Пьер шутливо опустил глаза, изображая провинившегося школьника:
– Грешен, друг мой, грешен! Но здесь я настолько чувствую себя парижанином, мужчиной, даже странно. Меня тянет сюда. Наверное, я полностью расслабляюсь. Преставление я знаю почти наизусть, но тем не менее…
Все это было сказано серьезным тоном.
– Я, кстати, пригласил составить нам компанию прелестную Эвелину. Я уверен, что ты не против. Она такая милая. Сейчас она приводит себя в порядок в дамской комнате. Ты же знаешь, эти женщины не упустят случая проверить, как у них напудрен носик.
– За короткое знакомство мне как раз показалось, что она не из таких и довольно спокойно относится к своей внешности.
– Все течет, все меняется, – Пьер хитро улыбнулся.
Пьеру, Эвелине и Алексею удалось занять столик поближе к сцене. В преддверии главного представления, «Феерии», на сцене средних лет француженка пела песни Эдит Пиаф. Никто особо не обращал на нее внимания, зрители рассаживались, переговаривались между собой, делали заказы у шустрых и проворных официантов.
– Вы не представляете, что мне сегодня пришлось пережить, пока я отменяла ваш концерт, Пьер!
– Мне жаль, что я причинил вам проблемы, – Пьер поцеловал Эвелине руку.
– Да что вы! Вы сами так пострадали. Послушайте, Алексей! Вам тоже будет это интересно… Мой начальник, известный вам Чекальный, как только я ему сообщила о происшествии с Пьером, буквально остолбенел. Потом стал названивать в Москву. Там ему, вероятно, высказали что-то не слишком приятное. У него для таких случаев выход один:
свинтить с работы и засесть в кабаке, чтобы через час быть уже в полном бесчувствии. Знает, черт, что я и без него все разрулю. И тут как посыпались на меня звонки! Как вы думаете, кто позвонил первым? Ни за что не поверите! Беляков! Ваш драгоценный главный редактор!
Эвелина выразительно посмотрела на Алексея, словно пытаясь разобрать по его глазам, как внимательно он ее слушает и соотносит ли эти звонки со вчерашними звонками из Москвы и такими разными указаниями по поводу его пребывания в Париже.
– Ну так вот, – Эвелина продолжила, – он буквально замучил вопросами, почему концерт отменен. Я ему твержу, что на Пьера совершено нападение, у него повреждена рука. А он талдычет свое: выясните все детали, может быть, концерт еще состоится. Я ему опять: концерт не может состояться, поскольку Пьер травмирован. Ни о каком концерте речи быть не может! Долго не могла ему втолковать. Наконец он отстал. А потом принялись названивать из службы безопасности. Тоже все детали у меня выведывать. Что за нападение? Что парижская полиция об этом думает? У меня аж ухо заболело, честно. Кстати, о вас Алексей на это раз никто не спросил.
– Почему на это раз? – оживился Пьер Алексей понял, что находится в глупой ситуации и ее надо разрешить.
– Эвелина! Можете, не таиться перед Пьером! Он в курсе всего, и у него тоже большие сомнения, что вокруг этого концерта все чисто.
Пьер даже обрадовался тому, что перед Эвелиной можно ничего не скрывать, и выпалил ей всю историю о том, как его принудили к этому концерту.
Тем временем сцена выдвинулась вперед и на ней появились девушки. Музыка, танцы, одним словом, представление началось. Алексей сразу приметил Наташу. Она танцевала в первом ряду и выглядела очень эффектно.
Свет в зале между тем погас. Официанты зажгли специальные фонарики и закрепили их во рту, дабы не занимать руки, в которых то и дело мелькали темные подносы.
