По счастью, других альтернативно одаренных, стремящихся в банк вечером, вместо того чтобы сидеть дома перед телевизором или гулять в парке, было немного. Я получила талончик, выбрав операцию «Перевод денежных средств», и уселась на диванчик, ожидая вызова.
Свободную минутку до подхода очереди я использовала на звонок другу, то есть соседке по даче — Катюхе, ибо мы в ответе за тех, кого приручили. В моем случае — оставили на Земле, вытащив из-за двери ВНИТУДА, пожалели, накормили, приодели и отправили на природу.
Телефон Катерина взяла не сразу, и голос ее звучал не с обычной деловитостью «я тороплюсь, говори, чего надо, и разбежимся». Появилась в интонациях какая-то ленивая расслабленность удачно поохотившейся крупной кошки.
— Привет, Гель.
— Привет. Как там мой родственник, не докучает?
— В земле с Лизочком копаются, сажают, роют, играют. — Катюха по-девчачьи хихикнула. — Без дела ни минутки не сидит. Домовитый! Забор поправил, полки в сарае сделал, ступеньку починил, корзинку Лизке сплел, шляпу, крючки для одежды из деревяшек вырезал. Золотые руки у парня. Кормлю их вместе. Пачкаются тоже на пару, правда, моется твой Роман сам, хотя я бы не отказалась ему спинку потереть.
— Эй, ты полегче на поворотах, он юноша стеснительный и непорочный, — предостерегла я. — Свою девственность отдаст только жене! Если у тебя несерьезно, клинья к нему не подбивай, сердце вдребезги разобьешь!
— А может, серьезно? — Катерина призадумалась над «может» или «не может».
— Вот когда определишься, тогда и действуй, — благословила я и, перейдя к теме меркантильной, напомнила: — Если деньги кончатся на еду или Ромке понадобится чего, позвони. Сам-то точно не решится.
— Позвоню, — согласилась соседка и объявила: — Диковатый он у тебя, неиспорченный, в технике ни черта не понимает. Из староверов, что ль, каких? Но Лизке нравится. Она мне знаешь чего вечером сказала: «Вот бы Рома мой папа оказался». Она его даже дядей не зовет, Рома, и все.
— Я же говорила, в глухомани жил, потому в городе ему плохо с непривычки. До осени он точно на даче жить будет, время присмотреться у тебя есть. Вдруг да сбудется дочкина мечта? — намекнула коварная я, радея о том, как бы получше пристроить бывшего минотавра в надежные женские руки.
— Присмотрюсь, — кажется, совершенно серьезно пообещала соседка, и на этой жизнеутверждающей ноте мы распрощались.
Подошла моя очередь. Мелодичный женский голос, делавший паузы в самых непредсказуемых местах, пригласил меня проследовать к окошку номер четыре.
Слава богу, я не напоролось на подружку из соседнего дома, работающую тут, а то пришлось бы чего-нибудь выдумывать насчет нежданно-негаданно приваливших денег. И версия «нашла на улице мешок с долларами» явно не прокатила бы.
Девушка в окошке спокойно выслушала объяснения, приняла реквизиты, и совместными усилиями за пятнадцать минут мы сделали все, что нужно. Даже сторонних комментариев моим действиям не последовало. А что смотрела сотрудница банка на меня такими глазами, как небось некогда в Питере и на юродивую Ксению не глядели, так за погляд денег не берут.
Домой я возвращалась тем же телепортационно-кустовым методом. Пусть не очень удобно и несколько волосинок оставила на особо охочей до сувениров ветке, зато быстро. Несколько мгновений дезориентации в пространстве — и на месте. Почти тот же процесс, что и в маршрутке, только в маршрутке подольше.
Бросив на тумбочку бумаги, я сменила обувь на домашние тапочки и, щелкнув замком, открыла дверь на площадку с твердым намерением немножко помусорить.
Нет, не в том причина, что лавры Старухи Шапокляк не дают спать по ночам. Причина была проста, как пять копеек, и проистекала из главной российской беды — дураков, строящих дороги и за ними ухаживающих. По весне требовалось не меньше нескольких десятков хороших дождей, чтобы смыть накопленный на обочинах и вздымающийся барханами пустыни песок. А до тех пор он немилосердно лип к обуви и умудрялся не только обосноваться на дерюжке у порога, но и распространиться по всему дому, чтобы скрипеть на паркете и забиваться в ковры. Единственным методом борьбы с этим стихийным бедствием был перманентно мокрый коврик у входной двери снаружи и выбивание обуви подошва о подошву за пределами квартиры.
