Я, не успев понять,что происходит, достал по команде нож в ножнах. Это было моей ошибкой. Комбат, приняв нож из моих рук, с поворота ударил им духа по шее. Дух захрипел и опрокинулся от удара на спину, подняв тучу пыли. Комбат, со словами: "Что ж ты меня позоришь, череп!", швырнул мне, оголив нож, ножны . Ножны попали прямо мне в лицо, ослепив меня на миг. Когда вспышка в глазах и искры от нее прошли, я увидел, как комбат, оседлав тело духа, опрокинутое на спину, раз за разом вгоняет в него нож со словами: "Где ж у него сердце-то ?". Пыль, что кружилась в этом бешенном танце смерти в свете солнечных лучей, рожденном движением двух тел, придавала картине какую-то нереальность. Когда комбат поднялся, я продолжал стоять, завороженный этим солнечным потоком пыли...
Я так и запомнил этого духа. Косые лучи солнца сквозь дыры в стене пронзают темноту сушилки. Гроздья винограда, собранные чьими-то заботливыми руками, несмотря на войну и разруху. Подбитый танк. Взорванный мост. Арык с сильным, но медленным течением. Погибший танкист. Наша группа, уставшая, потная, вся в пыли. Комбат с воспаленными глазами. Кажущаяся прохлада сушилки. Тело мертвого духа. Нож в моих руках со следами чужой, густеющей на глазах крови. И пыль. Везде пыль. Мелкая, всепроникающая. Витающая над всем происходящим. Медленно оседающая в черную лужу крови. И лишь в контрасте солнечных лучей и темноты сушилки виден ее танец, наполненный глубоким, как мне тогда показалось, смыслом. Мы все песчинки в шлейфе каких-то движений судьбы. Кого-то она заставляет подняться и кружиться в этом танце света и темноты, а кто-то остается неподвижным и безучастным, как тот дехканин с мотыгой, не подозревающий о том, что ему тоже придется принять уже уготованную ему судьбой участь:
Танк удалось вытащить и его утащили в бригаду прибывшие на помощь танкисты. Батальон к вечеру все-таки вышел из зеленки , выполнил поставленную задачу, прочесав район.
Мы спали в БэТэРах. Наспех умытые и накормленные. Утром нас ждал марш в другой район боевых действий. Шел третий день бригадного рейда. Я спал в родном БэТэРе. Мне ничего не снилось. И лишь спустя семь месяцев я стал бояться снов, просыпаясь на госпитальной койке от войны, что приходила ко мне по ночам. Война стерла грань между Победой и Поражением. И то и другое я сейчас воспринимаю как очередное испытание жизнью. А тогда я был ей не нужен, потому что принадлежал ей с потрохами, как и все спящие рядом со мной. Со временем все покроется пылью...
-----------------
Зеленка -- зона обильной растительности, виноградники и т.п.
ПК -- пулемет Калашникова, калибр 7.62 мм
"Муха" -- ручной гранатомет
"Нис(т), дуст..." -- "Нет, друг..." (яз. дари)
эРДэ -- рюкзак десантника
(с) Павел Андреев, 1998
Павел Андреев. Самый легкий день был вчера!
-----------------
c Copyright Павел Андреев, 1998 Автор ждет Ваших отзывов и комментариев, присылайте их по адресу [email protected] Оригиналы материалов этой страницы расположены на сайте "Афганская война 1979-1989 в разделе "Рассказы участников" http://www.afghanwar.spb.ru/stories/index.htm -----------------
Над его головой был белый куполообразный потолок. Голова гудела, создавая какую-то непонятную вибрацию в теле, которая импульсами уходила в ноги, возвращаясь нестерпимой болью. Он судорожно приподнялся на локтях. Очередной приступ боли кинул его голову на подушку, но даже это не смогло заглушить тот поток чувств, который нахлынул от увиденного.
Его поразило не столько отсутствие ног, сколько издевательски четко набитые канты на солдатском одеяле, заправленном на его кровати. Укладывая его обрезанное, порванное осколками тело, одеяло откинули ровно на столько, на сколько требовалось, чтобы прикрыть тело раненого. Ниже его колен одеяло лежало нетронутым, сохранив набитые послушной солдатской рукой канты. Нетронутость одеяла вызывающе демонстрировала безразличие к происшедшему -он теперь занимал ровно наполовину из того, что ему было положено. Граница этой действительности проходила по его кровоточащим культям.
Он еще недоконца осознал занимаемое им положение и продолжал воспринимать мир через призму старых, не разрушенных новой действительностью ощущений. Болели несуществующие ампутированные ноги. Дырки в руке и животе не волновали его. В его контуженной голове периодически всплывала одна единственная мысль -- "Живой, зачем живой?" Пытаясь объективно оценить все происшедшее с ним, он старался найти выход из положения, в котором оказался.