– Ну, как тебе? – шепнул Пьер Алексею. Алексей удовлетворенно наклонил голову, всем своим видом показывая, что зрелище ему по вкусу. Хотя это было не совсем так. Из всего, что происходило на сцене, а там действительно было на что посмотреть, Климова привлекала только Наташа. Он вспоминал, как взволновал его вчера ночью ее запах, как они непринужденно говорили о серьезных вещах. В этой девушке совершенно отсутствовало то жеманное кокетство, граничащее порой с пошлость и глупостью, которое всегда бесило Алексея в слабом поле. И сейчас в каждом ее движении, в каждом показе прекрасного, в некоторых местах обнаженного тела помимо грации жило что-то еще, что-то величественное и мудрое, сокровенно женское.
В Мулен Руж Климов бывал и в прежние свои приезды в Париж. Это кабаре считалось одним из самых лакомых блюд для гостей города, таким же фирменным знаком Парижа, как Эйфелева башня или Нотр-Дам. Он ждал в первый раз чего-то совсем иного, чего-то, о чем он читал в книгах, своеобразного коктейля из фиалок, женских ножек и вольностей Монмартра. Но видно, время таких коктейлей уже вышло, и теперь в Мулен Руж демонстрировали блестящее, многократно отрепетированное эстрадно-цирковое шоу.
Климов все-таки был по происхождению деревенским, вырос в строгой патриархальной семье, и, хоть в данный момент его жизни он полностью являл собой тип современного городского человека, впитанное с молоком матери ощущение красоты как чего-то основательного, серьезного мешало ему признать Мулен Руж фактом настоящего искусства. Да он таким на самом деле и не являлся! Это было увеселение, не лишенное вкуса, такта, соблазнительной привлекательности, но увеселение. И только люди, живущие в мире гениальных музыкальных откровений, как в своей квартире, такие как Пьер, могли позволить себе воспринимать Мулен Руж эстетически. В этом таился их вызов самим себе, естественное стремление человека к бегству от постоянства.
Пьер и Эвелина сидели друг к другу несколько ближе, чем это принято между просто знакомыми людьми.
Ближе к полуночи представление кончилось. Под бурные аплодисменты артисты выходили кланяться на бис. По пристальному взгляду Наташи Алексей понял, что она заметила его. Он изобразил руками нечто, что, по его мнению, означало, что он будет ждать ее у входа.
28
В Авиньоне совсем стемнело. Анибaл, Жак и Гари никак не хотели опускать Клодин и Антуана. Пиво с каждым глотком сплачивало всех, а разговоры о футболе, о политике неизменно выявляли общие взгляды на животрепещущие проблемы. Наконец бармен, уже вконец осоловевший от духоты и работы, сообщил, что заведение закрывается. Приятели Леруа вяло оспаривали этот факт, но бармен упорствовал.
Спустя час Антуан и Клодин брели по неширокой улице в поисках гостиницы. Антуан держался так, будто пиво на него совсем не подействовало, а вот Клодин шла тяжело и в конце концов ощутимо оперлась на руку кавалера. Если бы ей в эту минуту сказали, что еще утром она проклинала все на свете и ни за что не хотела ехать в Авиньон с этим глупым мальчишкой Сантини, она бы удивилась. Рядом с ней шел весьма обаятельный молодой человек, уверенный в себе и даже несколько надменный. Заметим, что и Антуан пару дней назад не поверил бы в то, что будет идти под руку с недосягаемой Клодин и думать вовсе не о прелестях молодой негритянки, а о человеке, которого он никогда не видел живым. То, что он узнал о Жорже Леруа сегодня за пивными беседами, многое проясняло. Антуан намеревался звонить Легрену тут же, как они вышли из кафе, но Клодин смогла все-таки убедить своего спутника, что стоит повременить до утра. Час был слишком поздний, комиссар мог осерчать на своего подчиненного. Все знали, что Легрен не выносит, когда его беспокоят ночью.
