– А как же. Ты мою рожу видел? – Тим хмыкнул и приложился к хрусталю, выпив содержимое до дна, – Закуска?
– Тащи, – хрипло сказал я, повторив его манипуляции.
Горло обожгло, а потом по телу стало расползаться томящее тепло. Мышцы медленно начали расслабляться, и я откинулся на спинку дивана, прикрыв глаза рукой.
Пока Тимур гремел стеклом в кухне за стенкой, я налил себе ещё и сморщившись выпил огненную воду.
– Почему ты не держишь водяру в морозилке? – крикнул я, – Она должна холодная быть.
– Шоб тянулась, – нараспев сказал ставшую классикой фразу Тимур, появляясь в двойных дверях гостиной.
В руках у него была тарелка с нарезанной копчёной колбасой, маслинами и маринованными огурцами.
– Вот именно, – я убрал ноги со стола и сел ровнее, – Как можно пить тёплую водку?
– Ну ты же пьёшь, – кивнув на мою стопку, пожал плечами Тимур, – Значит пить её можно. Так что там с Ольгой? Она тебя отбрила?
– Вот я не понял, – ответил я, с хрустом надкусывая огурчик, – Начиналось всё хорошо, даже слишком хорошо, – дожевав, я проглотил несчастный овощ и продолжил, – Но закончилось как–то тухло. В смысле, она явно не была настроена на продолжение.
Тим коротко хмыкнул и налил из графина. Выпив, он проглотил маслину, и с улыбкой произнёс:
– Может ты был недостаточно хорош в своём начале.
– То есть?
– Ну, некоторым дамам нравится напористость, – Тимур поморщился, – Грубость.
– Серьёзно? Ты предлагаешь мне её изнасиловать?
– Я тебе вообще ничего не предлагаю. Ну не хочет она тебя, вот трагедия, – фыркнул он, – Как будто у тебя с бабами проблемы когда–то были. Давай нажрёмся и пойдём в какой–нибудь кабак, снимем себе пару лиц прекрасного пола и делов–то. Спустишь пар, вернёшь себе уверенность в себе, – нараспев протянул Тимур сиплым голосом.
– Предложение заманчивое, – я нахмурился, и закинул в себя ещё водки.
Глубокой ночью того же дня я сидел где–то в стриптиз–клубе, и пялился на чьи–то силиконовые сиськи, которые прыгали перед моими глазами, как надутые шары. Орала громкая музыка, откуда–то раздавался свист и восторженные мужские вопли. Сфокусировав взгляд, я нашёл Тимура в кампании двух белокурых медсестричек. Он улыбался, пока они по очереди что–то говорили ему на ухо.
В моих руках был стакан с чем–то бьющим в нос крепким запахом алкоголя. Я сделал глоток и убедился, что это виски. Не самый лучший, но и не второсортное пойло. Переведя взгляд вперёд, прямо на пышные формы, я провёл кончиком указательного пальца по ложбинке между грудей, и услышал приглушённый громкими басами стон. Подняв глаза, я посмотрел на среднестатистическое девичье лицо с неестественно расширенными зрачками. Скорее всего – экстази.
Тело изогнулось и подалось назад, запрокинув голову. В бликах светомузыки заблестели капельки пота, покрывающие шею и плечи. Она описывала круги своими бёдрами на моих коленях, а руками приподняла свои груди, дёрнув их за соски. Я подался вперёд и отвёл её руку, чтобы взять в рот одну крошечную бусинку. Раздался ещё один стон, на этот раз громче; а затем грозный мужской голос заорал над моим ухом:
– Девочек не трогать!
Я поднял голову и уставился на невысокого, но очень широкого секьюрити. Боковым зрением я увидел, что Тимур напрягся и отодвинул два женских тела в бело–красных костюмах в сторону. Я расплылся в широкой улыбке, и поднял руки вверх:
– Я и не трогаю, – протянул я, лизнув грудь стриптизёрши ещё раз.