Его жизнь разделилась на две части -- до того и после того. Эти две части его жизни, словно куски разбитой мозаики, создавали в голове хаос цветного калейдоскопа из событий и людей. В его жизни не было ничего похожего, опираясь на что, он мог бы определить для себя новый порядок вещей.Он интуитивно чувствовал, что необходимые ему знания и навыки находятся внутри него самого, но взрыв проклятой мины перевернул все верх дном.
Единственным ресурсом, которым он располагал, из которого он черпал все свою уверенность, было время. Он почти физически ощущал, что он находится в самом центре образовавшейся при взрыве воронки, в которую его затягивает стремительно проносящийся через него поток времени. Стремительное движение жизни пронзало его тело, мозг, не увлекая его за собой. Он реально осознавал, что жизнь, словно вода в стремительном горном потоке, обтекает -не в силах разрушить -- преграду непоколебимой монолитности его сознания, корнями уходящую в его прошлое. Он ощущал себя уже упавшей песчинкой в песочных часах своей судьбы. Плотность событий последних месяцев говорила о том, что предписанное ему событие должно произойти -- и оно произошло. Теперь он полностью, как та упавшая песчинка, принадлежал прошлому, находясь в ожидании, когда судьба снова перевернет его песочные часы. Не выработав новых категорий, он мыслил старыми, опираясь на бесценный опыт выживания, который подсказывал простые истины, от практичности которых он не мог отказаться. Он медленно извлекал эти факты из прошлого, выстраивая их них фундамент, основу пирамиды своего нового сознания.
Однократность, непоправимость, невозвратимость всего совершающегося с ним было той формой, в которой судьба является человеку. Он понимал, что всякий факт есть случайность, непредвидимая и заранее неустановимая. Но, анализируя случившееся, он также осознавал, что ход и дух будущего, как для отдельного человека, так и для целой группы, неслучайны, что, благодаря свободному решению действующих лиц, это развитие может, правда, либо завершиться великолепным концом, либо подвергнуться опасности захиреть и погибнуть, но не может быть изменено в своем смысле и направлении.
Факт есть нечто однократное, это то, что было или будет в действительности. Истина есть нечто, что вовсе не нуждается в действительном осуществлении для того, чтобы существовать в качестве возможности. Судьба имеет отношение к фактам, связь причины и действия есть истина. Это было ему известно, именно поэтому жизнь связана с одними только фактами, только из фактов состоит и только на факты направляется.
Чтобы узнать -- необходимо время.
Чтобы стать -- необходимо именно это время.
..."Будешь жить по Уставу -- завоюешь честь и славу!". Плакат висел на стене, напротив его койки. Он засыпал и просыпался, читая этот лозунг.
Было очередное ночное построение. Отжимания, качание пресса, гладиаторские бои и, как несбыточная мечта, отбой. Окончательно ошалев от усталости, уже не мечтая о возможности выспаться, он стоял и смотрел перед собой на проклятый плакат с лозунгом.
"О чем задумался, череп?", -- вопрос сержанта вернул его в казарму. "Будешь жить по Уставу -- завоюешь честь и славу!", -- прокричал он в ответ. Сержант смотрел в его глаза, качаясь с пятки на носок. "Делать то, что тебя заставляют делать, легче всего. Труднее делать то, что положено тебе делать, невзирая на обстоятельства. Поэтому запомните простое правило, черепа: ЗНАТЬ И НЕ ДЕЙСТВОВАТЬ -- ЭТО ВСЕ РАВНО, ЧТО НЕ ЗНАТЬ! ТЫ МОЖЕШЬ НЕ ЗНАТЬ, НО ТЫ ОБЯЗАН БЫСТРО УЧИТЬСЯ!!! ПОЭТОМУ, НЕ ДУМАЙ ОБ ЭТОМ, А ДЕЛАЙ ЭТО!!!"Сержант был явно доволен такой концовкой. "Отбой, черепа!", -- раздалась долгожданная команда.
Было очевидно, что они не смогут получить сержантские знания без того, чтобы не прожить жизнь от курсанта до сержанта. Это делало возможным их воспитание в большом стиле познания внутренних возможностей и постановки задач, сознательной подготовки как отдельных людей, готовых к этим задачам, которые устанавливаются на основании фактов из прожитой сержантами жизни, а не каких-то "идеальных" абстракций Устава.
Но для того, чтобы делать как и во всех других случаях, они должны были иметь время и возможность освоить новое. И это были необходимые средства для приобретения тех сил, при помощи которых может быть сделано намного больше, чем без них. Как только эти силы приобретены, появляются и возможности использовать их...
