился и сказал, что ему надо это дело запить. Скоро придет.
Доб прошел на кухню, достал из холодильника бумажный промасленный пакет с бурыми пирожками и вернулся на место.
— Дрянь пирожки — сообщил он через несколько минут, на что Рыжий только пожал плечами.
Тем не менее, он доел их все и вытер руки не запачканными участками пакета.
— Рассказывай — спокойно сказал Рыжий.
— А Зубик?
— Зубик — это руки. Рукам не рассказывают, им говорят что делать.
— Как скажешь. Короче, они перевезли почти все, кроме сейфа. Сегодня ушло пять грузовиков со всякой рухлядью и, я думаю, это все, что там было. Сейф вывозить не будут, он вмурован в стену хранилища. Они посадили там охранника на все время ремонта, тот же парень, что был вчера, так что он будет и завтра.
— Ты уверен, что они не вывезли бабки?
— Ремонт будет идти пару дней, не больше. Инкассаторская машина не подъезжала. Все там, по замочком.
— Рабочие…
— Уходят в семь, полвосьмого. Один из служащих присутствует все это время, потом встречает охранника, передает ему ключи от входа и сваливает. Охранник сидит до семи утра, пока не приходит тот же служащий. Не спит, комната рядом со входом, окна зарешечены по серьезному.
— Его проверяют? — все это время Рыжий ласково жмурился в пространство и только прищуренные, холодные глаза выдавали напряженное размышление.
— Да, в двенадцать, три и пять. Стучат в окошко, он выглядывает.
— Ты уверен, что он не спит?
— Уверен, он поет через каждые полчаса.
— Поет? — изумился Рыжий. — Он что, шизик?
— Хрен его знает. Поет под магнитофон, у него там музыка, такая… серьезная, ну ты понимаешь, со скрипками. Может учится где. Сначала послушает, покашляет, а потом запевает. Мне было так слышно, что хоть подпевай…
— Певун — улыбнулся Рыжий.
— Певун…Короче, он сидит у себя, главная дверь — железо, замок внутренний, наружу — одни заклепки. Ни фига не зацепиться. Чуть дверь тронешь, она уже гремит, по всем углам магнитные датчики. Сзади была дверь, но они еще в начале ремонты весь проем заложили камнями, я ходил, царапался, ни хрена, крепко…
— Придурок — голос Рыжего утончился до презрительного фальцета.
— " ходил, царапался…". Смотри, доцарапаешься.
— Обижаешь, я же не слепой.
…Послышался медленные скрип шагов на лестнице, они напряглись оба (даже сейчас Рыжий выглядел, как детский мячик, но мячик, готовый подпрыгнуть, взвиться, со звоном и грохотом выскочить в разбитое окно) и расслабились, только услышав знакомое покашливание и скрежет ключа в замке.
Зашел Зубик, сутулый еще больше обычного, быстро скользнул взглядом по сидящим и тут же спрятал глаза, опустил голову, и принялся тщательно стирать невидимое пятнышко со штанины. Вся фигура его излучала неуверенность и страх. Доб разглядывал его почти с отвращением — Зубик был известен свой трусостью и слабостью. Но еще громче была слава о его технических талантах, необыкновенном, запредельном чутье и знанием всех тонкостей, всех последних достижений той области человеческого гения, которая работает над системами запирания и защиты. Зубик был жалким гением и обладал способностью находить самую короткую дорогу к ненависти работающих с ним людей.
— Надрался, скотина — процедил Доб.
Рыжий спрыгнул со стола. Подошел к Зубику, который, даже ссутулившись, был выше его на пол головы и спросил бесцветным голосом:
— Сколько я разрешил?
Зубик вздрогнул.
— Сколько? …
— Двести — пробормотал Зубик.
— Верно — Рыжий взял Зубика за отворот старого свитера и посмотрел ему в глаза. — Двести. — Потом, неожиданно, согнул короткую ногу и толстым, крепко обтянутым коленом резко ударил вперед и вверх.
Вытаращив глаза, Зубик, с недоуменным воплем согнулся и повалился набок, причудливо сложив свое тощее тело; побелевшие кисти рук, которые он зажал между колен, высунулись наружу, растопыренные в судороге боли пальцы образовали две дрожащие звезды. Рыжий посмотрел на человек у своих ног, потом отошел к столу и забрался на прежнее место. Доб смотрел на него с обожанием.