Девочка куда–то испарилась, а меня подняли под руки. Я громко заржал от комичности данной ситуации, когда услышал за спиной голос Тимура:
– Парни, мы уходим. Перебрал товарищ, извините.
Рухнув на его плечо, я продолжал смеяться, разбрызгивая виски. Стакан исчез из моей руки, и в следующую секунду в мои лёгкие ворвался прохладный Питерский воздух.
– Лазарь, надо же было так нажраться, – процедил Тимур где–то надо мной, усаживая меня на бордюр.
Я привалился спиной к прохладной каменной стене и продолжал ржать, как конь. Перед глазами мелькали разноцветные блики и точки. В ушах ещё гудели отголоски музыки, а потом они стали превращаться в автоматную очередь. Резкие хлопки раздавались в моём мозгу, до тех пор, пока не стали одиночными, но такими невыносимо громкими, что мне пришлось как–то заглушить это:
Саша очень любит книги про героев и про месть,
Саша хочет быть героем, а он такой и есть.
Саша носит шляпу, в шляпе страусиное перо,
Он хватает шпагу и цепляет её прямо на бедро.
Я начал орать слова песни, не обращая внимания на ворчание Тимура. Он попытался поднять меня, но я отпихнул его рукой и снова откинулся спиной назад, слегка завалившись набок.
Саша бьётся на дуэли, охраняя свою честь.
Шпагой колет он врага и предлагает ему сесть.
Он гоняет негодяев хворостиной, как коров.
Саша раздаёт крестьянам негодяйское добро.
Одной рукой я упирался о холодный асфальт, а другой размахивал из стороны в сторону, отгоняя от себя навязчивого товарища.
– Я тебе сейчас врежу, Лазарев, – прорычал Тимур сквозь мои песнопения.
– И мой любимым момент, – хохотнул я, очертив в воздухе что–то похожее на движения дирижёра:
Дамы без ума от Саши, Саша без ума от дам.
В полночь Саша лезет к дамам, а уходит по утрам.
Дамы из высоких окон бросают лепестки.
Он – борец за справедливость, и шаги его легки.
Заржав на всю улицу, я всё–таки оказался на ногах. Тимур перекинул одну мою руку себе через плечо, а другой поддерживал меня под грудью, потому что стоял я нетвёрдо. Если быть точным – я вообще не стоял.
– Пошли уже, пьянь болотная, – Тимур волочил меня по улочкам ночного Санкт–Петербурга, под мои же собственные вопли.
Мастер слова и клинка,
Он глядит в свою ладонь
Он пришёл издалека
И прошёл через огонь.
Видимо, были мы от его дома недалеко, потому что через небольшой промежуток времени в адрес моей скромной персоны посыпались матерные выражения, пока он поднимал меня на шестой этаж. Оказавшись в темноте квартиры, я продолжал орать слова старенькой песни, лишь бы не слышать короткие, но громкие хлопки; и пронзительный женский визг в своей голове.
Когда моя морда приземлилась на холодный матрас и простыни, пахнущие чем–то похожим на розы, я проскулил, как последний придурок:
– Сла–а–адкая…
– Втюрился, что ли, – тихо сказал где–то надо мной Агеев, – Ой, не к добру.
В ответ я что–то нечленораздельно хрюкнул и провалился в темноту.
ГЛАВА 9
Все говорят, что мы в месте...
Все говорят, но немногие знают, в каком.
Кино и Виктор Цой «Бошетунмай»
Ольга, 2013
«Моя сумка» – написала я короткую эсэмэску.
Через полминуты пришёл ответ:
«Камера хранения Московского вокзала»
Отвечать на это я не стала, просто стёрла сообщение и уставилась глазами в потолок.
Игорь не появлялся, и, если честно, я не знаю, как к этому отнестись правильно. С одной стороны, мне пофиг, но с другой – я вертелась в кровати всю ночь и постоянно прислушивалась к тишине в доме. Несколько раз мне казалось, что я слышу его машину на подъезде, и я выходила к лестнице. Но он так и не приехал. Под утро я всё–таки уснула, хотя это больше было похоже на то, что мои батарейки просто сели и мозг отключился.