Я как раз собиралась выколотить туфельки, да меня отвлекли вопли из съемной квартиры. Через дверь, прикрытую, но не закрытую на замок, слышался набирающий обороты скандал. Слов было не разобрать, но тембр голоса и интонации говорили о многом. Голосила женщина.
Поскольку оба постояльца были, вне зависимости от расы, созданиями пола мужского, у Конрада я даже имела возможность лицезреть физическое доказательство принадлежности к носителям Y-хромосомы, то сразу становилось понятно — возмущается какая-то посторонняя дама.
Ни вампир, ни кайст не казались мне любителями темпераментных выяснений отношений на повышенных тонах а-ля мавританские страсти, поэтому я решила немножечко вмешаться. Если не вовремя и не в свое дело влезу, лучше потом извинюсь. Оба ведь много для меня делали, так что долг платежом красен. Я торопливо постукала туфлю о туфлю, аккуратно убрала их на полочку и двинулась грудью на амбразуру. Рывком распахнула дверь в соседнюю квартиру.
Ледников равнодушной статуей со скрещенными руками высился в коридоре, Конрад, отслеживающий происходящее с полубрезгливым-полувеселым любопытством, вальяжно растекся по стене, как по вертикальному дивану, в проеме арки гостиной. Это свои. Они молчали. Чужая брюнетистая, чуть перезрелая, фигуристая дамочка с очень хорошим макияжем, в платье цвета платка тореадора скандалила вдохновенно, без пауз для потенциальных оправданий.
— …узнаю последней! Случайно! Если бы Громов не обмолвился, когда ты собирался мне сказать, что переехал? Или ты теперь, Сереженька, по другой части? Рубашку тебе голубую с люрексом подарить?! — хрипловатым контральто с периодическими переходами в змеиное шипение вещала разгневанная особа.
Упс, кажется, меня угораздило напороться на обоже Ледникова. Симпатичная, только сразу видно, что стерва. Или просто очень любит его, вот и ревнует по-черному, до звездочек в прозрачно-зеленых глазах? Интересно, она тоже из «Перекрестка»? Или из осведомленных кругов определенного толка, вроде господина Кольцова? Судя по платью и камешкам в ушках, не бедная дамочка, далеко не бедная. Но новых нервов и любви на денежки не купишь, что ж она так разоряется, себя не жалеючи?
Я чуть-чуть посочувствовала брюнетке, но только самую малость. Куда в большей степени, чем сочувствие, она вызывала во мне странное и все нарастающее, хорошо еще, что в арифметической, а не в геометрической профессии, раздражение. Как она вообще смеет орать в моей квартире на моих… э-э-э… друзей и обвинять их неизвестно в чем? Таким образом истолковав для себя причину злости и признав ее веской, я пошла в атаку, повысив голос. Хочешь, чтобы тебя услышали в многодетной неглухонемой семье, научишься драть горло.
— Сергей Денисович, заселяясь в квартиру, вы гарантировали не только поддержание порядка в помещении и своевременное внесение квартплаты, но и отсутствие беспокойства соседям. Они пожилые люди, плохо переносящие скандалы и крики, — объявила я.
— Прошу простить, Гелена Юрьевна, более подобное не повторится, — извинился Ледников подчеркнуто чопорно, но довольный блеск глаз я идентифицировать успела.
Многие мужчины не любят выяснять отношения и тем паче ругаться с женщинами. Им гораздо проще дать в морду своему же брату мужику, чем попытаться что-то объяснить созданию пола противоположного. Особо не любят они разборок сердечных. Это мне все Стаська рассказывал. Пока не женился, братец тем еще донжуаном был и своих пассий предпочитал передавать с рук на руки друзьям, проворачивая дело таким образом, что не он от нее переметнулся к другой, а девица хвостом крутанула. А если не получалось, то пытался на подольше исчезнуть из поля зрения настойчивой пассии. Ляпнуть же в лицо: «Давай расстанемся, надоела» — было выше сил храброго во всех других сферах брата. Не знаю уж, как у Ледникова с этой бабой-ягодкой, бывшая она или нынешняя, но в любом случае отношения с ней куратор выяснять не рвался. Потому я продолжила монолог в защиту слабого мужского пола:
— Вы вольны принимать любых гостей, однако я еще раз настоятельно прошу учитывать при приглашении вышеперечисленные пожелания.
