Жека (Рекс). Осень 1982 года. Афганистан
...Веня только вылечился от малярии. У него все еще болели суставы и голова, его бросало то в жар, то в холод. Лечился он своеобразно: болтался весь день в арыке в надежде, что это поможет ему снять боль в суставах. От боли он не мог ни сидеть, ни лежать. Когда он ослаб до того, что не смог ходить, начало падать зрение и сильно понизилось давление, мы его сдали в медчасть. Он, оказалось, подцепил какую-то гадость: надо было избегать застойных вод, в которых обитает множество переносчиков опасных болезней. Но Веня, как Иванушка дурачок, кидался к любой луже, пока не стал козленочком. Он сожрал столько глистогонных таблеток, что теперь, сидя рядом с ним, можно быть спокойным -- всякая зараза выпрыгнет из тебя при одном только Венином взгляде.
Мы сидим с ним на плоской крыше дома. Осень. Солнышко ласково греет наши лысые головы. Дембеля улетают на Север. Скоро и наш дембель. Долг Родине почти оплачен, осталось только очистить Кандагар от духов, обезоружить и разогнать их банды в зеленке, обезопасить дороги от мин, прекратить массированные артобстрелы, перестать терять технику и людей, вывести войска и покончить с партизанщиной.
Уже третий день бригада бросает батальоны на проческу города, а с наступлением темноты судорожно выдергивает их. Скованные интернациональным долгом перед мирным населением, упорно огрызающимся в уличных боях, мы уходим, чтобы потом вновь вернуться. В эти дни обычно крикливый и шумный город не похож на себя - его улицы и проулки пусты и тихи. Только крики муэдзинов напоминают о нерушимости исламских традиций. Мирная жизнь города погребена под обломками взорванных домов и растоптана на пыльных улицах его пригородов.
Батальон прочесывает квартал за кварталом, загоняя моджахедов в мешок и подавляя очаги сопротивления. Но духи уходят, как песок сквозь пальцы. Для этого нас и оставляют на ночь в городе. Ночью мы ставим засады на вероятных маршрутах передвижений, днем - блокируем и прочесываем окруженные районы. Три дня назад на очередной проческе мы взяли шикарный бакшиш. Чесали улицу с кантинами. Ребята не стеснялись -- в бригаде, на выстреле, как мы это состояние называли, сидели дембеля с чемоданами. Я не мешал, но сам не брал. А в этом доме -- как черт попутал.
Хозяин дома был так напуган, что спрятался на женской половине. Вот когда его от туда мы доставали, одна из его женушек и сунула нам эту пачку денег. Хозяина мы не тронули, но деньги Веня взял. Кто понимает опасности войны, тот понимает и выгоду от войны. Это был не первый такой "хлопок" за время моей службы. Если все брать, то хватило бы не только на шикарный дембель мне и Вене. Жаль, Пашка уже отстрелялся. Но и ему были положены дембельские подарки.
Тогда в районе кирпичного завода зажали взвод из первой роты и закидали химическими гранатами. Потом мы за этими гранатами гонялись несколько дней. Там Паша и получил свои две пули. Его уложили вместе с другими ранеными в дом. Спустя некоторое время в окно комнаты, где они лежали, попал гранатомет. Очнулся он только в БэТэРе, заваленный труппами. Тогда-то крыша у него и поехала. Его с трудом удалось уложить в палату в Арианском госпитале - он стал бояться закрытых помещений. Но, как раньше уже бывало с ним, отчаяние помогло ему. Последнее письмо он прислал из госпиталя. Пишет, что поправляется. Встречу мы назначили на следующее второе августа.
...К воротам дома, где мы организовали оборону и удачно контролировали почти весь проулок, подкатил БРДМ особиста бригады. Мы уже были знакомы с этим спортсменом. Пока нам везло. Веня предусмотрительно убрал "Фанту", фрукты, лепешки, которыми я возвращал его к жизни, и кинулся вниз строить остальных. Я остался у АГСа.
С майором была целая делегация -- пять афганцев. Двоих я узнал сразу: вчера ночью мы тормознули во встречной засаде обычную нашу "Ниву". Она кралась с выключенными фарами по узкой улочке. Мы наблюдали за ней в ТВН бронетранспортера и ждали, когда она в нас упрется. В ней то и были эти двое, как потом оказалось: заместитель мера города и его телохранитель. Хотя второй был явно узбеком, -- уж слишком по-русски он отмахивался от нас, пока не нарвался на приклад автомата. Кто были остальные в делегации, я не знал.
Если это разборки из-за вчерашнего, то все нормально. Я лично по команде доложил обо всем комбату, и без него им тут делать нечего. Ну, помяли мы обоих, так комендантский час был, и бои прямо в городе идут. Успокоившись, я слез с крыши во двор дома.