Повертевшись в кровати ещё немного, я всё–таки встала и спустилась вниз, на кухню. Насыпав себе хлопьев и залив их молоком, я села за остров и начала медленно пережёвывать завтрак. Молоко на вкус – отвратительное. Я не знаю, в чём причина, но эстонское всегда чуть сладковатое и какое–то… Молочное. Даже пастеризованное оно напоминает натуральное из–под коровы. Российское больше похоже на порошок, разбавленный водой. Гадость.
Сполоснув тарелку, я приготовила кофе и морщась потянулась, чтобы взять с верхней полки кружку. Как назло, я промазала, она пролетела мимо меня и приземлилась на керамический пол, разбившись на тысячу осколков. Я обиженно поджала губы, и перепрыгнула босыми ногами через куски стекла. Вздохнув, я решила выпить кофе в городе, тем более, мне всё равно нужно забрать кое–что из моей сумки.
Поднявшись в спальню, я выглянула в окно, оценивая погоду. Решив надеть светло–бежевый костюм–двойку из буретного шёлка, я поплелась в ванную, чтобы привести лицо в порядок. Обидно, что моя любимая помада исчезла. Наверное, закатилась куда–то в гостинице, когда я упала… Подкрасившись и убрав волосы в низкий хвост, я сменила нижнее бельё, решив вместо блузки использовать тонкий белый топ на бретельках. Пиджак я надела с трудом, покусывая нижнюю губу от ноющей боли в правом плече. Застегнув пуговицы, и пригладив юбку, я схватила свой мобильник, водительские права, кошелёк, и спустилась вниз.
Выйдя из дома, я захлопнула дверь, понадеявшись на надёжность замка и пошла к машине. Хорошо, что коробка передач у неё автоматическая, с моим плечом сейчас проблематично было бы вести мою ласточку. Устроившись на водительском месте и подстроив его под себя (видимо пригнал её Тимур, уж больно далеко сиденье отодвинуто от руля), я завела авто и тронулась с места. На выезде я отметилась как гостья Лазарева Игоря Викторовича и поймала удивлённые взгляды охранников.
Неужели Лазарь не соврал, и баб он домой и правда не водит?
Включив тихую музыку, я открыла окно и вдохнула свежий воздух, отдающий запахом хвои. Ближе к городу он наполнится ароматом выхлопных газов и дорожной пыли, поэтому я наслаждаюсь – пока есть возможность. Проклиная пробки, влажность и духоту, я наконец–то добралась до вокзала и поставила машину на парковке. Конечно, я могла бы бросить её где–нибудь на тротуаре, но за полтора года европейская вежливость приросла ко мне с корнем, поэтому я предпочту заплатить.
Подходя к окошку обслуживания камер хранения, я состроила страдальческое лицо и выдавила слабую улыбку, посмотрев на крупногабаритную тётку со стандартной раскраской лица советских времён: синие тени и ярко–розовая помада.
– Здравствуйте, – пропел мой голос, – Я оставила свою сумку в камере хранения, но со мной случилась неприятность, – глубоко вздохнула я, – Перестрелка на Почтамтской.
Лицо работницы исказила нервная гримаса и она закивала головой:
– Слышала, слышала. Такой кошмар, средь бела дня…
– Дело в том, что в той суматохе я потеряла сумочку, а там был жетон от ячейки и мой паспорт, – я обиженно поджала губки, – Я заплачу за все дни наличными, – полушёпотом добавила я, придвигая в окошко купюру достоинством в пятьдесят евро.
Кассирша, или кто она там, уставилась на красную бумажку и её тонкие нарисованные брови поползли вверх. Она бросила мне недоверчивый взгляд и прищурилась.
– Нужно написать заявление с описью всего содержимого вашей клади, – суровым тоном сказала тётка.
