– Лучше я к тебе, – быстро сказал Турецкий.
– Ну что вы, – запротестовал я, – неудобно как-то.
– Я тебе уже как-то говорил, что действительно неудобно, – строго сказал Турецкий (я тут же вспомнил его анекдот про каких-то волков на каком-то льду), – короче, сейчас подгребу.
Ну не сидится человеку дома, что тут поделаешь!
Турецкий появился минут через тридцать. Судя по его тусклым глазам, в его делах действительно случился какой-то перерыв.
– Как поживаете, Александр Борисович?
Турецкий обреченно махнул рукой:
– Нет настоящей работы. Мелкота одна. Поверишь, Юра, уже неделю отдыхаю. Высыпаюсь!
Я понимающе покачал головой.
– Я уже забыл, как это бывает, когда отец семейства находится именно дома и выполняет свои отцовские обязанности.
Я пригласил Турецкого в комнату.
– А что так, Александр Борисович?
Тот пожал плечами:
– Не знаю. Вроде газету откроешь – сплошные преступления. Непочатый край! А чуть задумаешься – мелкота. Студент первого курса юрфака справится. Ну кого сейчас удивишь хищением двадцати миллионов долларов, к примеру? Или если в хищениях участвует сам председатель Госбанка…
– А что, есть примеры?
Турецкий махнул рукой:
– Расследую дельце одно, и там, по одному из эпизодов, вроде светится наш главный банкир.
Я вынул из бара темную матовую бутылку «Реми Мартен» и два коньячных бокала. Турецкий заметно повеселел.
– Ну, давай, говори, что там у тебя.
Я рассказал все с самого начала. Не упустил и сегодняшний разговор с матерью Кисина. Турецкий задумчиво смаковал коньяк, и я замечал, как с каждой минутой в его глазах зажигаются искорки. Так что к концу моего рассказа это был тот самый Турецкий, к которому я привык, – заинтересованный, жаждущий действия.
– Очень интересно, – заявил он, опустошая второй бокал, – в моей практике случалось, что преступник пытался выдать себя за другого. Но чтобы человека посадили в тюрьму под чужим именем, да еще по такому смехотворному обвинению, – о таком я не слышал.
– Так вы думаете, все, что рассказала мне Зоя-Вера, – правда?
– Юра, я тебя знаю давно. Опыт работы в прокуратуре у тебя есть. Хоть ты и перешел в адвокаты, твоей интуиции я доверяю. Если бы она врала, ты, я думаю, сразу бы это понял.
– Хотелось бы верить. Но не забывайте, Александр Борисович, что мы имеем дело с женщиной. И насколько я понял, с далеко не глупой женщиной. И тут, думаю, моя интуиция недорого стоит.
– Вот именно! Именно потому, что она умна, это правда. Если бы она действительно хотела ввести следствие в заблуждение, то выбрала бы что-нибудь более умное и действенное. И не талдычила каждые пять минут, что я не я и корова не моя. Тем более что дело, считай, решенное.
– Значит?
– Значит, нужно искать доказательства существования Веры Кисиной. Как я понимаю, ты хочешь покопаться в вещах убитой Лены Филимоновой?
Я в восхищении развел руками:
– Александр Борисович, о вас надо книги писать. Как о Шерлоке Холмсе.
Турецкий отмахнулся:
– Не знаю как для адвоката, а для следователя, Юра, скромность – первейшее качество. Кстати, замечу, что если бы ты остался в прокуратуре, проблем с тем, чтобы изучить вещи убитой, у тебя бы не было.
– Поможете, Александр Борисович?
– Конечно. Завтра позвоню Грязнову. Думаю, что проблем не будет. Конечно, самому тебе рыться в ящиках не дадут, но вместе со следователем или опером, в порядке исключения…
– Спасибо.
– Не стоит. Но дело даже не в этом. Предположим, ты найдешь у Филимоновой какие-то следы Кисиной. Что дальше? То, что Вера Кисина существует, это и так ясно. Нужно доказать, что та, которая сидит в Бутырке, у которой все документы на имя Зои Удоговой и на которую адвокат Юрий Гордеев, кажется, уже положил глаз… Турецкий хитро подмигнул в ответ на мой протестующий жест. -…что именно она и является Верой Кисиной, и никем иным. А сделать это будет трудненько.
Он сделал большой глоток коньяку и съел дольку лимона.
– Но ведь есть друзья, знакомые. Родственников, правда нет, но есть муж, который, правда, в Америке. В конце концов, ее по телевизору через день видело пол-Москвы! Есть, наконец, сотрудники по работе на телевидении.