— Ты кто такая? Старшая по дому? Не маловата ли? — фамильярно перебила меня роковая брюнетка.
— Я хозяйка данной съемной квартиры, — поправила я и скорбно резюмировала: — Боюсь, к моим пожеланиям добавляется еще один пункт: запрет на посещение квартиры этой особой. На территории своей собственности я не намерена терпеть оскорблений.
Теперь уже пышная брюнетка зашипела такой змеюкой, так опасно сузив глаза, да еще и хищно скрючив пальцы с ногтями цвета фуксии, что я задумалась: а успею ли захлопнуть дверь перед носом красотки до того, как она бросится на меня с желанием разодрать в клочья. Фантазия продолжилась зрелищем завязшей ногтями в древесине двери гарпии, и я, не удержавшись, едва слышно хихикнула. Зря! Краля ЛСД рассвирепела окончательно и, взвыв:
— Так это она! — двинулась с неотвратимостью танковой дивизии не на меня, к чему я в общем и целом была морально готова, а на ЛСД.
Конрад весело присвистнул. Я машинально посоветовала: «Не свисти, денег не будет!» — и ощупью пошарила на этажерке сбоку от двери, пытаясь подобрать какую-нибудь вещицу потяжелее, чтобы съездить разбушевавшуюся бабу сзади. Ничего не нашла, кроме двухлитровой бутылки с водой. Сама же ее там забыла, когда цветы в комнатах поливать заходила. Хорошая водичка, отстоянная, с капелькой жидких удобрений, чтобы зеленка гуще перла. Еще целых полбутылки оставалось!
Так что, пока безумная баба не покалечила моего куратора, я единолично приняла решение об экстренном поливе. А то уйдет ЛСД на больничный, кто ж мне ценные советы давать будет и язвить без перерыва на обед? Не тратя более времени на рассуждения о сути вещей, я чуть подала емкость назад, а потом совершила поступательное движение руками вперед, одновременно нажимая на стенки бутылки. В роскошный полет отправилась широкая струя живительной влаги. С самого детства в брызгалки не играла, однако ж навык не забылся. Прав батюшка из анекдота: «Талант не пропьешь, как фисгармонию!»
Черноволосая, громко кипящая яростью дама в красном мгновенно стала очень мокрой. Я хорошо попала. От маковки до туфелек на шпильках водичка распределилась равномерно. Скандалистка, не долетев до куратора пары десятков сантиметров, застыла, как Железный Дровосек, попавший под ливень. Медленно-медленно, будто и впрямь заржавела, развернулась ко мне. В глазах, несмотря на воду снаружи, полыхало пламя пожара.
— На выбор: уходите добровольно, или я вызываю полицию и обвиняю вас в незаконном проникновении на чужую жилплощадь. Участковый мой бывший одноклассник, а начальник РОВД — дядя подруги, — улыбаясь самым любезным образом, предложила я, извлекая из кармана чехол с мобильником, и крутанула его в пальцах на манер кольта из ковбойских боевиков.
Женщина гордо вскинула голову, надменно бросила ЛСД: «Я этого не прощу!» — и выплыла за дверь, попутно попытавшись задеть меня кормой. Я не гордая, подалась назад, пропуская мокрую возмутительницу спокойствия. Дверью она тоже намеревалась хлопнуть, да не вышло, я выставила руку вместо доводчика. А с площадки роковая брюнетка просто испарилась.
Как-то многовато в последнее время вокруг меня не только всяких чудес, обилие которых я только приветствую, а и особ разного пола, способных к нетиповым перемещениям в пространстве. Значит, точно из «Перекрестка» гневная особа, поэтому я деловито предложила куратору:
— Если хотите помириться, самое время догнать свою любовницу. Сюда, уж извините, я ее не пущу. Опасаюсь за целостность обстановки и жильцов, но, думаю, найдете где уединиться.
— Не стоит, мы расстались с Зоей Вадимовной, и мне казалось, я ясно дал ей это понять. Приношу извинения за неприятную сцену, в которой вам пришлось участвовать, — чопорно и неохотно, как нечто малосущественное, объяснил Ледников. При этом взирал на меня так, будто обнаружил на плечах еще одну голову и в настоящий момент гадал, как эта мутация произошла и почему он не заметил ее раньше.