– Хорошо, я напишу. Только можно ли, – я всунула в окошко ещё одну красную купюру, – Ускорить процесс проверки?
– Можно, – буркнула она, – Ваше имя?
– Лидия Койдула, – я хрустнула костяшками пальцев, и поймала удивлённый взгляд.
– Как писательница? – она поджала губы, зарываясь в толстую тетрадку.
– Поэтесса, – я кивнула на её записи, – Багаж я приносила за день до перестрелки, это было двадцатого мая.
– Будем искать, – промычала она, перелистывая тонкие засаленные страницы и надевая другой рукой толстые очки в пластиковой прозрачно–розовой раме.
Через полчаса я шла по зданию вокзала со своей сумкой в руках и опустевшим почти на двести евро кошельком. Обидно, конечно, но ничего не попишешь. Встречаться со связным, пока я в Питере, нельзя.
Нырнув в машину, я поставила сумку на соседнее сиденье и открыла замок. Порывшись в содержимом, я вытащила записную книжку с паспортом и спрятала их в бардачок. Подумав ещё немного, я достала из карманов сумки таблетки с рецептами и ключи от Таллиннской квартиры. Проглотив одну пилюлю, я посмотрела на часы, и решила позвонить Лазареву, чтобы узнать, когда он собирается возвращаться домой.
Вместо длинных гудков у него играла мелодия Моцарта.
– Реквием. Да ты хохмач, Игоряша, – пропела я, вместо обыденного «Алло».
– Сладкая? Неужели ты удостоила меня своим вниманием? – устало ответил он.
– Когда ты дома будешь? – мой тон был спокойным, несмотря на улыбку.
Ну нравится мне, как он меня называет. Что в этом такого?
– Соскучилась?
– У меня ключей нет. Не буду же я ждать тебя на крыльце. Я, всё–таки, не собачка, – в моём голосе появились ироничные нотки.
– Ты где?
– Вот прям подмывает ответить в рифму, – я вздохнула, – Но не буду грубить. По делам я уехала. Так – когда?
– Вечером. У меня ещё две встречи. Но, – он сделал паузу и на фоне у него что–то зашелестело, – Я могу выйти на обед и передать тебе ключи.
– Куда подъезжать?
– Ты за рулём? Оля, ты умом тронулась? – взвыл Лазарев, – Тебе нельзя водить с твоим плечом.
– У меня автомат. Место назови, я подъеду.
– Женщина, почему ты такая, – он со свистом выдохнул, – Бесишь ты меня. Давай в Мансарде, я позвоню и забронирую столик.
– Хорошо. Через час я буду там.
– Договорились.
Отключившись я невольно улыбнулась, глядя на чёрный экран моего мобильника. Выехав с вокзала, я покрутила по городу, остановившись в каком–то жилом районе и выбросив свою сумку в мусорный контейнер, а потом поехала на Почтамтскую. Мою Тойоту скушал автоматический парковщик, а сама я огляделась. Ничего не напоминало о перестрелке, кроме гвоздик и одинокой свечи на тротуаре, в том месте, где подстрелили мужчину.
Я помню, что Ратмир всегда говорил мне о сопутствующих потерях. О том, что для достижения своей цели нужно идти напролом, если надо – по головам, и относиться к жертвам на своём пути по–философски. Я понимаю, что он был прав, но сердце всё равно защемило от воспоминаний того дня.
Тот мужчина словил пулю, которая предназначалась мне. Да – он был сопутствующей потерей. И таких могло быть больше, стреляли ведь трижды. Но почему–то было жалко. Он куда–то шёл, может быть к жене и детям, может быть к любовнице, может к больной матери. Шёл себе и шёл бы дальше, если бы не я со своей вендеттой, как её любит называть Лазарев.