Если бы я что-то понимал в жизни, я бы догадался, что это судьба. У нее было лицо маленького, тщедушного афганца -- мрачное и напряженное, и казалось, на этот раз добра от него не жди. Смысл происходящего проскользнул мимо моего внимания.
-- Это он! Это он ограбил мой дом! -- маленький афганец, один из тех трех, что приперлись с замом мэра, громко кричал, показывая майору на меня пальцем.
Вот он, "хлопок"! Я почувствовал себя гильзой, падающей после выстрела в горячую пыль.
Ребята хотели что-то сказать -- перекрикивая друг друга, оттесняли майора с афганцами. И все-таки я видел, что все они как-то изменились, как будто вдруг разучились смеяться. Вокруг меня образовался круг. При этом я видел, как по Вениному лицу стекали струйки пота. Взгляд его был неподвижен, а тело сотрясала лихорадка. Он был в состоянии шока и никак не мог прийти в себя. Я не был мародером, просто обстоятельства сложились не в мою пользу. Здесь, на войне, мое чувство интернационального долга по своей силе было сопоставимо с любовью к Родине. С той лишь разницей, что афганца, которому я был почему-то что-то должен, хотелось убить! Тяжело было осознавать возможность быть убитым человеком, перед которым ты в неоплатном интернациональном долгу.
Вдруг оказалось, что все можно проследить: дороги, по которым я шел, дома, в которые я заходил, события, которые я пережил, как мне казалось, в стороне от чужих глаз. По всем дорогам пришлось пройти вновь, во все дома опять заглянуть, пока от моей свободы не осталась самая малость. И если все, что я узнал о жизни -- правда, тогда действительно: вся моя жизнь -- одно непрерывное преступление.
Когда страх становится постоянным, он превращается в подлость. Меня судили трусы. Был показательный суд. Я принял все на себя. Веню долго прессовали и, сломав, заставили выступить от лица комсомольской организации роты общественным обвинителем. На плацу бригады мне срезали сержантские лычки, и я поехал на Родину, получив восемь лет за вооруженный грабеж.
Тюрьма -- единственная прививка от наших страхов перед ней. Она оказалась местом, где ненависть и злоба имеют свойство накапливаться, оттачиваясь с годами до такой остроты, что превращаются в совершенное оружие. Ты становишься заложником собственной злобы, тратя время и энергию на совершенствование, затем уже на сдерживание этой рвущейся на свободу силы. И она прорывается с неизбежность землетрясения, которое можно предсказать, но остановить -- нереально.
Паша. 2 августа 1998 года
Телефон Рекса не отвечал, терпеливо снося мою настойчивость. Я решил позвонить домой Вене. Он схватил трубку, словно сидел на ней. Голос его был взволнован. Мы договорились, что я подожду его в ближайшем кабаке.
Я открыл дверь: у самого входа за столиком двое местных парней потягивают пиво. За соседним столиком заливаются смехом две принцессы. В отраженном солнечном свете сверкают золотом их тонкие пальчики и два фужера с шампанским. Напротив, за стойкой бара молодой бармен с неуловимо знакомым лицом цепким взглядом профессионально оценил мою сумку.
Выбеленные стены бывшей местной пивнушки, светильники а-ля керосинка, простые деревянные столики -- повернуться негде. Большой банкетный зал закрыт. Этому заведению столько же лет, сколько и мне. Время словно остановилось в этих стенах. Как и раньше, сюда заходят перевести дыхание, поправить здоровье после вчерашнего, чтобы потом снова окунуться в грандиозный спектакль, идущий без антрактов в тихих двориках вокруг. Именно здесь разыгралась идеальная сцена поножовщины, в которой не было разделения на актеров и зрителей.
Сосредоточившись взглядом на трещине в стене около моего столика, я попытался понять, где и когда споткнулся Женька, чуть не выронив будущее из своих рук. Исправительные учреждения на то и исправительные: если не можешь найти причину преступления и исправить ее одним способом, попробуй другим. Но поиск и исправление ошибок должны сходиться -- жизнь должна быть устойчивым равновесием побед и поражений. Ведь проверка сделанного -- это и есть присоединение прошлого к нашему собственному будущему. Опыт, предыдущие испытания и прожитая жизнь, дали Женьке силы подняться.
Жека (Рекс). 2 августа 1998 года
Телефон зазвонил, конечно, в тот самый момент, когда я не был готов к этому. Пришлось бежать из душа через всю квартиру. Я хотел бы, чтобы это был звонок Паши -- его самолет приземлился больше часа назад. Он писал мне несколько раз до своего отъезда. Я постоянно получал от него подогрев в тюрьме. Паша приезжал ко мне, но свидания нам не дали. Он ни минуты не сомневался в том, что я выберусь из этой ямы.