Но для того, чтобы делать как и во всех других случаях, они должны были иметь время и возможность освоить новое. И это были необходимые средства для приобретения тех сил, при помощи которых может быть сделано намного больше, чем без них. Как только эти силы приобретены, появляются и возможности использовать их...
До конца начала оставалось еще три месяца...
Если видишь, что борьба бесполезна -- сражайся с удвоенной силой.
...Когда они все же прорвались к окруженным, увиденное он запомнил на всю жизнь.
Двое, размазывая слезы по лицам, покрытым толстым слоем пыли, не стеснялись своих эмоций. Сменяя друг друга, восемь человек долбили основание дувала, отделяющего их от раненного в бедро товарища, упавшего с дувала на другую сторону. Духи отсекали их своим огнем, не давая шансов перелезть через дувал. Двое предпринявших эту попытку были ранены. Они перекидывали раненому подсумки с магазинами к автомату. Кидали ему гранаты. Огнем своего АГСа пытались поддержать раненного товарища, отстреливавшегося от приближающихся к нему духов. Ребята долбили дувал всем, что было у них под рукой.
Он поразился, увидев, какую работу они смогли проделать почти голыми руками, умудрившись буквально прогрызть дувал насквозь.
Когда дыра в основании дувала была почти пробита, их товарищ получил еще одно ранение в правое плечо. Истекая кровью, теряя сознание от нестерпимой боли, раненый не выдержал напряжения и взорвал себя гранатой. Духи, видя бесполезность своей попытки взять его живым, отошли.
А они все же долбили эту дыру, зная, что его уже нет в живых Их товарищ не дождался их ровно восемь минут. Спустя пять минут после взрыва гранаты духи свернули кольцо. Через восемь минут после взрыва гранаты ребята пробили дыру в основании дувала. Еще через пять минут к ним пробилась другая группа.
И вот сейчас, не скрывая своих эмоций, двое из последней смены, пробившие эту дыру, плакали как дети. Тело их товарища лежало перед ними. Они все же протащили его в эту чертову дыру, не признавая бессмысленность совершаемого ими...
Лежа на госпитальной койке, он начинал понимать, что время наступления смерти целиком зависит от того, как и когда была поражена жизненно важная сила человека. Он видел как, например, тяжелая травма может убить человека мгновенно, тогда как другие, менее концентрированные атаки на здоровье человека, вызывали слабоумие, потерю самообладания, дезорганизацию воли.
"Жить, Жить и ЖИТЬ -- это должно быть единственным и непреклонным решением", -- так он понял тогда смысл произошедшего.
Однако до того, как равновесие восстановится, оно будет нарушено. Кто-то будет первым.
"Главное сейчас для тебя -- научиться жить без ног ", -- хирург ободряюще похлопал его по плечу на перевязке, когда бинты были сняты и легкие устали от собственного крика. Он понял, что они будут первыми. Огромная страна не смогла выделить совсем небольшие средства для того, чтобы развивать социальную реабилитацию -- и вовсе не потому, что этих средств не было. Не было другого -- целей, а поэтому заниматься этим было нецелесообразно.
Ампутация (через войну) у раненных людей возможностей значимого проявления их сущностных сил превращала человека в противоположность себе самому. "Ограничивающие манипуляции" экономичны по затратам и весьма действенны по результатам. Это прекрасно было известно государству. Что давала такая ампутация возможностей? Она давала государству антипода того человека, которого оно отправляло на войну.
Ограничивая подобным образом ребят, государство имело возможность манипулировать ими, раздавая им льготы, лишив их собственных возможностей, собственных целей. Цель всегда неотделима от инструмента ее достижения: каждой цели соответствует инструмент, каждому инструменту соответствует цель, им достигаемая. У него была теперь одна цель, был единственный инструмент для ее достижения -- его протезы, как символ человеческой боли и терпения. Он понимал, что его жизнь -- это много-много дней, которые боль превратит в бесконечность. Когда земля уходит из-под ног -- прыгай дальше. Если не знаешь что делать -- делай шаг вперед. Война план покажет, главное ввязаться в драку, а там будет видно!
"Рыба тактически выигрывает, ощущая вкус червяка -- но стратегически проигрывает, оказавшись на крючке". Хокку, поэзия. "Никогда не вступай в навязанную тебе противником схватку -- лучше вовремя отступить, чем позже перешагивать через собственные трупы", -- проза жизни.
Самый легкий день.
Белые стены, белые простыни. Покой и тишина. Об этом он мечтал все время службы. Сейчас это воспринималось совсем иначе.