Турецкий покачал головой:
– Не знаю. Видимо, стоит попробовать отправить дело на доследование. Пока что у тебя нет ни одного свидетеля, который бы смог с полной уверенностью идентифицировать Веру Кисину. Заметь, она вела довольно замкнутый образ жизни с тех пор, как разошлась с мужем. Контакты на работе и телезрители, конечно, могут помочь, но на сто процентов я в этом не уверен. Ведь твоя сестра не подтвердила то, что на фотографии изображена именно Кисина?
– Угу, – кивнул я.
– Вот и сотрудники могут не подтвердить. Не говоря уже о зрителях. Отпечатков пальцев они у нее не снимали, анализ крови не делали… Думаю, что результат будет такой же – «вроде она, а вроде не она». Ну или что-нибудь в том же духе. Но конечно, на телевидение надо обязательно сходить.
– Да.
Турецкий отпил коньяку и задумчиво продолжал:
– Может быть, как утверждает сама обвиняемая, это последствия пластической операции. А может, и нет. Нос и губы – самые заметные части лица. Их изменение влияет на все лицо. Итак, друзей и знакомых у нее мало. И как назло, в тот же день, когда она просит тебя пойти к ее единственной подруге, ее убивают.
Турецкий покачал головой.
– Ты думаешь, это случайность?
– Может, и нет. А что толку? Пока найдут убийцу, Вера уже будет в лагере. Если вообще найдут…
Турецкий погрозил мне пальцем:
– Учил тебя, учил, а все, кажется, без толку. Умение следователя состоит в способности складывать из мелких деталей общую мозаику и наоборот – зная самые общие сведения, делать из них частные выводы. Хотя, конечно, для адвоката, может, это и лишнее, – лукаво добавил он.
– И как сие правило можно применить в данном конкретном случае?
– Если предположить, что между смертью Филимоновой и тем, что ты собрался ее навестить, действительно есть связь, то отсюда следует, что те, кто засадил Веру Кисину в тюрьму и соответственно никак не заинтересован в том, чтобы твои усилия вытащить ее оттуда увенчались успехом, именно эти люди и убрали ненужного свидетеля.
– Постойте, постойте. Но как они могли узнать, что именно в этот день я пойду к ней? И вообще узнаю о ее существовании?
– Вот это самое интересное. Ведь если она действительно им мешала, то почему бы не убрать ее еще раньше, от греха подальше? Значит, либо они раньше не боялись опасности, которую может для них представлять Филимонова, либо…
Турецкий сделал эффектную паузу.
– Либо?
– Либо они просто-напросто не знали о ее существовании.
Он замолк, победно поглядывая на меня.
– Не знали? То есть вы хотите сказать, что, возможно, они узнали о Филимоновой одновременно со мной? Так, что ли?
– Ну, это, конечно, только предположение.
– Но если это правда, то, значит, организаторы имеют доступ к тюремной охране, ведь как иначе можно знать о том, что делается в комнате для допросов?
Турецкий грустно кивнул:
– К сожалению, если вся эта история – правда, то участие милиции можно считать доказанным. Значит, и в тюрьме могут быть свои люди. Важно не это. Важно, кто действительно заинтересован в том, чтобы выдать Веру Кисину за другую. И почему именно Веру Кисину? Ведь более неподходящей кандидатуры для подмены, чем телевизионная ведущая, представить себе трудно. Так что думай, Юра, думай. А я по старой дружбе помогу. Хоть ты теперь и конкурирующая организация.
Яша влез на дерево и притаился.
Все было спокойно. Деревня примерно в километре от кладбища спала. Луна освещала пустынную местность, поросшую чахлыми кустиками, и лес, начинавшийся сразу за кладбищем.
Стая собак совсем рядом доедала барана. Сами собаки не издавали ни звука – никто не рычал, не скулил, не лаял. Только слышно было, как хрустят кости, разгрызаемые мощными челюстями.
Пенкин был уверен, что минут через пять все они будут спать крепким сном, но продолжал наблюдать сверху, не желая повторения вчерашней истории.
Вчера ему не повезло. Он приехал, когда только-только стемнело, в надежде побыстрее со всем покончить. Но на кладбище были люди. Днем кого-то похоронили, и четверо мужчин во главе с молодым муллой сидели вокруг свежезасыпанной могилы и вслух нараспев молились.
Яша притаился в лесу и ждал. Долго.
Они ушли только после полуночи, но в деревне продолжали гореть огни, и ветер доносил заунывный женский вой. Когда наконец все успокоилось, вышла луна и появились собаки.
Молчаливой стаей они прошли из конца в конец кладбища и, собравшись у свежей могилы, стали сосредоточенно и слаженно подрывать плиту.
Пар десять желтых горящих глаз и тихое сопение. Иногда только коготь царапнет по камню.
