25 декабря. Четверг. Рождество Христово
Я проснулся довольно поздно, выпил только одну чашку чаю. К обедне мы пришли поздно, к Херувимской. Выстояв половину обедни и молебен с коленопреклонением, мы пришли домой. После чего я дочитал «Вольных стрелков». Эта книга показалась мне такой интересной, что я решил прочесть всю серию, к которой она принадлежала: «Арканзасские охотники», «Пограничные бродяги», «Благородное сердце». Мне было весьма скучно, я не знал, за что приняться. Наконец, я стал фехтоваться против брата Андрюши и младшей сестры. Потом пришел к нам старший брат. Тогда мы разделились: я с младшим братом против старшего брата и младшей сестры. Но я попал младшей сестре в горло и оцарапал его, из-за этого у нас все рассорились. Вечером мамаша с Сережей и Настей уехали к дяде Лене, как мы его звали. А мы втроем остались и проиграли весь вечер в карты. Нам на вечер оставили гостинцев. <…>
30 декабря. Вторник
После утреннего чаю я дописал слова по Саллюстию. Потом к нам пришли мои тетки. Клавдия сперва, а потом Дуня. Я прочел половину «Лагеря язычников» Ф. Купера, потом вышел гулять вместе с братом. Погулявши, пили чай, обедали, вечером читал «За драгоценным корнем» в Ниве 1855 года.
31 декабря. Среда
Я встал в одиннадцатом часу. Напившись чаю и съевши две котлеты. Мы: я, брат Сережа и Настя, отправились в Большой театр на оперу «Аскольдова могила». По дороге у Игнатова купили пяток яблок за 15 копеек. Мамаша наша велела надеть башлыки, я был очень недоволен. Мы наняли извозчика за 20 копеек. Но в конце дороги у его лошади сломалась подкова, и мы слезли и пошли пешком. Мне понравились декорации на первом действии. Днепр утром. На втором Днепр ночью при свете луны. Очень хорошо исполнил свою роль бандуриста, гудовщика Топорка, Голован — господин Додонов. Мне понравился еще незнакомец, господин Белявский. После третьего действия мы принесли пальто на место: в третий ряд галерки у входа №№ 133, 134, 135. Когда мы пришли домой, наелись арахиса и подсолнухов, которые мы в полчаса уничтожили. После вечернего чаю я надел папашин халат, вымазал себе лицо сажей, надел башлык, взял кочергу и вышел. Меня все стали колотить по «зы». Мы пропели «Боже, царя храни», «Славься», «Гой, ты Днепр» и легли спать. Мне понравилась песня «Близко к городу Славянску».
1887 год
1 января 1887 года. Четверг
За обедней меня убедило то, что молебен был без коленопреклонения, как всегда. После чаю пришла тетка нашей кухарки и принесла пирожного, с которого меня чуть не стошнило. Мамаша сказала, что если она еще хоть что-нибудь принесет, то она не примет. Я взял одну палочку kaly hypermarganicum и помазал себе под губою, как будто бы кровь, потом насилу отмыл, и то не совсем. Потом я, Сережа и мамаша поехали к «Кресненькой». А потом мамаша хотела отправить нас домой, но извозчики брали 40 копеек от Дорогомиловского моста до острога. И мы пошли к бабушке <…>
Арабская лошадь (исправленное)
В прежнем виде 1883 г. Мне 11 лет
7 января. Среда
Сегодня мой день рожденья. Мне исполнилось 15 лет. После Рождества в первый раз иду в гимназию. Первый урок немецкий, у немца я получил 5. Василий Филатович баллов не ставил. По истории никого не спрашивали. Григория Хрисанфовича Херсонского, «Тенорка», мы обманули, сказавши, что ничего не задано. Между тем как была задана формула пятнадцатиугольника. Он стал объяснять далее о площадях. За его объяснением можно было заснуть, хотя он объяснял отлично. Он очень часто повторял одно и то же. Когда за алгеброй он объяснял о символах с показателями дробными и отрицательными, мы с Павловым сочинили стих: «Энку на пеку, по ку сокращаем, берем вверх ногами и выйдет пеку в степени ку». Мамаша на рождение купила мне пирожного и сухарей. Мы их съели в один вечер, только на другой день немного осталось. <…>
12 февраля. Четверг