— Ключевое слово «казалось», — хмыкнула я, мысленно в очередной раз соглашаясь с разностью мужской и женской логики, равной несхождению Востока и Запада, объединение коим суждено лишь на Страшном суде. — Ваша дама, Сергей Денисович, не уяснила, что вы считаете отношения исчерпанными. Кстати… — Теперь уже намеренно подражая витиеватой манере выражения мыслей Ледникова, я осведомилась: — Не будет ли любезен многоуважаемый куратор пояснить, имеет ли Зоя Вадимовна непосредственное отношение к «Перекрестку»?
— Многоуважаемый? — съехидничал с вопросом Конрад, подходя и запросто притягивая меня к себе, чтобы взъерошить волосы.
— Мм, ну уважают же его другие привратники… наверное… — хитро предположила я.
— Другие? — доложив в голос еще пару тонн ехидства, уточнил вампир.
— Угу, — хихикнула я и прислушалась к краткому ответу Ледникова, кривящегося от наших невинных шуточек:
— Ковальская — куратор.
— Да-а, — протянула я и поскребла кончиками ноготков щеку, — за этот день я в полной мере прочувствовала значение старой поговорки «Все познается в сравнении». Вы себя берегите, Сергей Денисович, вашего больничного или отставки я не переживу. Один куратор жулик и хапуга, второй — ревнивая истеричка, нет уж, лучше ваше ехидство.
— Ваше ехидство — звучит как титул, — рассмеялся Конрад и, притиснув меня на пару секунд к себе, как плюшевую игрушку, заинтересованно спросил: — У тебя и впрямь такие связи среди стражей?
Невольная улыбка скользнула на губы от странного именования органов охраны правопорядка. Надо же, стражи… Хотелось бы, чтобы так было по-настоящему, пусть и получается не всегда. Я честно призналась:
— Участковый — да, начальник — нет. А про дядю с языка сорвалось на волне импровизации. Анекдот один припомнила, вот и решила немножко пугнуть слишком заносчивую женщину. Не люблю, когда на меня орут или права качают, беситься начинаю. Ее, конечно, тоже понять можно, отвергнутые чувства и все такое прочее… Если ваша, Сергей Денисович, Зоя рассчитывала на продолжение романа, а вы ее круто обломали, то дама будет злиться долго, может, даже пакостить начнет.
— Не волнуйтесь, Гелена, привратники от стороннего куратора, так же как и кураторы от кураторов, не зависят, она ни чем навредить не сможет, — объяснил ЛСД. Он вцепился обеими руками в створку шкафа так, словно она была спасательным кругом, удерживающим его в бурном море людей и событий или даже не дающим сотворить что-нибудь, о чем придется жалеть впоследствии. Странные меня ассоциации посетили, наверное, от психического перенапряжения дня текущего. Пожалуй, пора заняться чем-нибудь привычным. Белье, что ли, погладить? Да, пора, а то с этими чумовыми выходными вся стираная одежда так пересохнет, что не догладишься.
Итак, чужого куратора опасаться нет резона, кроме ядовитого шипения, она ничего сделать не сможет. Кстати о «может», каким талантом обладает эта особа? Неплохо бы выяснить, так, на всякий случай. Я, не откладывая на завтра то, что можно узнать сегодня, озвучила вопрос.
— Ковальская, как и все кураторы, обладает даром переноситься в пространстве, ограниченным рядом условий. Она может оказаться лишь там, где находится тот, кого касалась хоть однажды, или где находится предмет с аналогичными свойствами. При этом, если речь о предмете, ей нужно детально знать, где именно объект находится.
— Она тоже не местная?
— Напротив, она из России. Полтора десятка лет назад ей не посчастливилось оказаться соседкой одной из привратниц. Через открытые врата прошел умирающий маг и, прежде чем скончаться, умудрился не только случайно убить привратницу, но и передать свою силу зашедшей за солью к соседке Зое. Ее феномен всесторонне изучили в «Перекрестке» и предложили работу. Я был куратором соседки Ковальской, а потом стажировал ее саму.
— Понятно. Что-то привратники у вас мрут, как комары от фумитокса. Надеюсь, меня не постигнет сия участь в ближайшие лет семьдесят. Ладно, пойду-ка я к себе. — Я тяжело вздохнула, шаркнула ножкой в тапочке, подумала, что мокрый пол надо бы вытереть, да ни малейшего желания уборкой заниматься нет. Пусть сам сохнет, естественным путем. Прихватив опустевшую бутылку для полива растений и отвергнутых женщин, я вышла, посоветовав напоследок под смешок вампира: — Дверь запирайте лучше, чтобы к вам никакие безумные маги из моих хором не прорвались! Или очередная делегация ревнивых женщин, что, пожалуй, более скверно!