Яшу пробирал озноб, по спине потекли струйки холодного пота. Он осторожно почти ползком добрался до нужного надгробия. Ветер дул в его сторону, и стая была довольно далеко. Он очень надеялся, что его не учуют. Он попробовал приподнять плиту и, чуть не надорвав живот, вскрикнул.
Собаки прекратили рыть и замерли. Огромный пес, видимо вожак стаи, двинулся на Яшу, остальные потянулись следом. Вожак вышел из тени на освещенный луной пригорок. Он был величиной с хорошую немецкую овчарку, но пепельно-серого, совершенно волчьего цвета, с огромным лохматым хвостом и порванными ушами.
Стая рассыпалась в цепь и наступала, по-прежнему не издавая ни звука.
Яша побежал. Собаки тоже пошли быстрее, но нападать не торопились, ждали, когда он устанет и остановится. Споткнуться и упасть значило умереть. Это не волчья стая – собаки, даже одичавшие, все равно остаются собаками, они не боятся людей, не боятся машин, не боятся огня.
Он сжимал в кармане пистолет, сознавая, что оружие, по большому счету, ему не поможет. Чеченские собаки наверняка не боятся и звука выстрела – привыкли. И если даже он ранит или убьет одну, остальные не остановятся и разорвут его на части. И в деревне тоже услышат выстрелы, поднимется тревога.
Зная подозрительность чеченцев, можно быть уверенным, что уже завтра вокруг деревни будут бродить вооруженные патрули и до могилы Мажидова ему не добраться.
И он продолжал бежать молча в темноте, выставив вперед руки, чтобы не нарваться на ствол или сук, проклиная свою страсть к конспирации, которая заставила его бросить машину подальше от кладбища.
Он все-таки добежал, спотыкаясь и окончательно запыхавшись, на бегу вытаскивая из кармана ключи. Собаки сохраняли дистанцию – метров тридцать. Пока Яша дрожащими руками секунд двадцать не мог открыть дверцу, преследователи подошли вплотную, и жуткий серый пес прыгнул ему на спину.
Пенкин выстрелил. У него просто не было выбора. Но дуло пистолета уперлось собаке в живот, и звук получился на удивление тихий. Зверь стал медленно сползать на землю, но его челюсти продолжали сжимать воротник Яшиной куртки, таща его за собой.
Яша рванулся и головой вперед влетел внутрь машины, когда еще две зверюги ринулись к нему. Он лихорадочно захлопнул дверь и завел машину с закрытыми глазами, чтобы не видеть слюнявые оскаленные морды, прижавшиеся к стеклам.
Двигатель взревел, и Яша рванул с места, уносясь от погони.
Но погони не было. Они были чертовски умны. Любая нормальная собака, разгоряченная преследованием, просто по инерции гналась бы еще некоторое время, даже наверняка зная, что не догонит. Эти остались на месте и, собравшись в кружок, рвали на части своего, возможно еще живого, товарища.
Уговорить себя вернуться еще раз на это жуткое место было непросто. Он выпил для храбрости полбутылки коньяку, и все же каждый взгляд на стаю людоедов бросал его в дрожь.
Но глаз нужно было добыть любой ценой.
Днем он купил большого барана и, вспоров ему глотку и брюхо, нашпиговал его снотворным. Приехал пораньше и выбросил барана на краю кладбища. Он знал, что собаки придут, и они пришли.
Еще буквально несколько минут. Три зверя уже валялись в сторонке, остальные заканчивали пиршество и, пошатываясь, бродили вокруг обглоданных костей.
Все. Последним, с тихим всхлипом, свалился вожак.
Яша включил камеру и принялся за работу. Тяжелая надгробная плита, поддетая ломиком, соскользнула на подготовленные заранее бревна и уже без титанических усилий с его стороны откатилась с могилы. Он принялся быстро копать, временами останавливаясь и прислушиваясь.
Для освещения места событий он использовал трехкиловаттную инфракрасную лампу. Человеческий глаз не воспринимает инфракрасное излучение, но камера с соответствующим фильтром записывала четкое черно-белое изображение.
Раз уж он пошел на «эксгумацию», рискуя если не быть съеденным собаками, то подстреленным оскорбленными родственниками, Яша решил убить двух зайцев сразу: добыть стеклянный глаз и заодно выдать могилу Мажидова за могилу Дудаева, тем самым добывая доказательства, что Джохар жив. Оба покойника были примерно одного возраста и умерли примерно в одно и то же время. Пейзаж также был вполне схожим.
Саперной лопаткой он осторожно долбил слежавшуюся каменистую землю, даже примерно не представляя, на какой глубине находится скелет.
Сам он никогда мусульманских похорон не видел, но еще в детстве из «Кавказского пленника» Толстого узнал, что хоронят они без гробов. Просто заворачивают покойника в саван, усаживают лицом на восток в яму, прикрывают ветками и засыпают землей.