Сегодня последний день перед роспуском на Масленицу. Нынче же мы пойдем в театр. Из нашего класса выбрали 4 человека: Брюханова, Павлова, меня и Клумова. Шилов не пошел, потому что у него болела нога. Я и Павлов попали в Большой театр, Клумов и Брюханов — в Малый. По окончании уроков я не пошел домой, потому что в полчаса двенадцатого мы должны выйти из гимназии. Я закусил двумя пирожками: один с творогом, другой с вареньем. По дороге в театр я купил афишу с «Рибреткой», по выражению продавца. Мы пришли рано, у нас в ложе было тесно. В соседней ложе оказалась вторая прогимназия. Я со всеми первоклассниками поздоровался. Здесь были: Дедерский, Некрасов и другие. Александрова только не было. Пришел Петр Иванович. Я его узнал только потому, что мне еще раньше Пуфа сказала, что он отрастил бороду. Он совершенно переменился. В прошлом году с теми же первоклассниками и с Петром Ивановичем я смотрел «Русалку» в Большом. В первом действии мне понравилась застольная песня Бутенко, моего любимца, он играл Каспара. Во втором действии я с Павловым сидели в ложе второй прогимназии. В «волчьей долине» водопад я плохо разглядел. Ад, огненные шары, черти, водяные мне очень понравились. Бутенко здесь тоже отличился своим голосом. В антракте между вторым и третьим действием я с Павловым пошел в фойе, достал два яблока и выпил полстакана воды малиновой. Видел Розенблюма, встретил Терешковича. Когда мы с Павловым возвращались, кто-то сзади сказал: «Господин Павлов!» Оказалось, что это Сныткин. Вл. Л. удивился, какой он стал широкоплечий и говорит басом. Он рассказал о своем житье в 5-й гимназии, а мы о своем в первой прогимназии. Там Кольцов был первым, Оленштейн по математике получал двойки, потому что учитель математики не любил жидов. Он сказал, что Усачев с ним. Мы пошли к нему. Усачев остался таким же. Все это действие мы просидели у них в ложе. Один я дороги не знал, а Павлов не хотел идти. Наконец, к концу действия, я ушел от них и долго не мог найти своей ложи. Я боялся, что Ник. Алекс. рассердится на нас, но этого не было. Я отправился домой и непременно бы заблудился, если бы не встретил Васильева. Он повел меня другой дорогой. Мы догнали Покровского. При выходе из театра я встретил их соседа в 4-м классе, Рабиновича в очках.
Масленица 1886 года
В четверг последний день перед роспуском, и нас в этот день возьмут в театр. После уроков пришел инспектор и сказал, кого возьмут в театр. Из нашего класса взяли семь человек. Мы пошли в залу занять ложи театра. Я выбрал ехать в Большой театр на «Русалку».
Я успел сходить домой, и оттуда мы с братом пошли в театр. Когда мы пришли, уже все назначенные сюда были в сборе. Во время антракта я достал два апельсина, один съел сам, а другой дал Александрову. С нами был Петр Иванович. Потом Александров попросил показать ему сортир. Мне понравился Бутенко в роли мельника и особенно в третьем действии, когда мельник сходит с ума. Князя играл Медведев. Я на «Русалке» был уже второй раз, и она мне понравилась лучше, чем в первый раз. Из гимназии в театр я ездил уже третий раз. <…>
29 марта. Воскресенье
Вчера нас распустили в 12 часов на Пасху. Первый урок был немецкий. Евреи в класс не пришли, так как у них был праздник, и потому на немецком языке нас было всего 8 человек. Как только Богдан Иванович вошел, мы стали поздравлять его с праздником и даже христосоваться. Это его так растрогало, что он не задал даже нового урока, а дал старый, хотя и к этому дню он был старый. Мы стали просить Б. Иван. не спрашивать, и он согласился. Мы стали переводить основание Петербурга. Мамонтов переводил, а Палов писал. Потом стал переводить Васильев, а я писать. Второй и третий урок были латынь и греческий. Урок нам по латыни был задан двойной, а зато по греческому ничего. Василий Феофилактович по латыни на праздник нам задал 31 фразу по Менге. Сперва он сказал, что задаст 45, а немного спустя убавил на 31. Сереньку вызывали по латыни — тройка. По гречески вызывали и меня. Я отвечал наизусть по-русски урок, который спрашивали меня в прошлый раз. В конце стал немного заикаться. Вас. Феоф. сказал, что я читаю стихи немного шероховато. Тогда встал Павлов и сказал, что я заикаюсь, не могу выговорить некоторых букв. В.Ф. сказал, что я это сам могу сказать. Также при пересадке Павлов опять заступился за меня. Когда Вас. Ф. Спросил меня, почему у меня по-русски три, я сказал, что у меня плохие сочинения. Павлов встал и сказал, что мне баллы испортила двойка, поставленная Ильей Васильевичем, а не Виктором Александровичем. Я этого никогда не забуду. Накануне роспуска Клумов, как мы позже узнали, сочинил на каждого из нас эпиграмму и без подписи положил каждому в стол. Я вечером хотел написать ему ответную эпиграмму, но она не вышла:
29 марта. Воскресенье
Вчера нас распустили в 12 часов на Пасху. Первый урок был немецкий. Евреи в класс не пришли, так как у них был праздник, и потому на немецком языке нас было всего 8 человек. Как только Богдан Иванович вошел, мы стали поздравлять его с праздником и даже христосоваться. Это его так растрогало, что он не задал даже нового урока, а дал старый, хотя и к этому дню он был старый. Мы стали просить Б. Иван. не спрашивать, и он согласился. Мы стали переводить основание Петербурга. Мамонтов переводил, а Палов писал. Потом стал переводить Васильев, а я писать. Второй и третий урок были латынь и греческий. Урок нам по латыни был задан двойной, а зато по греческому ничего. Василий Феофилактович по латыни на праздник нам задал 31 фразу по Менге. Сперва он сказал, что задаст 45, а немного спустя убавил на 31. Сереньку вызывали по латыни — тройка. По гречески вызывали и меня. Я отвечал наизусть по-русски урок, который спрашивали меня в прошлый раз. В конце стал немного заикаться. Вас. Феоф. сказал, что я читаю стихи немного шероховато. Тогда встал Павлов и сказал, что я заикаюсь, не могу выговорить некоторых букв. В.Ф. сказал, что я это сам могу сказать. Также при пересадке Павлов опять заступился за меня. Когда Вас. Ф. Спросил меня, почему у меня по-русски три, я сказал, что у меня плохие сочинения. Павлов встал и сказал, что мне баллы испортила двойка, поставленная Ильей Васильевичем, а не Виктором Александровичем. Я этого никогда не забуду. Накануне роспуска Клумов, как мы позже узнали, сочинил на каждого из нас эпиграмму и без подписи положил каждому в стол. Я вечером хотел написать ему ответную эпиграмму, но она не вышла:
Клумов советовал Дубасову учиться, хотя и сам не особенно хорошо учился и над всеми надсмехался. На другой день после этого, то есть вчера, Клумова не было в классе. Он заболел крапивной лихорадкой. Перед роспуском, т. е. 27-го я с ним боролся и почти победил его. Я очень на него сердился, хотя этого и не показывал, за то, что он дразнил меня херувимчиком, у него это перенял и Гурьев. Гурьеву я, правда, отплачивал, дразня его Геркулесом, вакханкой, Агамемноном, Парисом. Недавно я прочел в газетах, что в Поле, венгерском городе, провалился театр и оттуда идут пары. Я еще больше убедился, что на земле творится нечто неладное. Весьма поздняя зима в России, землетрясение в Ницце, иссякание горячих источников в Греции, что не было с незапамятных времен. Что-то покажет солнечное затмение в августе! Недавно я читал новейших русских путешественников и был рад, что Россия не уступает никому из других государств. У нас есть путешественники Юнкер, Елисеев, Пржевальский, Потанин, Миклухо-Маклай. Вчера вечером мы пошли в церковь. Вербы там разбирали, ПРОИЗВОДЯ ДАВКУ. Даже один мужик закричал. За чаем толковали о том, что много людей погибли от зависти: Скобелев, Моцарт. И от своих страстей — Пушкин и Лермонтов. Потом толковали, что нужно жить для других, а не для себя, потому что в противном случае перед смертью будешь мучаться от скуки. <…>
Я с Серенькой пошел к портному за польтами, причем мамаша снабдила нас необходимыми инструкциями, как то: деньги отдавать при свидетелях, потому что портной может быть пьян и потерять их. Сперва сказать, потом порыться в карманах, а потом уж дать деньги, нести польта обоим. Мы исполнили приказание в точности. Пришедши к бабушке, я стал рассматривать Руфины раковины и рыбки. Через несколько времени пришел Антон и сказал, что нас с польтами зовут к Лене. Там мы померили польты и потом пошли домой. Но мамаша зашла к бабушке, и там ее уговорили остаться. Серенька с Руфой выпросились у мамаши ко всенощной в церковь Троицы-Арбат, и я с ними хотел. Там пели Сахаровы певчие на два хора. Особенно мне понравились ирмосы. После «Чертог твой» мы возвратились к бабушке. Там напились чаю и, наконец, благополучно возвратились по конке домой. <…>
1 апреля. Среда