Вот же ж… Перепугался он тогда. Видно было по глазам. Но почему? Кто я ему и ради чего он так обо мне печётся? Нет, конечно мне это на руку – он подпустил меня близко к себе и, собственно, ради этого всё и задумывалось, но такая забота с его стороны немного… Расшатывает. Когда его нет рядом, я чувствую, что готова всадить ему пулю в лоб, и моя рука не дрогнет. Но когда он рядом…
Колено заныло, и мне пришлось перенести вес на другую ногу, чтобы не морщиться от неприятного ощущения. Я встала у входа в бизнес–центр и открыла портсигар, который я теребила всё это время в руках. Прикурив сигарету, я выдохнула дым себе под ноги и посмотрела на оставшиеся две самокрутки и одну особенную, которую храню для подходящего случая.
– Оля? – окликнули меня сзади, вынуждая обернуться.
Лазарев грациозно двигался в мою сторону, подбрасывая ключи от машины в воздух. Поймав их, он засунул брелок в карман. Я ухмыльнулась этому жесту, уж больно он был мне знаком.
– Хорошо выглядишь, – пропел Игорь, поравнявшись со мной.
– Ты тоже ничего, – ответила я, выдохнув в его сторону сладкий вишнёвый дымок, – Но чёрный тебе всё–таки идёт больше.
Он улыбнулся, и посмотрел вниз, на свою белоснежную рубашку и светло–голубой полосатый галстук. Костюм на нём был тёмно–серого цвета, и он хорошо оттенял ободок вокруг его зрачков.
– Где ночь провёл? – вырвалось у меня, пока мы обменивались взглядами.
– Ревнуешь? – он изогнул бровь и спрятал руки в карманы брюк.
– Пфф, – фыркнула я, – Нужен ты мне. Стараюсь быть вежливой.
– У Тимура был, – ответил Лазарев с серьёзным лицом, – А ты по каким делам в городе?
– По таким, которые называются «не–твоего–ума–дело».
– Язва, – буркнул он, – Пошли.
Пропустив меня вперёд, Игорь выхватил у меня из руки тлеющую сигарету и выбросил её за спину. Я поджала губы, но послушалась и направилась к лифту.
Ресторан за последние три недели не изменился. Нас так же любезно поприветствовали и пригласили к столику у окна с видом на Исаакиевский собор. Лазарев попросил воду и чашку крепкого кофе, я заказала кофе с молоком. На обед нам предложили тёплый салат с морепродуктами и несколько блюд на выбор. Я остановила свой выбор на ризотто с трюфельным тартаром, а Игорь, как мужчина, заказал мясо. Филе косули с каким–то заумным соусом.
– Когда ты снимешь швы? – не отводя взгляда от колоннады собора, спросила я, – Мне уезжать надо.
– А как же твоя месть? – ответил вопросом на вопрос Лазарев.
– Может, я передумала? – я прищурилась, и отпила свой кофе.
– Что–то сомневаюсь, – протянул он, следя за моим взглядом, – Красивый вид.
– Да, неплохой, – я отвлеклась от крыши собора и посмотрела на Игоря, – Так, когда?
– Можно на днях. Ты уверена, что не хочешь ко врачу?
– А чем ты хуже? Ты перевязки делал, швы менял. Тебе явно не впервой пулевые ранения лечить.
– И то верно, – он коротко вздохнул и приложился к своей чашке, – Ты так хочешь уехать?
– У меня есть работа, Игорь. Меня ждут дома.
– Насколько мне известно, у тебя нет мужа и выводка детишек; да и родственников тоже не имеется. Кто тебя ждёт? – фыркнул он с ухмылкой.
Я вздохнула и обвела взглядом ресторан. В обеденное время «Мансарда» битком набилась людьми. Мужчины в костюмах о чём–то беседовали с такими же мужчинами в костюмах. Женщин среди них было мало, а те, что были, больше похожи на фарфоровых кукол, которые двигались отточенными движениями и говорили не менее заученные фразы. Наше присутствие здесь как будто нарушало привычный ход вещей, хотя, в общем–то, визуально мы соответствовали интерьеру.