Яша обливался потом, потому что вынужден был натянуть на лицо спецназовскую шапочку с прорезями для глаз и рта – перспектива быть узнанным в кадре и уличенным в вандализме ему не улыбалась. Инфракрасная лампа давала достаточно света для съемки, но ему этот свет помочь не мог, и приходилось копать почти на ощупь, что тоже не ускоряло процедуру.
Наконец он наткнулся на что-то твердое и дальше разгребал землю уже руками. Перед ним был совершенно голый череп, вокруг которого почва смешалась с остатками полусгнившего савана и не истлевшими еще волосами покойника.
Яша почувствовал острый рвотный позыв и, отвернувшись от могилы, сделал большой глоток коньяка. Несколько раз глубоко вздохнул. Вроде полегчало.
Аккуратно отгреб землю с лицевой части. Он находился примерно в метре под землей и рискнул включить фонарик – глазницы были пусты.
Попытался представить себе процесс разложения и логическим путем выяснить наиболее вероятное место, куда мог провалиться глаз, но от этих мыслей его снова потянуло на рвоту.
Он выключил камеру, лопаткой перерубил шейные позвонки и вытряс из черепа землю. Перетирая в руках каждый подозрительный комочек, он наконец нашел то, что искал, – маленький стеклянный шарик, испачканный землей, но целый и невредимый.
Спрятав находку в карман, он снова включил камеру. Демонстративно извлек из земли клок волос, а затем, подумав, захватил еще и лучевую кость.
Дело сделано, пора убираться отсюда. Яша принялся засыпать могилу обратно. Но тут проснулся вожак. Яша посмотрел на часы, прошло всего сорок минут, а, по его прикидкам, снотворного должно было хватить часов на шесть. Очевидно, этой собаке таблеток почти не досталось.
Вожак стаи, пошатываясь и моргая горящими в темноте глазами, приближался. Яша, схватив камеру, пустился бежать, так и не уничтожив следов своего вандализма.
– Стоять! – орал рассвирепевший мент, выбежав на середину дороги и размахивая руками над головой. На обочине дымился покореженный «Москвич», своротивший полбагажника зеленому «БМВ». Рядом скулил и посыпал голову пеплом бородатый субъект в разорванном на спине малиновом клубном пиджаке.
Пенкин остановился: выбора не было, не давить же человека только потому, что он в милицейской форме.
– Что случилось? – Яша устал, не выспался и был крайне раздражен.
Прошлой ночью, ракетой уносясь с кладбища, он заснул за рулем и проехал таким порядком метров двести – триста, пока безвольным движением руки не свернул на обочину и машина не запрыгала по колдобинам. «Все, – подумал он. – надо немедленно остановиться заночевать. Не то меня захоронят вместе с фрагментами останков Мажидова».
Свои координаты он представлял достаточно смутно: плюс-минус двадцать километров по трассе. Спокойно заснуть ночью в легковушке на обочине, где-то посреди России может теперь разве что малость блаженный, а поблизости от границы с Чечней – только полный придурок. Яша проехал еще немного и наткнулся на указатель: «Малая Нижняя Васильевка, 1 км».
Название внушало полное доверие, и он, преодолев проселок, тормознул на площади возле казенного вида здания. «Рассветет – вырулю обратно на трассу и докемарю». – Яша моментально отключился, не успев додумать приятную мысль.
Разбудил его стук в окно и громкие матерные предложения немедленно выйти из машины и представиться. Через лобовое стекло кто-то светил ему в лицо фонариком, и на мгновение он ослеп. Яша опустил шторку, прикрывая глаза от назойливого света, затем спокойно огляделся.
Машину обступили пять человек, в одежде которых просматривалась казачья атрибутика – фуражки со странными кокардами, погоны на черных рубахах, у одного на груди красовался даже толстенный аксельбант. Все вооружены. У одного автомат, остальные – с берданками. Ни на бандитов, ни на чеченцев не похожи, типичные жители Малой Нижней Васильевки. «Такие стрелять, конечно, не станут, – прикинул Яша, – можно дать задний ход и убраться отсюда. Но тогда придется искать новое тихое место, чтобы вздремнуть. Нет уж, лучше выйду, может, посплю в постели». Он подчеркнуто медленно достал сигарету, закурил и только после этого вылез из машины.
– Ты, итить твою, кто такой будешь? – поигрывая обрезом, осведомился коротышка пожилого возраста с завитым чубом и в сдвинутой на затылок фуражке. – Документ давай!
Так же неторопливо Яша достал удостоверение работника телевидения и протянул его мужику с автоматом, очевидно командиру формирования.
– Пенкин, значит? Яша? – Недоверчиво произнес тот. – С телевидения? Спишь, значит?