— Сейчас все спать — коротко произнес Рыжий. — С завтрашнего дня морды на улицу не высовывать, двери не открывать, к окнам не подходить. К вечеру все должно быть готово. Ночью, или на следующий день — утром, уезжаем… Вопросы?
— Дверь, охрана, железо — Доб говорил тихо, даже с каким-то почтительным наклоном головы.
Рыжий улыбнулся. И озорные ямочки выступили на щеках, громогласно утверждая, что все ерунда и временные затруднения.
— Завтра я думаю — сказал он. — Еще не бывало такого, чтобы за целый день я чего-нибудь, да не придумал.
****
— Ну и что мне тебя, выпороть? — растерянно произнес Пит, стоя перед Даной, маленький клочок бумаги, письмо из школы, трепетало в его отставленной руке и, глядя на него, Дане то хотелось расплакаться, то залиться смехом. — Хорошенькое начало…Так же нельзя, дочь моя, тебя же не разбойники воспитывали…Ну, чего молчишь?
— Не разбойники — пролепетала Дана.
Анн фыркнула…В непроницаемой, глухой стене взрослого и серьезного разговора появилась трещина и, почувствовав это, Дана бросилась к матери, обхватила ее колени и уставилась снизу вверх невинным взглядом ангела.
— Ведь правда, мамочка? — Анн попыталась вернуться к суровому выражению лица, но робкая улыбка дочери, словно невидимые клещи, разжала и ее губы, так они и смотрели друг на друга, улыбаясь, пока Анн не поняла, что не сможет сказать ни одного обвинительного слова этому маленькому чуду, пусть даже Дана разворотит весь мир.
— Прекрати, Пит — сказала она. — Она не виновата. Мало ли что другие скажут…
— Мало ли, что другие скажут… — задумчиво повторил Пит. Такие секунды отстраненности всегда предшествовали у него взрыву чувств. Вот и сейчас лицо его покраснело, он бросил на пол бумажку и одним гигантским шагом приблизился к Дане.
— Ты…давай послушаем тебя. Твоя мать утверждает, что другие говорят неправду и валят все несчастья на голову нашей дочери. Ну!..Как было дело?…Давай, давай, не стесняйся!
— Пит — укоризненно сказала Анн. — Из-за такой малости…
— Ты!.. — зашипел Пит, ткнув в нее пальцем, но тут-же взял себя в руки и вновь обратился к Дане. — Ответь же папе… В записке злые тети написали, что ты заперла этого олуха…этого одноклассника, в кладовую кабинета биологии…Как, врут тетки?
— Мы играли… — пропищала Дана. Она спрятала лицо в маминых коленях, чтобы папа не увидал, что она улыбается.
— …Хорошо. Потом ты пошла на урок, а его не выпустила…
— Я забыла!..
— Он стучал изнутри!..Хорошо, пусть ты не слышала. Но на следующей перемене ты пошла, отпустила его, извинилась?…А?
Дана уже не улыбалась. Она устала, ей хотелось побыстрей добраться до постели. Ей нравилось смотреть на мир только до тех пор, пока мир любил ее. Сейчас все стало неинтересно и скучно и, будь в ее распоряжении кнопка выключателя для всего вокруг, она, не колеблясь, нажала бы на нее. " Вкл.", спать.
— Ты отпустила его?…
— Нет, нет, нет!.. — заорала Дана, повернув раскрасневшееся лицо прямо к Питу. — Я не отпустила его! Вонючего, тупого, какашку, с соплей на носе — не отпустила!..
— Хватит, Пит! — Анн резко встала, прижала к себе истерически рыдающую Дану. — Не смей!
— Я хочу задать только еще один вопрос — спокойно произнес Пит. — Дана, ты знала, что он боится темноты? Он кричал тебе это?…
— Я сказала хватит! — сорвалась Анн. — Дана, спать, немедленно! — она подтолкнула ее к выходу из салона.
— …Он говорил тебе? — прокричал Пит вслед дочери. Плечи Даны чуть дрогнули, но она не обернулась и исчезла, всхлипывая, в темноте коридора.
— Та-ак… — Пит грохнулся в кресло и застыл, обхватив руками колени. — Она забыла…А парень там чуть концы не отдал. Напустил лужу. Обоссался, вот смехотура-то, всю дверь изнутри обслюнявил…Детские игры…