Я не успел к телефону, но не расстроился, потому что Веня, мой отчаянный благодетель, тут же перезвонил мне. Каждая его попытка помочь мне была стремлением утвердиться за мой счет.
Где та грань, за которой мои друзья уже не в праве рассчитывать на мою помощь, и после чего они уже сами отвечают за себя? Я лично уверен в том, что у человека все в жизни происходит по стечению обстоятельств. Каждый из нас зависит от других людей, и перед каждым из нас стоит проблема выбора. И если ты не в силах сделать правильный выбор, его за тебя сделают другие. И тогда ты будешь шестеренкой в чужом механизме. Я понимал, что в нашей жизни не все так просто. Кто мог предсказать, что я поймаю того мотоциклиста? Кто знал, что Веня возьмет деньги, и мы влетим под дембель? Кто знал, что тот парень ударит Веню?
-- Не лезь, если не просят! -- ответил мне тогда здоровяк в баре.
Жека (Рекс). Осень 1989 года
...Под окном дома резко заскрежетали тормоза, и раздался противный гудок машины. Не дожидаясь звонка, открыв входную дверь, я выглянул в подъезд. По ступеням с грохотом поднимался Веня. Он старался идти ровно, но его заносило, и к грохоту его шагов добавлялся гул перил.
-- А, не спишь, -- понимающе кивнул он.
-- Извини, что поздно. Так получилось. Мне нужна твоя помощь.
-- Помощь?
-- Да. Кстати, давай пойдем, что ли, куда-нибудь? -- и не дождавшись моего ответа, он зашагал назад к выходу из подъезда. Накинув сверху куртку, я пошел за ним.
Мы пришли в местный ресторан и заказали жареное мясо.
-- Да не наваливай ты, как халдей, на свою тарелку груды закусок. Помни, Веня, ты вкушаешь жареное мясо, а не лопаешь деликатесный силос! Два-три подрумяненных ломтика жареной картошечки, пара огурчиков маринованных, моченная грушка, ложка хрена со свеколкой, ну, там оливки какие-нибудь. И ... водка. Водка, Веня! Но сначала, я отвечаю, Веня -фужер! Потом, несомненно, мясцо, потом водка, потом без передыха еще ломоть.
Вот я и разговелся.
Все, состоялось.
Желудок мой ликовал -- вот уже два года он регулярно получает то, о чем мечтал все пять черных лет. Я с умилением откинулся на спинку стула и благожелательно созерцал сидящую в зале публику, с ней меня связали аргументы и факты Вениной истории, которую я слушал поначалу не слишком внимательно:
-- Ну, соберем мы их, козлов, за одним столом. Выставим водки море, жратвы -- вагон. А сами аккуратненько обрежем стволы заранее, сложим их, заряженные, в сумку и в уголок комнаты положим. Когда они нажрутся и пустят слюни, мы, Веня, с тобой вдвоем встанем, и с двух рук как дадим! Представляешь? Комната вся в пороховом дыму, жратва на столе вперемежку с их мозгами. На стенах, на полу -- кругом их кровь. Они стонут, шевелятся, гильзы по полу катаются, водка из разбитых бутылок течет прямо на пол. А мы с тобой, Веня, стоим посреди всего этого. Дальше-то что? -- спросил я, обрывая его словесный поток.
-- Класс! -- сказал Веня и я понял, что он ничего не знает про жизнь среди этих "чертей".
-- Кому ты должен? -- перешел я к делу.
-- Вон ему, -- совершенно отчетливо Веня указал на "быка", что стоял у стойки бара, напротив входа в наш зал.
-- Сколько ты должен без "счетчика"?
-- Что? -- Веня явно понял только смысл глагола.
-- Сколько хочет этот урод? -- задал я вопрос попроще.
-- Я должен ему три сотни баксов, -- Веня уже не мог оторвать взгляд от бумажек, которые я ему отсчитывал прямо за столом.
-- Иди, отдай и возвращайся.
Количество молодых людей спортивного вида на квадратный метр площади внушало здоровый оптимизм. Уродливые лысые существа в клубах сигаретного дыма сидели друг у друга на головах и смотрели видео в баре, напротив нашего зала. Не самое дурацкое занятие для заведения со свободным входом.
Я внимательно следил за Веней, который что-то лопотал одному из этих амбалов. Когда Веня попытался похлопать кредитора по плечу, ему технично въехали с правой в голову. Веню упал, и его начали бить ногами прямо у стойки. Пепельница с нашего стола, удачно брошенная мной, попала в голову амбалу, и он мягко осел на пол рядом с Веней. Четко осознавая, что у меня есть некая внутренняя территория, которую нельзя никому уступать, я решительно двинулся к дерущимся.
-- Когда ваш стиль поведения, ваши манеры кому-то не нравятся, демонстрируйте их в другом месте, -- примерно с этих слов все и началось.