Рядом сидел комбат. Пришедший с ним замполит роты принес новую парадку, тельник, берет, знаки, два ЭрДэ, набитые кандагарскими гранатами, инжиром, яблоками, лимонадом "Си-Си". "Вот здесь в пакете 500 чеков. Это тебе от батальона, на первое время", -- комбат положил на подушку простой солдатский конверт. "Чем будешь заниматься на дембеле, сынок?" -- спросил комбат. Стараясь выглядеть бодрым, он ничего другого не придумал, как ответить: "Буду табуретки делать и на базаре продавать". Жгучая боль в ногах импульсом ударила по контуженной голове -- комбат резким движением поднял его за простыню, обернутую вокруг его обрезанного тела: "Узнаю, что ты чмонеешь на гражданке как хлястик, сержант -- лично приеду и урэкаю тебя, понял? Запомни, сынок, самый легкий день был вчера! Война для тебя только начинается...".
Утром должен был быть самолет. Братва из роты уже затарила его, конкретно нашпиговав повязки на животе и руке пятаками чарза для подогрева кандагарских "рексов" в госпиталях Союза. Только что ушли его комбат с замполитом.
Он еще до конца не осознал занимаемого им положения, продолжая воспринимать мир через призму старых, не разрушенных новой действительностью, ощущений. Болели несуществующие, ампутированные ноги. Дырки в руке и животе не волновали его. В контуженой голове периодически всплывала одна единственная мысль -- действительно, самый легкий день был вчера!
(c) Павел Андреев, 1998
Павел Андреев. Шанс
-----------------
c Copyright Павел Андреев, 1998 Автор ждет Ваших отзывов и комментариев, присылайте их по адресу [email protected] Оригиналы материалов этой страницы расположены на сайте "Афганская война 1979-1989 в разделе "Рассказы участников" http://www.afghanwar.spb.ru/stories/index.htm -----------------
"...Когда мы узнали, что красивое
красиво, появилось безобразное
Когда узнали, что доброе хорошо, появилось зло
Поэтому бытие и небытие порождают друг друга
Трудное и легкое создают друг друга
Длинное и короткое сравниваются
Высокое и низкое соотносятся
Звуки образуют мелодию
Начало и конец чередуются..."
Лао Цзы. Дао дэ Цзин. -----------------
Лето 1982 года. Гиришк. Уличные бои.
Я прижался к дувалу. Его сухое шершавое тело было безучастно к моим движениям. Дувал был сделан из земли на которой стоял уверенно и непоколебимо. Пули, которые дух вбивал в дувал, никак не отражались на его монолитности. Справа от меня был точно такой же дувал, тянувшийся на несколько десятков метров в обе стороны от меня. Мы застряли на Т-образном перекрестке, который простреливался добросовестным стрелком. Снайпер расположился внутри небольшого глиняного помещения, выступающего из стены дувала. Такая позиция под прикрытием глиняных стен позволяла эффективно вести огонь на поражение. Трезво и спокойно оценить ситуацию мешал пулеметчик, засевший на крыше дома, окруженного проклятым дувалом. Его пулемет с завидным постоянством стриг верхушку дувала, не оставляя нам возможности беспрепятственно преодолеть глиняную стену и оказаться внутри двора. Эта парочка работала с достойным подражания мастерством. Я старался прижаться к дувалу как можно плотней. Снайпер не выпускал меня из этого глиняного пенала, а пулеметчик с высоты своей позиции на крыше легко доставал противоположную сторону проулка. Я проклинал себя за спешку. Мы умудрились проскочить почти целый квартал, не встречая сопротивления, пока не уперлись в эту глиняную стену.
Неожиданно из-за угла, повторяя мою ошибку, вылетел Иргашев. Пытаясь совместить свою скорость и невнимательность, он вертел головой и вовремя увидеть меня все же не сумел. Он был уже на середине этого проулка, когда я успел крикнуть ему команду: "Ноги!!!". Иргашев заученно рухнул на землю. Пули, посланные опытной рукой пулеметчика, прочертили пыльную черту на дувале, на уровне груди нерасторопного узбека. Какого хлопкороба могла бы потерять страна, я не могу сказать, но то, что среди сынов солнечного Узбекистана, добросовестно засорявших ряды Советской армии, этот парень блистал -- могу подтвердить под пыткой сгущенкой. Прикрываемый облаком пыли, поднятым пулеметной очередью и собственным падением, Иргашев стремительно перекатился к противоположной стенке, чем, конечно, скрасил мою компанию, но наше общее теперь положение не улучшил. Пулеметная очередь и мой крик вовремя остановили ребят. Иргашев последним из нашей группы повторил мою ошибку. Не скрывая раздражения мы перекликались с пацанами через разделяющий нас угол. Пауза, вызванная нашей задержкой, явно затягивалась.