Сантини был уже не очень склонен безоговорочно прислушиваться к доводам напарницы, но звонить все же не стал. И вот что его остановило: чувствуя, что эта командировка может стать определяющей для его карьеры, он решил, не посвящая пока в это Клодин, с утра пораньше отправиться на поиски новых сведений о Жорже Леруа. Пусть комиссар увидит, какой он незаменимый работник, как непревзойденно он выполняет поручения начальства! Ради этого стоит немного повременить с докладом.
– Есть здесь хоть какая-нибудь гостиница? – простонала Клодин.
– Вон, смотри! – оживился Антуан.
Метров в ста пятидесяти ярко светилась вывеска «Хотел Дес Артс».
Сонный портье встретил парочку не слишком приветливо, но ключи выдал, про себя подивившись, что они заказывали два одноместных номера.
Оба номера располагались на втором этаже. У своей двери Клодин пожелала Антуану спокойной ночи, сунула ключ в замочную скважину и исчезла в темноте комнаты.
Сантини не стал включать свет, а прямо в одежде плюхнулся на кровать. Денек выдался длинный, тело испытывало потребность в отдыхе, но перевозбужденное сознание не давало успокоиться. Неужели благодаря ему будет раскрыто такое сложное дело? Конечно, а как же иначе? Сегодня он мастерски выяснил самое главное для всего следствия. Леруа имел крупный долг перед банком Клеманов! Поэтому среди его вещей и обнаружена карточка этого банка. Сомнений быть не может! «Мной будет доволен не только Легрен, но и Геваро. Наверняка убили его те, кому он задолжал. Других причин нет…» Антуан яростно ворочался на кровати, забыв, что лег в одежде. Потом вскочил на ноги и стал расхаживать по номеру. Ему вдруг представилось, что Клодин отговорила его от звонка Легрену лишь потому, что стремилась доложить обо всем первой и отнять у него заслуженные лавры. От этой мысли у него заболел живот. Он на цыпочках, чтобы не дай бог не создать никакого шума, выбрался в коридор и подкрался к двери, около которой расстался с девушкой примерно полчаса тому назад.
Антуан весь превратился в слух, напрягся, как мог, но ничего не услышал. Это нисколько его не успокоило. Она уже могла позвонить в Париж много раз!
Весь поникший он вернулся к себе… Окно его номера выходило на улицу. Ничего особенного за окном не происходило, только несколько нищих дремали на противоположном от гостиницы тротуаре. Вдруг один из них стал довольно активно двигаться, достал откуда-то из одежды сотовый, одел очки и уставился в монитор. Антуан не верил своим глазам! Это же был тот самый старик араб-попрошайка, что так напугал Клодин в поезде! Он это или не он? Он!
Антуан отпрянул от окна в глубь помещения. Ему стало страшно! Надо срочно разбудить Клодин!
Теперь уже он не стремился не шуметь, а наоборот, яростно стуча каблуками по паркету, подбежал к двери Клодин и громко и часто застучал. Девушка открыла почти сразу.
– Что случилось?
– Пойдем со мной!
Он взял ее за руку и потянул к себе…
К тому моменту, как они оба предались созерцанию нищего, тот уже весьма крепко спал. По крайней мере, так это выглядело из окна.
– Ты видишь, кто это?
– Вижу. Обычный нищий. Почему он тебя так напугал?
– Обычный? Это тот самый тип из поезда, что грохнулся перед тобой на колени. Попрошайка! Помнишь?
– Точно! Он! – подтвердила Клодин.
– А сейчас он здесь, под окнами отеля! Он за нами следит. Может быть, он и в баре тоже был, да мы его не заметили.
– Но зачем ему за нами следить?
– Как зачем? Ему приказали.
– Кто?
– Какая ты, ей-богу, непонятливая. Убийцы Леруа. Те, кому он задолжал деньги!
– Господи! Какая чушь!. «Клеман и сыновья» – один из самых респектабельных банков во Франции. Будут они убивать своих должников!
Антуан ничего не стал отвечать.