Я не баклан какой-нибудь. Мое самообладание не перешло в гнев, сострадание к Вене не граничило с истерией, только терпение к его неудачам явно имело предел. А парень был действительно здоровый. Кровь из разбитой головы обильно текла по шее ему на грудь. Встав на ноги, и вытирая кровь с лица одной рукой, другой он достал нож. Его действия тогда я оценил, как почерк дилетанта. Резать и ждать, когда этот клоун умрет от потери крови, было глупо. Но и особого желания лежать с набитым мясом животом на столе в морге я тоже не испытывал. Нож, которым я резал только что мясо, просто лежал в моей руке, а вот его рука действительно держала нож. Он неожиданно резко, с финтом, попытался меня ударить ножом. Я ушел от удара, разорвав дистанцию. Не вовремя поднявшийся с пола Веня чуть не попал под удар.
Получалось -- чтобы жить завтра, кому-то надо было выжить сегодня. Решение было принято. Все заняло несколько мгновений. Ребра не создают реальной преграды для лезвия ножа, как это принято думать. Так что мой удар под его бьющую руку не представлял собой что-то особенное. Я научился этим вещам от людей, которые это уже делали. И если это было моей ошибкой, то это надо было еще доказать.
Но у судей существует врожденное предубеждение против ножей. Нож всегда ассоциируется с намерением убить. Отдав пять лет, я вышел по амнистии ровно на два года, чтобы так глупо сесть снова.
Паша. 2 августа 1998 года
Скрестив ноги, я подлил вина в бокал и, откинувшись на спинку стула, стал разглядывать застиранную скатерть. Подошел бармен. Несколько секунд он был занят столом: поставил закуску, напитки и отошел. Я где-то видел этого парня, и все время пытался вспомнить. Где? Сейчас в любой момент мои друзья, основные составляющие части моей жизни, могли появиться в дверях, выйдя из ослепительного августовского солнца.
Я оторвал взгляд от бокала и увидел, как бармен суетливо, что-то лопочет по телефону. Это немного насторожило меня. "Как только пацаны придут, мы уйдем", -- решил я.
Через минуту вошли Веня с Женькой. Я впервые видел Веню в таком состоянии. Он шел между столами, чуть не пританцовывая. Глаза светились, как два надраенных пятака, а на лице висела глупая детская улыбка.
Женя сильно изменился, состарился, но держался свободно. Его литое тело и настороженные проницательные глаза выдавали в нем опасного человека. Он не был похож на разбухшего от выпитого и не сдержанного на язык балабола Веню.
Внимательно заглянув в мои глаза и увидев, как я улыбнулся Вене в ответ, Жека расплылся в улыбке и, схватив протянутую в приветствии руку, потряс ее, крепко сжимая своей жесткой натренированной ладонью. Мы обнялись.
Веня. 2 августа 1998 года
Двое мужчин вошли почти сразу за нами и мгновенно заполнили собой все пространство между столами. Я стоял к ним вполоборота и не сразу обратил внимание на газету, которую один из них держал в правой руке. Подняв руку в направлении обнимающихся Женьки и Паши, почти в упор он выстрелил Паше в голову. Странно, как не задело Женьку. Выстрела почти не было слышно, только хлопок какой-то. Я увидел, как тело Паши обмякло и повисло на Женькиных руках. Эти двое мгновенно выскочили на улицу и, прыгнув в поджидающую их машину, умчались. Я побежал следом за ними, надеясь хотя бы увидеть номер машины. Ни черта я не увидел! Когда вернулся, Жека уже положил мертвого Пашу на сдвинутые столы. На полу валялись сброшенные со стола фужеры, тарелки, какая-то закуска. Вино, вылившееся из упавшей бутылки, смешалось с кровью, капающей со стола, на котором лежал Паша. И я, заплакав громко, как в детстве, почему-то вспомнил именно эти слова:
"И сказал Создатель: "Рано давать им крылья, они понесут на них смерть и разрушение. Но дадим им горы. Пусть некоторые боятся их, но для других они будут спасением".
Паша. 2 августа 1998 года
Мы обнимались с Женькой, когда я увидел, как вошли эти двое. Один из них встал за спиной у Вени и вытянул руку в моем направлении.
Человеку свойственно вытягивать руку в направлении предмета, указывая на него. Это настолько вошло в нашу привычку, что направление, приданное руке, не требует существенных изменений для уточнения, поэтому эта привычка успешно используется для быстрого наведения пистолета на цель. Нужно только научиться держать его так, чтобы направление ствола являлось как бы продолжением руки стреляющего. И если ствол займет положение указательного пальца, направление руки даст вам возможность достаточно быстро и практически точно навести оружие на цель. Вытянутая рука с физиологической точки зрения наиболее удобна, так как суставы, мышцы плеча и предплечья фиксируются при этом наиболее прочно.