Сегодня мы будем исповедываться. Мы пошли к заутрене. Когда стали читать Евангелие, я не выдержал и вышел просвежиться. Когда я бываю утром в церкви, со мной бывает дурно. Начинается зевота, выступает холодный пот, и наконец, когда совсем нельзя стоять, я выхожу из церкви просвежиться и прихожу назад. После заутрени я читал Евангелие. Потом пошли к обедне. Исповедь начнется в два часа. Перед исповедью я посмотрел по катехизису свои грехи. Как только ударили, мы надели новые польты, картузы и пошли к исповеди. Поздний батюшка еще не приходил, и потому мы по ошибке встали к раннему, но потом перешли к позднему. Нам пришлось ждать около получаса. Прежде всего исповедовался Андрюнька. Потом я, а после всех Серенька. После исповеди я съел булку и выпил чашку чая. Серенька, как и в прошлом году, ревел, так как мамаша ему не сказала, что надо класть в кружки при записывании. Потом пошли к вечерне, слушал правила, из которых только понял: «Иисусе, сладчайший, помилуй нас, Богородица, спаси нас и радуйся, Невеста Небесная». После вечером читал Евангиеле, потом пошел к Всенощной, и, воротившись домой, легли спать. Нынешний раз я после исповеди порядочно нагрешил. <…>
4 апреля. Суббота
Сегодня пили чай в нашей комнате, так как остальные комнаты мылись. Утром я выучил урок по русскому языку. Мы пошли к обедне. Мамаша просила узнать, где и когда здесь святят Пасху. Серенька спросил об этом богомолку. Она сказала, что после ранней обедни, что потом оказалось неверным. В благодарность за это Серенька сказал ей merci. Об этом же мы спросили Алексея, дворника, а он сказал, что после заутрени. Я лег спать с семи часов, но не мог заснуть. Нас разбудили в 10 часов с половиной. Пришли в церковь мы рано. Мамаша было звала нас на свое место, но когда почти все наши места заняли другие, то она перешла на наше. Певчие не пропели, а продрали «Волною морскою». Стали дожидаться 12 часов.
5 апреля. Воскресенье
Наконец, раздался удар колокола, все перекрестились. Мальчики трио запели «Воскресение Христово видавши», и крестный ход двинулся. Я не пошел вокруг церкви, как и в прошлый год. Серенька уже дал пройти большей части народа, но при выходе из церкви он встретил крестный ход на возвратном пути и воротился назад. Народу на заутрене было очень много. Простояв заутреню, мы все возвратились домой. Потом я и Серенька пошли к обедне и пришли к Херувимской. Разговевшись, я лег спать. Проснулся я довольно поздно. Большую часть дня я читал «Рыбаки» Григоровича. Часов около 3-х я, Серенька и Андрюнька отправились к бабушке. <…>
8 апреля. Среда
Сегодня мои именины. Я встал раньше Сереньки и Андрюньки, напился чаю и отправился в Страстной монастырь. Мамаша дала мне кучу денег, чтобы вынуть просвирки, купить свечки, на проезд, купить у Филиппова пирожное и сухарей. Была сырая погода, шел снег. Конка ушла у меня из-под носа, и мне пришлось дожидаться порядочно. В конке было очень мало народа. В Страстной монастырь я пришел к Евангиелю. Пальто я не снял, хотя мамаша и велела, потому что было нежарко, да и на пять минут его не стоило снимать. После я сказал мамаше об этом. Отстояв обедню, я пошел к Филиппову. Прошел немного в переулок, не нашел и воротился назад. Посмотрел на выставленные журналы в надежде увидеть «Вокруг света», но его там не было. Воротился назад искать Филиппова, спросил одного извозчика, как мне его найти. Он мне сказал. Поехал домой по конке. При этом мне пришлось слезать на ходу конки, и я наткнулся на одного барина и чуть не полетел. Барин этот дал мне наставление, что нужно прыгать с конки вперед. От дождя у меня сделался насморк. Приехавши домой, я выпил чашку оставшегося чаю, а потом подогрели самовар, и мы все стали пить чай с пирожными и сухарями. Оставшуюся пироженку мы отдали Аксинье, от которой ее стошнило. <…>
18–25 апреля. Две недели после Пасхи
Баллы нынешнюю неделю у меня следующие: 2 — за русский диктант, 3 — за сочинение «Лучший день каникул на Пасхе», 4 — за ответ Черни, 4 — за греческую extemporale (я ее написал без ошибок, только не докончил), 4 — за латинскую extemporale и 1 — за другую латинскую extemporale. В четверг меня по-русски вызвал Виктор Александрович отвечать чернь. Я очень заикался. После каждого стиха я прибавлял: «Я не могу выговорить», — на что многие смеялись. Я на это не рассердился. Павлов во время объяснения Тенорка написал на него эпиграмму: «Все спят, а он не спит, наш вдохновенный математик, свирепо мелом по доске стучит и мечется по классу как лунатик».