Некоторое время молодые люди провели в молчании. Комната освещалась только светом уличного фонаря. Клодин выглядела волшебно. Светлая футболка облегала ее формы, от недавно вымытых волос приятно пахло. В этом слабом свете, в дешевой гостинице, сидя по разные стороны кровати, они взглянули друг другу в глаза. Этот взгляд все и решил между ними.
29
Рука Пьера беспомощно лежала на перевязи. Но этот отнюдь не мешало ему энергично размахивать второй. Руки у музыкантов развиты не в пример обычным людям, и проблем с координацией у них не возникает. Сейчас Пьер показывал вверх на купол базилики Сакре-Кер. Именно сюда, на вершину Монмартра, он привел всю компанию и теперь разглагольствовал о красоте и неповторимости вида на ночной Париж с этого места. Наташа присоединилась к троице после спектакля и теперь вместе с Эвелиной и Алексеем усиленно кивала головой, соглашаясь с доводами Пьера, хотя каждый из них бывал здесь не раз.
– А как ваша рука, Пьер? – Эвелина заботливо коснулась его длинных пальцев.
– Почти не болит, – бодро отозвался Пьер.
Пьер присел на лавочку, приглашая всех присоединиться к нему, но все остались стоять там, где стояли! В компании нарастало некое напряжение, общий разговор никак не завязывался.
У Эвелины зазвонил мобильный. Пока она слушала того, кто был на том конце, ее лицо менялось, с него уходило то привлекательное выражение, которое лишь пару часов назад заметил в ней Алексей, и возвращались тяжесть и отчаяние.
– Кто бы вы думали звонил? Мой начальник Чекальный! Пьян в стельку. Требует, чтобы завтра я дала разъяснения по поводу отмены концерта. Говорит, что в полиции ничего не известно о нападении на Пьера и начальство требует от него объяснений.
Пьер хихикнул.
– Да. Начальник у вас забавный человек! Похоже, большой фантазер!
– Надо возвращаться. Я здесь не далеко живу. Провожать меня не надо! – Эвелина явно расстроилась после телефонного разговора.
– Да нет, что вы! Я не могу вас не проводить, – засуетился Пьер.
– Вы так галантны! А еще говорят, что французская галантность давно в прошлом.
– Я человек из прошлого! – быстро нашелся с ответом скрипач.
Эвелина еще поломалась для приличия, но потом милостиво согласилась на сопровождение Пьера. Они удалились. Алексей и Наташа остались наедине.
– Мы, кажется, собирались поужинать? – напомнила Наташа Алексею.
– Что же нам мешает?
– Ничего. Как вы посмотрите, если я приглашу вас к себе? Тут рядом. Надеюсь, вы не откажете и мне не придется рассуждать о русской вежливости?
Алексей не раздумывал ни минуты.
Наташа занимала небольшую комнату в артистическом общежитии буквально в двух шагах от Сакре-Кер. Хозяйка оставила Алексея на короткое время в одиночестве, и он осмотрелся. Обставлено жилище, на его взгляд, безвкусно. Много каких-то статуэток, коробочек, прочей дребедени. Крохотная кухня находилась тут же в комнате и отделялась от нее плотной шторой, из-за этой шторы и появилась Наташа с подносом в руках. Груда вареных креветок, разные сыры, картофель фри, французский хлеб, – все выглядело весьма аппетитно.
– Вижу, вас удручило мое гнездышко?
– Отчего вы так решили?
– Когда я вошла, вы смотрели вокруг себя с ужасом.
– Да. В проницательности вам не откажешь. Уж не обижайтесь! Я так не люблю всей этой пошлости, попытки создать уют…
– Вы меня не обидите. Дело в том, что это не мои вещи. Я только пару дней назад перебралась в эту комнату, раньше я жила этажом ниже. Здесь еще много вещей прежней жилички.
Алексей смутился и стал тыкать вилкой в картошку.
– Скажите, а этот Пьер ваш друг?
– Да. Мы дружим. Он великий человек. Жаль, что с ним произошло такое несчастье.
– Как-то он неестественно себя вел!
– О! Его можно понять!
Алексей пересказал все то, что произошло с Пьером сегодня днем. Наташа слушала внимательно. Когда он закончил, она несколько секунд молчала.
– А что у него с рукой?
– Кажется, вывих или растяжение. Он оказал сопротивление грабителям! Его могли убить.
– Вы рассказали, что он вас вез в «Ротонду» обедать. Как же он вел машину? Он держал руль одной рукой?
Алексей задумался, напряг память, но никак не мог вспомнить, как вел машину Пьер!
– В конце концов, это не так важно. Может быть, и одной рукой. Здесь движение не такое, как в Москве, и коробка передач у него автоматическая.
– У вашего друга все в порядке с рукой!
– Почему?
– Я видела, как он причесывал волосы перед зеркалом в мужской комнате. Гребенку он держал в той руке, что у него на перевязи. Видимо, он левша и не привык причесываться правой!
– А что вы, позвольте, забыли в мужской комнате? – удивился Алексей.
– Я смотрела на вас. Вы как раз выходили оттуда и широко открыли дверь. А Консанж за вашей спиной прихорашивался. Я бы не обратила внимания, но человек он известный да и волосы у него, как бы это лучше сказать, заметные.
– Да, непонятно, – Алексей был сбит с толку.
– Да ничего непонятного. Рука у него здорова. У меня был один раз вывих, бывали и растяжения. В первый день рукой шевелить невозможно, да и боли такие, что без снотворного не уснуть.
– Выходит, он обманывает меня. Но зачем?
– Это уж вы сами думайте…
30
Смотритель глухо и долго кашлял. В последние годы его все сильней мучила астма. Завтра рано утром соберется Синклит. Он догадывался, что мнения разделятся. Его всегда отличало умение уверенно вести их большую общую лодку через все бури, сохраняя в команде единство. Но чем ближе наступал час икс, тем яснее было, что ситуация выходит из-под контроля. Ему, опытному игроку, как никому другому, известно: иногда надо просто следить за обстоятельствами и людьми, выжимая максимум из той ситуации, что сложилась сама по себе, без чьей-то злой или доброй воли.
Смотритель обожал сидеть в темноте. Так ему лучше всего думалось. Но сейчас мрак утомил его. Он нащупал рядом телевизионный пульт, включил. По одному из каналов передавали «Новости». Поначалу он слушал болтовню диктора вполуха, но, когда речь зашла об отмене благотворительного концерта в Париже, он аж подпрыгнул. Прослушав информационное сообщение, он кинулся к телефону. Руки от негодования чуть подрагивали.
– Альфредушка! Ты что, идиот? Я же отдал приказ ни во что не вмешиваться! Какого черта? Придется наказать тебя и Деда!
На том конце провода что-то ответили.
– Ты, говоришь, не при чем? А кто тогда? Вижу, это почерк твоих людей! Вы уже наломали дров в пятницу!
Смотритель не стал выслушивать объяснения и швырнул трубку на рычаг. Когда он был дома, всегда звонил по старому аппарату, с высокой стойкой для трубки. Это напоминало ему кремлевскую вертушку из незапамятных времен.
31
Легрену было о чем подумать. Как оказалась книга из библиотеки покойного Леруа на столике в гостиной Безансонов? Легрен успел рассмотреть ее достаточно внимательно. Эта была книга на русском языке.
Когда Анастасия Безансон вернулась в комнату, комиссар не подал виду, что обнаружил нечто. Наоборот, он всеми своими репликами давал понять, что разговор для него становится пустой формальностью. Женщина же с жаром опять стала рассказывать о молодом человеке, которого она видела в день смерти Леруа входящим к нему в квартиру. Складывалось ощущение, что мадам Безансон всеми силами стремится обратить внимание следствия именно на этот факт. Комиссару пришлось прервать ее.